На дне напёрстка

Чудовищно вот так входить в любовь
безмолвной вещи снега к обелиску
и, прислоняясь близко-близко,
не различать надписанных бездонно слов.

Чудовищно внимать словам тоски
вот так, не принимая оборота
за исподволь пленённого кого-то
душой, хватающейся за виски.

Немного пальцев нужно, чтобы взять
остатки воли в что-то там, в щепотку,
и осторожно всыпать ветру в глотку,
чтоб как бы шорох повернулся вспять.

Ничто не повернётся вспять, и только сон
случившейся акации повсюду
незримо понесёт свою простуду
под крик бездомных галок и ворон.

Вот город – сколько до угла хватает глаз,
вот движется, вот меряет свободу,
вот оставляет привкус кислорода
на языке, взволнованном о нас.

Вот ветер серых слов, щепотка дно
устлавшей ровным слоем пыли,
в которой пальцем вписано, что были
мы, повторявшие заведомо одно

и то же. Вот слова, червячный ход
наполненного пустотою человека,
как ноль, катающегося возле века
монеткою, слезу перешагнувшей вброд.