Бродский

                Ты не приносишь снега, но – мир от тебя белее...



У неровной мысли, касающейся не только слуха, -
что на павлине выросла вместо пера и пуха....
не проси оглянуться, не требуй такого жеста... –
(я из другого, похоже, составлен теста...)

ГолосА, примерявшие платья сущего анекдота,
не намекают на выкройку, ставшую солью Лота:
смена лишений, чего немало,
- то ли, что дремлет в снегу канала?
Что сочиняет город (арию в виде рока!),
стянутый покрывалом длительного барокко??

Горб, не сумев увидеть собственного позора,
даже не помышляя, проволокой узора
плачет над квадратурой чёрного дирижабля:
“libera nos…” не приносит и ни на йоту, капля,
должного результата, - видимо, и не очень
душу оберегали, как и судили, впрочем.

Что же столпотворенье – как не пример упрёка,
явленного глупцами во избежанье срока
годности оных, который выходит завтра? -
Слишком кричащая формула импозанта,
данная в промежутке между «единым хлебом»
и «не единым», - то есть от века не был
камень на камне, из преисподней сына
выведший за руку, как из огня камина, -
вряд ли нуждается в длительном распорядке,
что-то посеяв на невысокой грядке,
крытой не покрывалом, но повеленьем акта:
чувствовать, что родился, как ни крути, бестактно.

Положим, звезда выносится, но – за пределы мозга,
как пущенная по этапу траурная повозка,
слишком непроизвольно, то есть навряд ли верно
то, что она сама засиживалась в таверне, -
во всём этом гвалте, непрошенном на перроне –
ни поезда, ни так далее – только перо к вороне...

 
Чудо ли не износится – попеременно, гулко?
...Белая илиада сонного переулка.

Ты не приносишь снега, но – мир от тебя белее,
прОклятая натура с признаками елея.
Глохни, но – от молчанья, не нагружай аорту...
Но методом исключения ты произносишь: “К чёрту!”

апрель 1996