Осенний венок

           Кто разгласил свою любовь, тому спасенья нет.
                Мир Таки Мир

1
Благодарю, осенняя пора,
за ранних вечеров прохладный воздух,
за строчки птичьих стай, прощально-поздних,
возникших из-под сумерек пера.

Благодарю за тот огонь костра,
что искрился в кометах длиннохвостых
и пролетал пустынный перекрёсток,
и отпадал, как мёртвая кора.

Реальность в дым превращена была.
И мне дарили горсточки тепла
оранжевые блики светофоров.
Но это начинался листопад,
и были в нём и твой влюблённый взгляд,
и твой капризный и превратный норов.

2
И твой капризный и превратный норов –
штиль урагана, буйство тишины –
легко проник в меня, как плеск волны,
влетевшей в бухту из морских просторов,

как лёгкий плеск гитарных переборов,
отображённый твёрдостью волны.
Ты вся была, как в пальцах – дрожь струны,
дыханье умирающих аккордов.

И не было молчания и сна,
и уходила в глубь небес луна –
за ней тянулся след из метеоров,
сгоревших звёзд и взорванных планет.
Но видел я лишь твой туманный след
и облачную тяжесть влажных взоров.

3
И облачную тяжесть влажных взоров
я ощутил всей хрупкой силой плеч.
Покой, что вечность не смогла сберечь,
похищен был и на клочки разорван.

Такого я ещё не знал позора,
такого пораженья жизни всей,
когда на полотне души моей
пытался всяк свои писать узоры.

Но только ты их вывести сумела
графитом ночи, звёзд летящих мелом
и огненною кисточкой костра.
И я впервые следую упорно
туда, где даль закрыта дымкой черной –
там первые морозные ветра.

4
Там первые морозные ветра,
как в дудку, дуя в телеграфный провод,
вдруг незаметно жалят, словно овод, –
душа моя, не жди от них добра.

Там, впереди – декабрь, как гора.
Мгновенно счастье – это ли не довод?
Но краткость бытия – ещё не повод
сдаваться нам на милость декабря.

Пока ещё дела вершатся ладом,
то сердце у земли не вырвет атом.
Но трещинка на кончике ребра
всё ширится, и боль тебя пронзает –
острее нет. Не потому ль – кто знает?-
в твоих кудрях вкрапленья серебра?

5
В твоих кудрях – вкрапленья серебра.
Вокруг зрачков – голубоватый иней.
И жилкой на виске рельефно-синей
жизнь бьётся, годы в русло соберя.

Ты временем пронизана. Стара
земная карта этих синих линий.
«Не падает ползущий». Прав ли Плиний?
Из туч ползущих льёт как из ведра.

И верится – не ляжет никогда
на эти веки тьма кусками льда
и не закроет майские просторы,
где зеленеет вечная трава...
Листва кружится, как твои слова,
что прозвенят метелью лёгкой скоро.

6
Что прозвенят метелью лёгкой скоро
те звёзды, по которым загадал –
не ведал я, взлетевший, как Дедал,
и от земного отвративший взоры.

Внизу осталась ты. И, нету споров, –
я был, как лист, взметённый ветром, мал.
И всё же тот ничтожней, кто блуждал
средь им же понастроенных заборов.

Вот, человек, твой жалкий лабиринт,
Твоя душа в его ходах царит,
как будто нечисть в ящике Пандоры.
Пускай уж всё покроется вокруг
листвою палой. Приходи, мой друг!
Ты кто мне, осень? – Только не опора...

7
Ты кто мне, осень? – Только не опора.
Я родственница ветра и дождя.
Люблю я, ранних сумерек не ждя,
день в тучи умыкнуть, подобно вору.

Мне до луны – все ваши разговоры.
Я без царя в башке и без вождя.
Я вас люблю, у вас ко мне – вражда,
но я рождаю корень мандрагоры.

Я кладовые с верхом засыпаю,
и с первыми снегами засыпаю
и вижу сны цветные до утра.
Но утра нет. Зари застыли угли.
О том, что краски все мои пожухли,
последний лист мне прошептал вчера.

8
Последний лист мне прошептал вчера
твои слова, в которые не верю.
Ещё и птице в небесах, и зверю
в лесу дремучем – сладкая пора.

И мне с тобой прощаться не пора,
хоть нету счёта горестным потерям.
И дворники по улицам и скверам
сметают в кучу листья для костра.

Идёт мой путь извилисто и круто,
и нету сердцу моему приюта,
и незнакомо сердце с тишиной.
Как и твоё, болит оно. И всё же
услышал я, как ночью непогожей
последний гром ударил надо мной.

9
Последний гром ударил надо мной,
и небосвод погас при этом звуке.
Как две реки, твои струились руки
и у меня сливались за спиной.

Я ждал уже свидания с весной.
И не бывало беспощадней муки,
чем знать, что ты идёшь к своей разлуке,
не чувствуя, кто этому виной.

Во тьме уютно лишь кротам и совам,
и тем, кто вечным холодом закован.
О, как ты дышишь кожей ледяной!
Скажи, куда твой жаркий пламень канул?
Проснись же огнедышащим вулканом!..
И дрогнул под ногами шар земной.

10
И дрогнул под ногами шар земной,
и вырвался из клетки дикий атом.
И над планетой демоном крылатым
пронёсся, осыпая землю тьмой.

Осунувшейся, плачущей, больной
ты шла под этим пепельным закатом.
Казалось человечество распятым
на водородной туче над тобой.

И не было живой души окрест,
и над землёй – лишь адский этот крест,
пылающий от края и до края, –
зола от рая, что сгорел дотла...
Упал твой голос сгустками стекла
и покатился, скорость набирая.

11
И покатился, скорость набирая,
истории людской последний век.
И о любви забывший человек
бежал стремглав от лая и от грая

к той осени, где листья, озаряя
сырыми отсветами – сон усталых век,
стекали в русла двух иссохших рек,
светившихся, на полночь невзирая.

Но то струились Ахерон и Лета.
Пустая в пустоте неслась планета,
и ни души не видел он кругом, –
ни мёртвой, ни живой. И с небосвода
луна катилась в мертвенные воды,
как будто вниз по склону снежный ком.

12
Как будто вниз по склону снежный ком,
летела в пропасть времени планета.
Плевать, коль даже Бог плевал на это.
Кто хочет жить во времени таком?

Кто с временами года не знаком?
Из осени, зимы, весны и лета,
скажите, кто не собирал букета,
любуясь каждым цветом и цветком?

Но друг за другом отмирали стебли,
и вдалеке – в забытом Богом небе –
отмершие секунды кувырком
неслись, как листья, кучками и вроссыпь.
И, как песок, в глаза летела осень,
и время обдавало ветерком.

13
И время обдавало ветерком
уже не злым, а ласковым и нежным.
И, словно распустившийся подснежник,
любовь твоя сияла всем кругом.

А может быть, она другим цветком
тянуться стала к высоте безбрежной,
и то, что было осенью предснежной,
весенним обернулось вдруг теплом?

Отгадывать мне было недосуг.
Я видел только твой цветущий луг
и, неизбежность чувства принимая,
стремился вновь ожить в твоей судьбе.
И потому казался сам себе
рождённым на полях цветущих мая.

14
Рождённым на полях цветущих мая
неведома осенняя игла,
в которую, как нить, продета мгла.
Но эта нить, по счастью, золотая.

И, от цветка к цветку перелетая,
в последней вспышке света и тепла,
душа моя, как сонная пчела,
вдруг встрепенулась, крыльями блистая.

И, опьянев от терпкого нектара,
она забыла о судьбе Икара
и поднялась туда, где лишь ветра
и где само существованье зыбко.
И всё ж тебя за слезы, за улыбки
благодарю, осенняя пора.

15
Благодарю, осенняя пора,
и твой капризный и превратный норов,
и облачную тяжесть влажных взоров, –
там первые морозные ветра.

В твоих кудрях – вкрапленья серебра,
что прозвенят метелью лёгкой скоро.
Ты кто мне, осень? – Только не опора,-
последний лист мне прошептал вчера.

Последний гром ударил надо мной,
и дрогнул под ногами шар земной,
и покатился, скорость набирая,
как будто вниз по склону снежный ком.
И время обдавало ветерком,
рожденным на полях цветущих мая.