Весенний венок

                Если тебе чего-то не дает близкое будущее,
                оглянись, не даст ли его далекое прошлое.
                В. Федоров

1
Я в прошлое распахиваю двери.
Весна... Который год? Который день?
Как облака, над городом сирень
клубится... Я ломаю ветки в сквере.

Здесь не найти ни таинств, ни мистерий –
не навожу я тени на плетень.
Вонзали стрелы в сердце, как в мишень,
амуры и в дохристианской эре.

Любовь – творец? Она – убийца духа.
Тоска шумит настойчиво и глухо
и, разбиваясь, как волна о риф,

пронзительной окатывает болью.
Пускай! Я встречусь всё-таки с тобою.
Хочу шагнуть, но впереди – обрыв.

2
Хочу шагнуть, но впереди – обрыв.
Но я не зря, исполненный сноровки,
взбирался на вершины без страховки:
уж многих нет, а я, как прежде, жив.

Я видел смерть и много всяких див,
но мчался мимо них без остановки.
И в книге бытия лишь заголовки
читал, любитель дальних перспектив.

Теперь взглянуть под ноги не пора ли?
Гляжу... Но там дымят всё те же дали.
Небес нацелен жёлтый объектив,

и в нём отражено моё былое:
и девушки фигура над скалою,
и синева, и облаков разлив.

3
И синева, и облаков разлив –
вот чем я жил в то искреннее время
и ни за что не соглашался с теми,
кто видел мир, как будто негатив,

кто был надменно-туп или спесив,
сомненья в ком не щекотали темя.
О как мечтал я, вставив ногу в стремя,
вскочить в седло и кинуться в прилив

волнующего ветра!.. О мятеж!
Мой мир ещё и девственен, и свеж,
и я, покуда всем на свете веря,

пытаюсь разобраться, почему
во тьме моё грядущее, в дыму,
и птиц не видно в дымной атмосфере.

4
И птиц не видно в дымной атмосфере
от слов туманных, тлеющих речей.
И меж могучих плеч или локтей
опоры нет, как нет спасенья зверю

в порубленных лесах, и средь феерий
докладов – незаметен был ручей
отравленный... Но я ещё ни в чьей
в то время не участвовал афере,

и ничего понять ещё не мог.
Так на лугу поднявшийся росток
не думает о званьях и карьере,

а радуется солнцу и дождю.
Но всё прошло. Я ничего не жду.
Я самому себе уже не верю.

5
Я самому себе уже не верю,
не верю в то, что я её любил
и столько слез из-за неё пролил,
что впору было к дулу револьвера

виском прильнуть, от страха зубы щеря, –
пойти на зов настойчивый могил,
как мореход неосторожный плыл
на зов сирен... Да чёрта мне в Гомере!

И слава Богу... Я ещё так мало
тогда читал. Моя душа внимала
сиянью звёзд, зелёной песне нив,

и не казалась жизнь тогда напрасной.
Ах, я ль в глаза её смотрел так страстно?
Я ль был когда-то молод и пытлив?

6
Я ль был когда-то молод и пытлив,
стоял под небом, как зелёный колос,
и пел любовь, свой неокрепший голос
в наивный хор юнцов влюблённых влив?

И до сих пор не смог я тот наив
избыть, но одного мне жаль: что полис
не выправил я на любовь. Как полюс,
она была далёкой, как нарыв –

болезненной, опасной – как тенёта,
нелепой и тяжёлой, как работа,
что, может, до сих пор вершит Сизиф,

забыв за все тысячелетья ада,
что был и он, влюблённый в жизнь когда-то,
и необуздан, и нетерпелив.

7
И необуздан, и нетерпелив,
я весь был – ветром буйным вздутый пламень.
Чужого сердца раскалялся камень –
да, твоего! ты помнишь? – лишь порыв

такого вихря, резкого, как взрыв,
его касался. Как от искры – рамень,
пылала ты... Сюжетик мелодрамен,
к тому же списан временем в архив.

Теперь осталось только головешки
собрать и схоронить в кривой усмешке,
почуяв боль тупую в подреберье –

а не под левым, как всегда, соском –
и позабыть, что жил я не тишком
и о любви писал, ломая перья.

8
И о любви писал, ломая перья
и не щадя ни сердца, ни души.
И девушки все были хороши,
и в них влюблялся я, не лицемеря.

И ни одна не мучила потеря,
не заставляла слезы лить в тиши,
забившись в угол. И, хоть рассмеши
весь мир, я не слыхал об адюльтере.

Но это всё происходило до
тебя. Когда ж покинул я гнездо
родительское и побрёл по свету,

случилось то, что тысячи веков
случается – узнал я гнёт оков.
Ну что ж, припомню, так ли было это.

9
Ну что ж, припомню, так ли было это.
И ты ли в ту весну была со мной?
Увы, теперь живу я не весной.
Мне позднее теперь милее лето.

Но что же взять с влюблённого поэта,
чью душу жёг невыносимый зной?
Скорей всего, была ты не одной,
а несколькими сразу. И, воспета

моим пером, – туманом стала, сном,
и часто я найти пытался в нём
на все недоумения ответы.

И хоть из снов, из опыта, из книг
я ни любви, ни жизни не постиг,
но ничьего не нужно мне совета.

10
Но ничьего не нужно мне совета,
я доберусь до истины и сам.
И, может, посмеюсь над ней, как Хам
над наготой отца. И Бог за это

сживёт меня проклятьями со света.
Но в жизни было много этих драм,
ведь Божья доброта знакома нам,
как тайна дорианова портрета.

Юродствуют, кликушествуют: «Боже!»
О, им подобным стать – себе дороже.
Мне истина совсем в другом видна.

Исчезни – глупость, ненависть – исчезни.
Мне с вами разбираться – много чести.
Лишь ты, любовь, откликнись, ты, весна.

11
Лишь ты, любовь, откликнись, ты, весна.
Ведь знаю я, ты ходишь где-то рядом.
С улыбкой за тебя и чашу с ядом
я осушу, как сладкий сок, до дна.

В том, что живу, виновна ты одна,
хоть никогда ты не являлась на дом
ко мне – но приходила звездопадом
в ночной степи, но билась, как волна

о берег речки среди гор – и вновь
ломала безмятежность, словно бровь,
сжигала, доводила до озноба.

Но я приму тебя, как благодать,
лишь ты явись в судьбе моей опять –
и мы пройдём дорогой этой оба.

12
И мы пройдём дорогой этой оба,
как шли в те незапамятные дни.
Ты помнишь ли? На прошлое взгляни,
но только возвратить его не пробуй.

Довольно мы скитались по трущобам
измен, печалей, скук, неврастений.
Что нового (как жизнь ни растяни)
узнать мы можем? Кончена учёба.

О, девочка, за всё меня прости:
за то, что было нам не по пути,
за то, что было время не особо

к нам милостиво, за мои стихи,
в которых, как они там ни плохи,
я помнить обещал тебя до гроба.

13
Я помнить обещал тебя до гроба,
но ничего не требовал взамен,
догадываясь: клятвой среди стен
«любви навек» – не удержать зазнобы.

И я уже задумывался обо
всём, что могло войти в понятье «тлен»
И места в нём хватало для измен,
обманов, козней, безучастья, злобы

и прочего – не перечесть всего.
Но жизнь своё творила торжество,
и за весною снова шла весна.

И, разочарованьям вопреки,
я клялся петь до гробовой доски.
И слово я своё сдержал сполна.

14
И слово я своё сдержал сполна,
Теперь за этой стенкою забвенья
выкрикиваю я стихотворенья,
которые, как за волной – волна,

как за струной гудящею – струна,
и как в цепочке – кованые звенья,
друг в друга переходят, и смятенье
во мне растёт, как высь и глубина.

Но мир вокруг меня невозмутим,
и я лечу куда-то вместе с ним, –
ненужная деталька в интерьере,

живое там, где пусто всё, мертво.
И, мысленно спасаясь от него,
я в прошлое распахиваю двери.

15
Я в прошлое распахиваю двери,
хочу шагнуть, но впереди – обрыв,
и синева, и облаков разлив,
и птиц, не видно в дымной атмосфере.

Я самому себе уже не верю.
Я ль был когда-то молод и пытлив,
и необуздан, и нетерпелив,
и о любви писал, ломая перья?

Ну что ж, припомню, так ли было это.
Но ничьего не нужно мне совета.
Лишь ты, любовь, откликнись, ты, весна.

И мы пройдём дорогой этой оба.
Я помнить обещал тебя до гроба,
и слово я своё сдержал сполна.