Встреча

...моя дочь пишет рассказы, даёт мне читать. Просит высказываться критически. Ну, и какой из меня критик? Её на филфаке учат... а я, что, писатель,что ли? прости Господи!.. Сюжеты этих рассказов мне нравятся, но кажется,- вот, пере
писал-бы по-своему. видно надо завязывать и с этим?.. пока не втянулся.
всё, что прочьтёте ниже относится к разряду этих случаев.



…И еще, здесь, везде и повсюду, приглушённым раскатистым эхом слышалось звучание музыки. Как будто, кто-то раздувал мехами трубы небесного органа. А может, это ветер извлекал звуки из скальных пустот, словно, касаясь пальцами струн невидимой арфы, тревожил стволы величественных альпийских елей, растущих вокруг по склонам. Других звуков здесь не существовало. Всё это придавало ощущение непомерно больших декораций. Неба не было. Солнца не было тоже. То, что заменяло небо и свет, было как огромный белый купол, подсвечиваемый из-за краёв гор. Он вспомнил, что видел подобное где-то, когда-то в детстве, только здесь всё это имело огромные, ошеломляющие размеры. Он стоял на, едва угадываемой каменистой тропе, которая, вилась по дну ложбины. Странное чувство; находясь здесь, ты, где бы не находился, постоянно ощущал себя в фокусе огромной полусферы, всегда в центре этого немыслимого пространства.
- Как бабочка под колпаком! Подумал он.
Некуда бежать, некуда идти, ты пойман, ты никуда не денешься из этого, тобой же придуманного мира.
- Я пойду по этой тропе, подумал он, как бы долго она не простиралась. Я буду идти по ней всё дальше и дальше, и всё дальше и дальше будет отдаляться от меня умозрительный край купола небосвода. А я всё равно буду идти по ней. Я никогда не устану, (усталость действительно не ощущалась здесь), и всё, что я буду делать, - это просто идти вперёд по этой тропе, лежащей под моими ногами. Вдохновлённый радостью от этой мысли он, было, сделал первый шаг, но в тоже мгновение всё неприятно изменилось. Окружающее пространство стало тугим, липким и вязким, и сделалось препятствием движению вперёд. Звук изменился тоже. К густым, торжественным аккордам невидимого органа надсадным писком добавился теперь, постепенно нарастающий и входящий с этим мощным красивым звучанием в нелепый диссонанс пошлый и раздражающий слух звук. Но, будучи столь неприятен и не к месту он, этот повторяющийся звук обладал своей властью. В глубине сознания уже всплывало и отчётливо формировалось приказом: - Тебе звонят, ответь! Сделав неловкую попытку приподняться, оперевшись на локоть, размеживая веки, прогоняя липкие остатки сна, он уже искал рукой во тьме. Впрочем, мобильник умолк и это сильно осложняло его поиск в темноте наощупь. Наконец, всё же найдя его, достаточно легко поднялся с кровати и, стараясь не шуметь, вышел на кухню. Он закурил, пытаясь подавить нарастающее чувство неясной тревоги. Слегка отодвинув тюлевую занавеску, приоткрыл оконную раму, впуская вместе с запахом цветущих тополей шорохи июньской ночи.
Кто это звонил и который сейчас час? Он всматривался в тусклый отблеск маленького оранжевого экрана, пытаясь разгадать в его символах тайну ночного звонка. Однако, неясное тревожное ощущение, начавшее прорастать в его груди, уже, как бы само знало на это ответ. Сознание захлёстывала, накрывая собой жаркая, душащая волна неизгладимых воспоминаний. И пока, внезапно оцепеневшая память, все ещё не решалась назвать ему имя обладателя абонентского номера, последние цифры которого так отчётливо читались сейчас, сердце бешено колотилось в груди. Эти цифры видимо навсегда были выцарапаны болью на его живых тканях. Он отстранил взгляд, глубоко затянулся дымом крепкой сигареты, и, пытаясь совладать с эмоциями, посмотрел вниз на светлое пятно серого асфальта дворового тротуара освещённого бледным мерцающим светом ртутной лампы. Там, чуть в глубине под кронами каштанов возле скамьи у обветшалой беседки виднелась тень. Не разобрав, а скорее почувствовав, он знал сей час кто её обладатель. И, уже в следующее мгновение, на бегу что-то накидывая на себя из одежды, безотчётно шаря в карманах, (сигареты, ключи от квартиры), устремился к выходу, даже не пытаясь думать и предугадывать, что ждёт его там впереди. Какой к чёрту лифт! Опрометью сбегая вниз, прыгал через ступени, пока не вырвался наружу, оставив позади нагоняющее гулкое эхо собственных шагов. И, оказавшись на крыльце подъезда, на миг, замедлив свой стремительный бег, он замер, как бы в оцепенении вглядываясь в темноту. Находясь здесь, со своего места он не мог видеть ту часть двора, густая тьма скрывала всё, но в тоже время он не только точно знал, кто стоит там, прислонившись к невысокой металлической ограде, но и безошибочно представлял позу, наклон головы, лёгкую иронию в уголках губ. Ему даже казалось, что он видит её глаза, по крайней мере, он действительно ощущал энергетику взгляда. Этот взгляд подобно лучу глубоко проникал в его сердце.  Сейчас оно уже робко трепеталось тёплым комком, словно, пойманная птица в ладонях ловца. Как тонкая невидимая нить, как проводник тока этот взгляд  соединил тот час их мысли. Странное ощущение, будто целая вечность пронеслась в его сознание в тот миг, когда он просто замедлил свой бег, что бы приглядеться и отдышаться. Эта вечность вмещала в себя и те, исполненные подлинной драмой, собственные переживания его последних прожитых лет, и разные мысли и предостерегающие голоса, и многое другое, что невозможно осмыслить и охарактеризовать. Некоторая абсурдность ситуации состояла ещё и в том, что он понимал её нереальность, то есть, возможно, он сам её выдумал сейчас. То, что скрывалось в темноте, могло быть и хищной тварью ночи, так алчно жаждущей тёплой крови своей жертвы, и просто, плодом разыгравшегося воображения. Но нет же, нет! Он знал и был уверен, что там, недосягаемая для слабого фонарного света, под густыми  кронами цветущих каштанов, на месте где обычно она ждала его, и сей час, стояла именно она. Ещё, не обладая никакими активами, неоспоримо свидетельствующими о достоверности факта их встречи, бут-то, ощущение тепла тела на коже ладони, само прикосновение тел, близость дыхания, он знал, что встреча состоялась. Обратной дороги не было, и в следующее мгновение он шагнул с крыльца, стремительно пройдя сквозь конус бледно-лунного света в направлении тёмной части двора, туда, где стояла скамья и обветшалая беседка, словно в распахнутые ворота ада.
Всё было именно так как рисовало воображение. Подойдя, ближе он остановился совсем невдалеке, и какое то время оба молчали, внимательно глядя, в глаза друга. Взгляд, и в самом деле, был исполнен лёгкой иронии, что так же подтверждалось улыбкой, спрятанной в уголках губ. Голова была чуть наклонена, и светлые ухоженные волосы красиво окаймляли лицо. Её изящные тонкие руки прижимали к животу до нелепости огромную дамскую сумку. Ноги, облачённые в узкие джинсы, тоже были скрещены, так стояла она, прислоняясь спиной к чему-то тёмному позади. Она была нетрезва, от чего глаза сияли блеском, и рассыпались искрящимися брызгами лукавых искр. Неловкость не ощущалась, но в затянувшейся паузе надо было всё-таки что-то сказать. Кому-то первому произнести слово приветствия или что-то в этом роде. И пока он подбирал слова для первой фразы, такие, что бы отвечали значимости момента, она легко и просто произнесла, что, дескать, всегда любила сюрпризы и поныне обожает удивлять чем-то неожиданным. Всё это было, особенно неожиданно и удивительно для него, учитывая, сколько времени прошло с той поры как они перестали встречаться. Он смотрел на неё и всё не верил в реальность происходящего. Ущипните меня, вот видимо что читалось на его лице так откровенно отчётливо, что она, внезапно вдруг, залилась задорным заливистым смехом. И хотя, он понимал, что смеётся она над его неловкостью, но смех её оказался столь заразительным, что уже через мгновение смеялись они оба.
Всё было в ней сейчас таким желанным и тёплым, будто огромный, тяжёлый пласт времени, наполненный горечью душевных переживаний о которых он предпочёл бы скорее забыть и в самом деле вдруг исчез, как бы и не было ничего этого никогда вовсе.  Может быть, вся эта душащая хмарь полная боли и тоски ему только приснилась. Как это было бы просто и хорошо сейчас. Ему сразу захотелось обнять её за тонкий стан, прижав к себе ощутить её живое тёплое тело. Все обиды потеряли и смысл, и значимость, и только щемящее чувство тоски не отпускало сердце, потому что всё-таки он понимал всю тщетность и обманчивость своих ощущений в настоящий момент. Он пригляделся к ней ещё раз, теперь уже более осмысленным и критичным взглядом. Её одежда была не будничная.  А ведь, сегодня не выходной и не праздник!? Хорошие и дорогие украшения. Удачный макияж и причёска. Так украсить может только кто-то, но не сам. Аромат духов был тонким, изысканным и незнакомым. Таких он не дарил ей в бытность их отношений. Что это всё значит? Что делает она здесь, одна, в такое время суток? Ведь, не могла же она просто приехать ко мне!? Может быть, вечеринка была у кого-то… День рождения, чей то? Впрочем, какое ему дело до её поступков.
- А, хорошо, что ты придумала зайти! Пусть даже вот так.
- Конечно, хорошо. Я вообще когда-нибудь что-то делала плохо!?
Ответила она с ироничной усмешкой.
- Ты хорошо выглядишь.
Она промолчала со значением, видимо сказанное должно было восприниматься как должное.
- Как поживаешь? Какие новости в жизни?
- Нормально всё; просто суппер…
Ответила она коротко, почему-то с серьёзным выражением глаз.
- Расскажи-ка лучше, как сам поживаешь. А то, вот, год почти не виделись … Я к нему приехала… а он, видите ли, и рассказывать не хочет… молчит партизан… что за манеры!?
Она пыталась иронией и шутливыми интонациями изменить настроение общения.
- Ты, наверное, женился или собираешься? Лакомый кусочек, завидная партия.
Недоброго в её словах он не услышал, или не захотел.
- Работаю,… вот,… а так, вроде и ничего такого. Нормально, вообще…
- Да, не густо насобирали.
- Два года.
- Что?!
- Два года не виделись…
- А, ну да,… два. Слушай, радость моя, так давай отметим! Это же верный повод. Я предлагаю выпить! Шампанского!.. А, хочешь, коньяк?... Я предложила, - я и угощаю!
Хотя нет, только шампанского!
Окончание тирады прозвучало несколько картинно и многозначительно, как в каком то старом фильме, и главное, не предполагало отказа.
В ночном павильоне шампанского не было, и они купили коньяк. Девушка продавец с сонным взглядом, лишённым эмоций взяла деньги и, отсчитав сдачу, положила бутылку в пластиковый пакет. Охранник спал в углу на стуле. Они не вернулись во двор. Здесь, на другой стороне освещённой дороги начиналась роща каштанов и лип, зелёная зона внутри микрорайона. Там были протоптанные, теряющиеся в траве дорожки, там было озеро, скамейки, врытые в землю, и волшебная атмосфера июньской ночи, настоянная на ароматах цветущих каштанов и тополей, с руладами неугомонных соловьёв в густых зарослях у воды. Изредка, с водной глади доносился короткий всплеск, и потом, волнуясь, она долго мерцала бликами.
- За что выпьем? За встречу?
Спросил он, справившись с пробкой.
- Давай, за тебя. За то, что ты меня до сих пор любишь…
Повисла пауза. И хотя слова, сказанные ею в его адрес, прозвучали достаточно нагло и вызывающе, возразить он не смог. Он не нашёлся сразу чем либо легко и непринуждённо отшутиться, потому что не ожидал подвоха, и наконец… наконец, это была правда. Возражать было бессмысленно, её уловка сработала.
Они поочерёдно сделали по два глотка, и каждый закурил. Она, несколько манерно держала зажатой двумя пальцами длинную, очень тонкую сигарету золотистой бумаги. Табак его сигарет был очень терпким на вкус, но хорошо отпугивали комаров. Скоро он перестал стесняться этого, коньяк дошёл до головы.
- Давай, ещё выпьем.
Она затушила сигарету о край скамьи.
Они выпили ещё, и после долгих поисков из недр её немыслимой по размерам дамской сумки была извлечена почти целая плитка горького миндального шоколада.
- Ты помнишь, то же летом было, как и сейчас. Вода в озере… луна светила, лунная дорожка… всё такое. Соловей тоже пел, помнишь!?...
Он не ответил.
- Ты, любимый, смешной такой, совсем голову потерял… плёл что-то невнятное,…   извёлся весь …
- Я помню,… - медленно и как-то серьёзно проговорил он, ты спросила тогда: «Ну что, мы с тобой теперь всегда или как…?»

Она по-кошачьи повела спиной, плечами, а потом наклонилась и прижалась к его плечу.
Изогнувшись станом,  потёрлась щекой о его руку, от чего рука, уже не владея собой, нежно-нежно аккуратно и с теплотой обняла узкие плечи. А в следующее мгновение, под властью порыва, жадно прижав, притянула всю её к себе. Волосы источали какой-то волшебный аромат, теплота её тела была так близка и осязаема.
О, боги! Сколько раз, особенно, первое время, самое острое в долгой череде мучительных переживаний он даже помыслить не мог, но так страстно, и безотчётно хотел… хотел обнять вот так её когда-нибудь, почувствовать тепло и упругость её юного тела.
- Почему мы расстались? …
- Молодая была, … ёк… глупая.
Девушка икнула. Он вздрогнул, значит, мысли были произнесены вслух.  А впрочем, какая разница, … здесь, сегодня, сейчас… Ночь, когда сбываются желания. Волшебная ночь.
- Так, …ты …ты, жалеешь?!
В его, совершенно беззащитном сейчас взгляде, неуверенно зажглась крохотная искра надежды.
- Я…!?
Она выпрямилась, несколько отстранившись, и с нескрываемым любопытством прямо посмотрела ему в глаза. Потом тут же, не давая опомниться, с ловкостью дикой наездницы оседлала его колени. Её горячие ладони с тонкими, изящными пальцами мгновенно сплелись у него на затылке. Теперь их лица были напротив. Глаза её при этом излучали какой-то неописуемый восторг, казалось, вся она светилась таким неподдельным и искренним счастьем, но что-то настораживало…
- Милый,…скажи,… ты, правда, любишь меня…?
Это прозвучало как: «…хочешь меня»? Но его рассудок, начисто лишённый сейчас мыслить здраво, лишь только отдалённо уловил нарочитую ироничность интонации сказанного ею. Признаться, он не понимал происходящего сейчас. Всё, что он смог, выдавить из себя было:
- А, ты…?
Казалось, минула вечность… хотя, паузы никто не держал. Просто, в следующее мгновение она смеялась диким, заливистым хохотом, запрокинув голову назад, лицом к звёздам, содрогаясь своим гибким телом, она неистово сотрясала тишину… 
Все другие, вкрадчивые звуки тёплой летней ночи умерли,…  перестали существовать…
Её смех, продолжавшийся ещё какое-то время, начал терять силу. Она поперхнулась, закашлялась, неловко слезла с его коленей. Он придержал, что бы та не упала. Нетвёрдой рукой, взяв бутылку за горлышко, попыталась сделать глоток, другой… её стошнило…
Послышался невнятный звук её голоса, что-то матом…
Опустилась, …села на скамью, вся обмякнув, ссутулившись, …попыталась закурить, шаря рукой сигареты в пачке, скоро они, разноцветные, подобием новогодних конфетти, устилали траву вокруг её ног.
Когда приехало, вызванное им такси он помог ей усесться, назвав водителю адрес, дал денег… подумал, и дал больше…
На лавке оставалась недопитая бутылка, - приз нашедшему.
Он шёл домой, и на душе было пусто и тягостно.
Долго, так ему казалось, подымался по ступеням подъезда, словно, придавленный немыслимым, тягостным грузом. Открыв входную дверь, осторожно отворил, боясь скрипа петель. Он зашёл в ванную, пустил воду из крана и сосредоточенно умыл лицо. Холодная, ледяная вода снимала наваждение. Потом, подумав, он так же сосредоточенно долго намыливал и смывал с рук пенную воду. Пройдя в спальню, снял одежду и лёг под одеяло. И, как не старался быть тих, всё-таки  потревожил сон жены, та заворочалась и что-то произнесла неслышно. Вернувшийся из ночи он продрог, но не стал обнимать жену, прижимаясь к ней. То ли, не желая будить, то ли по какой-то другой причине. Так он лежал и думал, спать он уже не мог. Однако, через какое-то короткое время,  жена, повернувшись к нему во сне, сама обняла его горячими руками, прижалась к нему….