Рассказ

Царила зима. Снег медленно, слой за слоем покрывал собой землю. Снег все время думал о смысле своего существования, о своих возможностях, и тех вещах, которых он не мог сделать никогда, даже при всем желании. Ему казалось, что возможностей у него было ничтожно мало, как и смысла в его появлении там, наверху, и его падении вниз... Зато невозможных вещей для него было предостаточно. Например, он не мог не падать, или же не мог не таять в теплую погоду, не мог не покрывать собой землю, которая, кстати, была ему весьма благодарна в пору зимних морозов, он не мог убежать с мостовой, чтобы не быть раздавленным очередной проходящей машиной.
Одна из снежинок, которую сородичи окрестили лохматой, видимо завидуя ее богатым пушистым узорам, которыми она могла покрасоваться хоть и не долго, но убедительно, упала на проезжую часть, и последним что она видела, была шина грустного автобуса, следовавшего по городу с единственной незамысловатой целью: давить снежинки, и развозить людей.
Этот автобус был не стар - не молод, можно даже сказать, что он был на пике, в самом замечательном возрасте. Правда, его здоровье уже было не идеально. Все-таки в городе была не лучшая атмосфера и экология. Его фильтры частенько забивались пылью, днище и многие части кузова страдали от соли и песка, которыми кто-то посыпал зимние дороги. Но наш герой не жаловался на эти мелочи, он был не далек умом, не особо задумывался над всякими смыслами, в отличие от снежинок, может быть от того, что жизнь его была много длиннее, и он не чувствовал за спиной скорой кончины. Зато у него была широкая душа, он очень любил работать, чувствовал свою пользу, и единственное, над чем он задумывался – это правила. А по поставленным для него правилам он должен был работать. И автобус работал, он не мог иначе, не мог нарушать предписаний, которые были придуманы для него.
Время было вечернее, как раз те часы, когда бесформенная масса бесформенных и бессмысленных людишек рвалась с работы. Кто-то спешил домой, к своей семье, кто-то иной сказал домашним, что его задерживают на работе, и спешил к любовнику или любовнице, третьим было некуда ехать, так четыре стены с удобствами в виде душа и сортира… ни семьи, ни друзей… прискорбно. Молодые люди, полные сил, неслись продолжать свой день активными бесполезными занятиями, а чем им еще заняться.
В салоне было темновато, так как солнце уже село, а лампы освещения не могли дать достаточно света. Может от этого, а может от усталости, многие пассажиры пребывали во власти полусонных грез. Парочка, делавшая вид, что они не просто пара, а пара влюбленных, причем именно друг в друга, рисовала на покрытых инеем окнах какие-то идиотские сентиментальные узорчики, и радовались им, как дауны, которым посчастливилось спереть у медсестры отобранные фломастеры и накарябать на стенке очередной рисунок, кой в очередной раз подтверждал их диагноз. В общем, все было тихо и мирно, даже позитивно. Автобусу от этого тоже было спокойно, он даже ощущал свое участие в создании этого комфорта, и оттого ехал плавно и радостно.
Но этой идиллии, как и всему на этом свете, тоже было суждено закончиться. Закончил ее одинокий мужчина, зашедший в автобус на следующей остановке. Не смотря на то, что рабочий день только-только закончился, он был порядочно, а точнее отнюдь не порядочно пьян. Хотя, судя по его внешнему виду, он-то как раз сегодня и не работал, как не работал и предшествующие этому другие сотни дней. Он вообще был не с этой планеты, этот мужчина, наверное, даже не помнил о том, что он мужчина, не заметил того, что изобрели сотовые телефоны, и черт еще знает что. Ему было наплевать на то, что человечество нынче шагало семимильными шагами, отчего у этого самого человечества порою рвались штаны в пикантных местах, оголяя всю людскую суть. Зато он, а точнее его желудок, отлично помнил количество выпитого, и поняв, что его хозяин перебрал, желудок дал знак, забрызгав рвотой такую огромную площадь, что в пору думать о том, чтобы использовать перепивших людей как орудие массового поражения, если не сказать массового опорожнения. От этой акции у автобуса покоробило сердце. Да уж, не очень приятно, когда на тебя блюют те, кому ты оказываешь услугу. Такое иногда случалось и раньше в жизни автобуса, и каждый раз он думал о том, чтобы бросить все это, но тут же вспоминал, что не может этого сделать, ибо обязан следовать правилам. Кроме того, он очень любил своего хозяина, и ради него был готов терпеть даже такое. Он верил, хозяин после работы вымоет салон, заправит его на завтра вкусненьким бензином, и все встанет на круги своя. Он верил, он не мог иначе. Он не знал, что хозяин присмотрел себе новый транспорт и завтра сдаст его на свалку за гроши… он даже не мог о таком подумать, это ведь против правил.