эта коррозия

а время, да и не только время, а ещё и пространство, осточертевший ещё на первом курсе бахтинский хронотоп, продолжает пробовать меня на зуб. и всё сильнее смыкает челюсти, ожидая, когда скорлупа наконец треснет и из её осколков можно будет выбрать мягкое розовое тело улитки, когда спадут защитные оболочки и можно будет увидеть обнажённую душу отдельно взятого человечка. а домик-скорлупа всё не трескается, и хронотоп недоумевает - что такое, какая-то неправильная улитка. а скорлупы на самом деле вовсе никакой нет, это и есть душа, которую нельзя сломать. нет никаких защитных оболочек, вот она - твёрдая, неправильная подноготная, негодный орех с изъяном, который на самом деле камень.

а в этот момент, пока солнце бьёт в лужи и глаза и рассыпается в воздухе, где-то кто-то занимается сексом, за стеной ругаются, в левом углу амёба делится на две поменьше, кто-то летит в самолёте до Лондона, кто-то едет в электричке до Бирюлёво-Товарного, кто-то читает "Новую газету", кто-то, и может быть, даже я, идёт в поликлиннику на терапию, где его положат на койку лицом вниз и будут давать напряжение тока, он будет дёргаться и видеть перед собой короткие седые волосы, оставшиеся от той, что лежала тут до него, и его будет мутить и он будет молиться - только бы не вдохнуть эти короткие старушечьи волосы, только бы не впустить в себя этот призрак старости!

а кому-то - может быть, снова мне - у церкви улыбается маленькая девочка, и этот другой кто-то возвращается домой лёгкой походкой, в мокрых джинсах, со светлой головой, и снова став чуточку по-другому.

а дальше вообще можно по кинчевской "новой крови" - "кто-то минирует океан, кто-то вот-вот родит, кто-то прошёл через Афганистан, у него обнаружен СПИД, кто-то сел на электрический стул, кто-то - за праздничный стол, кому-то стакан гарантировал жизнь, кого-то не спас укол, кто-то шепчет: "Люблю тебя ", кто-то строчит донос, кто-то идет под венец, кого-то ведут на допрос, кто-то в драке нарвался на нож, кто-то смеется во сне, кто-то попал под дождь, кто-то погиб на войне..." и далее по списку.

а шестерёнки всё вертятся, хронотоп всё сжимает зубы, голуби вон всё те же пролетают, и чёрт его знает, кто на какой шестерёнке сидит, когда придёт его собственное время вниз падать, когда вверх падать, когда насовсем заканчиваться.

а если всё это сон великого Будды, то это уже мне самой впору решать, до какого момента я буду себя ему снить, а когда придётся проснуться, умыться, позавтракать и пойти вперёд.

а дорожки наши лабиринтами сходятся-расходятся, люди на них меняются и не меняются, и тех, кого можно было любить два года назад, уже невозможжно любить сейчас, потому сейчас с ними лучше не пересекаться, а любить их-два-года-назад.

а если приложить руку к груди, слева, то можно почувствовать. не то часы отмеряют, сколько ещё тебе осталось, не то землетрясение, как на Гаити, что-то стучится, бьётся, просится наружу. "впервые я познала вкус собственного сердца".

а если это всё огромный часовой механизм, то маятником у него непременно должен быть эдгаралланповский топор, который бы со свистом рассекал воздуж где-нибудь в паре сантиметров от моей груди. и шестерёнки, и циферблаты - каждому свой, и тиканье каждому своё - когда там тебе твоё оттикает. и мы все - сидим на зубчиках шестерёнок, кто-то вверх, кто-то вниз, помнишь водяную мельницу на Чертовке? и если ты успеешь ухватиться за маятник или за гирьки, ты можешь враз всё изменить, если тебе руку не отрежет. а мне главное не пропустить тот момент, когда надо будет спрыгнуть с шестерёнок и пойти по своим делам.