10. Вновь - граф! Владимир Блеклов

                Вновь – граф
              Итак, вновь граф В.А. Соллогуб. А он хотя и «пробился» в секунданты поэта, но действовал, в ноябрьских событиях 1836 года, - и весьма целеустремленно (Уже особо выделим это!)! – не в интересах Пушкина. Вот пушкинские фразы о нем, тоже взятые, нами, из огромной пушкинианы, первую из которых мы, вам, уже приводили в начале нашего разговора о пушкинских секундантах: «Вы были более секундантом Дантеса, чем моим».
              Или слова поэта, Соллогубу, при «героическом поступке» Дантеса: «Не хотите быть моим секундантом? Я возьму другого секунданта». Назовем «героический поступок» Дантеса, так, для себя. Я, кстати, не считаю его трусом, как это всегда подчеркивали, и подчеркивают до настоящего времени, пушкинисты-щеголевцы.
              «Героический же поступок Дантеса», это написание им, - после окончания пушкинской отсрочки от дуэли, данной поэтом, как вы уже знаете из пушкинианы, барону Геккерну! – поэту письма. Письма, фактически содержавшим принятие, кавалергардом, немотивированного вызова поэтом Дантеса, 4-го ноября 1836 года, на дуэль.
              Здесь Дантесом выставляется, кстати, не столько его геройство, как именно его благородство! Что тоже пойдет «на руку» - именно обоим Геккернам. Или, если говорить в целом, именно заговорщикам! 
              Кстати, здесь и современные пушкинисты, не говоря уж о пушкинистах прошлого времени, объясняют, это, примерно так: «По всей вероятности он (Пушкин; - разрядка В.Б) опасался, что Соллогуб будет недостаточно твердо отстаивать его интересы, так как после первого разговора с Дантесом Соллогуб надеялся переубедить Пушкина».
              Мы же с позиций только что изложенных, выше: условий, событий, черт, штрихов, подробностей и обстоятельств, которые до последнего момента были, вам, еще неизвестны, уже с однозначностью выделим, что граф Соллогуб незаметно, но настойчиво и целеустремленно, вел дело, в ноябре 1836 года, не к дуэли, а именно от неё.
              Пояснения В.Б.
           1. К словам «с позиций» - то есть именно с позиции наличия николаевского заговора против поэта. И, разумеется, с позиции расширенных знаний именно о николаевском заговоре.
           2. К слову «незаметно» добавить - но настойчиво и целеустремленно. И прикрываясь страстным желанием В.А. Жуковского, Е.И. Загряжской, - и других! - предотвратить дуэль. Он «работал» в ноябрьских событиях у заговорщиков, если можно так выразиться, именно под этим флагом. 
           3. К словам «вел дело не к дуэли» добавить – Дуэль, которую,  заговорщики, еще даже и не собирались организовывать и, тем более, проводить. Это – главная особенность ноябрьских событий, которая, собственно, и уложила почти всех пушкинистов, если выражаться образно, именно «на обе  лопатки».
              Другими словами, в это время он, совместно с Дантесом и с д Аршиаком, с бароном Геккерном и с П. Вяземским с его супругою, вел дело к тому, чтобы Пушкин не дуэлировал, с Дантесом, именно в ноябре 1836 года! Здесь не исключен уже, как вы увидите несколько позднее, - например, по дневнику А.И. Тургенева! -  и этот вариант.
              Вел, Пушкина, именно к отсечению от ноябрьской дуэли. Дуэли, являющейся, в то время, важной ложью заговора. Ложью, только что хоть как-то, но, всё же, уже выделенной, вам, выше.
              Вел граф через свою деятельность (в это же время!), - через не защиту интересов Пушкина, которая внешне выглядела - как искреннее желание, графа Соллогуба, предотвратить именно дуэль! – все ноябрьское дело к тому, чтобы именно отсечь, Пушкина, от его ближайшего мужского окружения.
              От контакта его, в будущем, - то есть в январских событиях 1837 года! - именно со своим, верным, ему, окружением. Чтобы в январских событиях заговорщики вывели, его, именно на К.К. Данзаса.
              Что тоже являлось, как вы только что узнали из изложенного вам, выше, материала, одной из задач,  заговорщиков, в ноябрьских, 1836 года, событиях.
              Главной же тайной задачей графа было, - при выходе его в секунданты поэта, на которые он, как вы помните, буквально сам напросился у поэта! – уловить момент, - и дать сигнал наверх! - чтобы Пушкин - не воспользовался первым, или вторым, своим способом выведения, обоих Геккернов, на «чистую воду».
              Это, еще раз выделим, одна из наиглавнейших задач, заговорщиков, в ноябрьских событиях 1836 года. И разрешил или выполнил, её, именно граф В.А. Соллогуб.
              А пушкинисты долгое время (До 1972 года, кстати.) считали, что тайная аудиенция поэту, 23-го ноября 1836 года, создалась через цепь: «Пушкин – Бенкендорф – царь». Считали – по письму поэта к Бенкендорфу от 21-го ноября 1836 года.
              Приводить его содержание мы, здесь, не будем. Прочитайте, его,  самостоятельно (Поэт, именно через письмо к Бенкендорфу - «на царя»! - собирался, как вы уже знаете, вывести, обоих Геккернов, именно на «чистую воду», то есть на оценку их деятельности не только правительством и царем, но и, главное, общественностью Петербурга.). А вот само это обстоятельство выделим -  именно через пушкиниану. 
              Вот что мы читаем об этом, к примеру, в комментарии пушкиниста Я. Левковича к книге П. Щеголева (Даем его, вам, в сокращенном виде, указав заодно, в выдержке, и само колебание щеголевской концепции в среде самих пушкинистов.):
              «Концепция дуэли, предложенная Щеголевым, долгое время была незыблемой. Концепция стала колебаться с появлением новых документальных свидетельств. Важный для истории дуэли документ нашел он сам вскоре после выхода книги. Это запись в камер-фурьерском журнале об аудиенции, которая была дана Пушкину царем 23 ноября 1836 года – через два дня после того, как Пушкин написал Бенкендорфу (Конечно же, для передачи царю!) о пасквиле и о событиях, происшедших в его доме. Известно было, что, умирая, Пушкин попросил у царя прощения за нарушенное слово. Запись об аудиенции, казалось, легко создавала цепь событий: письмо к Бенкендорфу 21 ноября, вызов во дворец, беседа с царем 23-го ноября, обещание, данное царю, ничего не предпринимать без него, и просьба о прощении (На смертном одре; - пояснение В.Б.). Так представлялись события до 1972 года, когда был обнаружен и опубликован архив секретаря Бенкендорфа, П.И. Миллера».
              На самом же деле «организовал» тайную аудиенцию 23-го ноября, через нажим на В.А. Жуковского, именно граф В.А. Соллогуб! Вот как это выглядит: как по продолжению комментария Я. Левковича, только что изложенного, вам, выше, так и по книге П. Щеголева, включившим, в третье издание её, и воспоминание об этих событиях самого Соллогуба.
              По Я.Левковичу: «У Миллера хранился подлинник письма Пушкина к Бенкендорфу. Из пометы на письме стало совершенно очевидным, что письмо это не было отправлено по назначению и попало в руки Бенкендорфа только после смерти поэта – 11-го февраля (Вероятно, через «посмертный обыск» бумаг поэта; - комментарий В.Б.). Логически стройная цепь распалась.   Пришлось по-новому располагать звенья. Свидание с царем состоялось, но начальным звеном было не письмо к Бенкендорфу, а письмо к Геккерну; Пушкин написал его в этот же день, 21 ноября, и в этот же день, 21 ноября, прочитал его Соллогубу. Встревоженный Соллогуб сразу же обратился к Жуковскому, а Жуковский, стремясь избежать беды, - к царю. Выстроилась новая цепь фактов: письмо к Геккерну – Соллогуб – Жуковский – царь – аудиенция».
              Дополнить комментарий, пушкиниста Я. Левковича, можно и следующим пояснением к книге П. Щеголева тем же пушкинистом: «В настоящее время известен подлинник письма поэта к Бенкендорфу, хранившийся у потомков секретаря Бенкендорфа и почитателя Пушкина, лицеиста шестого выпуска П.И. Миллера. У верхнего края первой страницы письма находится карандашная запись Миллера:
              «Найдено в бумагах А.С. Пушкина и доставлено Бенкендорфу 11 февраля 1837 года». Этот факт Миллер еще раз подтверждает в записке, посвященной истории гибели Пушкина: «Письмо к Бенкендорфу он (Пушкин) не послал, а оно найдено было в его бумагах после смерти, переписанное и вложенное в конверт для отправки». Показав письмо Бенкендорфу, Миллер оставил его себе «на память», и вскоре после смерти Пушкина оно, в числе других документов, стало распространяться в списках в так называемых «дуэльных сборниках».
              Комментарии В.Б.
           1. Миллер, кстати, спас поэта от неприятности, как следует из той же пушкинианы, и в 1834 году. Так что и описываемый, здесь, поступок, его, достоверен - и по этому обстоятельству. 
           2. И здесь Миллер, - секретарь самого шефа жандармов! – постарался тайно помочь, русской общественности, понять причины гибели поэта на дуэли. Жаль, что русская общественность не поняла и этот его порыв.
              Теперь по книге П. Щеголева. Вот что мы там находим, например, именно по письму поэта к барону Геккерну от 21 ноября 1836 года, переданного Щеголевым через воспоминания именно графа Соллогуба:
              «Тут он прочитал мне всем известное письмо к голландскому посланнику. Губы его задрожали, глаза налились кровью. Он был до того страшен, что только тогда я понял, что он действительно африканского происхождения. Что я мог возразить против такой сокрушительной страсти? Я промолчал невольно, и так как это было в субботу (приемный день князя Одоевского), то поехал к князю Одоевскому.
              Там я нашел Жуковского и рассказал ему про то, что слышал. Жуковский испугался и обещал остановить посылку письма. Действительно, это ему удалось; через несколько дней он объявил мне у Карамзиных, что дело он уладил, и письмо послано не будет. Пушкин точно не отослал письма, но сберег его у себя на всякий случай!».
              Когда граф Соллогуб писал свои воспоминания о поединке Пушкина, документы по истории дуэли были опубликованы Аммосовым в 1863 году по оригиналам, принадлежавшим К.К. Данзасу; среди этих документов было напечатано впервые ходившее до тех пор в списках известное письмо Пушкина к барону Геккерну от 25 января 1837 года.
              Граф Соллогуб утверждает, что это письмо – то же самое, которое Пушкин прочел ему в ноябре месяце»; и т.д. (Смотрите книгу, П. Щеголева, самостоятельно.).
              Далее, вам, все уже известно из изложенного вам, выше, материала по «открытой» части николаевского заговора. Царь Николай I, через тайную аудиенцию 23-го ноября 1836 года, практически перекроет, Пушкину, использование, им, как первого (Письмо поэта к Бенкендорфу.), так и второго (Его ноябрьского «ругательного письма» к Геккерну.) его способа вывода, обоих Геккернов, именно на «чистую воду».
              Взяв с него слово «ничего не предпринимать (против Геккернов; - дополнение В.Б.) без него». Через что и решит - одну из наиглавнейших задач ноябрьских событий, только что выделенных, вам, выше.
              Как видите уже и сами, и здесь реальный ход событий николаевского заговора, против поэта, все равно шел не по руслу догадок и предположений пушкинистов. Он шел - именно по сценарию, - и плану! – царя.
              Остается только выделить вам, раз уж мы выделили перед вами, выше, именно воспоминание о выделяемых, здесь, событиях графа Соллогуба, что он и в своих воспоминаниях – не искренен. Хорошо владея словом, он весьма искусно прячет в слова (Или в свои воспоминания, что, пожалуй, точнее.) - именно свою тайную неприязнь к поэту.
              Примеры? Пожалуйста. Очень красиво описывая внешний портрет Н.Н. Пушкиной, из которого следует и его, - как и у Дантеса! – юношеская восторженность и, следовательно, влюбленность в жену поэта, он не забывает, однако, упомянуть - именно о бешеной ревности поэта. Кстати, и здесь он вновь говорит, как и Дантес в переписке с Геккерном, именно о "безумной любви"! 
              Ревности, якобы приведшей, - именно его, Соллогуба! - к дуэльному инциденту с поэтом. В то время как он был, по его описанию, сама восторженная невинность. Кстати, красота жены поэта тоже оказалась, у заговорщиков, очень хорошим козырем, если говорить образно, в их «игре» с поэтом.
              Описывая, как поэт читал, ему, письмо к Геккерну, не забывает, - уже красочно описать, нам! -  именно «африканское происхождение» нашего Великого поэта. Вновь связанное, у него,  именно с «бешеной ревностью» поэта («Что я мог возразить против такой сокрушительной страсти?»; – это, ведь,  тоже его слова.).
              Вспомните и об его фразе: «Бросался на каждого встречного и поперечного». Она приведена, нами, почти в начале раздела. Фразы, из которой вновь следует - именно «бешеная ревность поэта».
              Воспоминание пишет, - и опубликовывает! - тогда, когда выступил, через Аммосова, именно второй секундант поэта, К.К. Данзас, решившийся, в виду всё больше складывающейся, не в пользу уже мертвого Пушкина, обстановки, опубликовать и свои воспоминания. И, разумеется, имеющиеся у него документы и материалы.
              Другими словами, он и здесь идет - против Пушкина. Выставляя, при этом, себя - именно первым секундантом поэта. И, разумеется, секундантом, предотвратившим - именно ноябрьскую, 1836 года, дуэль поэта с Дантесом. И так далее.
              В заключение же разговора о графе, - для автора этих строк, кстати, очень тяжелым и трудным разговором в виду самой огромности и сложности выделяемого, здесь, материала! - выделим и само его очень мощное, по тому времени, прикрытие. Через что, собственно, и объясняется его, графа В.А. Соллогуба, появление как в февральских, так и, особенно, в ноябрьских дуэльных событиях 1836 года.
              Мать его, Софья Ивановна Соллогуб, была очень дружна (Если не сказать большего, так как в Баден-Бадене именно 1837 года она была - с братом царя.) с Михаилом Павловичем, тоже весьма известным царственным ловеласом. Был там, кстати, и Дантес с Геккерном.
              Вот как нам, - этот факт! - описывает сам П. Щеголев, черпая свои знания, в свою очередь, из дневника князя Одоевского: «А вот и еще одно неизвестное в литературе и заслуживающее всяческого доверия свидетельство об отношении к Дантесу и Пушкину государева брата великого князя Михаила Павловича. Это свидетельство принадлежит князю Одоевскому и извлечено из его дневника:
              «Встретивши Дантеса (убившего Пушкина) в Бадене, который, как богатый человек и барон, весело прогуливался со шляпой набекрень, Михаил Павлович три дня был расстроен. Когда графиня Соллогуб-мать, которую он очень любил, спросила о причине его расстройства – он отвечал: «Кого я видел? Дантеса!» - «Воспоминание о Пушкине вас встревожило?» - «О нет! Туда ему и дорога!» - так что же?» - «Да сам Дантес! бедный! – подумайте, ведь он солдат!».
              Так что граф В.А. Соллогуб попал и в февральские 1836 года дуэльные инциденты, - и в секунданты к поэту в ноябре 1836года! - вовсе не случайно.
              Как не случайно и появление, -  в качестве получателя пасквиля! - Александры Ивановны Васильчиковой, сестры Софьи Ивановны Соллогуб и родной тетки графа В.А. Соллогуба.
              Через что, как вы уже знаете, молодой граф и вышел на поэта. Здесь пушкинистами плохо проработан, кстати, и извечный вопрос всех следователей и исследователей: «Кто есть кто?».
              Остается только выделить, что граф Соллогуб, сделав свое черное дело, моментально вышел из поля зрения Пушкина. Его, уже в декабре 1836 года, заговорщики срочно отозвали из Петербурга - под видом службы в городе Тверь! - что тоже свидетельствует, нам, что он и «внедрялся» в жизнь поэта – по заданию заговорщиков, и «уходил», - от поэта! – тоже по тайной указке царя.
              Следствие же и суд, по дантесо-пушкинской дуэли, тоже, как и Дантеса, совершенно не затронули графа. Хотя он и участник, еще раз выделим, не одного, а, даже, целых двух дуэльных инцидентов того времени.
              Вот такова еще одна линия, или даже панорамная сторона, обширнейшего николаевского заговора против Пушкина. В следующем разделе главы мы попытаемся, - к сожалению, тоже почти схематично! – показать, вам, и саму развязку николаевского заговора против поэта.