Надежда не убеждение

Может быть, надежда - отсутствие тревоги. Если бы можно было достичь полного отсутствия тревоги, в будущем не оказалось бы вариантов, по причине которых можно было бы тревожиться. Потому что данным своим состоянием ты программируешь свою карму: варианты состояний, в которые данное твоё состояние может поэтапно перейти. При полном отсутствии тревоги невозможна была бы такая смена состояний, в результате которых могло бы сформироваться состояние, соответствующее какому-нибудь ужасному развитию событий. В крайнем случае ты бы помер по дороге к этому ужасному развитию событий.

*
Надежда желанье с сомнением,
Чтоб день вожделенный пришёл.

Тогда, может быть, надежда - это чувство, что тебя окружают некие высшие, значительно и во всём лучшие чем ты силы. Если бы такая надежда была, то и желаемое, т.е. присутствие рядом этих сил, совершилось бы, и была бы часть счастья. /Вторая, такая же неотъемлемая, как первая, часть счастья в том, чтобы тебя окружали дорогие тебе люди из ныне здравствующих и из посмертно провалившихся в клинические состояния./

*
А почему же с сомнением? Только в том случае, если ты кого-то просишь, а он вот вдруг не согласится. Без сомнения, просто желание.

*
От этого сердце тревожится:
Наступит? придёт или нет?

Ну да, когда постоянно посылаешь в информационное пространство такие запросы, пространство начинает меняться, а следом меняется и наша отражённая от этого пространства материальная жизнь.

*
Жизнь сложится так, чтобы надежда не прервалась. Жизнь сама найдёт пути, как ей для этого сложиться, в смысле чтоб рассудочно рассчитать я на свои силы не надеюсь, дурацкий каламбур.

*
Теперь всё чаще хочется друзьям
Сказать: благодарю вас, дорогие,
За то, что вы со мной, когда другие
Рассеяны давно и там и сям.

Меня благословлявшие вчера
Сегодня не успели попрощаться.
Им незачем оттуда возвращаться,
А мне туда покуда - не пора.

Но вот однажды старенький альбом
Ленивою рукой достанем с полки.
Ах, зеркала печальные осколки
Дают изображение с трудом.

То памятное наше торжество -
Где ты теперь звучишь, мой голос слабый?
Была бы слава, я б делилась славой,
Но ничего здесь нету моего.

И станут возрождаться имена,
Как будто возвращенные из плена:
Сначала Валентин, потом Елена.
И лучшие настанут времена.

Мы, как живые, под руки пойдём,
И будет исходить от нас сиянье.
И целый мир нам будет - милый дом.
И сгинут рубежи и расстоянья.

Пока же мне не подан тайный знак,
Стихи я стану складывать и вещи.
Мне кажется, виденье было вещим -
Мы свидимся - не знаю, где и как!

Твержу себе - не надо больше петь.
Прошу тебя, молчи, моя аорта!
Не хочешь? Ну тогда какого чёрта!
И я ведь тоже не хочу терпеть.

Вероника Долина

Паломник

Ахмет-Оглы берет свою клюку
И покидает город многолюдный.
Вот он идет по рыхлому песку,
Его движенья медленны и трудны.
— Ахмет, Ахмет, тебе-ли, старику,
Пускаться в путь неведомый и чудный?
Твое добро враги возьмут сполна,
Тебе изменит глупая жена. —

«Я этой ночью слышал зов Аллаха,
Аллах сказал мне: — Встань, Ахмет-Оглы,
Забудь про все, иди, не зная страха,
Иди, провозглашая мне хвалы;
Где рыжий вихрь вздымает горы праха,
Где носятся хохлатые орлы,
Где лошадь ржет над трупом бедуина,
Туда иди: там Мекка, там Медина» —

— Ахмет-Оглы, ты лжешь! Один пророк
Внимал Аллаху, бледный, вдохновенный,
Послом от мира горя и тревог
Он улетал к обители нетленной,
Но он был юн, прекрасен и высок,
И конь его был конь благословенный,
А ты… мы не слыхали о после
Плешивом, на задерганном осле. —

Не слушает, упрям старик суровый,
Идет, кряхтит, и злость в его смешке,
На нем халат изодранный, а новый,
Лиловый, шитый золотом, в мешке;
Подмышкой посох кованый, дубовый,
Удобный даже старческой руке,
Чалма лежит как требуют шииты,
И десять лир в сандалии зашиты.

Вчера шакалы выли под горой,
И чья-то тень текла неуловимо,
Сегодня усмехались меж собой
Три оборванца, проходивших мимо.
Но ни шайтан, ни вор, ни зверь лесной
Смиренного не тронут пилигрима,
И в ночь его, должно быть от луны,
Слетают удивительные сны.

И каждый вечер кажется, что вскоре
Окончится терновник и волчцы,
Как в золотом Багдаде, как в Бассоре
Поднимутся узорные дворцы,
И Красное пылающее Море
Пред ним свои расстелет багрецы,
Волшебство синих и зеленых мелей…
И так идет неделя за неделей.

Он очень стар, Ахмет, а путь суров,
Пронзительны полночные туманы,
Он скоро упадет без сил и слов,
Закутавшись, дрожа, в халат свой рваный,
В одном из тех восточных городов,
Где вечерами шепчутся платаны,
Пока чернобородый муэдзин
Поет стихи про гурию долин.

Он упадет, но дух его бессонный
Аллах недаром дивно окрылил,
Его, как мальчик страстный и влюбленный,
В свои объятья примет Азраил
И поведет тропою, разрешенной
Для демонов, пророков и светил.
Все, что свершить возможно человеку,
Он совершил — и он увидит Мекку.

Николай Гумилёв
*
От могилы до могилы
Лишь песок, сухой и серый.
Разве не хватает силы?
Не хватает веры. /с/

*
Но даже колючие тернии
Весной белым цветом цветут,

Точно.

Давно, в школе, нравились стихи, теперь уж их как-то не присобачишь к периодическому бытовому кошмару:

Всё летают чёрные птицы
И днём, и поутру,
А по ночам мне снится,
Что я скоро умру.

Даже прислали недавно -
Сны под пятницу - верные сны, -
Гонца из блаженной страны -
Темноглазого лёгкого фавна.

Он подошёл к постели
И улыбнулся: «Ну, что ж,
У нас зацвели асфодели,
А ты всё ещё здесь живёшь?

Когда ж соберёшься в гости
Надолго к нам?..»
И флейту свою из кости
К моим приложил губам.

Губы мои побледнели
С этого самого дня.
Только бы там асфодели
Не отцвели без меня!

Черубина де Габриак

25 сентября 1926, Петербург

Агата Кристи Ак   14.06.2013 00:59   •   Заявить о нарушении