из старых тетрадей

***

Вот и свершилось –
Выпал декабрьский снег.
Остановилось
Время, взявши разбег.
Не перепрыгнуть
Через себя никому.
Город мой выгнут
Лампой хирурга во тьму
Реанимаций
Космоса и психбольниц
Магмы Земли -
Тысячи блицевых лиц.
Время болеет
И, вытирая лицо
После наркоза
Бредит ушедшим Отцом.

1989

***

ЛИГЕЙЯ

Она была портретом и собой.
Пока была граница между нами,
Она скрывалась за своим портретом,
А на её столе Мецергенштейн*
Выскакивал из рамок родословных.
И в тот момент во мне, в новелле По
И в ней самой скрывался некий символ,
Который я пытался разгадать.
И лишь когда послышалась насмешка,
Мол, «ничего книженция, но – жутко!»,
Я лишь тогда закрыл «Мецергенштейн».
Затем она мамаше отнесла
Моё «произведение искусства»
И та, роскошной бровью поводя
(Чтоб я и не заметил и заметил)
Одобрила рисунок мой, а ей
Добавила,- Ты здесь немного злая.
Она ж, в ответ, произнесла напыжась,
- Совсем, как ты! Ну, копия! Точь-в-точь…

Моя Лигейя лишь на третий год
Небесный свет прикрыла абажуром.
И полутьма её не пощадила.
В плену у перекрёстных поцелуев
Всё было, так как надо, но когда
Я отвернулся от неё, зевая,
Она, Мегера, вышла из себя
В дверной проём и вновь Лигейей стала.
_____________________
*Мецергенштейн - герой одноименной новеллы Э.А.По

1990

***

Мы разбрелись. Разбилась пластинка
С голосом Робертино Лоретти.
И всё, что осталось от магазина
С вывескою «Военторг», это – ветер.

Никто уже в кронах акаций не ладит
«Штабов» из груды коробок картонных,
Поскольку на месте аллеи – дет. садик,
Хотя, возможно, всё те же вороны.

И дело не в том, что мы, разбредаясь,
Друг друга в толпе потеряли из виду,
А в том, что, увы, цветочная завязь,
Уже недоступна пням-инвалидам.

Масксеть тополиная, шкурой жирафа,
Когда-то в детской моей висевшая
На стенах, сорвана вместе со штабом –
Птенцы
       повываливались
       из скворечника!..

1991

***

СЛОВАРЬ

На стене, как раскрытый том словаря –
Занавешенный шторами свет фонаря.
Буква «А», ангел мой, по строке – по волне
Ходит, как часовой по кремлёвской стене.
И куранты гремят и шампанского дух,
Отлетевший медузою в небо, потух,
И, когда прошептал ангел мой мне: «Усни!»,
Отделился словарь золотой от стены…
И горит моя жизнь, как в раскрытой печи,
В словаре и строкою-сверчком верещит.

1992

***

ГРАНАТ

Памяти С.Параджанова

Знать не ведали шииты,
Пурпур твой, купая в лести,
Что, чалма твоя прошита
Золотой строкой библейской.

То ли шёпот, то ли титры,
То ли ночь, толь тьма деревьев,
Фреской стали и молитвой
Замерли на кожуре.

Повторяется в рапиде –
Полуплач. Улыбка. Облик.
Отче слеп, но пальцы видят –
Блудный сын колени обнял…

Только даль – источник взгляда
И портрета, и плода,
А в корытах и в каратах
Лишь мерещится звезда.

1992


***

ФЕВРАЛЬСКАЯ ОТТЕПЕЛЬ

Деревья, как треск ледохода
В клетке рёбер моих прорастая,
Выпускают птиц на свободу.
По краям полыньи их стая,
Поднимая к небу пинцеты,
Из пульсирующего солнца,
Извлекает осколки лета –
Свой озябший за зиму голос.

Выздоравливаю домами.
Как таблетки глотаю глазами,
Красно-жёлто-зелёные блики.
Пульс болезни на время замер.

1996

***

БАЛКОН

Засыпанный снегом балкон,
Ты из какого столетия?..

Когда рождаются дети,
Сказки заходят в дом.
И – эхом в лестничной клети –
Ступенька – Гензель и Греттель;
Ступенька – Эльфы и Гном;
Ступенька – Ассоль. Как светел
Рассвета оконный проём!

Засыпан берёзовым смехом
И тополиным снегом,
Пухом бед и успехов,
Венецианский, мадридский,
Гаммельнский, всероссийский,
Все-временной балкон…

Взгляд - подбородок - ладонь,
Локоть – на подоконнике.
Балкон, ты – оклад на иконе
Неусыпных Мадонн,
Ждущих сквозь снег и ветер,
Сквозь… тысячелетья.

А дети уходят… дети…
Уходят в новый эон.

1998

***

Речь, это – отпечаток пути.
Значит, сверяясь с ним,
                можно расти.
И, окрыляясь речью, можно воззреть
На себя с высоты, и кривизну стереть.

Речь опечаток не может простить:
«Пропасти»
в мольбе «Пропусти!».
Но иногда она ошибаясь спасает, вверх
Вместо «Зверь!»
выдыхая «Верь!»,
«З», точно наручники, сняв с руки.

Речь - на воде Бытия – круги
От запущенного Ангелом голыша.
Каждый шажок его
по воде –
Душа.

1998


***

КРЕЩЕНСКИЙ СНЕГОПАД

Разноцветно мигают
Двери новой харчевни.
Как вы недосягаемы,
Звезды окон вечерних!

И опять переулок
Фонарем не изучен.
Как сугробы сутулы!
Им прохожий созвучен.

Бледнолицые пятна,
Обрамленные мехом,
Холодны и помяты.
Так похожи со снегом.

Так грустны и невнятны
Беспросветные тени!
Между этими – завтра
И былое – меж теми.

Свет – далекий и мутный.
Снег – холодный и меткий.
В бесконечных минутах
Заметенной беседки

Так понятны те, двое,
Что сплелись точно свечи…

Как в церковном притворе
Мерцает их встреча.

1998

***

P.S.

Когда нас выгнали из рая,
Мы научились свет включать,
Пить кофе, шоколад ломая
И дым колечками пускать.

Вначале, ангелами света,
А после – полчищами тли
Мы станем для другой планеты,
Когда нас выгонят с Земли.

1999

***

АРКА

Гуляя меж «хрущобами», когда
Сухой асфальт остался от сугробов
И наледи, ненастье переждать
Я спрятался под аркою дворовой.

Там сумрак был и в трещинах стена
Мхом поросла. И чей-то росчерк детский.
Местами штукатурка содрана,
Но ждёшь, что – вот, сейчас проступят фрески…

И те не заставляют долго ждать.
Вот девушка – с лица стекают капли,
Футляр со скрипкой, нотная тетрадь,
Прижатая к груди, в прозрачной папке.

Колясочник, рычаг переводя,
Нырнул под нашу арку вслед за нею
И судорога вечного дождя
Ему сводила жилистую шею.

Вот – на висках не думал таять снег –
Нелепый старичок с улыбкой юной.
А вслед за ним – с портфелем человек.
Он – Дон Кихот, а может – Де Унамуно.

А дальше – мать с малышкой на груди,
Как с кенгурёнком мама-кенгуриха...
И на душе, когда идут дожди,
Становится необъяснимо тихо.

Бывает час – столетье, миг – эон.
Пескам и Сфинксам то весьма знакомо.
И в детском визге – Моцарт заключён
Со всем, что за – скрипичным и басовым.

Живой и мёртвою водой – бывает миг –
Бегут дожди с небес, а мы – не знаем
И всё спешим куда-то, воротник
Задравши вверх и зонтик открывая.

Иль прячемся под аркой. Но и там
Успокоительным драже нас мысли гложут.
Лишь тень, что всюду мчится по пятам,
Там исчезает даже в день погожий.

И я увидел нас со стороны
Сквозь треск и шелест старых грампластинок,
И сквозь дагеротипы пелены,
Сквозь негатив дождя и ретушь дыма…

Мы были неандертальцами в пещере,
Последними, в конце эпохи льда.

И теми, кто, для жертвоприношений,
Был приведён Ацтеками сюда.

Мы верили Сатурнам и Юнонам,
А сзади лава приближалась к нам.

Мы были атлантидовым обломком
И молча шли на дно – не по волнам.

Последний день на Вечере Последней.
Блеск молнии. Лицо белей, чем мел.

Мы те, кто продолжал служить обедню
За час до гибели, под свист татарских стрел.


И на краю последнего приюта
Затворы щёлкают и взведены курки,
А мы всё пьём последнюю минуту,
Пока не встал герр-обер на носки
И не взмахнул рукой…
       Но дождик тает.

Вернулся вспять калейдоскоп тоски.
И люди, снова тени обретая,
Куда глаза глядят, от глаз людских,

Бегут в толпу, навеки ускользая,
Беспамятством покоя дорожа.
Но арке остаётся узнавание
Прохожих. Плиты впитывают шаг.

Сквозняк - её душа, но идут годы,
Приходится открытие совершить:
Людей объединяет непогода,
А солнце их спешит разъединить.

Вот так когда-то, уличная арка,
Случайно повстречавшихся людей,
За пеленой дождя, судьбе моей,
Преподнесла нечаянным подарком.
      
1999


***

                "Я изучил науку расставанья
                В простоволосых жалобах ночных..."
                О.Мандельштам

Я изучил науку расставанья
На «Привокзальной», в «Зале ожидания»,
Подушкой томик Гессе мне служил.
Я расставался с прошлым в жестком кресле.
Мне грезились одне сосиски в тесте,
Но сладкий сон был полон вкусной лжи.

Как лаконично эхо на вокзале!
Его намёк, что вы – не опоздали
Вливается в ракушечник ушей
И тепловоз зовёт махнуть, по рельсам,
Куда-нибудь к прекрасным эдельвейсам,
Кормить с руки слонов и их мышей.

Всё это привлекательно и классно,
Но нас от «Буратино перед кассой
В театр Карабаса» излечил
Своей диалектическою клизмой
Противник Коммунизма, а не «Призрак»,
А думали, он – добрый крокодил.

Я вечно с вами, окна новостроек!
Поскольку сам – ингредиент настоек
Живущих в ожидании Годо.
За стенкой дрыхнет шурин алкоголик,
Я руки положил на книжный столик,
По улице гуляет конь в пальто.

Вернее, Новый Год. На фотоснимках,
Я был моложе: гордая грустинка,
Украшенная мушкой над губой.
Бросать курить и шествовать к дантисту,
Гостить порой в семье артиллериста,
Теперь альтернативы нет иной.

Я мало плакал, много издевался,
Паясничал, елозил в темпе вальса,
Искал грибы меж соснами тремя
И падал вниз, следя завороженно
За тем, как инфернальные вороны,
Со мною на борту, свой путь стремят.

Читать чужое, собственная память
Мешает. За окошком зАметь,
Створоживаясь в оттепель, молчит.
И Муза, беспорядочно танцуя,
В, зашторенных напротив, поцелуях,
Пророчит одиночество в ночи.

1999


***

КОНЕЦ ВИСОКОСНОГО ВЕКА

Некая плотная сетка
Клавесинной канцоны.
Снегом покрыта беседка,
Вмёрзла прищепка в кальсоны,
Лапами иероглифы
Пишет ворона ловко,
Дети слепили Нимфу,
Греческий профиль – морковка.
Вязаной шапочкой солнца,
Между берёз мелькая,
По лыжне високосной
Век убегает...

2000


***

ПРОМЕЛЬК ЛЕТА

Идёшь смущённый солнечным обвалом.
Кленовые мелькают витражи.
И город расстилается причалом,
Где укачало бризом этажи.

И свет, струясь по трубам водосточным
Зажёг асфальт, в цветник улёгшись спать.
И ветер куртку надувает, точно
Ты парусник отправившийся вспять.

2001

***

ПРАВОПИСАНИЕ

Я научился правильно писать
Из-под дубинки материнской ласки.
Дабы правшой в Стране Советов стать,
Левша шагал сквозь прописи по кляксам.
Я левою рукой наоборот
Писать умею, как в зеркальном отражении,
А в остальном мне, впрочем, не везёт –
За этот фокус мне не дарят денег
Скорей наоборот, мне этот трюк
Уже лет тридцать как выходит боком:
Я говорю,- Вперёд! – звучит,- Цурюк! –
Всё хорошо! – шепчу, читай «всё плохо».
И одиночество моё всегда среди
Содружеств, согревающих, как свитер.
Минор – мажор. Мне говорят: «Войди!»,
Я понимаю – «Надо выйти…»
Левостороннее сознание моё
Вошло в конфликт с моим правописанием.
Вот от чего, порой, душа поёт,
Когда – вопрос, со знаком восклицанья.
Иль в полной тишине она кричит
Беззвучно, точно лещ на сковородке,
Сидит на стуле, кажется, что – мчит
Её Жюль Верн из Индии в подлодке.
Ей в темноте – светло, при свете дня,
Она слепая тычется в предметы
И понимает, что – совсем одна,
Испытывая счастие при этом.
А значит я «Спасибо!» говорю
Всем тем, кто не читая современных
Психологов, направил к «Букварю»
Два берега извилистой вселенной.
Двум полюсам несладко плыть в одной
Посудине и пребывать в абсурде,
Но двойственность вращает шар земной,
Где плачут люди… где смеются люди.

2002

***

ВЫСТАВКА ПТИЦ

       «Нет ли у вас Поющей травы
       или Синей Птицы?..»
       М. Метерлинк


Вправду или же – снится?
Это ж – редчайший вид!
На выставке Синяя Птица
В распахнутой клетке сидит.

К чему постигать глаголом
То, что силками вмиг
Может добыть орнитолог?
Завидуйте, месье Метерлинк.

Лети же! Не на щеколде
Клетка и, даже, окно!
- Она родилась в несвободе,
На воле ей жить не дано,-

Сказал орнитолог любитель,-
Ей здесь и пшено и почёт.
И ластится к пальцам, смотрите.
Да только вот, блин, не поёт.

Она ведь скворец по натуре,
Документалистка одна
Озвучивать сунулась к дуре
Кино, а в ответ – тишина…

Старая, старая сказка –
Тиль–Тиль идёт по лесам,
Но сладкой не будет развязка
И, видимо, не по усам.

Бедная Синяя Птица.
Рядом щебечут щеглы,
Чуть дальше – сидят, вереницей
Ощипанных принцев, орлы.

Всюду чивичут, гогочут.
Забывши осенний клин,
Журавль крылами лопочет
Старый японский сплин –
В крошках, в насмешках, в пыли.
Вьётся на выставку очередь…

Простите, месье Метерлинк...

2002

***

РАКИТОВЫЙ ЛИСТ

 В.Б.

Ракитовый куст.
У берега пульс
холодной реки стучит.
Я слышал, ты - пуст,
мой Герман, от чувств
осталась зола в печи.

Местный москит
над ухом звенит.
Шагает ракушечный хруст.
От бед киловатт
нас не защитят -
тройка, семёрка, туз.

Стряхивай грусть.
В страхе ты - пуст...

Блёклый ракитовый лист -
карта реки -
вена руки -
в Лету впадающий Стикс.

2002

***

АВГУСТОВСКИЙ ЗАКАТ

Двух человек лучами зари
Летний вечер рисует:
Дочь на балконе, она, посмотри,
Выдувает радужные пузыри,
Отец на балконе – курит.

Руки ребёнка подняты вверх,
Руки отца – опущены.
Стрижи стригут небеса, из-под стрех
Выпархивая, точно это – забег
Промельков ночи грядущей.

Воздух стынет. Розовый цвет
Преобладает над всеми цветами земными…
Дочери пять с половиной лет
И она на балконе, точно рассвет
Над пустыней.

2003

***

ОТРАВЛЕННЫЙ ДЕНЬ

Писать, мой друг, почти я разучился.
Всё время оставляю «на потом»
Возможность эту. Занят бытовухой,
Хожу на службу, в магазин, домой,
Играю роль примерного обжоры,
На пульте кнопки щелкаю, смотрю
Как вместе с дымом на морозе пар
Из глотки вылетает, исчезая.
И жизнь бежит по кварцевым часам.
Я должен подбирать слова и плюсы
Дабы во фразы их сложить. Кому
Я должен, я, увы, не знаю,
«Но горьких строк при этом не смываю»
И долго не выдумываю их.
Кому захочется смотреть на хромоножку,
Иль на горбатого, кто увлечен бельмом
В чужом глазу? Ну, разве лишь насмешник.
Да я и сам порою над собой
Люблю смеяться, благо солнце светит
И дождь идет, и выпадает снег.
Они светлей меня. Мне с ними одиноко
И хорошо. Так люди не умеют
Читать чужие мысли, как дожди,
Как снегопад и ветер на рассвете.

Куда уходит время мимо нас?
Скорей всего в квадратный телевизор
И пляшет там, на кривеньких ногах,
От зрителей немного отстранившись,
И призывая к безучастности. Порой
Оно, вломившись в двери беспардонно,
Лежит в гробу в обличии знакомом,
Пугает вечностью, застывшею гримасой,
Свечою в изголовье, белизной
Зеркал одетых в простынь, дабы призрак
Не беспокоил тех, кто здесь живет…
Живет… живет.… И вновь во двор уходит,
Верней плывет на чьих-нибудь руках,
И вместо слов угрюмый марш Шопена
Через плечо швыряет, точно взгляд
Или проклятие, мол, я еще вернусь
И покажу вам всем!.. Без состраданья,
Безжалостно, как камни мостовой.

К смирительной рубашке привыкая
Избавиться не можешь от тоски
Упущенных возможностей. Они,
Как ниточки, из трех времен, тебя
Алмазными лучами прошивая
Насквозь, саднят и ноют. И порой
Мне кажется, я не того хотел,
Чего хотеть достоин был. Я вижу,
Что жизнь, имея тусклый лабиринт,
С пристройками отчаливших событий,
Мне показует неудачный фильм,
Бездарные актерские потуги,
Тупые сцены, точно сериал,
Без лишних дублей «от балды» отснятый.
А декорации – находка для бомжа.
В них что-то среднее от новостроек,
Чьи стены не знавали штукатурки
И зданий отправляемых под снос.
В их закоулках прячутся стихи
Мной не рожденные, обманутые судьбы,
Бессилие найти слова любви,
Свободы или что-то в этом роде,
Предательства и трусость, и позор
Что пережил во тьме знакомый некто.

2004

***

ГРАФФИТИ

В рассеянном свете рассвета
Всё выглядит по-другому:
Утратив обаяние горящего стеарина,
Пустая тара, становится просто стеклом,
Блестки, мишура, лопнувшие шары
Напоминая внутренности выпотрошенного праздника,
Лежат в ожидании веника и совка,
Бумажный снег прилипает к подошвам
И не собирается таять.
«Вот и все! » - прошептал бы Некто
И тихо отдал концы, исполнившись чувства
Полноты прожитой жизни…
 
«Забудьте о нимбах. Оставьте нимбы святым! »
Такое вот граффити я увидел однажды,
Тупо глядя в окно электрички.
Молодой человек с баллончиком в руке,
Прежде, чем дописать восклицательный знак
Оглянулся и мы обменялись взглядами.
Странно, но весь оставшийся путь я думал
О крыльях, которых не было у него за спиной.

2005

***

ОТРАЖЕНИЯ В ТЕМНОТЕ

(диалог)

- Ветви деревьев!
- Холодные стены….
- Луна и звезды!
- Лужи и грязь….
- Свет фонаря живой и пастельный!
- Серая скука, как ни раскрась.
Каркают вороны зло и подробно,
Черная стая небо кроит.
- Девушка лилии светлой подобна
Идет, закутавшись в мысли свои.
- На пустыре поживиться нечем
Взгляду пустому, хоть пой, хоть пляши….
- А на ветру травинка трепещет
Неугасимо, как пламя души.
- Осень под ливнем холодным намокла
Веет промозглой тоской от окна.
- Дождь прикасается пальцами к стеклам
И оставляет на них письмена!..
Кто-то играет вальс за стеною!
- Капля за каплей бьет по мозгам….
Мир повернулся к людям спиною….
- Мир, как всегда, улыбается нам!..
Я так нужна…
- Никому не нужна я!
Мне, что ни мысль, то – гвоздь или нож.
- Мне, что ни мысль, то – небесная стая,
Правда благая!..
- Обычная ложь.
- Лишь благодарность….
- Только обида….
Я отомщу….
- …скоро выпадет снег…
- …я буду нежной и ласковой с виду…
- …зимы летят, точно птицы, к весне…
- Тьма в зеркалах затаилась испугом!
- Нет кроме звезд достойных сетей…
- Будь мне врагом ….
- Оставайся подругой
Если не хочешь жить в темноте.

2007

***

ДВАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

           "Я пил из этого фонтана
           в ущелье Рима..."
                И.Бродский

Был Комаровский рынок там
Подать рукою.
И я проспекты подметал
Самим собою.

Советский рушился Версаль
От Перестроек,
А я стихи хотел писать,
Как параноик.

Но конъюнктуру усекла -
Моя подружка!
И, показавши мне кулак,
Пошла по ручкам.

Я тосковал, я горевал,
Я оземь бился,
Но вен при этом не вскрывал,
Не удавился.

Меня мой друг не осудил -
Ссудил скворечник.
В нём был ремонт, и я там жил,
Как бомж конечно.

И в переходах, ради двух
Хот-догов, часом,
Со скрипачом на пару, мух
Я тешил вальсом.

А блюз никто не угощал
Рублём "древесным",
Лишь – в глубине ночных общаг,
В пролётах лестниц.

Но Лоркой стать не подфартит,
Ведь он – расстрелян!
И даже не спасёт визит
К дворцам Растрелли,

Пока мелькает в зеркалах
Почти Ставрогин*,
Пока не выжжено в глазах
Тавро тревоги...


______________________________________________
*Ставрогин - герой романа Ф.М.Достоевского "Бесы".

2008

***

НОЧНОЙ ВАГОН


Всё колеблется под стук –
Кипяток и лист газетный.
Воздух суше, чем галета.
Скорлупа. Котлетный дух.

Изучая спальных ниш
Усыпальницы плацкартной
Галерею, сквозь стаккато
И легато рельс, не спишь...

А навстречу, за холмом,
Сумеркам противовесом,
Окантованное лесом,
Мчится поле белым сном.

И тоскливые кресты
Чёрных мачт высоковольтных –
Бурлаки мечты – чего там! –
Точно беженцы мечты.

Точно совести отметки.
Что ни столб на встречу – ты!
Позабудь...Оставь...Остынь...
Километры…
     Километры…

2008