Наваждение. Чем страшен лес в ночи и с феей? Фр. р

              Фрагмент восьмой из онегинской главы "Наваждение"

...Всегда ль над дамой быть тузу?               
Онегин – туз. Пред ним фортеца               
Любая    в будущем падёт               
И без прославленных метод –               
Красавицам не отвертеться.
                .         .         .
Слыл Женька полубогом – свах
Он обходил и... бегал всклоченный.
Проточных или заболоченных
Он избегал озёр в глазах
Своих поклонниц озабоченных?
Глаз омут – и для бога знак.

О Женьке сплетничать поклонницам
Уместно днями напролёт.
Ориентируясь по скромницам,
Онегин ищет счастье-вольницу,
Стерв избегая и болот.
 
Влюбившаяся в Женьку сплетница,
Притом что ни мычит, ни телится,
Кумиру даже и в лесу
Откроет душу, но... не всю.

Дерзайте, страстные затейницы
По зову внутренней секреции!               
При той пульсации внизу               
(С отдачей в Женькином тазу)               
Не то чтоб сразу и усесться,               
Вобрав в себя вибратор-сердце –               
Уместней, чуя зуд в паху               
С расположением к греху,               
Стыдливо скромницам зардеться,               
Случись юнцу при вас раздеться.
               
Ужель (пусть гейш и недород)               
Безумство вам не побороть?               
К чему  горячку-то пороть?               
Чтоб нитке дать в  ушко  продеться?               
Друг, не отрезанный ломоть,               
Коль отказать… Чуть отвертеться               
От зова плоти  смОжет  плоть,               
Вы для приличия фортецей               
Прикиньтесь – пусть  дозрЕет  плод.               
Увязан с ритмами потенций               
Ваш восхитительный полёт. 
               
Не холодны вы от рожденья               
И не лишит вас наслажденья               
Бог, дьявол или наш герой,               
Способный вам задать настрой.
               
Всерьёз в любовь играть повадясь,               
Паж подрастёт. Уж скоро в адрес
Кумира дам, не прерываясь,               
Вскачь на телегах и санях               
Амурным жаром в письменах               
Пойдут признанья… Ночи в днях               
И дни в ночах познать он  рад враз.               
Анатомический ли атлас               
Заложен в Женькиных мозгах               
Иль искуситель-вертопрах,               
Но, заводя на нужный  лад вас,               
Сумеет он набрать размах.               

О, сколько львиц и росомах
Сведёт с ума он тонким шармом!
Но сколько б их не утешАл он,
Всё будет мАло им… К пожарам
В сердцах любовниц быстро он
Привыкнет и со всех сторон
Их свет к нему польётся даром.

Не станут женщины кошмаром
В его судьбе. Умрёт он старым,
От их страданий отстранён,
В любви и страстен, и умён.
Его расчётливость как данность – 
Черта  грядУщих  лишь времён,
Ну а пока сентиментальность –
Святое из его знамён.
Герой всецело устремлён
Сердечность воплотить в реальность.
Союзы душ и тел не крайность –
Для подражанья эталон.

Гордись, герой, своей планидой,
Пока в душе не разошлись
Стремленья сцены и кулис.
С Любовью, гостьей именитой,
За  постоЯнство  помолись.

Пройдёт Прозренье путь длиною
В цепь всех твоих ошибок: жду
Давно, мол, встречи. Счёт веду
Всем шишкам. Не казнись виною,
Умей, герой, сливаться с тьмою
И со следов сбивать беду.
Пусть семь потов сойдут. С седьмою
Привычной баней забреду
На огонёк – не брезгуй мною
За то, что лоск твой украду.
Флаг белый с чёрною каймою
Тебе приписан на роду.
Умей ходить не только ровно
И в кровь коленки рассади,
Чтоб научится хладнокровно
Встречать превратности судьбы…
Ещё шаги твои слабы.
Герой, ты не сходя с тропы,
К своей судьбе бредёшь, как пришлый.
Охвачен страстью ли, шалишь ли,
Строчишь ли пасквиль иль сонет –
Твоё прозрение излишне
Ещё в твои тринадцать лет.

В коротких связях что за прочность?
В них охлажденье, бегства срочность
Тебе, навеяв грусть сонат,
Лишь муки совести сулят.
От них в душе сплошь плесень, яд.
Ты в женских губках ценишь сочность.         
И чтоб в глазах рой бесенят               
И чтобы искры на альков весь!
И очи щёк не отсинят,               
Коль любишь взор за васильковость               
(Не обязательно за скромность),               
И цвет бровей не зачернят               
Глаза, что ночь в себе таят               
И до рассвета непреклонность…
Ты получил с рожденья склонность
Любить мифических наяд…
                .         .         .               
Вновь заступив в ночной наряд,               
Рысь с Лешим время коротали,               
Крутя во тьме сальто-мортале.               
Под их мяуканье и вой               
О  сокровЕнном  Ночь шептала,               
Любовно спарившись с листвой,               
А мрак, бессменный часовой,               
Застыл с холодностью металла.
               
Мурашек племя с синевой               
Героя не в  теплЕ  достало.               
Гость в  дЕбрях  вновь, в их кладовой,               
Где вдруг сошла к нему впервой               
Богиня  лЕса  с пьедестала.               
Уж каждый нервик тетивой               
Натянут в юном теле. Ой!               
Что тут за тварь забормотала,               
Шмыгнув  ложбинкой теневой?!               
Как  прЕжде  всех невежд едала,
Так и теперь оголодало               
Блудя, рисуясь роковой,               
Ночь страх внушать не реже стала,               
Чем водится за ней молвой.               
Валежник тешился стрельбой…               
В порывах ветра скрежетала               
Фаланга сучьев над тропой…               
В пылу какого ритуала               
Глазок луны мигал устало,               
Считая тучки под собой?               
Отнюдь не в образе Тантала               
Волк  где-то вышел на разбой –               
Юнцу, услышавшему вой,               
Бояться волка не пристало.               
Сам гость был склонен к мировой:               
Ни  на  кого  из-за куста он
Напасть не  должен.  С головой
До самых пят в лесу он свой.               
Ногами двигал – сил хватало.               
Но тьма с подножною травой               
И  древесИной  неживой               
К ногам симпатий не питала.               
И всё ж тому, кто так удало               
Составил пажеский конвой,               
Не темнота с густой травой –               
ТомлЕнье  ноги заплетало.
               
Юнец заметил блеск кристалла –               
Чей  глАз  на харе восковой?!               
Бежать со страху не пристало,               
Но всё ж внимание удвой! 
Тут не прильнуть к земле устало
И не закрыться трын-травой.

Как в сказке, прям над головой
Героя  гАрпия  витала,
Но оказалась лишь совой.
Туманность  как-то по кривой
Пред взором странно пролетала…
Её он принял запоздало
Не за дыхание зверей,
За древних духов егерей.
Тьма парню  душу  измотала.
Юнцу не до  туризма  стало:
Достичь бы   озера   скорей!
Всё тут от сучьев, пней, корней,
Касанья веток иль ударов
И до лешачьих причиндалов,
От бликов до густых теней
Герою  нЕрвы  щекотало!
И не хватало лишь квартала
Желанных Красных Фонарей…

Навей-ка, Лес, что поновей!..
Всё – привела Полина к цели!
У Жени нервы на пределе:
К знахарке, к матери-вдове,               
Он  гОстем… Вот среди ветвей
Дом  виден. Мать, поди, в постели,
А дочь без сна – лишь здоровей.
Не знал герой, что дочь на деле
Куда ретивей и живей!
Да кто их знает, этих фей,
Русалок и знахарок-бестий!
А не уронит ли он чести,
Пред ней  унИившись  сполна?
Ведь как никак должна Она
Зависеть от хозяйской блажи,
Коль он – хозяин. Свысока же
Глядеть на Фею, не чинясь,
Он смог бы, будь Лесной он князь.
– Постой. А мать твоя, что скажет,
       Когда увидит  вместе  нас? –
Спросил барчук.
                – Тебя – накажет.
   Узнает лишь, что, не женясь,
   Прилип ты к дочке-сумасбродке,
   Так, может быть,  обОих  нас
   Загонит в озеро без лодки
    И там оставит посерёдке.
– Уж я наслышан наперёд:
   В усадьбе нашей не слывёт      
   Она покладистой и кроткой.
   И  птИцу  из ружья бьёт влёт,
   И  вОлка  издали кладёт…
В ответ услышав  смех  короткий,
Онегин продолжал:
                – НарОд к ней
       Порой с  опАскою  идёт.               
– И  тЫ  побудь-ка тут снаружи,               
       Подумай про своё оружье…
                .            .            .