***

                Осенний  опал

«Будьте счастливы - вот моя постоянная молитва»
И.С. Тургенев

Кристине Асадовой
Олегу Крамному
Таинство жизни
Благодарю судьбу за позднюю возвращённую нежность, благодарю за «Эдельвейс», «Диких гусей» и «Орла».

«И как понять тупому воронью,
Что сердце у орла, не зная страха,
Сражается до гибели, до праха
С любым врагом в родном своём краю.
И разве может походить на них
Тот, кто зенит крылами разрезая,
Способен в мире среди всех живых
Один смотреть на солнце, не мигая!»
Эдуард Асадов

Благодарю судьбу за пробуждённое спасительное чувство дружбы, как «высочайшей сферы души».
«Пришли друзья, опять друзья пришли!
Ну как же это славно получается:
Вот в жизни что-то горькое случается
И вдруг - они! Ну, как из-под земли!
Четыре честно-искренние взора, Четыре сердца, полные огня,
Четыре благородных мушкетёра,
Четыре веры в дружбу и в меня!»                Эдуард Асадов

Только поэт обладающий панбархатным, как летнее вечернее, тёплое, ласковое море, с добрым, мягким внутренним взором, может быть истинным знатоком человеческой души.
«И не свалюсь  я под любою ношею,
Когда на всех и радость и беда,
Спасибо вам за всё, мои хорошие,
И дай же Бог вам счастья навсегда».
Эдуард Асадов

Радужное небесно-земное состояние души переполняет, обнадёживает, переливается в другие души серебристой, чисто звенящей струёй, трепещет лепестками эдельвейсовой поэзии.
«Ботаник, вернувшийся с южных широт,
С жаром рассказывал нам
О редких растениях горных высот,
Взбегающим к облакам.

Стоят они гордо, хрустально чисты,
Как светлые шапки снегов,
Дети отчаянной высоты
И дикого пенья ветров».
Эдуард Асадов

Вместе с поэтом и нам посчастливилось пригубить свежесть «живой воды» жизни, приблизившись к её великому таинству.
И изумрудная сказка прошелестела утренним ветерком.
«Сосны беседуют не спеша
И верю я твёрже, чем верят дети,
Что есть у леса своя душа,
Самая добрая на планете!

Никто уж потом не предаст мечту,
И веру в светлое не забудет,
Ведь тот, кто вобрал в себя красоту,
Плохим человеком уже не будет!»
Эдуард Асадов

«Париж. Бужеваль. ХІХ век» - начальная строка стихотворения Эдуарда Асадова «Дорогие оковы» внезапно останавливает и возвращает в «Былое».
Тургеневская тема трогательная, лирическая близка мне, но драматическая герценовская - живёт болью в моём сердце.
«Раздумье над классикой!» поглащает меня, воскрешая «Былое и думы».
«В дружбу я верил с мальчишьих лет,
Но только действительно настоящую,
До самого неба костром летящую,
Такую, какой и прекрасней нет!

Но разве же есть на земле костёр,
Жарче того, что зажгли когда-то
Два сердца с высот Воробьёвых гор,
На веки веков горячо и свято?!»
Эдуард Асадов

Одно сердце принадлежит автору «Былого и дум», А.И. Герцену, другое - его другу, соратнику Н.П. Огарёву.
Друг Огарёв! - писал Герцен в 1833 году, - «глубокое познание друг друга, взаимное дополнение - вот начало этой дружбы, сильной выше всяких обстоятельств».
Читая «Раздумье над классикой» я понимаю: мой внук подарил мне не просто сборник стихов Эдуарда Аркадьевича Асадова.
Он пригласил в наш дом Человека, защитившего в Великую Отечественную войну Родину, её народ и меня.
В тяжелом бою под Севастополем, с третьего на четвёртое мая 1944 года, он был тяжело ранен.
В двадцать один год, «обрушенный» в тяжелейшее горе, он не потерял ни мужества, ни души, ни веры в светлые идеалы.
Это он мне подарил возможность видеть лазурное море и небо, белых чаек реющих высоко.
А годы спустя, прочитать мемуары А.И. Герцена «Былое и думы» - этот необъятный океан человеческих судеб, страстей, поисков дорог-путей, надежд и разочарований, личных и политических драм, океан, из которого невозможно выплыть даже завершая свой жизненный путь.
«Юность. Какою она была?
Ей мало, признаться, пелось.
Военным громом опалена,
Она переплавясь, шагнула в зрелость».
Эдуард Асадов

Дорогой друг!
Эдуард Аркадьевич, позвольте мне вместе с Вами повторить нежность - запев Вашей души.
«Промчалось детство, ручьём прозвенев...
Но из ручьёв рождаются реки
И первая нежность - это запев
Всего хорошего в человеке».
Эдуард Асадов

И воскресить в нашей памяти, нежность - запев того человека, о котором Ваши благодарные строки:
«Я гения чту за могучий ум,
За «Колокол» бивший в сердца набатом».
Эдуард Асадов

«Голубь что-то небесное, говорил Герцен Наталье Александровне Захарьиной, - от него навевает не землёю. Так сильно действует на меня чистота твоей души».
Спустя два года, в 1837 году, из ссылки Герцен пришлёт своей невесте восторженное лирическое письмо «Слава Богу, письма от тебя, слава Богу - роса небесная пала на изнемогающее растение в степи.
Встрепенулось оно и каждым листом пьёт эту росу и пьёт свет солнца и свет лазури, оживлённое росой».
И вот уже из второй ссылки - Нижнего Новгорода - мчится «на почтовых» письмо к любимой жене.
«Как торжественно изменилось всё с этим новым годом. Всё иное!
Лучше ли? Лучше то, я уже шестьсот вёрст ближе к ангелу, к моему милому, святому ангелу».
Находясь в ссылке, Герцен не забывал, ни на минуту, своего друга.
«Самое грозное для меня, - писал он, это разлука с Огарёвым. Этот человек мне нужен, необходим, я без него один том недоконченной поэмы, отрывок».
«Наконец я имею весть от Огарёва. О, сколько перестрадали мы с июля 1834 года.
Но душа его всё та же обширная и глубокая».
В дневнике Н.А. Герцен есть запись:
«Получили письмо от Огарёва. Он пишет, что для него Александр, я и ещё одно существо нигде и никем не заменимы. У меня захватило дух, когда я прочла эту фразу».
В 1847 году Герцены уезжают в чужие края.
Наталья Александровна Герцен, одна из замечательных русских женщин той поры, обладала редкой духовной силой.
Поражение французской революции 1848 года привело Герцена к духовному краху, к тягчайшей идейной драме.
Чуждая, чужая среда усиливала тоску Н.А. по родине, по друзьям, ухудшалось её ослабленное здоровье.
Что-то в душе её остававшееся незанятым, заброшенным - искало иной симпатии и нашло её в дружбе к Гервегу.
«Теперь, - писал Герцен, - ещё всё в наших руках: будем иметь мужество идти до конца».
«Подумай, что после того как мы привели смущавшую нашу душу к слову, Гервег взойдёт фальшивой нотой в наш аккорд».
Она ему отвечала: «Нет, нет. Я хочу к тебе, к тебе сейчас. Точно после бурного кораблекрушения я возвращаюсь к тебе, в мою отчизну, с полной верой, с полной любовью».
Н.А. писала исповедь, но это ей плохо удавалось. Одна страничка и одно длинное письмо уцелели.
Вскорости она тяжело заболела и слегла.
В 1852 году её не стало.
Слова Герцена, обращенные к дочери, десятилетия жгут мою душу.
  «Не знать тебе материнской ласки, материнской любви. Их ничто не заменит, у тебя будет пробел в сердце.
Ты не испытаешь лучшей, чистейшей, единой бескорыстной привязанности на свете. Что же любовь отца в сравнении с материнской болью любви?»
В 1852 году А.И. Герцен с сыном Александром поселился в Лондоне, где приступил у устройству вольной русской типографии.
Четыре года спустя к нему из России приедут Н.П. Огарёв и Наталья Алексеевна Тучкова-Огарёва, жена поэта.
Она рвалась в Лондон, чтобы заняться детьми своего друга Натали.
Но ей не удалось справиться с такой ответственной, деликатной задачей.
Не сумев внушить Герцену любовь, она навязала ему страсть.
Герцен сделал всё, чтобы сохранить дружбу втроём.
Он предупреждал друга. Поэт был болен и отошёл в сторону.
Позже Герцен напишет о друге: с ним он шёл до конца.
«Всё несчастье Огарёва и всей его жизни - вино, он пропил себя - но и остатки всё же грандиозны».
«...Нет в мире силы, страсти, которая бы отторгла тебя от меня».
Спустя годы он продолжил свою мысль:
«Столько времени мы идём, т.е. Огарёв и я, одним путём, постоянно, с той же настойчивостью и видим, сколько силы мы приобрели именно этим постоянством».
Герценовские строки приблизили меня к лирической были «Диких гусей» Эдуарда Асадова.

«С утра покинув приозёрный луг,
Летели гуси дикие на юг,
А позади за ниткою гусиной
Спешил на юг косяк перепелиный.
Вперёд! Вперёд! Дорога далека
Всё крепче холод, гуще облака.
Меняется погода, ветер злей,
И что не взмах, то крылья тяжелей.
Скорее вниз! Скорей, внизу вода!
А это значит - отдых и еда! -
Но следом вдруг пошли перепела.
А вы куда? Вода для вас - беда!
Да, видно, на миру и смерть красна
Жить можно разно.
Смерть - всегда одна!
Нет больше сил...
И шли перепела
Туда, где волны, где покой и мгла.
В лучах зари, забыв привычный страх,
Качались гуси молча на волнах
У каждого в усталой тишине
По спящей перепёлке на спине».
Эдуард Асадов

Сколько неподдельной человеческой доброты в этих душевных строках поэта.
Почему-то же видится мне русский поэт «перепёлкой» на спине «великого гуся» - гения.
Герцен заботился о друге, устраивал ему удобное жильё, отдых у моря.
Наталья Алексеевна Тучкова-Огарёва и А.И. Герцен соединились в гражданском браке.
Но сделала она его жизнь совершенно невыносимой.
В «Былом и думах» Герцен писал, что со смертью Н.А. Герцен кончилась его личная жизнь.
Высоко оценил поэзию Огарёва Николай Гаврилович Чернышевский.
«В лирической поэзии личностью автора затмеваются обыкновенно все другие личности, о которых говорит он. У г. Огарёва напротив: когда он говорит о себе, вы видите, что из-за его личности выступают личности тех, которых любил или любит он.
Любовь, под которой чаще всего скрывается себялюбие, у него чиста от этого эгоистического оттенка».
Большая часть любовной лирики Н.П. Огарёва связана с Марией Львовной Рославлевой, первой женой поэта.
Девятнадцать лет спустя после разлуки, в 1863 году, когда Марии Львовны уже давно не было в живых, он ещё раз попращался со своей любовью.
«Я том своих стихотворений
Вчера случайно развернул,
И, весь исполненный волнений,
Я до рассвета не заснул».
Н. Огарёв, 1863 год


В 1870 году внезапно умер А. И. Герцен, в возрасте 58 лет.
Н.П. Огарёв пережил своего друга на семь лет.
Лишённый дворянства, политический эмигрант, потерявший верного друга, одинокий, больной, в удручающей нищете окончил свой жизненный путь русский поэт Огарёв.
И Герцена, и Огарёва волновала прежде всего судьба Родины - России.
Но и личная драма каждого не делала их счастливыми людьми.
По-разному можно представлять счастье.
Явление по имени Кристина, как перст и высший дар судьбы и есть высочайшее счастье на земле.
«И для меня ты с самого рожденья
Не просто очень близкий человек,
А смысл, а сердца новое биенье,
Трудов и дней святое продолженье -
Живой посланник в двадцать первый век!»
Эдуард Асадов

Благодарю судьбу за встречу с поэзией, вернувшей мне ранний утренний плеск приливов Черного моря, шёлковую шаль горных крымских трав, синь небесных васильков, поэзией, являющейся глотком «Живой воды» жизни, пригубив который возможно постичь высшее ее таинство.
Благодарю Вас навсегда
Надежда Борисовна март 2006



Святая минута
Журчит родничок голубой
Чарующей речью играя.
В нём Киева голос родной
И трель соловья золотая.

Друг юный, послушай, постой:
Какая минута святая!
Звенит день волшебной струной,
Звучит песнь днепровского края.

Журчит родничок голубой,
Легенды и мифы слагая.
Фиалки цветут чистотой:
Надежда и радость земная.
Киев сентябрь 2006



Литература
1) А.И. Герцен. Сочинения. Том 5. «Былое и думы». Государственное издательство художественной литературы. - Москва, 1955.
2) Эдуард Асадов «Праздники наших дней». - Москва: «Эксмо», 2005.



Василию Васильевичу Крутову
***
И вот стоят четыре генерала,
Готовые и в воду, и в огонь?
Попробуй, подлость, подкрадись и тронь,
И гнев в четыре вскинется кинжала!

Их жизнь суровей всякой строгой повести,
Любая низость - прячься и беги!
Перед тобой четыре друга совести
И всякой лжи четырежды враги.
Эдуард Асадов

Высокое чувство
Долго и мучительно я ждала и пыталась понять чьё сердце безоговорочно примет самое высокое, святое чувство - любовь к Родине борца за правду и справедливость, великого Герцена.
В своей лучшей книге «С того берега» Герцен - публицист писал:
«Мы не строим, мы ломаем: мы не возвещаем нового откровения, а устраняем старую ложь.
Современный человек ставит только мост, - иной, неизвестный, будущий пройдёт по нём». Эту книгу Герцен посвятил своему пятнадцатилетнему сыну.
«Друг мой, Саша! Я люблю эту книгу как памятник борьбы, местами дерзкий протест независимой личности против рабства и лжи».
Таким образом создатель русской вольной типографии в Лондоне, передавал сыну истину по праву наследства, дабы он избежал «мучительных» ошибок и «мертвящих» разочарований.
Религию грядущего общественного пересоздания, единственную религию, Герцен завещал сыну.
Эта религия «без рая, без вознаграждения, кроме собственного сознания, кроме совести», - подчёркивал он.
«Иди в своё время проповедовать её к нам, в Россию, домой; там любили когда-то мой язык и, может, вспомнят меня».
На этот путь Герцен благословлял сына во имя человеческого разума, личной свободы и братской любви.
Не случайно он обращался к выстраданным строкам «огненным» и «полным слёз» русского историка XVIII столетия Карамзина: «Медленно редела, медленно прояснялась густая тьма. Наконец солнце воссияло, добрые и легковерные человеколюбцы видели близкую цель совершенства и в радостном упоении восклицали: берег!
Но вдруг небо дымится и судьба человечества скрывается в грозных тучах. О потомство! Какая участь ожидает тебя? Иногда несносная грусть теснит моё сердце, иногда упадаю на колена и простираю руки свои к невидимому.
Нет ответа! - голова моя клонится к сердцу».
Совершенно уверена, Василий Васильевич, что в сердце истинного патриота своей отчизны есть ответ.
Прежде всего, воспитание человеческих чувств.
Ваш мост в будущее надёжен и прочен. По нему пойдут внуки и правнуки наши.
Но у нас есть и преимущество, потому что мы стоим на своём берегу, смотрим прямо в глаза своей Родине и слышим биение её сердца в своём.
1 марта 1849 года из Парижа Герцен писал своим друзьям в Россию: «Наша разлука продолжится ещё долго, - может всегда».
«Почему я остаюсь в Европе? Да только потому, что здесь борьба - борьба открытая, никто не прячется. Где не погибло слово, там и дело не погибло».
Герцен мучился целые месяцы, взвешивал, колебался и, наконец, «принёс всё на жертву: человеческому достоинству, свободной речи».
Он писал о том, что в Европе никогда не считали преступником, живущего за границей и изменником переселяющегося в Америку.
«В России нет ничего подобного, - говорил Герцен. В ней лицо всегда было подавлено».
Выросшие под «террором», под «черными крыльями» тайной полиции, что могли такие как Герцен и его однодумцы?
И как возможно будить дремлющее сознание народа, если его надо «будить, говоря шёпотом».
14 декабря 1825 года так сильно потрясло всю мощную Русь от того, что оно было на Иссакиевской площади в Петербурге.
Кипучей натуре Герцена не подходил личный труд в тиши, он избрал личный протест издали.
В Европе он был бесцензурен, а следовательно более всего полезен Родине. Герцен прощался с друзьями навсегда, того ещё не зная.
Сердце Герцена замирало при мысли о вечной разлуке, невозможность увидеть улицы, по которым он ходил, полный юношеских мечтаний, не увидеть русских деревень, крестьян, о которых он вспоминал с любовью на самом юге Италии?
«Ну, а если нет! Тогда я завещаю мой тост моим детям и, умирая на чужбине, сохраню веру в будущность русского народа и благословлю его из дали моей ссылки».
P.S.
***
В Украине зреют абрикосы:
Солнце отогрело недотрог.
Крутов в сердце Голубую розу
Взял как нежность, верность и восторг.
Киев 2006

Добрый друг!
Василий Васильевич
Возможно ли не любить песню Володи Данильца «Память» в исполнении Надежды Крутовой-Шестак, слушая которую душа плачет святыми слезами.
«Увижу в вышине, в заоблачной дали
Я лица всех друзей, которые ушли,
А я живу, смотря на небеса,
Где в облаках плывут знакомые глаза».

Есть люди, без которых жизнь на нашей земле немыслима.
Величественное спокойствие, одухотворённость делают красивыми их души и лица.
Более десяти лет светлая мелодия очень солнечного человека живёт в моём сердце.
Я много думала: кто и какие обстоятельства тому причиной.
Однажды, в юбилейный вечер, когда Надя исполняла, всеми любимую песню об отце, в зале поднялся Человек, убелённый сединами, прекрасный в своём преклонном возрасте. Мне почудилось, будто лунная дорожка из детства золотой лентой соскользнула с экрана телевизора ко мне.
Зал приветствовал Иосифа Злотника.
Какой великий смысл заложен в человеческом отчестве. Этому человеку было и есть что сказать сыну. Отчество! Оно прекрасно как старинный русский романс.
Возможно, с него и начинается Родина. И ещё с былиночки, стебелька, лепестка.
Букет песен Надежды Крутовой-Шестак соткан из радуг, в котором свет любви, неугасимый свет.
Позвольте мне, Надежда Петрововна подарить Вам последний мой романс ко дню Ангела.
Осенний опал
Изумруд с позолотой сентябрь разбросал
По калиновой киевской роще.
С высоты голубой улыбнулся опал,
Рассыпаясь на искорки божьи.
Кто-то добрый мне музыку ночи послал -
Золотую тропу в бездорожье.
Прежде мне на валторне никто не играл,
А теперь это стало возможно.
Сквозь Надежду лучится осенний опал,
И свеченье его века дольше.
Кто-то нежность любви без остатка отдал:
Разве может быть что-нибудь больше?
Кто-то мудрый мне голосом неба вещал,
Приглашая в янтарную рощу,
Гроздья красной калины звездой зажигал,
Веру в сердце ронял осторожно.
Кто-то душу мою как свою прочитал,
Не унизив её тайной ложью.
Звон Вечерний святой на валторне сыграл.
Разве может быть что-нибудь больше?
сентябрь 2005

Благодарю Вас навсегда.
С глубоким почтением
Н.Б. июнь 2006


Литература
1) А.И. Герцен. Сочинения. Том ІІІ. «С того берега». Статьи Герцена 1853-1863 годов.
2) Э. Асадов. Новые стихи о любви. - Москва: ЭКСМО, 2005.
***













Александру Злотнику
Человеку, которого окутывают лучи духовного солнца.
\
Гимн природе
И радуясь, душа стремилась
Решить одно: зачем живу?
Зачем хочу сказать кому-то,
Что тянет в эту синеву.

Что прелесть этих чистых красок
Словами выразить нет сил,
Что только небо - только радость
Я целый век в душе носил.
Иван Бунин

Гремит Шопен, из окон грянув
А снизу, под его эффект
Прямя подсвечники каштанов,
На звёзды смотрит прошлый век.

Опять Шопен не ищет выгод,
Но, окрыляясь на лету,
Один прокладывает выход
Из вероятья в правоту.

Опять? И, посвятив соцветьям
Рояля гулкий ритуал,
Всем девятнадцатым столетьем
Упасть на старый тротуар.
 Борис Пастернак

ХІХ век не только храм мировой классической литературы, но и необъятный хрустальный сосуд небесной, божественной музыки.
Бах, Бетховен, Верди, Вивальди, Лист, Моцарт, Шопен облагородили мир торжествующей симфонией любви. Она бессмертна!
Прошли века, но слава древней были
Жила в веках... Нет смерти для того,
Кто любит жизнь, и песни сохранили
Далёкое наследие его.
Они поют печаль воспоминаний,
Они бессмертье прошлого поют
И жизни, отошедшей в мир преданий,
Свой братский зов и голос подают.
Иван Бунин


Отчего так безмерно богат ХІХ век высокой поэзией и великой музыкой.
Что же является основополагающим в этом удивительном феномене?
Возможно кроется ответ в «Письмах об изучении природы» А.И. Герцена.
Второе письмо этого цикла обогащено статьей Гёте о природе в переводе автором писем.
Почему же выбор пал на эту статью, написанную ещё в 1780 году.
Прежде всего восторженность, присущая ей.
Именно эта особенность заставила Герцена избрать статью «образцом художественного глубокомыслия» Гёте.
«Трепет сочувствия к жизни, - писал Герцен, - ко всему живому пробегает по всем строкам, каждое слово дышит любовью к бытию, упоением от него».
Блестящий перевод статьи автором «Былого и дум», приблизил и оживил чувства и мысли великого Гёте; их неугасающий огонь зажигает сердца и души человеческие и сегодня.
«Природа единственный художник: из простейшего вещества творит она противоположнейшие произведения, с величайшим совершенством и на всё кладёт какое-то нежное покрывало.
У каждого её создания особенная сущность, у каждого явления отдельное понятие, а всё едино».
Здесь пересеклись рельсы городских трамваев,
Дальше служат сосны. Дальше им нельзя.
Дальше - воскресенье. Ветки отрывая,
Разбежится просек, по траве скользя,
Просевая полдень, Тройцын день, гулянье,
Просит роща верить: мир всегда таков
Так задуман чащей, так внушён поляне
Так на нас, на ситцы пролит с облаков.
Борис Пастернак

«Природа! Окруженные и охваченные ею, мы не можем ни выйти из неё, ни глубже в неё проникнуть.
Непрошеная, нежданная захватывает она нас в вихрь своей пляски и несётся с нами, пока, утомленные, мы не выпадаем из рук её».
Тенистая полночь стоит у пути
На шлях навалилась звездами,
И через дорогу за тын перейти
Нельзя, не топча мирозданья:
Когда ещё звезды так низко росли
И полночь в бурьян окунало,
Пылал и пугался намокший муслин,
Льнул, жался и жаждал финала?
Борис Пастернак

«Природа дает дивное зрелище: видит ли она его сама, не знаем, но она даёт для нас.
Она вечно меняется, и нет ей ни на мгновение покоя. Что такое остановка - она не ведает.
Она тверда, шаги её измерены, законы непреложны.
Она беспрерывно мыслит, но не как человек, а как природа. Все люди в ней, и она во всех.
Со всеми дружески она ведёт игру, и чем больше у ней выигрывают, тем больше она радуется».
Пронёсшейся грозою полон воздух
Всё ожило, всё дышит, как в раю
Всем роспуском кистей лиловогроздых
Сирень вбирает свежести струю
Рука художника ещё всесильней
Со всех вещей смывает грязь и пыль
Приображенней из его красильни
Выходят жизнь, действительность и быль.
Борис Пастернак



«Природа радуется мечтам.
Кто ей доверчиво следует, того она прижимает, как любимое дитя, к сердцу».
В стихи б я внёс дыханье роз.
Дыханье мяты,
Луга, осоку, сенокос,
Грозы раскаты.
Так некогда Шопен вложил
Живое чудо
Фольварков, парков, рощ, могил
В свои этюды.
Борис Пастернак
«Великое природа принимает под свой покров.
Жизнь - её лучшее изобретение, смерть для неё средство для большей жизни».
Она окружает человека мраком и готовит его вечно к свету.
Для нас она святыня.
***
Добрый путь. Добрый путь.
Наша связь,
Наша честь не под кровлею дома
Как росток на свету распрямясь,
Ты посмотришь на всё по-другому.
Борис Пастернак

«Всякое даяние природы - благо; она медлит, чтоб к ней стремились, она спешит, чтобы ею не пресытились.
У ней нет речей и языка; но она создает тысячи языков и сердец, которыми она говорит и чувствует».
Венец природы - любовь.
Душистою веткою машучи,
Впивая впотьмах это благо,
Бежала на чашечку с чашечки
Грозой одурённая влага.
На чашечку с чашечки скатываясь, -
Скользнула по двум, - и в обеих
Огромною каплей агатовою
Повисла, сверкает, робеет.
Пусть ветер, по таволге веющий,
Ту капельку мучит и плющит,
Цела, не дробится, - их две ещё
Целующихся и пьющих.
Борис Пастернак

«Природа. Только любовью приближаются к ней.
Бездны положила она между созданиями, и все создания жаждут слиться в общем объятии».
Она разобщила их, чтоб опять соединить.
Одним прикосновеньем уст к чаше любви искупает она целую жизнь страданий. Она всё.
Во всём лесу один ручей
В овраге, полном благозвучья,
Твердит то тише, то звончей
Про этот небывалый случай.


Звеня на всю лесную падь
И оглашая лесосеку,
Он что-то хочет рассказать
Почти словами человека.
Борис Пастернак
«Природа сама себя и награждает, и наказывает, и радует, и мучит.
Она сурова и кротка, любит и ужасает, немощна и всемогуща.
Настоящее её - вечность. Она добра. Она премудра и тиха.
Она хитра, но только для доброй цели и всего лучше не замечать её хитрости.
Она целостна и вечно недокончена.
Каждому является она в особенном виде.
***
Ещё и холоден и сыр
Февральский воздух, но над садом
Уж смотрит небо ясным взглядом,
И молодеет божий мир.
Прозрачно-бледный, как весной,
Слезится снег недавней стужи,
А с неба на кусты и лужи
Ложится отблеск голубой.
Не налюбуюсь, как сквозят
Деревья в лоне небосклона,
И сладко слушать у балкона,
Как снегири в кустах звенят.
Нет, не пейзаж влечёт меня,
Не краски жадный взор подметит
А то, что в этих красках светит:
Любовь и радость бытия».
Иван Бунин

«Природа скрывается под тысячью имён и названий, и всё одна и та же.
Она ввела меня в жизнь, она и уведёт.
Я доверяю ей. Она не возненавидит своего творения.
Я ничего не сказал о ней. Она уже сказала, что истинно и ложно.
Всё её вина и её заслуга».
                ***
Ещё утро не скоро, не скоро,
Ночь из тихих лесов не ушла.
Под навесами сонного бора -
Предрассветная тёплая мгла.
Ещё ранние птицы не пели,
Чуть сереют вверху небеса,
Влажно-зелены тёмные ели,
Пахнет летнею хвоей роса.
И пускай не светает подольше
Этот медленный путь по лесам,
Эта ночь - не воротится больше,
Но легко пред разлукою нам.
Колокольчик в молчании бора
То замрёт, то опять запоёт
Тихо ночь по долинам идёт
Ещё утро не скоро, не скоро.
Иван Бунин

P.S. Выдающийся кинорежиссёр нашего времени Станислав Говорухин, автор высокого творения «Благословите женщину», обратил внимание на гётовское изречение: «жизнь лучшее изобретение природы».
Природа женщина. Для нас она святыня.
Не случайно, Александр Иосифович, музыка Вашей души вечный гимн божественной, волшебной природе.

***
Всё море - как жемчужное зерцало,
Сирень с отливом млечно-золотым.
В дожде закатном радуга сияла.
Теперь душист над саклей тонкий дым.
У берегов в воде застыли скалы,
Под ними светит жидкий изумруд,
А там, вдали - и жемчуг и опалы
По золотистым яхонтам плывут.
С глубоким почтением, благодарю Вас навсегда
                Н.Б. март 2006



Литература
1) А.И. Герцен. Сочинения. - Москва, 1955.
2) Борис Пастернак. Избранное. - Москва, 1991.
3) Иван Бунин. Избранное. Лирика. - Минск, 2003.

 

***
И вспоминаются белые - белые,
Чистые - чистые юности дни,
Первые чувства, как первые ландыши
Пасха, Крещатик, влюблённый поэт -
Всё это белые - белые клавиши,
Белые клавиши прожитых лет.
Юрий Рыбчинский

***
Но важно помнить в череде бегущих лет
О тех, кто в сказочной стране живет сейчас,
И сохранить для них безоблачный рассвет,
И веру в дружбу, и улыбку добрых глаз.
Игорь Тальков

Благословенна же будь наша Надежда - наш Белый парус - юное поколение Украины.
Анне, Анастасии, Диане, Елизавете...








Дружба
«С восхищением переживу я ещё мои двадцать пять лет, сделаюсь опять ребёнком, сяду за азбуку, потом встречусь с НИМ там, на Воробьёвых горах, и упьюсь ещё раз всем блаженством первой дружбы; и тебя вспомню я «старый дом»:
В этой комнатке счастье былое,
Дружба светлая выросла там,
А теперь запустенье глухое,
Паутины висят по углам».
Н. Огарёв

Из Петербурга 2 марта 1841 года Александр Герцен писал другу Николаю Огарёву:
«Получил твоё письмо. Благодарю. Ты имеешь власть надо мной. Долго не получая писем от тебя, я начинаю ссориться с тобой.
Но вот пришло письмо - и наша дружба во всем цвете, во всем юношестве, живящая и прекрасная».
Я слышу мокрых кровель говорок,
Торцовых плит заглохшие эклоги.
Какой-то город, явный с первых строк,
Растёт и отдаётся в каждом слоге.
Б. Пастернак

«Великое дело в нашей жизни наша дружба и необходимое, без неё мы не совсем мы».
В этом же письме улавливается одно из «мечтаний» Герцена показать море другу, Балтийское море, так, чтоб полюбоваться им вместе, вдвоём.
Уже в двадцать один год будущий революционер-демократ ставил перед собою очень серьезные задачи.
Первая задача, которую он себе «предложил» - изучить Гёте.
Все познания Герцена шли, непременно, в сравнении.
«Шиллер, - писал он, - бурный поток, издали слышен треск и шум, волны ярятся, едва пустив ладью свою, как она уже в водовороте; не таков Гёте, он глубок, как море, нет определенного течения, и тихо зыблются его полные упругие волны».
В Герцене кипела невообразимая бурная деятельность, он и друга призывал учиться, учиться, а потом писать. Науки, как мыслил автор «Былого и дум» должны были занять всю их жизнь.
И еще для полного «поэтического» развития, друг советовал поэту влюбиться.
Но любовь Н. Огарёву приносила боль и разочарования. Порой ему приходилось любить тайно.
Среди поэтических сборников Н.П. Огарёва есть цикл стихов «Книга любви».
Сорок пять стихотворений посвящены известной московской красавице А.В. Сухово-Кобылиной, сестре знаменитого драматурга. Стихи писались в течении трёх лет (1841 - 1844).
Но адресату стало известно о них только после смерти поэта в 1877 году.
***
Как часто я, измученный страданьем,
Любовь мою вам высказать хотел;
Но ваш покой смутить моим признаньем,
Благоговея, никогда не смел.
Не потому, чтобы оно невольно
Могло любовь вам в сердце заронить;
Но вы жалели б, вам бы стало больно,
Что вы меня не можете любить.
А в тайне я желал, чтоб Вы узнали,
Чего-то ждал, чему-то верил я;
И тешила Надежда сквозь печали
Обманчивой улыбкою меня.
1842

«Друг мой! Ещё письмо от тебя, ещё радость.
Мы разны, очень разны, - писал Герцен другу. В тебе скрытая, неразвитая глубокая поэзия - не развернувшаяся; у меня есть поэзия некоторым образом глубокая. Но живая, яркая, поэзия экспансивная - резвернувшаяся.
Твоё бытие более созерцательное, - моё - более пропаганда.
Я деятелен, ты лентяй, но твоя лень - деятельность для души.
И при всём этом симпатия дивная, какой нет ни с кем решительно».
В августе 1833 года Герцен писал Огарёву о том, что тщательно занимается христианством, и сожалеет, что они «доселе» не знали Христа.
Природа, мир, тайник вселенной,
Я службу долгую твою,
Объятый дрожью сокровенной,
В слезах от счастья отстою.
Б. Пастернак

Герцен отмечает высоту христианского учения, особенно в посланиях Павла.
Обеспокоенный Герцен писал другу: «ты отвык читать, в то время как одно из мощнейших средств для нас теперь чтение».
Герцен считал великим грехом «схоронить» свой талант. Надо его «отдать в рост», а иначе как добиться цели, намеченной ещё в юности.
И настоятельно требовал перемен в жизни друга. Он призывал Огарёва признать власть его, потому что она «законна» - «свята».
Как будто внутренность собора -
Простор земли, и через окно
Далёкий отголосок хора
Мне слышать иногда дано.
Б. Пастернак

«Зачем всё это протеснилось между Николаем и Александром - восклицал Герцен: благодарю Бога, что я в Москве буду проездом. Ведь я для тебя еду - а ты - ты будешь рад, мой Николай».

***
Мне снилась осень в полусвете стёкол,
Друзья и ты в их шутовской гурьбе,
И, как с небес добывший крови сокол,
Спускалось сердце на руку к тебе.
Б. Пастернак

И еще больше был озадачен Герцен тем обстоятельством, что друг сжёг его письма.
«Это скверно, - писал он, лучше бы сжёг дюйм мизинца на левой руке у меня».
«Наши письма - важнейший документ развития, в них время от времени отзываются все впечатления на душу, ну, как же можно жечь такие вещи?
Преодолевая боль, Герцен писал другу, что всё-таки жизнь хороша!»
«Сегодня у меня в душе ясный день, одни облака прошли, другие не пришли - небо сине, прозрачно.
На днях у меня родилась дочь».
И столько широты во взоре,
И так покорно всё извне,
Что где-то за стволами море
Мерещится всё время мне.
Б. Пастернак

Герцен не соглашался с другом проповедующим покорность судьбе.
Пожить весело - низкая цель, прожить всё состояние - глупо.
«Если б я был эгоистом, я сказал бы: приезжай сюда, брось Италию, - но я этого не скажу, - нет, брат, гуляй, гуляй».
Друг посылал в Италию Огарёву стихи Лермонтова, которые очень любил.
Особенно запали ему в душу четыре строки.
Тебя он золотом дарил,
Клялся, что вечно не изменит;
Он ласки дорого ценил,
Но слёз твоих он не оценит.
Посещая лекции по анатомии, Герцен писал Огарёву: «Я не мог ни разу равнодушно взглянуть на мозг; какое-то благоговение в душе, - боишься прикоснуться к нему, кажется он жив ещё и ему будет больно».
Друг Огарёв!
«Перечитал твое письмо. Ты пишешь об отрицании. Я вижу в том, о чём пишешь не новое, а близко родное».
Читал Мицкевича.
Много прекрасного, высокохудожественного в этом плаче поэта.
«Боже мой, как хороша у него картина русской дороги зимой, бесконечная пустыня, белая холодная.
Море, не раскрывающее груди своей ветру, ветру, который метёт эту степь, от полюса до Чёрного моря!»

***
Беснуется вихрь, и свистит в вышине,
И воет позёмкой, безлюдье тревожа
И не на чем взор задержать в белизне
Вот снежное море подъемлется с ложа,
Взметнулось - и рушится вновь тяжело, -
Огромно, безжизненно, пусто, бело.
Адам Мицкевич

Во второй части «Дзядов» ещё дух отрицания сильный, истинно байроновский, - писал Герцен, - борется с католическим воззрением. Но оно с каждым шагом берёт верх.
Статья А.И. Герцена о формализме - «Будизм в науке» принесла писателю большое авторское удовлетворение. Эта статья современниками была названа героической симфонией.
Автор статьи принял эту «хвалу» потому, что писал её с «огнём и вдохновением».
На Огарёва можно сердиться и негодовать, - писал Герцен, когда ни его нет, ни письма нет. «Достоинство сирены: стал говорить, и симпатичная всему прекрасному и высокому душа всё поправила, примирила, восстановила».
Словно музыка - как море, обтекающее, томящее и примиряющее бесконечными волнами звуков.
Летом 1857 года Герцен совместно с Н.П. Огарёвым, также эмигрировавшем  из России, начинает издание газеты «Колокол».
Впоследствии в статье, посвященной десятилетию Вольной русской типографии, Герцен вспоминал мысли и переживания первых лет работы в Лондоне: «Невольная сила влекла меня домой. Передо мной носились знакомые образы и виды, луга, леса. Чёрные избы на белом снегу, черты лиц, звуки песен и... и я верил в близкую будущность России, когда все сомневались. Русским станком я возвращался домой».
В 1865 году издание «Колокола» было перенесено в Женеву, где газета просуществовала до июля 1867 года.
«Отзвонил» «Колокол». Герцен переехал в Париж.
Он написал статью «просыпающийся Париж», приветствуя революционный подъем во Франции, грядущую Парижскую Коммуну. Друг писал Огарёву, который жил в Женеве на берегу озера, что занимается его переездом в Париж.
18 января 1870 года А.И. Герцен написал другу Огарёву одну строку и одно слово «Прощай».
Через три дня его не стало...
В «Записках одного молодого человека», в главе «Юность» есть такие строки: «... кроткий, тихий, задумчивый; печально сидел он обыкновенно на стуле и как-то невнимательно смотрел на окружающие предметы своими большими серыми глазами, особенно рассеченными и того серого цвета, который лучше голубого.
Непонятною силою тяготели мы друг к другу; я предчувствовал в нём брата, близкого родственника душе, - и он во мне тоже.
Но мы боялись показать начинавшуюся дружбу; мы оба хотели говорить «ты» и не смели даже в записках употреблять слово «друг», придавая ему смысл обширный и святой...»
А.И. Герцен
P.S. В последние месяцы жизни Герцен решил для себя, что лучше всего жить в Париже.
Его великие мемуары «Былое и думы» - живая жизнь, в которой говорит всё: люди, поэзия, живопись, архитектура, наука, политика.
Изучая историю Франции, Юрий Евгеньевич, Вы не могли не полюбить Париж.
"Обними, закружи, очаруй, подари мне дождя поцелуй, смех каштанов и плач хризантем..."
Ю.Р.
Париж любит и ждёт Вас. Вы слышите музыку Елисейских полей?
В ней чарующий голос прекрасной, божественной Тамары Гвердцители.
Волны Сены шелестят страницами «Былого».
И святые герценовские места в вековом ожидании Вашего глубинного, поэтического взора.
В добрый путь
Поэт и провидец,
В добрый путь!
С глубоким почтением
Н.Б. май 2006


Сердце поэта
Вот и кончилось лето, васильковое лето.
Голубые береты на полях полегли.
Только сердце поэта в августовских рассветах,
В сказке божьего света излучилось в пути.
Осень дарит приметы: жёлтый шёлк трав, букеты,
Из рябиновых гроздьев - откровений зари
Отголосками лета в нежных звуках кларнета
Оживают сонеты воскрешенной любви.
Сказка дивного лета не покинет поэта.
Верболозы по ветру будут петь до зари
Не кончается лето в песне верной, заветной,
В песне отчей ответной украинской земли.
Киев сентябрь 2006






Литература
1) Адам Мицкевич. Стихотворения. Поэмы. - Москва, 1968.
2) А.И. Герцен. Художественные произведения. - Москва, 1955.
3) Борис Пастернак. Избранное. - Москва, 1991.
4) Ю.Е. Рыбчинский. Сборник стихов. - Киев, 2001.
5) Игорь Тальков. Стихи. Воспоминания. Дневники. - Москва, 2002.


 









***
Прекрасна ты, душа людская!
Бездонному, спокойному, ночному,
Мерцанью звёзд подобна ты порой!
Иван Бунин

Ларисе Кадочниковой
Второе венчание
Роман в двух частях «Кто виноват?» А.И. Герцен предвосхитил обращением к женщине, с которой был обручён дважды.
«Наталье Александровне Герцен в знак глубокой симпатии от писавшего».                Москва, 1846 год
В 1847 году Герцены покинули Россию. Александр Иванович живописал природу Европы: «с Авиньона начиная, чувствуется, видится юг.
Для человека, вечно жившего на севере, первая встреча с южной природой исполнена торжественной радости - юнеешь, хочется петь, плясать, плакать; всё так ярко, светло, весело, роскошно.
После Авиньона нам надобно было переезжать Приморские Альпы. В лунную ночь мы взобрались на Эстрель: когда мы начали спускаться, солнце всходило, цепи гор вырезывались из-за утреннего тумана, луч солнца орумянил ослепительные снежные вершины; кругом яркая зелень, цветы, резкие тени, огромные деревья и мрачные скалы, едва покрытые бедной жёсткой растительностью; воздух был упоителен, необычайно прозрачен, освещающ и звонок, наши слова, пенье птиц раздавались громче обыкновенного, и вдруг на небольшом изгибе дороги блеснуло каймой около гор и задрожало серебренным огнём средиземное море».

***
Вот знакомый погост у цветной средиземной волны...
Шум и свежеть валов, что как сосны, шумят за стеной
И небес гиацинт в снеговых облаках надо мной.
Иван Бунин

В пятой главе «Былого и дум», в её трёх частях «Кружение сердца», «Ещё год», «Ночь на океане» - кровоточит исповедь человеческой души.
Каждая строка выстрадана, каждое слово пронизано мукой и болью.
Безучастие невозможно, остановка тем более - надо идти до конца, взяв боль эту в своё сердце.
Драма, внезапно разразившаяся в семье Герценов, впоследствие явилась толчком к написанию «Былого и дум».

***
Ветер в раме свистал, раздувал серый пепел в камине,
Градом сёк по стеклу - и опять были ярки и сини
Средиземные зыби, глядевшие в дом,
А за тонким блестящим стеклом,
То на мгле дождевой, то на водной синевшей пустыне,
В золотой пустоте голубой высоты,
Всё качались, качались дышавшие морем цветы.
Иван Бунин


В Европе, по словам Герцена, жизнь их устроилась странно.
Очень редко бывали тихие вечера «интимной беседы, мирного покоя».
Герцены не умели ещё запирать дверей от посторонних. «Отовсюду являлись, - писал Герцен, - бездомные скитальцы; они искали от скуки, от одиночества какого-нибудь дружеского крова и теплого привета».
Своё негодование от бесплодных споров А.И. переносил на бумагу. Это был выход. У Натальи Александровны такого выхода не было.
Она писала об этом: «мне надоели китайские тени, я не знаю, зачем и кого я вижу, знаю только, что слишком много вижу людей».
Герцен впоследствии жалел, что не ухаживал за её больной душой так, как потом «ходил» за её больным телом.
«За несколько дней до 23 июня 1848 года, возвращаясь вечером домой, я нашёл в своей комнате какое-то незнакомое лицо.
- Да это вы? - сказал я наконец, смеясь и протягивая ему руки.
Можно ли это? Узнать вас нельзя»...
Это был Гервег, обритый, остриженный, без усов, без бороды.
Георг Гервег - немецкий поэт, принимавший участие в июньских событиях 1848 года во Франции.
Когда Герцен уезжал из России, Огарёв передал письмо Гервегу, которого русский поэт ещё знал в расцвете его славы.
Гервег стал часто, почти каждый вечер, бывать у Герценов. Он видел в них идеальную семью, любил всех членов семьи. Он мечтал уехать с ними куда-нибудь вместе. Гервег избегал своего дома, там его всё раздрожало.
Герцен стал замечать в Гервеге перемены. Его дружба к Натали обретала более страстный характер.
«Я молчал, - писал Герцен, - и с грустью начинал предвидеть, что в нашей жизни что-нибудь разобьётся. Разбилось всё».
Страдание Натальи Александровны было безгранично. Её мучили сомнения, высокая душа её была в смятении.
Она писала: «Зачем это? Я плачу, плачу. Может, я виновата во всём: может, недостойна жить. Но я чувствую, что чиста перед тобой и перед всем светом.
В любви моей к тебе мне жилось, как в божьем мире, не в ней - так и нигде, казалось мне.
Выбросить меня из этого мира - куда же? - надобно переродиться. Я с ней, как с природой, нераздельна, из неё я опять в неё».

***
Давно октябрь, но не уходит лето:
Уж на холмах желтеет шёлк травы,
Но воздух чист - и сколько в небе света,
А в море нежной синевы!
И тихи, тихи старые руины
И целый день, под мерный шум валов,
Слежу я в море парус бригантины,
А в небесах - круги орлов.
И усыпляет моря шум атласный
И кажется, что в мире жизни нет:
Есть только блеск, лазурь и воздух ясный,
Простор, молчание и свет.
Иван Бунин


«Зачем он тогда, - вспоминал Герцен, - когда я чувствовал своё слияние с природой, в душе моей ещё жила гармония, не нашёл силы прямо и открыто рассказать мне свою исповедь?
Гервег проводил меня на почтовый двор, сам остался, утирая слёзы...
Это чуть ли не была последняя минута, в которую я ещё в самом деле любил этого человека!»

***
Осень листья темной краской метит:
Не уйти им от своей судьбы?
Но светло и нежно небо светит
Сквозь нагие черные дубы,
Что-то неземное обещает,
К тишине уводит от забот -
И опять, опять душа прощает
Промелькнувший, обманувший год!
Иван Бунин

«Несколько минут прошли прежде, чем она сказала что-нибудь, и потом вдруг рыдая, бросилась мне на шею; она только могла сказать: «не бойся, друг мой, это хорошие слезы, слезы умиления...
Нет, нет. Я никогда не расстанусь с тобой!»
«Ночь на океане» начинается воспоминанием Герцена о его пребывании в Турине:
«Мне было необычайно хорошо, так как не бывало давно. - Я опять почувствовал, что я еще молод и силен, что у меня есть друзья и верования, что я полон любовью, как тридцать лет перед тем».
Сердце билось так, как я отвык чувствовать в последнее время.
Я и теперь ждал свидания - свидания с той же женщиной, и ждал, может, еще с большей любовью.
После безумного кризиса горести, отчаяния, кроткие письма Натали, исполненные грусти, слез, боли, любви, довершили мое выздоровление».
Наталья Александровна ехала в Турин. Слишком большой платой они заплатили друг за друга.
В Турине, по словам Герцена, было их второе венчание; и смысл его был глубже и значительнее первого.
«Он совершился с полным сознанием всей ответственности, которую мы вновь брали в отношении друг к другу» - писал Герцен.
Любовь пережила удар, который должен был ее разрушить.
Через три дня они ехали вместе домой, в Ниццу.
«Все встречало нас весело, как старые друзья после размолвки, а тут виноградники, рощи роз, померанцевых деревьев и море, стелющееся перед домом и дети, играющие на берегу... вот они узнали, бросились навстречу. Мы дома».
В «Былом и думах» есть строки: «Пропасти, делившие нас, исчезли, берега сдвинулись».
«Разве это не та же рука, которая через всю жизнь была в моей руке, и разве это не тот же взгляд, только иногда он мутится от слез. Успокойся же, сестра, друг, товарищ, ведь все прошло - и мы те же, как в юные, святые, светлые годы!»
P.S. Самое удивительное, образ замечательной женщины ХІХ века Натальи Александровны Герцен видится мне в нашей современнице: актрисе, художнице, писательнице Ларисе Валентиновне Кадочниковой.
Народная артистка Украины, лауреат государственной премии им. Т.Г. Шевченка, с 1964 года является ведущей актрисой национального академического театра русской драмы им. Леси Украинки.
Многие, посетившие выставку картин Ларисы Валентиновны поразительно точно передавали дух, атмосферу замечательного Государственного музея: «Духовные сокровища Украины», высокий образец современной классики.
Картина «Бесприданница» языком графики тонко и глубоко передает трагедию великой женщины, которую в свое время гениально сыграла мама Ларисы Кадочниковой, Нина Ульяновна Алисова.
А с какой любовью и мастерством оформлен пригласительный билет и к нему приложение с миниатюрными репродукциями нескольких картин. Именно с этого и начинается культура.
«Маки» будто живые, каждым лепестком роняют мелодию - мелодию души выдающейся актрисы.
Еженедельник «Бульвар Гордона» порадовал меня. Люди, служащие этой газете верой и правдой, умеют верно оценивать высокое искусство.
Лариса Валентиновна, подчеркивая, что все картины ей одинаково дороги, заметила: есть две картины, с которыми она ни за какие сокровища в мире, не рассталась бы.
Это - «Икар» и «Бесприданница».
«Бесприданница», по словам художницы, выражает и ее птицу-чайку летящую, стремящуюся вырваться из этого сумасшедшего мира.
Мир был всегда, есть и будет сумасшедшим, тем ярче исключительность в нем, летящая серебряной птицей в голубом небе.
Счастливого пути мы говорим и гоголевской птице-тройке, олицетворяющей нашу прекрасную украинскую землю.
Земля, птица - в этих словах живет женское начало.
Следующие строки поэта я обращаю к тем, кто писал мне спасительные письма.
***
Драгоценные женские письма!
Я ведь тоже упал с облаков
Присягаю вам ныне и присно:
Ваш я буду во веки веков.
Борис Пастернак

Спасибо Всем за бесценные письма.
Благодарю Вас навсегда.
июнь 2006
Надежда Борисовна

Литература
1) А.И. Герцен. Сочинения. - Москва, 1955.
2) И.А. Бунин. Лирика. Избранное. - Минск: Харвест, 2003.
 
Ольге Владимировне Богомолец-Шереметьевой.
«Только любя, только любя».
Андрей Демиденко

«Высокая, святая женщина»
«Ещё маленькая записка от тебя, ещё слово любви. Я богат, богат!»
А.Герцен
Александр Иванович Герцен нашёл в себе мужество, после трагических событий, поднести «чашу жизни» к губам своим, хотя и очень трудно было держать её.
***
Чашу с темным вином подала мне богиня печали.
Тихо выпив вино, я в смертельной истоме поник. И сказала бесстрастно, с холодной улыбкой богиня:
«Сладок яд мой хмельной. Это лозы с могилы любви».
И.А.Бунин.
В 1852 году А.И. Герцен приступил к написанию «Былого и дум».
ОН углубился в чтение писем, особенно 1835 - 1836 годов, потому что письма Наташи и его, были звуками и песнями любви.
Он вспоминал, как встретился в Перове с Наташей 8 мая 1838 года, откуда поехал во Владимир, в город, который ещё помнит их венчание.
«Наташа никогда не сходила со своего пьедестала, а поднималась всё выше и выше. Не было существа более благородного, высокого и поэтического, - писал Герцен.
Минутами душа влюблённого Герцена так переполнялась, что ему казалось будто «из каждого пальца его струится сила» и он жалел, что не музыкант.
Он считал: состояние души в такие моменты можно было бы передать только звуками.

               
                ***
Та красота, что мир стремит вперёд,
Есть тоже след былого. Без возврата
Сгорим и мы, свершая в свой черёд
Обычный путь, но долго не умрёт
Жизнь, что горела в нас когда-то.
И много в мире избранных, чей свет,
Теперь ещё незримый для незрячих,
Дойдёт к земле чрез много, много лет
В безвестном сонме мудрых и творящих.
Кто знает их? Быть может, лишь поэт.
Иван Бунин
«Горесть имеет свою поэзию, минуты полноты душевной, минуты в которые даже надобно было хоть несколько излить всё в ней клубящееся».
А.И. Герцен
                ***
И горько я и сладостно тоскую,
И грезится мне светлая мечта,
Что воскресит мне радость неземную
Печальная земная красота.
Иван Бунин
Герцен писал из Петербурга Наталье Александровне в 1839 году, - «твоя душа, мой ангел, такая же бесконечная поэма любви, в ней та же грация, как в высочайших произведениях художества. Всё в твоем письме дышит любовью, проникнуто поэзией.
«Я перечитываю и перечитываю, и тотчас станет радостно и захочется сесть в дилижанс и мчаться, мчаться к тебе.
Да, мы счастливы!»
«Я сейчас возвратился с Гамлета: я рыдал.
Так Велик, необъятен Шекспир!»

Гамлет
                ***
Гул затих. Я вышел на подмостки,
Прислонясь к дверному косяку,
Я люблю в далёком отголоске,
Что случится на моём веку.
На меня наставлен сумрак ночи
Тысячью биноклей на оси.
Если только можно, авва отче
Чашу эту мимо пронести.
Борис Пастернак
А в июне 1835 года Герцен писал своей кузине Н.А. Захарьиной. «Нет, не я очистил твою душу, это вздор, я отворил тебе дверь в мир другой, не в тот, в котором толпа, - и больше ничего; я был привратник, и не более.
Ты видела, что ты дома в этом мире, в мире ангелов, а я падший, остался у дверей.
Ах, это прощание в Крутицах! Ты точно тогда ангелом слетела ко мне».
               
                ***
Я больше всех удач и бед
За то тебя любил,
Что пожелтелый белый свет
С тобой - белей белил.
Б. Пастернак

Радость переполняла сердце Герцена, когда он прочитал в письме к нему от декабря 1835 года, так много значащую для него фразу:



«Чего бы я ни отдала, чтоб видеться с тобой».
Эта фраза «ярко и звонко проговорила, что ты мне и что я тебе».
«Но что же ожидать мне, у меня ничего нет, кроме тебя».
Друг мой, да, я твой
Нас ничто не разорвёт никогда».
                ***
Здесь будет спор живых достоинств,
И их борьба, и их закат,
И то, чем дарит жаркий пояс
И чем умеренный богат.
Б. Пастернак

В феврале 1836 года Герцен писал:
«Наташа! Наконец, я нашёл чувство, занявшее всё не наполненное в моей душе.
Наконец, всякое стремление, всякое земное чувство, всякий порыв получили значение и цель - любовь к тебе.
Вот высокая идея изящного, наполнившая грудь мою. Странно, что я прежде не понимал этой связи наших душ».
О счастье мы всегда лишь вспоминаем,
А счастье всюду. Может быть оно
Вот этот сад осенний за сараем
И чистый воздух, льющийся в окно
В бездонном небе лёгким белым краем
Встаёт, сияет облако. Давно
Слежу за ним. Мы мало видим, знаем,
А счастье только знающим дано.
Иван Бунин

«На душе моей, - писал Герцен, - лежит ещё одна исповедь тебе, давно собираюсь её высказать, я очищаюсь, высказывая тебе свои пороки, - ты моя связь с небом, - но не могу ещё высказать её. Опять земное - нет сил оторваться, стать выше всего, стать рядом с тобою.
Ну, как же всему роду человеческому не завидовать мне - которому принадлежишь ты?»
                ***
А счастье катится, как обруч золотой,
Чужую волю исполняя,
И ты гоняешься за лёгкою весной, ладонью воздух рассекая
И так устроено, что не выходим мы
Из заколдованного круга,
Земли девической упругие холмы
Лежат спелёнутые туго.
Осип Мандельштам

«Ангел мой, Наташа, всё берег ближе и ближе, уже птицы подлетают к кораблю, уж звук земли слышится, а всё ещё пристать нельзя...»...
«Страшная вещь, душа человеческая, похожа на маятник, сделанный из разных металлов, которые влекут его по разным направлениям в одно и то же время и таким образом взаимно уничтожают постороннее влияние.
Один элемент души моей требует поэзии, гармонии, т.е. тебя, и голос его сладок, чист и душа становится вдвое лучше, когда один этот голос раздаётся в ней, и ему хотел бы я отдать победу, пусть он бы царил....
Другой - жаждет славы......
Ну, поцелуй же меня, посмотри на меня, друг, сестра, моя поэзия, моя
святая!»
«Я искал жизни полной, огромной, - и нашёл тебя
высокая, святая женщина!
Я не встречал человека, в котором бы благороднее, чище и глубже был взгляд!»
***
Всё темней и кудрявей березовый лес зеленеет;
Колокольчики ландышей в чаще зелёной цветут;
На рассвете в долинах теплом и черёмухой веет,
Соловьи до рассвета поют.
Скоро Троицын день, скоро песни, венки и покосы...
Всё цветет и поёт, молодые надежды тая...
О весенние зори и тёплые майские росы!
О далёкая юность моя!
Иван Бунин
P.S.   
И у нас сегодня в нашем родном Киеве май. Цветут каштаны, как-то особенно благозвучно поют птицы.
Бегут в неоглядную даль лебединые облака, неся в своих ладонях «Былое».
Счастливого пути им и Вам, Ольга Владимировна, высокая, святая женщина нашего времени, киевлянка.
Андрею Демиденко
Ближе к солнцу
Ближе к солнцу поэт, ближе к солнцу:
Золотистый горит перелив.
Я гляжу в его душу - оконце
Сквозь изысканный, нежный муслин.
Лазуритовый пруд в живых кольцах:
Белый лебедь меж ними один
Ближе к солнцу, плывет, ближе к солнцу
Украинской земли властелин.
Киев сентябрь 2006
Киев май 2006
Надежда Борисовна

Литература
1) А.И. Герцен. Сочинения. - Москва, 1955.
2) Иван Бунин. Лирика. - Минск: Харвест, 2003.
3) Осип Мандельштам. Лирика. - Минск: Харвест, 1999.
4) Борис Пастернак. Избранное. - Москва, 1991.
 «Пространством и временем полный»
Осип Мандельштам

Дмитрию Гордону
***
Передо мной страна волшебной красоты,
Здесь небо ясное, здесь так прекрасны лица
Так почему ж душа в далекий край стремится,
В былые времена влекут меня мечты?
Какою прелестью манит земля чужая!
Адам Мицкевич

26 марта (6 апреля) 1812 года в семье знатного московского барина Ивана Яковлева и уроженки Германии Луизы Гааг родился сын.
Фамилия Герцен, данная отцом, происходит от немецкого - Herz, что означает сердце.
 В ранней юности, будущий революционер-демократ, был полон высоких и светлых «мечтаний» о деятельности на благо Родины.
После восстания декабристов восторженный патриотизм навсегда сочетался в его сознании с революционными идеалами.
Казнь декабристов окончательно разбудила, по словам самого Герцена «ребяческий сон» его души, «толкнуло» его в круг политических интересов.
Немного позднее Герцен с Николаем Огарёвым произнесут историческую клятву на Воробьёвых горах.
На всю жизнь они останутся верны своему обету.
Многосторонние дарования Герцена особенно развернулись в студенческой среде.
Благородство, пылкость, глубокий светлый и острый ум, цельность и внутренняя чистота, смелость и чувство товарищества - все эти качества влекли к Герцену молодые сердца.
Вступив в университет Герцен имел перед собой высокую цель: «основать зерно общества по образу и подобию декабристов».
В «Былом и думах» Герцен писал: ...«пропаганда пустила глубокие корни во все факультеты и далеко перешла университетские стены».
Через год после окончания университета Герцен был подвергнут аресту, а затем и ссылке.
Более двух с половиною лет он пробыл в Вятке, а затем около полутора лет во Владимире.
Большую нравственную поддержку в ссылке оказала Герцену переписка с Натальей Александровной Захарьиной, непоколебимо убежденной в том, что перед любимым ею человеком откроется достойное его великое поприще.
В 1838 году во Владимире она стала его женой.

***
Блажен, на чьей ладье за кормчих - красота
И добродетель! В час, когда вскипают волны
И меркнет день, к пловцу небесная чета
Склоняется: в руках у этой кубок полный,
Свой чудный Лик приоткрывает та.
Адам Мицкевич

В середине 1839 года с Герцена был снят политический надзор.
Он получил возможность жить и работать в Москве и Петербурге.
Герцен сблизился с великим революционно-демокраическим публицистом и критиком В.Г. Белинским и другими замечательными русскими людьми.
Казалось, обстановка благоприятствовала деятельности Герцена - мыслителя и художника.
Но в конце 1840 года новое преследование обрушилось на недавнего ссыльного. Последовала вторая ссылка в Новгород.
Личность Герцена производила неотразимое впечатление на современников.
Он поражал богатством своего духовного развития, умением жить «во все стороны», энциклопедизмом знаний, интеллектуальной и моральной силой, нераздельностью слова - блестящего и остроумного - и дела - гуманного и энергичного.
Герцена неудержимо влекло к прямому выступлению против самодержавия.
Он был убежден в том, что «громкая», открытая речь одна может вполне удовлетворять человека.
Герцен решает уехать за границу. Драма политическая усугублялась личными переживаниями и несчастиями.
Однако Герцен не опускал рук, не падал духом. «Я упорно иду по своей дороге», - писал он московским друзьям.

***
Вам не понять того, что пережито мной
Тут, на моей ладье, - под громом, ливнем, градом!
Судья нам - только Бог: кто хочет быть судьей,
Тот должен быть во мне, а не со мною рядом.
- Я дальше поплыву, а вы, друзья, домой...
Адам Мицкевич

С середины 50-х годов деятельность Герцена входит в пору высшего расцвета.
В 1855 году он приступает к выпуску альманаха «Полярная звезда», где печатались запрещенные цензурой стихи Пушкина, Лермонтова, Рылеева, письмо Белинского к Гоголю. Здесь же помещались отрывки из «Былого и дум».
Летом 1857 года Герцен совместно с Огарёвым начинает издание газеты «Колокол».
Редакция «Колокола» да и самый дом Герцена в Лондоне стали также своеобразным центром русской культуры и общественности. Герцен выразил обаяние и силу не только поэтического слова, но и философской мысли.
У Герцена «говорят» картины Микеланджело и Брюллова, музыка Глинки, архитектура Витберга.
Свою автобиографию «Былое и думы» Герцен охарактеризовал как «отражение истории в человеке».
«Это роман и исповедь человеческой души, автор всегда весь налицо; умейте только понимать его; умейте понимать, что он предлагает Вам анализ своей собственной души, - пишет Н.В. Щелгунов.
Богатство, даже изобилие мысли и ума живого, страстного, «осердеченного», по выражению Белинского, - вот чем прежде всего поражает и восхищает творчество Герцена, его философия и публицистика, его автобиографическая, лирическая проза и беллетристическое произведение.
«У тебя страшно много ума, так много, что я и не знаю, зачем его столько одному человеку» - писал Герцену Белинский в 1846 году.
По словам И.С. Тургенева, «остроумнее и умнее» - у нас писателя не было».
Прав был Герцен, сказав, что при решении вопросов «жизненных, художественных, нравственных» не могут не сказаться «следы колыбельных песен, родных полей и гор, обычаев и всего окружающего строя».
Долгие годы пробыл Герцен за границей, но неизменно в его творениях жили - любовь к родному народу, глубокое, сильное ощущение славных традиций прошлого, величие русской культуры и поэзия родной природы.
Слово Герцена волнует, увлекает, вдохновляет сегодня, сейчас.

Дмитрий Ильич!
В ожидании Ваших воскресных гостей, я постоянно испытываю волнение, будто готовлюсь к поединку.
И если встреча удается, жизнь обретает значимость и смысл. Но главное трудится душа.

***
А флейтист не узнает покоя,
Ему чудится, что он один,
Что когда-то он море родное
Из сиреневых вылепил глин.
Вслед за ним мы его не повторим,
Комья глины в ладонях моря,
И когда я наполнился морем -
Мором стала мне мера моя...
Осип Мандельштам

Кто-то лепит, а кто-то ваяет.
И горная орлица, гордая, могущественная как поэзия Мандельштама, и в то же время удивительно женственная Нино Бурджанадзе, и постигший тишину высшей жизни Александр Злотник, музыка которого чиста как хрустальный ручей, и вылепивший из сиреневых глин волшебный мир высокой классической музыки Владимир Гришко и Василий Васильевич Крутов, человек совести и чести, и Леонид Буряк, в душе которого живет Богоматерь.
Эти люди сумели наполнить себя морем неугасаемой любви к Родине, человеку и ко всему светлому, что есть на нашей земле.
Все несчастья и все, связанное со счастьем, уже существует, другие уже познали все до нас.
От нас зависит только идти туда или нет
В будущем все изменится: весь мир склонится перед теми, кто потрудившись над качествами доброты, чистоты, цельности, благородства сумеют проявить их в своей жизни.
                ***
«Кто служа великим целям века,
Жизнь свою всецело отдает
На борьбу за брата - человека
Только тот себя переживет».
Осип Мандельштам

Благодарю Вас Навсегда,
с Надеждой и Верой
Февраль 2006
Н.Б.
               





Литература
1) А.И. Герцен. Сочинения. - Москва, 1955.
2) Адам Мицкевич. Стихотворения. Поэмы. - Москва, 1968.
3) Осип Мандельштам. Лирика. - Минкс: Харвест, 1999.



















                ”Как хороши, как свежи были розы”


«Чтением классической художественной литературы человек переживает века как попутчик, вместе шагая и сбиваясь с дороги».
А.И.Герцен

Ларисе Кадочниковой

Мишель Кадо

Солнце тронет осенние листья:
Лёгким шагом Жорж Санд в сад войдёт
Акварелью янтарной искристой,
Вас к мольберту, как в храм позовёт.
Январь 2006

Никогда не угаснет в душе человеческой свет любви к классической художественной литературе XIX столетия. Чем дальше уходим мы в неоглядную даль, тем ближе и родней золотой век русской поэзии.
Прекрасна   и   неповторима   художественная   судьба И.С.Тургенева.
«Он читан на всех языках, как Байрон, Шиллер, Гёте, как Шекспир и Диккенс, писал внук Радищева, художник А.П.Боголюбов.
Человеческая судьба писателя была драматична и непостижима.
Тургенев разделил свою жизнь между Россией и Европой, но его искусство до последней строки принадлежало родине.
Главным и самым откровенным мемуаристом о Тургеневе был он сам.
После тридцати пяти лет нежного обожания французской певицы Полины Виардо, писатель в сентябре 1879 года начал одно из своих лучших стихотворений в прозе, которое начиналось словами:
«Где-то, когда-то, давно давно тому назад, я прочёл одно стихотворение. Оно скоро забылось мною, но первый стих остался у меня в памяти:

«Как хороши, как свежи были розы»
Это стихотворение принадлежало И.П. Мятлеву и было напечатано в 1843 году под названием «Розы».
«Как хороши, как свежи были розы.
В моём саду! Как взор прельщали мой»
Как я молил весенние морозы
Не трогать их холодною рукой!»
Полине Виардо посвящено и другое стихотворение поэта
«Что за вер-до, что за вер-до,
Напрасно так певицу называют
И почему не понимают
Какой небесный в ней «каду».
Близится долгожданное время обворожительной Мишель Кадо. Какое счастливое совпадение фамилии героини блистательной пьесы с французским словом «кадо», что означает в переводе на русский язык-дар.
XIX век подарил миру великого Герцена.
Революционер - демократ, публицист, горячо любивший свою родину Россию, сыграл выдающуюся роль в русской «словесности».
Его мемуары «Былое и думы» хранят образ замечательной женщины Натальи Александровны Герцен.
Вдумчивые строки из её письма и сегодня волнуют душу: «Мир широкий, богатый, я не знаю богаче внутреннего мира, может слишком широкий, слишком расширивший моё существо, его потребности, в этой полноте бывали минуты и они бывали с самого начала нашей жизни вместе, в которые незаметно, там где-то на дне, в самой глубине души что-то, как волосок тончайший, мутило душу, а потом опять становилось всё светло».


В «Былом и думах» есть неоднократные воспоминания о Жорж Санд, есть они и в письмах Тургенева.
Я верю: ещё не раз прольются серебряным светом Ваши творческие достижения, достойные высокого искусства.
И оживут строки из письма Н.А.Герцен:
«Недоразумения - я благодарна им, они объяснили мне многое, а сами они пройдут и рассеются как тучи».
С нежностью и любовью Благодарю Вас навсегда. Надежда Борисовна, январь, 2006

P.S. Просматривая статьи А.И. Герцена за 1853 - 1863 гг., в одной из них я обнаружила Предисловие Герцена к «Похождениям Грибуля» Жорж Санд.
Статья актуальна и сегодня.
«Писать детские книги действительно задача колоссальная, оттого-то их и нет».
«Жорж Санд, удовлетворяя совершенно художественным потребностям    детского    воображения,    создала    рассказ высоконравственный.
Сказка о маленьком Грибуле пленила Герцена волнующим сходством с его собственной жизнью.
В Государственной публичной исторической библиотеке (Москва) хранится принадлежавшая Герцену книга Жорж Санд «Похождения Грибуля.»
На титульном листе рукой Герцена написано:
«И я, как Грибуль, бросился в реку, чтоб спастись от дождя. Оттого и люблю его».
Париж август 1852 . Март 2006



Литература
1) А.И. Герцен. Сочинения. - Москва, 1955.
2) А.Ф. Кони. Воспоминания о писателях. -  Москва, 1989.


О Тургеневе
«Не было души более открытой, более тонкой и более проникновенной, не было таланта более (честного) пленительного, не было сердца более честного и более благородного».
Ги де Мопасан
Ларисе Кадочниковой


Голубая роза
Анатолий Фёдорович Кони оставил нам добрые воспоминания о знаменитых людях XIX, начала ХХ-го веков.
Особое место в его мемуарах принадлежит И.С.Тургеневу. Есть «нечто более драгоценное, - считал Кони, - чем статьи и мемуары -письма. Переписка в жизни Тургенева занимала почётное место. Он считал: «на свете есть две прекрасные вещи - любовь и смерть».
Но любовь сильнее смерти и «страха смерти». Только ею, -утверждал писатель, - только любовью держится и движется жизнь.
В начале сороковых годов XIX века на Петербургской оперной сцене выступала знаменитая певица Полина Виардо-Гарсиа.
Её чарующий голос покорил публику. Яков Полонский в своём послании Тургеневу описал состояние писателя во-время слушания пения Виардо:
                ***
"Но чу! Гремят рукоплесканья!
Ты дрогнул... жадное вниманье, -
Приподнимаешь складки лба,
Как будто что тебя толкнуло...
Ты тяжело привстал со стула, -
Прижал к глазам лорнет двойной -
И побледнел: она выходит -
Она вошла - она поёт,
О, это вкрадчивое пенье!
В нём пламя скрыто, нет спасенья -
Восторг, похожий на испуг, -
Уже захватывает дух -
Ты замер».
Всего себя, своё время и сердце русский писатель отдал Полине Виардо, ей и её семье.
Но иногда наступали минуты в жизни Тургенева, когда он желал порвать с этой привязанностью, уж слишком неудобно было сидеть на «краешке чужого гнезда».
Шли десятилетия и он понимал, что осуществить этот разрыв уже невозможно.
Тайна поэзии жизни и любви, открываемая искусством, приводила в восторг русского человека.
Всё это он находил только у Виардо и только в ней.
Не случайно многие письма к Виардо оканчивались обращением:
«Да благословит Вас Бог тысячу раз, милое, дорогое существо, - лучшее, что есть на свете, - возлюбленная».
Благодаря певице он познакомился и сошёлся с Жорж Санд и другими выдающимися людьми Франции второй половины XIX века.
В старости потребность любви вспыхивает и разгорается с особой силой.
Это понимал, чувствовал сердцем Тютчев:
"О, как на склоне наших лет,
Нежней мы любим и суеверней,
Пускай скудеет в жилах кровь,
Но в сердце не скудеет нежность."
Да благословит Вас Бог тысячу раз, божественная Лариса Валентиновна, прекрасная Мишель Кадо.
Н.Б. январь 2006


В ночь с 20 на 21 февраля мне посчастливилось увидеть спектакль в двух частях "Голубая роза".
Какая глубинная драматургия Леси Украинки "Голубая роза" - история о возвышенной, чистой любви.
Богатый литературный материал, великолепная игра актёров. Не случайно так богат мемуарами XIX век.
Мы живём в удивительное время: на украинской сцене ставят пьесы Тургенева. Задушевный лирический (душевный) тургеневский язык соседствует с певучим украинским.
Волшебники - мечтатели подарили миру "Голубую розу". Для счастья человеку надо немного: поверить в неё. Внутренний голос мне подсказал, что в спектакле должны быть заняты Вы.
Вот мы и встретились, Лариса, почти на рассвете.
Благодарю Вас Навсегда. Н.Б февраль 2006

Литература
1) А.Ф. Кони. Воспоминания о писателях. Издательство «Правда», 1989.





Ирене Кильчицкой

«Быть женщиной – великий шаг»
         Борис Пастернак.

Девятнадцатый век- век высокой любви и великой печали прекрасен своей неповторимой лирикой.
«И носятся светлые звуки» - призывно звучит строка Афанасия Фета.
«О, Великая Санд! – восторженно звучит голос Наталии Александровны Герцен, такой же трогательный, как в те дни, когда особенно вдохновенной была Фетовская поэзия.
Она была обращена к пламенной поклоннице Жорж Санд, Марии Лазич.
В бурный, насыщенный революционными событиями в Европе, 1848 год встретились Афанасий Фет и Мария Лазич, а великий Герцен слушал в Париже Ференца Листа.
Революционер – демократ восхищался не только виртуозностью игры пианиста, но и «приятностью доброго собеседника».
Из воспоминаний Фета мы узнаем о великолепной игре Марии Лазич на фортепьяно.
Это обстоятельство побудило гениального музыканта Ференца Листа написать ей в альбом «прощальную музыкальную фразу необыкновенной красоты».
Это событие помогло Фету выстрадать стихотворение светлой печали.

* * *   
Казалось бы, что ж?
отзвучала
Последняя нежная ласка,
По улице пыль пробежала,
Почтовая скрылась коляска.
И только. Но песня разлуки
С несбыточной шутит любовью,
И носятся светлые звуки
И льнут к моему изголовью.
1853

«Главным полем сближения, - вспоминал Фет, - нам послужила Жорж Санд. С ее очаровательным языком, вдохновенными описаниями природы и совершенно новыми отношениями влюбленных.
Я узнал, что Мария Лазич почти с детства любила мои стихотворения».




* * *   
Томительно призывно и напрасно
Твой чистый луч передо мной горел
Немой восторг будил он самовластно,
Но сумрака кругом не одолел.
Я пронесу твой свет чрез жизнь земную,
Он мой – и с нм двойное бытие
Вручила ты, и я – я торжествую
Хотя на миг бессмертие твое.
1871

Федор Михайлович Достоевский восхищенно писал, что стихи Фета «полны такой страстной жизненности, такой тоски, такого значения, что мы ничего не знаем более сильного, более жизненного во всей нашей русской поэзии.

* * *   
Какое счастие: и ночь, и мы одни.
Река – как зеркало, и вся блестит звездами,
А там-то… голову
              закинь-ка да взгляни!
Какая глубина и чистота над нами.

Особый интерес вызывает стихотворение Фета, посвященное Татьяне Кузминской, явившейся прототипом Наташи Ростовой.
На создание стихотворения повлияло описание пения Наташи в романе «Война и мир»:

«Он посмотрел на поющую Наташу и в душе его произошло что-то новое и счастливое, и ему вместе с тем было грустно.

* * *   
Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали
Лучи у наших ног в гостиной без огней,
Рояль был весь раскрыт, и струны в нем дрожали,
Как и сердца у нас за песнею твоей.
Ты пела до зари, в слезах изнемогая,
Что ты одна любовь, что нет любви иной,
И так хотелось жить, чтоб звука не роняя,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой.
1877





Удивительный род художественной литературы – лирика.

* * *   
Снова птицы летят  издалека
К берегам, расторгающим лед,
Солнце теплое ходит высоко
И душистого ландыша ждет.
Снова в сердце ничем не измеришь
До ланит доходящую кровь
И душою подкупленной веришь,
Что, как мир, бесконечна любовь.

Как прекрасны весенние мысли Афанасия Фета.
июль 2007

* * *


* * *
«И носятся светлые звуки»

Афанасий Фет.

* * *
В тихий сон погружаются розы,
Обретая душевный покой.
Далеко и мой март и мимозы
С серебристой святой бирюзой.
Растревожу весенние грезы,
Отогрею подснежник слезой,
А пока киевлянки-березы
Коронуют каштан золотой.
октябрь 2007

* * *
Этой осенью, друг, абрикосовой
Возвращусь я в трубежную Русь.
В моей роще – певунье березовой
Буду пить родниковую грусть.
Соберу букет бронзово-розовый,
Виноградной лозе поклонюсь
Этой осенью, друг, абрикосовой
Непременно за Вас помолюсь.
сентябрь 2007


* * *
Не уходи, не уходи поспешно.
Каштановая осень не спеши –
Какое счастье в этой жизни грешной.
Быть даже миг на уровне души.
сентябрь 2007

* * *
Посветлели ольховые души,
Золоченные в день сентября
Почему тополь царственный тужит,
Все вокруг и себя серебря.
сентябрь 2007





* * *
Читаю осеннюю душу:
Янтарь, жемчуга, изумруд.
Ах, если бы шорохи слушать
Каштаны позволили тут.
сентябрь 2007

* * *
Журчит родничок голубой,
Чарующей речью играя,
В нем Киева голос родной,
Душа его вечно живая –
Друг юный, послушай, постой!
Какая минута святая,
Звенит день струной золотой –
Надеждой днепровского края.
сентябрь 2007

* * *
Сказка осеннего шелеста
В золоте киевских рощ.
Что же мне видятся верески,
Южный их розовый дождь.
С легким ажурным изяществом,
Не принимающим ложь.
Вот почему всепрощающе
В детство меня ты зовешь.
август 2007

Великая поступь – людская душа,
Как божья небесная синь.
На небе зажглась золотая звезда –
Июньское лето – теплынь
сентябрь 2007






* * *
Золотая ты осень моя,
Листопадная осень грибная,
Украинская дышит земля,
Без остатка себя отдавая.
сентябрь 2007

* * *
Каштановых песен мне музыку слушать
Начертано было судьбой
И Киева душу, вселенскую душу
Взять в сердце осенней порой.
сентябрь 2007

* * *
В слезах любви каштан непостижимый,
О чем звенят жемчуженки дождя?
Да разве есть еще такое диво!
Не рассказать: как я люблю тебя!
сентябрь 2007





* * *
Ласкают слух музыки звуки,
Его удивить мудрено
Осенняя песня разлуки
Ноктюрну открылась давно.
«И носятся светлые звуки»,
Дождь жемчуг роняет легко
Мгновенья любви – сердца муки,
Игриво небес полотно.
Хмель тянет доверчиво руки
Астр поздних обнять не дано
«И носятся светлые звуки»,
Любви разбросав серебро.
О чём песня вечной разлуки,
В груди золотисто, светло
«И носятся светлые звуки»,
Чаруя созвездье одно.
сентябрь 2007

* * *
С зарей пробуждается край мой родной,
Лазурное утро умыто.
Рапсодия сердца в согласье с душой
И небо опалом расшито.
Исполнен Надежды Восход золотой
И летопись жизни открыта,
Прекрасен мой Киев осенней порой,
Немыслимых красок палитра.
сентябрь 2006



* * *
В осеннем золоте – великая печаль
Свершив судьбу, летят далеко листья.
Звучит отечества калиновый рояль –
Гимн таинству и возрожденью жизни.
Едва открыт ноябрьский календарь
Нечаянный снежок сорвется вдруг пушистый
Калина красная с Надеждой смотрит вдаль –
Дитя любви как продолженье жизни.
ноябрь 2007


* * *
Под ногами шуршала листва,
Пробуждая и боль и тревогу,
А теперь мне душой ее трогать
Помогают живые слова.
Свет звезды посылает судьба:
Мои тропы грудятся в дорогу,
В детство, к морю как к первому слогу,
Где жемчужные волны – слова.
сентябрь 2007




«Я научился вам, блаженные слова».

Осип Мандельштам.

Евгению Баратынскому
(1800-1844)

Гармония души – элегия – гимн грусти
Увидел Пушкин в этом волшебство
Поэт отметил высшее искусство,
Миниатюр прелестных божество.
сентябрь 2007

Николаю Языкову
    (1803-1846)
Пушкинским светом сердце поэта,
Слово поэта было согрето.
Страстно, восторженно, бойко он жил,
Вольный простор всего больше любил.
сентябрь 2007

Николаю Щербине
    (1821-1869)

Положены на музыку стихи,
Лунный ноктюрн особенно прекрасен
Волнуют сердце нежные штрихи
И отзыв Герцена сегодня своечасен.
август 2007



Алексею Хомякову
     (1804-1860)

Чистотой и духовностью славен он был,
Убеждать – вот задача – поэт так решил.
И привлек к себе свет всех небесных светил,
И Ахматовой творчество обогатил.
сентябрь 2007

Александру Ивановичу Герцену
     (1812-1870)

Я листаю «Былого» страницы,
Средиземное море шумит.
Край чудесный – волшебница Ницца
Любовь Герценов свято хранит.
сентябрь 2007

Александру Ивановичу Герцену

* * *
Единственная женщина жила
В душе писателя, как первая зарница.
Таинственно-прекрасна и горда
в «Былом и думах» их союз продлится.
Союз что без забвенья и конца
Пока жива земля, он будет серебриться
И никому не омрачить венца,
Не зачеркнуть великие страницы.
сентябрь 2007

Николаю Платоновичу Огарёву
(1813-1877)

Не изгнан был – за другом тройка мчалась.
И «колокол» таинственно звонил.
Был Лондон впереди, с Москвой навек прощаясь,
Поэт себя свободе посвятил.
сентябрь 2007





Осипу Мандельштаму
(1891-1938)

Последнее пристанище поэта
Затеряно в молчанье вековом.
Сибирь звенит июльским жарким летом,
Напоминая миру о былом.
Живая жизнь воспетая поэтом
В всевластном слове божьем и святом,
В нем бесконечность солнечного света,
Играющего чистым серебром.
август 2007

Осипу Мандельштаму

Тайга Енисейская спит. Тишина.
И сосны касаются звезд.
Над миром парит Мандельштама душа
Во весь поэтический рост.
август 2007

Якову Полонскому
    (1819-1898)

«О, солнце, солнце! Погоди!
Стихи – фантазия, романтика, мир света,
Луч восходящий розовой зари,
Хранил их Гоголь бережно за это.
сентябрь 2007



Иннокентию Анненскому
(1856-1908)

Перед веком грядущим в ответе.
Поэт совесть со словом венчал,
Мир стихов его солнечно светел,
Многогранен как редкий кристалл.
август 2007

«И на скале,
 замкнувшей зыбь залива
 судьбой и ветрами
 изваян профиль мой»
М. Волошин


Максимилиану Александровичу Волошину
(1877-1932)

* * *   
Земля, усыновившая поэта
Сурова, но прекрасна и горда.
Хранит лазурь волошинское лето
И мчится мысль заветная туда,
Где плески волн и славные приметы,
Полет бесстрашный горного орла,
И где мужал могучий дух поэта,
Рождалась киммерийская строка.
июль 2007


* * *   
Вы мой город у моря почтили
Поэтической верной строкой
Феодосию нежно любили
Киммерийской великой душой.
июль 2007

* * *   
Сквозь множество прожитых лет
Открылось мне таинство моря,
Душа его, музыка, свет
В родимых объятьях приморья.
октябрь 2007

* * *   
Не забыть Феодосии даль
С фиолетово-синим отливом
С ало-розовым тихим приливом
И ковыльную русую шаль.
Не забыть этот сказочный край
С тополиной листвой говорливой
И с волной, что бежит торопливо,
Не сказавши однажды прощай.
июль 2007

* * *   
Жемчужных туч загадочный узор
Поэт открыл в долине желтых лилий
Нет ничего нежней дорожной пыли,
Как не любить природы милый вздор.
сентябрь 2007

* * *   
Любил он песок голубой
И чувствовала горечь полыни.
Нет! Нет! и дохнет озорной
Степной ветерок Киммерии.
октябрь 2007








* * *   
Кто сказал, что поэт не разгадан,
Его мощь человечья во всем:
В коктебельских сортах винограда,
В коньяках что искрятся огнем.
В киммерийских пейзажах громады,
Гор, где смелый отмечен подъем,
Коктебель для него был отрадой,
Он взрастил его в сердце своем.
октябрь 2007

* * *   
словно с неба упавшие камушки
Коктебельские – светятся радужно.
Зыбь залива в игре с серебром
И симфония утренних волн.
Фиолетовость их в сердце жаждущем,
И святая любовь к людям страждущим.
На вершины нелегкий подъем,
Серпантинных тропинок излом.
Словно с неба упавшие камушки
В буро-медные крымские травушки.
октябрь 2007



«Среди миров, в мерцании светил
Одной звезды я повторяю имя».

Иннокентий Анненский
                Денису Бассу

Слово
О Максимилиане Волошине.

* * *   
«Фиалки волн и гиацинты пены
Цветут на взморье около камней
Цветами пахнет соль.
Один из дней»

В один из мартовских дней 1877 года в Киеве родился будущий певец Киммерии, поэт и художник Максимилиан Александрович Волошин.
Скалистый берег Черного моря восточного Крыма стал его духовной Родиной.
Там, между двух ручьев, в течение лета поэт занимался строительством собственного дома.

Я сам избрал пустынный сей затвор,
Землею добровольного изгнанья,
Чтоб в годы лжи, падений и разрух
В уединенье выплавить свой дух
И выстрадать великое познанье.

Начиная с 1907 года возникают киммерийские сонеты Волошина.

Когда февраль чернит бугор
И талый снег синеет в балке,
У нас в Крыму по склонам гор
Цветут весенние фиалки.
Они чудесно проросли
Меж влажных камней в снежных лапах,
И смешан с запахом земли
Стеблей зеленых тонких запах.
И Ваших писем лепестки
Так нежны, тонки и легки,
Так чем-то вещим сердцу жалки,
Как будто бьется в них, душа
Темно-лиловая душа
Февральськой маленькой фиалки.
1913

Как художник, М. Волошин в 1914 году переходит на   акварель.
В этой технике он достиг высочайшего мастерства.

Старинным золотом и желчью напитал
Вечерний свет холмы…
Зардели красны, буры
Клоки косматых трав, как пряди рыжей шкуры.
В огне кустарники, и воды как металл.

В грозные годы гражданской войны, когда Крым многократно переходил из рук в руки, поэт снова и снова задумывался о судьбах полуострова.
10 мая 1918 года Волошин писал Петровой:
«Крым слишком мало Россия и в сущности почти ничего, кроме зла, от русского завоевания не видал за истекшие полтора века.
Самостоятельным он быть не может, так как и при наличности двенадцати слишком народностей его населяющих, и притом не гнездами, а в прослойку, он не в состоянии создать никакого государства.

С тех пор, как отроком у молчаливых,
Торжественно-пустынных берегов
Очнулся я – душа моя разъялась,
И мысль росла, лепилась и ваялась
По складкам гор, по выгибам холмов
Моей мечтой с тех пор напоены
Предгорий героические сны.
И Коктебеля каменная грива,
Его  полынь хмельна моей тоской
Мой стих поет в волнах его прилива,
И на скале, замкнувшей зыбь залива
Судьбой и ветрами изваян профиль мой.

Принимая в своем доме многочисленных гостей поэт и художник Волошин встречал их с настоящей вселенской любовью «которая в нем была».
М. Волошин очень любил Феодосию, город Айвазовского, в который вдохнул жизнь.
В октябрьскую революцию Волошин не покинул родной Коктебель.
На все уговоры друзей покинуть Россию поэт отвечал отказом.

«Когда мать больна – дети ее остаются с нею»,  говорил он.

Все «волны гражданской войны в Крыму, особенно жестокой и долгой – проходили над головой поэта»
Из ее огня он вынес лишь еще более острую, почти мучительную любовь к своей Киммерии.
В эти годы появился ряд новых киммерийских стихов поэта. Отдыхая от кипевшего вокруг него «круговорота битв», поэт творил певучие классические строгие строфы.

Сквозь облак тяжелые свитки,
Сквозь ливней косые столбы
Лучей золотистые слитки
На горные падают лбы.

Летом 1918 года рождается стихотворение «Коктебель», в котором Волошин особенно проникновенно сказал о своей кровной связи с этим уголком земли.

Как в раковине малой, - океана
Великое дыхание гудит,
Как плоть ее мерцает и горит
Отливами и серебром тумана,
А выгибы ее повторены
В движении и завитке волны,
Так вся душа моя в твоих заливах,
О Киммерия темная страна,
Заключена и преображена.

Летний приют, этот островок тепла и света отогрел ни одну человеческую душу.
Волошинская акварель на полотне и в слове живописно раскрыла коктебельский пейзаж.
Особенно прекрасен цикл стихов «Киммерийская весна».

Выйди на кровлю,
 склонись на четыре
Стороны света, простерши ладонь!
Солнце… вода… облака… огонь
Все, что есть прекрасного в мире.

Великий дух поэта, его сила мысли, воображения, как никогда, необходим украинскому народу.
Поэт и художник М.А. Волошин, не изменивший ни в чем и никогда, своим идеалам – наш со своими человеческими ценностями.
Из дневниковой записи Марии Степановны Волошиной «Господи, какой это большой Человек! Как хорошо он думает и мыслит о Человеке. Сколько он вкладывает прелести в душу человеческую». И совершенно замечательные строки Всеволода Рождественского:

Впивая всех веков и поколений хмель,
Замкнув свою мечту в полынном кругозоре,
Из скифских пожитей и эллинского моря
Он изваял страну и назвал Коктебель.
июль 2007

“А я иду владеть волшебным садом“
Анна Ахматова

Алине Айвазовой

       Голос памяти.

«И когда отлетает душа
Мудреца, жизнелюба, поэта,
Ей награда дарована эта:
Пить из Северного Ковша.»
               
                Евдокия Ольшанская

Из северной столицы бывшей имперской России уверенней и звонче доносятся ахматовские строки:

«Сквозь опущенные веки
Вижу, вижу, ты со мной,
И в руке твоей навеки
Нераскрытый веер мой.

Оттого, что стали рядом
Мы в блаженный миг чудес,
В миг, когда над летним садом
Месяц розовый воскрес.»

Летний сад - замысел великого Петра - как бы прорывается к водам Невы, включаясь в захватывающую панораму Петербурга.
Его одухотворенность подчеркивается поэтической строкой:
«А там между Фонтанкой и Невой Петровский век».
                С.Маршак.

Величественная таинственность уводит нас в стройную гармонию творчества Анны Ахматовой.

Пусть голоса органа снова грянут,
Как первая весенняя гроза:
Из-за плеча твоей невесты глянут
Мои полузакрытые глаза.

Семь дней любви, семь грозных лет разлуки.
Война, мятеж, опустошенный дом,
В крови невинной маленькие руки,
Седая прядь над розовым виском
Прощай, прощай, будь счастлив друг прекрасный,
Верну тебе твой сладостный обет,
Но берегись твоей подруги страстной
Поведать мой неповторимый бред, -
Затем, что он пронижет жгучим ядом
Ваш благостный, ваш радостный союз…
А я иду владеть чудесным садом,
Где шелест трав и восклицанья муз.
                Август 1921.
                Царское село.

Вдоль Петергофской дороги тянулась цепь дворцовых зданий, павильонов, окруженных цветущими ухоженными парками.
Такими их видел Михаил Юрьевич Лермонтов:
«Приют неги и прохлады
Вдоль дороги в Петергоф
Мелькают в ряд из-за ограды
Разнообразные фасады
И кровли мирные домов
В тени таинственных садов».

Именно отсюда открывается захватывающий простор залива. Эта распахнутость рождает сильнейший эмоциональный всплеск, то состояние духа, которое запечатлено в лермонтовских строках:

«Белеет парус одинокий
В тумане моря голубом!
Что ищет он в стране далекой?
Что кинул он в краю родном?
Под ним струя светлей лазури,
Над ним луч солнца золотой…
А он, мятежный, просит бури,
Как будто в бурях есть покой!»

Каждый парк Петербурга можно уподобить книге, состоящей из самостоятельных новелл, в которых кроется романтическая красота природы.
 О божественном пейзажном английском парке Михаил Васильевич Ломоносов писал:
«Луга, кустарники, приятны высоты,
Пример и образец  Эдемской красоты».

И особенно гордо звучит последняя строка этого стихотворения:
«Откуда видим град  Великого Петра?»
Плавно и закономерно пейзаж переходит в художественную картину. Чувствуется тонкая связующая нить времен.

В 1922 году Анна Ахматова писала:

«Хорошо здесь: и шелест и хруст,
С каждым утром сильнее мороз,
В белом пламени клонится куст
Ледяных ослепительных роз.
И на пышных парадных кустах
Лыжный след, словно память о том,
Что в каких-то далеких веках
Здесь с тобою прошли мы вдвоем».
 
Анна Ахматова любила Петербург, особенно Царское село, ставшее для нее «отечеством души».
В середине XVIII века Михаил Васильевич Ломоносов поэтически сформулировал особенность царскосельского ансамбля:
«Как если зданием прекрасным
Умножить должно звезд число,
Созвездием являться ясным
Достойно Царское Село?».

В июле 1914 года в Царском Селе Анна Ахматова написала стихи, посвященные любимому городу:
«Был блаженной моей колыбелью
Темный город у грозной реки
И торжественной брачной постелью,
Над которой держали венки
Молодые твои серафимы, -
Город, горькой любовью любимый
Солеею молений моих
Был ты, строгий, спокойный, туманный
Там впервые предстал мне жених,
Указавши мне путь осиянный,
И печальная муза моя,
Как слепую, водила меня».

Творчество Анны Ахматовой одухотворенное Правдой жизни, велико своим чувством Прозрения и Сочувствия:
«Я не искала прибыли
Я славы не ждала.
Я под крылом у гибели
Все тридцать лет жила».
                Анна Ахматова.
И помогал выживать поэтессе обобщенный образ царскосельских садов, созданный А.С. Пушкиным в первой трети XIX века:

«Веди, веди меня под липовые сени,
Всегда любезные моей свободной лени,
На берег озера, на тихий скат холмов!
Да вновь увижу я ковры густых лугов,
И дряхлый пук дерев, и светлую долину,
И злачных берегов знакомую картину,
И в тихом озере, средь блещущих зыбей,
Станицу гордую спокойных лебедей.»
                А.С. Пушкин.

P.S.  Также нежно и трогательно, как Вы, Алина, Анна Ахматова любила Киевскую осень.
Дарницкие рощи еще помнят легкие, изящные шаги юной поэтессы.
Послушаем же вместе осеннюю музыку ее стихов:

«Вот она, плодоносная осень!
Поздновато ее привели.
А пятнадцать блаженнейших весен
Я подняться не смела с земли.
Я так близко ее разглядела,
К ней припала, ее обняла,
А она в обреченное тело
Силу тайную тайно лила».
                13 сентября 1962 год.

И Вашему сердцу кровно близки, будто написанные сегодня эпические стихи Анны Ахматовой:
«Все расхищено, предано, продано,
Черной смерти мелькало крыло,
Все голодной тоскою изглодано,
Отчего же нам стало светло?
Днем дыханьями веет вишневыми
Небывалый под городом лес,
Ночью блещет созвездьями новыми
Глубь прозрачных июльских небес,-
И так близко подходит чудесное
К развалившимся грязным домам…..
Никому, никому неизвестное,
Но от века желанное нам.»
                Июнь 1921 год.

Благодарю за позднюю встречу, с глубоким чувством благодарности и понимания.
                Январь 2007       Надежда Борисовна.

               
 


Антонине Касавченко
Живая душа.

С благоговением я беру в руки книгу-кудесницу Евдокии Ольшанской “Поэзии родные имена”.    
На обложке - излучающие тепло - автографы самых любимых поэтов. Поэты ушли, но оставили нам, не всегда благодарным, свои живые души в стихах.
На первой странице единственное слово, такое родное для меня имя - Олег.


Большому другу, спутнику жизни посвятила Евдокия Ольшанская свой многолетний труд.
Третий раздел книги - письма - особенно заворожил меня “Добрая, добрейшая, хорошая, очень хорошая Евдокия Мироновна!”, - писала киевской поэтессе Фаина Раневская.
В ахматовской строке: “Почти не может быть, ведь ты была всегда”, - я чувствую боль сердца, боль друга.
Поэзия Евдокии Ольшанской никогда не узнает забвения, слишком добра и человечна она.
Поэзия - солнце ласковое, нежное, вечернее, но чаще раннее, восходящее…
“Каждое утро, приближаясь к нему, говорите себе, что вы можете уловить одну искру солнечного пламени, которую Вы глубоко запрячете в себе и благоговейно унесете, как самое большое сокровище.
Благодаря этому пламени ваша жизнь будет очищенной, возвышенной, и куда вы не пойдете, вы принесете чистоту и свет”.
Айванхов Омраам Микаэль

Но не только от солнца - небесного тепла, но и от внутреннего огня, таившегося в сердцах поэтов мы получаем искру пламени, божественную, святую.
Мы бесконечно преданно  любим, чувствуем живую душу поэзии, но в жизни каждого из нас есть “главный поэт”.
Для одних таким поэтом был Александр Блок.

***
Какое это было колдовство!
С какой непререкаемою властью
Бросало в дрожь, похожую на счастье
Замедленного чтения его…..

Или печальные есенинские строки тронут тончайшую струну нашего сердца.
***
В этом мире я только прохожий,
Ты махни мне веселой рукой,
У осеннего месяца тоже
Свет ласкающий, тихий такой.
Потому и навеки не скрою,
Что любить не отдельно, не врозь
Нам одною любовью с тобою
Эту родину привелось.


В одном из своих лучших сонетов, посвященных Анне Ахматовой, Евдокия Мироновна непроизвольно знакомит нас с “главным поэтом” ее жизни.
***
И киевскою осенью всегда,
Когда деревья желты и багряны,
И воздух прян, и падают каштаны, -
Ее представить можно без труда
И кажется - она идет сюда,
У черной челки разметались пряди,
В руке стихи из “Киевской тетради”,
Которой не прочесть нам никогда
О, как я этим знанием горда,
Что здесь она смеялась и грустила.
И, может быть, впервые ощутила
Что с музой не разлучна навсегда.
У окон дома, где она гостила,
Кленовий лист, как яркая звезда.


Книга «Поэзии родные имена» начинается широко известным стихотворением Евдокии Мироновны.
***
Есть у меня родные имена,
Их светом жизнь моя озарена,
Живут в душе, наперекор летам,
Ахматова,
Тарковский,
Мандельштам…


Особенный венок всю свою плодотворную жизнь плела Анне Ахматовой литературовед, поэтесса, родом из нашего Киева.
***
Осталось от нее нам с той поры,
Окутанной молчанием и мглою,
Странички из березовой коры,
Где строчки процарапаны иглою.
Вот почему молчать я не смогла,
Я ей венок безхитростно сплела.
…………………………………….
Но я плела венок свой много дней,
Как знак того, что непрестанно помню.


Помнила Евдокия Ольшанская и Арсения Тарковского, который однажды потряс ее поэтическими строками:
«Друзья, правдолюбцы, хозяева
Продутых ветрами времен,
Что вам прочитала Цветаева,
Придя со своих похорон?»

В 1970 году Арсений Тарковский подарил киевской поэтессе свою первую книгу «Перед снегом», вышедшую в 1962 году, украшением которой была стихотворная надпись:
 «Вы для меня - родных родней,
     - Примите от души усталой
Дела давно минувших дней,
Преданья старины бывалой».


Другой поэт Борис Чичибабин, связанный с Украиной физически и духовно - «с Украиной в крови я живу на земле Украина» был близок Едвокии Ольшанской, как очень вдумчивой поэтессе. Только ее чуткое сердце могло выделить удивительно трогательные строки поэта.
***
В лесу, где веет Бог, идти с тобой неспешно…
Вот утро ткет паук  - смотри не оборви…
А слышишь, как звучит медлительно и нежно
В мелодии листвы мелодия любви?…


С нежностью и любовью писала Евдокия Ольшанская  о Максимилиане Волошине. Своими впечатлениями о выставке волошинских акварелей в Киеве делится с нами поэтесса.
Невозможно  без волнения читать ее стихи, посвященные волошинскому восточному Крыму.

«Повсюду степь да степь с полынными дарами,
Цветут по сторонам скупые деревца,
А дальше - гребни скал и на одной ветрами
Изваяно лицо поэта-мудреца.
А нас его душа встречает и поныне
В уступах древних скал, в медлительной волне…
И горький дым Костра, и горький дым полыни,
И горечь волн останется во мне.»

С обворожительным обаянием писала Евдокия Ольшанская о поэтессе с «Колокольчиком внутри» Елизавете Стюарт. Это ей принадлежат удивительные строки, написанные в возрасте 70 лет.
***
Что за чудо - простые слова:
«Помогу», «поддержу», «пожалею»,
Этим даром не каждый владеет -
Доброта не во всяком жива,
Что за чудо - снега и дожди,
Разнотравья зеленое буйство!…
Потрудись,
Помоги,
Залюбуйся,
Вот и счастье,
Другого не жди.

Талант верности Евдокии Ольшанской непререкаем.
Сколько душевного тепла отдавала она дорогим людям, которые любили ее безмерно.
Об Иде Моисеевне Наппальбаум Евдокия Мироновна писала: «Я думаю о том, что и старость может быть прекрасной, если человек сохранил живую душу».
 Этой поэтессе принадлежат чеканные строки о поэте Анне Ахматовой.
***

Нет, не графским старинным гербом,
Не узором чугунной ограды,
Не убранством своей анфилады
Будет в памяти жить этот дом.
Только тем, что она здесь жила,
Сероглазая русская муза,
Не сгибаясь под тяжестью груза
Высоко свою честь пронесла.

А как трогательно нежен Романс, написанный девяностолетней Идой Моисеевной, посвященный Евдокии Мироновне.

***

Я вхожу в ваш «Сиреневый час»,
В нем колышутся блики и тени,
И я вижу идущую Вас
С влажной веткой сирени.
Я не знаю: то явь или нет,
Или это волшебство виденья,
Но мне видится ваш силуэт
С влажной веткой сирени.


«Встреча с природой - это всегда праздник», - говорила Ида Моисеевна.
Словами благодарности ответила этому удивительному человеку Евдокия Ольшанская.

Спасибо Вам, что взгляды и шаги
Его мы тоже нынче ощутили,
За то, что вы забвенью отомстили,
За Ваш высокий дар -
Платить долги.

Знаменательно: лучшие творения своей «живой души» Евдокия Мироновна посвятила очень хорошему Человеку Олегу Степановичу.
Есть в книге слова благодарности и Вам, Антонина.
Как понятны всем нам, киевлянам, печальные поэтические строки Евдокии Ольшанской.

Деревья без листьев корявы,
Но мне и такие сродни,
Куда от печали мне деться?
От всех расставаний устав,
 Хочу на друзей наглядеться,
Пока не отъехал состав…

И слышится, слышится призывное обращение Арсения Александровича Тарковского: «Душенька наша, серденько наше, Евдокия Мироновна! Скажите умное и правдивое слово».
Арсению Тарковскому.

***

«Вот и лето прошло словно и не бывало
Скоро вновь Подмосковье утонет в снегу
Мой учитель! Я ночью опять горевала,
Что продлить Вам тепла и на миг не могу.
Все, что сбыться могло - не растеряно Вами,
Воплотилось в стихи и осталось векам
Вы сумели такими простыми словами
Прикоснуться  к сокрытым в душе тайникам!
Все же ветку и Вам под конец обломало,
Время жесткое листья и Вам обожгло.
День промыт как стекло, и хоть солнца так мало,
Но от Ваших стихов не скудеет тепло».

Евдокия Ольшанская как и ее учителя, была настоящей и в жизни, и в творчестве.
P.S.


Совершенно не случайно, Евдокия Мироновна Ольшанская стала «главным поэтом нашей жизни.

***
Чуть покружив, садится на плечо мне
От ветки оторвавшийся листок,
Настанет день, морозен и жесток,
Когда, как ласку, я его припомню.
А как ее терзали холода!
Но в жизни у нее была звезда,
Дарившая тепло в любую вьюгу,
Чью с детских лет Она признала власть
Звезда так дивно Пушкиным звалась,
Ей протянув лучи свои, как другу,
Она его настолько поняла,
Как будто между ними не бывало
Ни времени, ни страшного провала,
Когда души утратам несть числа.

Евдокия Ольшанская!

Спасибо за хрустальный родник высокой поэзии добрейшей человеческой живой души Евдокии Ольшанской.

Благодарю Вас навсегда.

Киев февраль 2007

Н.Б.