Боль

                "Мир могу покинуть, а могу спасти."(с)

                Памяти Дангуоле...
                чей пепел
                стучит
                в моё сердце...



Рождественская ярмарка была в самом разгаре, когда на празднично украшенных деревянных подмостках неожиданно появился незнакомый  актер в костюме ангела.  Никто не видел его раньше и не знал, как он здесь оказался,  и потому все потянулись поближе, чтобы лучше его рассмотреть и послушать.   
Ангел-то был самым настоящим, но кто смог бы поверить в это? Он радостно улыбался,  и душа его ликовала:  наконец-то его видят и слышат люди! Как долго мечтал он об этом, сидя на краю неба и разглядывая оттуда  их загадочный мир, так сладко манящий своей близостью…
Его божественный голос разливался в холодном зимнем воздухе,  как разливаются звонкие весенние ручьи…  И подобно тому, как весной распускаются первые подснежники, раскрывались души  навстречу ему.
Но не всех обрадовало это: ведь многие так старательно скрывают цвет своей души, а у кого-то и вовсе внутри оказалась зияющая пустота…
Опомнившись от первого шока, люди зашумели и заволновались. Кто-то пустился прочь,  кто-то наоборот потянулся к Ангелу со светлой улыбкой счастья,  а кто-то… вдруг бросил в него камень! Началась потасовка, камни полетели снова и снова…
В толпе зевак была и местная старьевщица. Она никогда не упускала возможность подобрать то, что плохо лежит. А на ярмарке люди так рассеяны! Наметанным глазом она оценила обстановку, и когда побитый камнями Ангел упал без чувств, она ловко подхватила его легкое тельце и бросила в свою старую грязную тележку, прикрыв ветошью…
***
 «Проснись, проснись мой ангелочек!» - услышал Ангел сладкий голос, когда очнулся… Острая боль сковала все тело. Он попытался вспомнить произошедшее… Но не смог. «Где я? Ты кто?» - с трудом повернулся он на голос. «Ты дома, ангелочек мой! Не узнаешь свою мамочку?» - старьевщица протянула к его губам кружку с какой-то теплой жидкостью. «Пей, пей, мой сладкий! Мамочка тебя вылечит.»  Он не мог пошевелиться. Ни ноги, ни руки не слушались его, а крылья… «Что с моими крыльями? Они сломаны! Я не смогу летать!» - в отчаянии зарыдал Ангел. «А зачем тебе крылья? Вот у меня же нет крыльев – и ничего, видишь, какая я красивая без них!»  -  наклонилась над ним старьевщица, сладко улыбаясь ему в лицо. «И вообще, - продолжила она уже  привычно деловито,  - я договорилась с нашим палачом, и он тебе совсем небольно отрубит то, что осталось от твоих дурацких крыльев. Ты даже ничего не почувствуешь! Но зато станешь, как все!»
«Наверное, это хорошо – быть как все, - подумал Ангел. - Мамочка же не пожелает и не сделает мне плохого».  Он послушно выпил до дна всю мутную вязкую жидкость и через мгновение провалился в пустоту…
***
 «Ну посмотри, какой ты теперь хорошенький» - хлопотала старьевщица, натягивая на Ангела чьи-то поношенные одежды. «Теперь тебе ничто не мешает! Буду тебя наряжать, как куколку, сладкий ты мой. Ну и ничего, что вещи чужие. Зато теперь будут твои!» И она с энтузиазмом примеряла на нем чужое пестрое тряпье, вытаскивая его из своих закромов. «Мне больно…» .-  пытался пожаловаться Ангел.  «Да знаю, знаю. - оборвала она его. - Спинку твою залечим, болеть не будет спинка» - засюсюкала она,  сладко улыбаясь.
Ей было, чему радоваться. Она уже давно договорилась с хозяином цирка, что продаст ему Ангела, как только у того заживет рана. За это он обещал ей новую телегу для перевозки хлама и гору старых цирковых костюмов. Старьевщица была счастлива такой удаче.  Но рана заживала долго. Пришлось привлекать знакомых знахарей и колдунов, которые  помогали  заживлять рану и снова и снова заглушать невыносимую боль – там, где были крылья…
***
«Ангел мой. – начала однажды старьевщица. – А давай-ка я буду звать тебя просто человечком.  Ты ведь у меня теперь вот такой нормальный, обыкновенный человечек.  Правда, мой сладкий?»  Ангел молчал и равнодушно кивал, соглашаясь.  Снадобья сделали свое дело:  он стал безразличен абсолютно  ко всему, что с ним происходило,  главное – от них утихала его невыносимая боль. «А вот я, пожалуй,  назовусь-ка  теперь Ангелиной», - бормотала она, красуясь перед старым мутным зеркалом  в чьих-то чужих  белых одеждах…
Старьевщице не терпелось получить обещанное,  и она вскоре сдала Ангела в цирк. На месте, где были крылья, образовался горб,  а чтобы скрыть этот изъян, для выступлений ему шили специальные костюмы с большими капюшонами.  И хотя работа в цирке была утомительной и иногда даже опасной, Ангел видел, что приносит людям радость, и эта радость наполняла смыслом его жизнь.  О прошлом своем он мало что помнил, и только боль напоминала ему о том, что когда-то у него были крылья.  Ни с кем не делился он своей болью и так и нес ее в себе, уже не надеясь, что когда-нибудь будет жить без нее.
***
Прошло много лет. Цирк колесил по свету. И однажды снова приехал туда, где когда-то впервые появился Ангел.  Почти весь город собрался на центральной площади, где, как когда-то, снова были сооружены празднично украшенные подмостки.  И вот во время представления один за другим жители города начали узнавать его. «Это же Ангел! Да! Я помню его! И я помню его!» – радостно кричали люди со всех сторон. «Мы помним тебя, Ангел! Мы ждали тебя!»
«Прости нас!»
Он стоял в самом центре площади, слушал эти крики и чувствовал, как боль отступает, и душа его начинает оживать от нахлынувших воспоминаний, а сердце наполняется любовью к этому странному миру людей, которые бывают такими разными: веселыми и печальными, коварными и простодушными,  глупыми и мудрыми, жестокими и добрыми... И захотелось ему простить их всех, обняв на прощание весь этот мир, и подняться над ним высоко-высоко,  туда,  откуда он всегда казался таким загадочным… Он устремил свой взор к небу, и все увидели, что прекрасные белые крылья снова появились у него за спиной...
Ангел расправил их радостно и – взлетел!
...Он еще недолго парил над городом, прежде чем почувствовал, что боль отступила. Навсегда.