O tempora! O mo...

Бывает так – сближаешься легко, живя давно соседями по клетке,
Как на двери в парадном, жизней код в единое число смешали предки.
Его отец – партийный комиссар, и тот ещё ворюга, по приметам,
Мой – отставной воинственный гусар, по перестройке снявший эполеты.

И мы дружили. Я – немножко фат, немножко раздолбай статей щенячьих.
А он – балетный! Он – аристократ! И в сорок первом поколеньи мачо!
Во мне Восток и тяга к цвету «блонд», бунтарский дух в геноме самурая.
Меня дворовый питерский бомонд учил ходить без боязни по краю.
Он – гранд испанский, с гордостью в глазах, каких-то не по-детски невесёлых.
Его в авто до школы и назад, а я вприпрыжку – пять минут до школы.
А после – я к бассейну  ВМФ, и на каток на Малом, двигать шайбу,
А он на Стачек – он в балете – эльф, или в «консервы», на неделю Гайдна.
Я на Дворцовку вечером - там скейт, там пацаны в тектонике – кто круче,
А он бамбук китайских Сяо-флейт вымучивать гортанным многозвучьем.
Казалось бы, что общего у нас? Но он, как хвостик был готов за мною,
Не отводя вопросом жгущих глаз, всегда на полдвиженья за спиною.

Когда ж весна рванула небосвод и по ночам огнём зажгла промежность,
Я с головой пустился в хоровод, влюбляясь, и в других рождая нежность.
А он робел, краснея до волос, просил меня (чего стесняться, братцы?)
Чтоб научил, как надо целоваться, да не по-детски чтобы, а взасос!
И я учил. Сплетались языки. Мне даже чем-то нравилось ученье,
А он ночами плакал от тоски, и ревновал до умопомраченья,
И как жена, в измене обвинял, ведь я девчонок трогал за коленки,
Когда девчонки тискали меня по раздевалкам школьным в переменки.
Я хохотал – при чём здесь ты, дружок? Весна, любовь! И я готов к полёту!
А он опять – мол повторим урок, мол в поцелуях он не выбрал квоту.

А к сентябрю нас просто разнесло – мне в колледж в Свисс, он по обмену - в Бритиш.
Сперва звонили, позже стало влом – дружить сложнее, ежели не видишь.
На Рождество, вернувшись по домам, пошли в ирландский паб по пиву с сыром,
«Селёдочки из Дублина, мадам, и стэйк «Cowboy» для продолженья пира!»
И, сорвало, походу, клапана, а может, просто стал мой друг смелее
Он рассказал, что кончилась весна и, что живёт уже открыто геем.
И, не сказать, что этим вызвал шок, мне боль в других не видится изьяном,
И если другу в гействе хорошо, то мне чужой смешок по барабану.

Но, просто так, «O tempora! O mo…», не для морали, но науки ради
Скажу, порой опека – как дерьмо – хотят, как лучше, но привычно гадят,
Не позволяя детству быть собой, вот так, журя, заботливо лелея,
В душе пацанской порождают сбой - растят талант, а получают гея.