Наташе

                «не прячься, мой солнечный лучик,
                Единственный, светлый, звенящий...»
                (Наталья Меньшикова)


Мы стояли на пороге сторожки аптечного склада и разглядывали друг друга. Я – в милицейской шубе и с собакой, она – в сером осеннем пальтишке и норковой беретке, тоненькая и беззащитная.
«Татьяна Викторовна», – важно представилась я. «Наталья Алексеевна», – тихо ответила она. Мне было 19, ей 21. Милиционер и сторож.
Не прошло пятнадцати минут, как мы варили в чайнике на обогревателе пельмени из кальмара и не могли наговориться. Потом пели. Окуджава, Высоцкий, Матвеева... Каждая новая тема – как совпадение ДНК.
Помню, как впервые попала к ней в гости. Дом барачного типа, где она с крохотной дочкой Настей снимала комнату. На общей кухне маленький рассохшийся стол, накрытый старенькой, но безукоризненно чистой клеёнкой, горячая вода из батареи, маленький, почти пустой холодильник, в котором царствовали эклеры и токайское вино – гуманитарная помощь бывшей свекрови, кондитера штаба Дальневосточного округа.
Помню белую кофточку, что она сшила из свадебного платья, пластиковые туфли-«мыльницы», которые на её ногах выглядели, как самая лучшая обувь. Я всегда поражалась её способности делать всё, чего касались её руки, красивым. Это называлось «соорудить нарядик»: бралась старая вещь, к ней пришивался на выбор бантик, розочка, рюша – и вот уже готов новый наряд.

Она никогда не жаловалась, ни о чём не просила и – упаси Боже – не завидовала. Она объединяла вокруг себя разных людей. Помню, как мы с друзьями собирались на её коммунальной кухне. На стол выставлялось всё, что можно было дешево купить: килька в томате, морская капуста, жареные амурские карасики. Ну, не без водки, конечно. Отдать должное подруге, – ей хватало пробки. Она называла это «низкой толерантностью». ))
Наливалось по первой... Потом бодро шла вторая... И вот над столом тихо плывёт Бродский: «Мы будем жить с тобой на берегу, отгородившись высоченной дамбой от континента...» Далее – бурное обсуждение, где можно достать «Новые Стансы к Августе»... Кто-то начинает собирать деньги. Если память не изменяет, по 15 рублей, чтобы завтра же найти своего знакомого, у которого этих стансов – «завались».
Незаметно вся компания перетекает в маленькую комнатку с синими ситцевыми занавесками в пол-окна и стареньким тюлем. Видавший виды сервант, деревянная кроватка с мирно сопящей Настёной, раздвижное кресло (на котором частенько спала я) и высокая чугунная кровать с витыми спинками: «Когда мне невмочь пересилить беду, когда подступает отчаянье...» вполголоса пели мы, стараясь не разбудить тёплый, пахнущий маминым молоком, комочек. И отчаянье отступало он нас, голодных до знаний молодых граждан без страны.
Почему я пишу обо всём в прошедшем времени? Наверно, потому, что время это действительно прошло... Я смотрю в зеркало и вижу нас прежних. А мы за эти двадцать лет не изменились. Мы по-прежнему кого-то спасаем, пишем по ночам стихи и чувствуем друг друга, как себя.
Разве что в глубине души нет-нет, да и шевельнётся предательское «а если...» И тут же слёзы и удушающая невыносимость даже мысли... А случись завести разговор: мол, ты, Таня, потом мои архивы разбери... В ответ летит: «Таш, если ты вздумаешь раньше меня умереть, чтобы я тебя на моих похоронах не видела»... Она моя Павла Леонтьевна Вульф, а я её Раневская. Или она моя Ахматова... а я всё равно Раневская (сходство только в габаритах). Мысли о смерти – признак здорового человека, потому что смерть так же естественна, как и жизнь, ведь по сути она та же жизнь, но только иная.

Прошло двадцать лет, а мы нисколько не изменились. Она так и осталась миниатюрной «девочкой на шаре», а я – «мечтой поэта» и кустодиевской красавицей. Её всё так же окружают люди, но теперь только самые близкие. Это о них проникновенно поёт Окуджава: «Я с ними не раз уходил от беды, я к ним прикасался плечами... Как много, представьте себе, доброты в молчанье, в молчанье».
Если бы не она, я никогда не написала бы ни строчки... Как не снималась бы в кино... Не жила бы в Москве... И никогда не узнала бы, что я «солнечный лучик»...

Спасибо тебе, родная моя, и храни тебя Бог... С Днём Рождения!