П. Я. Чаадаев Философические письма

П.Я.Чаадаев  Философические письма (Письмо первое)

(фрагменты)

Откуда эта смута в ваших мыслях? Это — естественное следствие того печального порядка вещей, во власти которого находятся у нас все сердца и все умы.
Лучший способ сохранить религиозное чувство — это соблюдать все обряды, предписываемые церковью. Это упражнение в покорности, которое заключает в себе больше, чем обыкновенно думают, и которое величайшие умы возлагали на себя сознательно и обдуманно, есть настоящее служение Богу.
Мы не принадлежим ни к Западу, ни к Востоку, и у нас нет традиций ни того, ни другого.
В своих домах мы как будто на постое, в семье имеем вид чужестранцев, в городах кажемся кочевниками,
У каждого народа бывает период бурного волнения, страстного беспокойства, деятельности необдуманной и бесцельной. У нас ничего этого нет. Сначала — дикое варварство, потом грубое невежество, затем свирепое и унизительное чужеземное владычество, дух которого позднее унаследовала наша национальная власть, — такова печальная история нашей юности. Эпоха нашей социальной жизни, соответствующая этому возрасту, была заполнена тусклым и мрачным существованием, лишенным силы и энергии, которое ничто не оживляло, кроме злодеяний, ничто не смягчало, кроме рабства. Мы живем одним настоящим в самых тесных его пределах, без прошедшего и будущего, среди мертвого застоя. Годы ранней юности, проведенные нами в тупой неподвижности, не оставили никакого следа в нашей душе, и у нас нет ничего индивидуального,
Каждому из нас приходится самому связывать порванную нить родства. Что у других народов обратилось в привычку, в инстинкт, то нам приходится вбивать в головы ударами молота. Наши воспоминания не идут далее вчерашнего дня; мы, так сказать, чужды самим себе. Мы так странно движемся во времени, что с каждым нашим шагом вперед прошедший миг исчезает для нас безвозвратно. Это — естественный результат культуры, всецело основанной на заимствовании и подражании.
Так как мы воспринимаем всегда лишь готовые идеи, то в нашем мозгу не образуются те неизгладимые борозды, которые последовательное развитие проводит в умах и которые составляют их силу. Мы подобны тем детям, которых не приучили мыслить самостоятельно; в период зрелости у них не оказывается ничего своего; все их знание — в их внешнем быте, вся их душа — вне их. Именно таковы мы.
Нельзя не видеть, что такое странное положение народа, мысль которого не примыкает ни к какому ряду идей, постепенно развивавшихся в обществе и медленно выраставших одна из другой, и участие которого в общем поступательном движении человеческого разума ограничивалось лишь слепым, поверхностным и часто неискусным подражанием другим нациям, должно могущественно влиять на дух каждого отдельного человека в этом народе.
Лучшие идеи, за отсутствием связи или последовательности, замирают в нашем мозгу и превращаются в бесплодные призраки. Человеку свойственно теряться, когда он не находит способа привести себя в связь с тем, что ему предшествует, и с тем, что за ним следует. Растерянные люди встречаются во всех странах; у нас же это общая черта.
В наших головах нет решительно ничего общего; все в них индивидуально и все шатко и неполно. полное равнодушие к добру и злу, к истине и ко лжи и именно это лишает нас всех могущественных стимулов, которые толкают людей по пути совершенствования; нам присущи кое-какие добродетели молодых и малоразвитых народов, мы уже не обладаем зато ни одним из достоинств, отличающих народы зрелые и высококультурные.
Первобытные народы Европы — кельты, скандинавы, германцы — имели своих друидов, скальдов и бардов, которые были по-своему сильными мыслителями. И вот я спрашиваю вас, где наши мудрецы, наши мыслители?  Кто когда-либо мыслил за нас, кто теперь за нас мыслит? А ведь, стоя между двумя главными частями мира, Востоком и Западом, упираясь одним локтем в Китай, другим в Германию, мы должны были бы соединить в себе оба великих начала духовной природы: воображение и рассудок, и совмещать в нашей цивилизации историю всего земного шара. Но не такова роль, определенная нам провидением. Больше того: оно как бы совсем не было озабочено нашей судьбой. Исключив нас из своего благодетельного действия на человеческий разум, оно всецело предоставило нас самим себе, отказалось как бы то ни было вмешиваться в наши дела, не пожелало ничему нас научить. Исторический опыт для нас не существует; поколения и века протекли без пользы для нас. Глядя на нас, можно было бы сказать, что общий закон человечества отменен по отношению к нам. Одинокие в мире, мы ничего не дали миру, ничему не научили его; мы не внесли ни одной идеи в массу идей человеческих, ничем не содействовали прогрессу человеческого разума, и все, что нам досталось от этого прогресса, мы исказили.
В нашей крови есть нечто, враждебное всякому истинному прогрессу. И в общем мы жили и продолжаем жить лишь для того, чтобы послужить каким-то важным уроком для отдаленных поколений, которые сумеют его понять; ныне же мы, во всяком случае, составляем пробел в нравственном миропорядке.
В этом повинен отчасти неисповедимый рок, но, как и во всем, что совершается в нравственном мире, здесь виноват отчасти и сам человек. Что мы делали о ту пору, когда в борьбе энергического варварства северных народов с высокою мыслью христианства складывалась храмина современной цивилизации? Повинуясь нашей злой судьбе, мы обратились к жалкой, глубоко презираемой этими народами Византии за тем нравственным уставом, который должен был лечь в основу нашего воспитания.
В то время, как христианский мир величественно шествовал по пути, предначертанному его божественным основателем, увлекая за собою поколения,— мы, хотя и носили имя христиан, не двигались с места. Весь мир перестраивался заново, а у нас ничего не созидалось; мы по-прежнему прозябали, забившись в свои лачуги, сложенные из бревен и соломы. Словом, новые судьбы человеческого рода совершались помимо нас. Хотя мы и назывались христианами, плод христианства для нас не созревал.
В христианском мире все необходимо должно способствовать — и действительно способствует — установлению совершенного строя на земле.  Все европейские народы шли вперед в веках рука об руку; в течение пятнадцати веков у них был один язык для обращения к Богу, одна духовная власть и одно убеждение.
Нам следует прежде всего оживить свою веру всеми возможными способами и дать себе истинно христианский импульс, так как на Западе все создано христианством. Вот что я подразумеал, говоря, что мы должны от начала повторить на себе все воспитание человеческого рода.
Конечно, не все в европейских странах проникнуто разумом, добродетелью и религией, — далеко нет. Несмотря на всю неполноту, несовершенство и прочность, присущие европейскому миру в его современной форме, нельзя отрицать, что Царство Божие до известной степени осуществлено в нем, ибо он содержит в себе начало бесконечного развития и обладает в зародышах и элементах всем, что необходимо для его окончательного водворения на земле.
Христианское сознание не терпит никакой слепоты, а национальный предрассудок является худшим видом ее, так как он всего более разъединяет людей.
Некрополь *, 1-го декабря 1829 г. («Некрополь» — подразумевается Москва, как «город мертвых»)

П.Я.Чаадаев. Краткая биографическая справка
1794, 27 мая — родился в Москве, в семье отставного подполковника Якова Петровича Чаадаева. Мать — Наталия Михайловна, дочь выдающегося русского историка Михаила Михайловича Щербатова.
1808—1811 — учился на словесном факультете Московского университета. 1814 — вступает в масонскую ложу.
1821, февраль — выходит в отставку; июнь—июль — по предложению И.Д. Якушкина вступил в «Северное общество» декабристов.
1828—1830 — работает над «Философическими письмами».
1836, май — последняя встреча с А.С. Пушкиным; сентябрь— в журнале «Телескоп» (№ 15) публикует первое «Философическое письмо»; после этого высочайшим повелением объявлен сумасшедшим и лишен права печататься; за ним устанавливается полицейский надзор.
1856, 14 апреля — скоропостижно скончался; похоронен на кладбище Донского монастыря в Москве.