Путик. Из книги А. Г. Абакумова

ПУТИК
Из книги А.Г.Абакумова "Откуда мы родом"

***

Шёл август 1930 года. Григорий Федорович пришел от фельдшера из Копачева мрачный. Повесил фуражку на гвоздь около умывальника, одернул пиджак и сел на лавку в красном углу у стола, положил руки на стол и стал пристально смотреть на печь, у которой работала мать. Так длилось несколько минут. Затем Анна Федоровна подошла к отцу и, глядя в упор в его глаза, спросила: "Что сказал фельдшер?". Плохие дела, мать, надо в больницу, делать операцию желудка. В Холмогорах такой операции не делают, а в Архангельскую кто меня положит? Вот и думаю, как быть, а тут еще боли в желудке стали нестерпимыми, никакие порошки не помогают".
"Похудел ты, Григорий, уж больно сильно и как-то сразу. Одни глаза сверкают. Ты на меня не обижайся, я попросила "древнюю", чтобы она посмотрела тебя и травы какой-либо дала для лечения.
Накопленные вековым опытом северного народа лечебные средства, а их хорошо знала "древняя", - избавляли многих охотников и хлебопашцев   не только от простуды, а даже от гибельной гангрены. Лечили обмороженные руки и ноги, помогали настоями и отварами людям, страдающим болью в животе. Ведь она десятки людей вылечила. Хотя ей и девяносто лет, а еще при хорошей памяти и дело знает, но придет только после твоего согласия. Эти слова, видимо, были неожиданными для отца, так как он не верил в различные знахарские лечения и, откашлявшись, сказал: делать нечего, может и поможет, зови только сюда, а к ней не пойду - стыдно. Ну вот и хорошо, вечером её позову, а насчет больницы-то я думаю так. Ты в Ленинграде в одной мастерской проработал более сорока лет. Неужели не помогут положить тебя в больницу. Вот не знаю, как ты туда доедешь, или мне сначала съездить, выхлопотать место и тебя туда отвезти. Продадим телку, и поедешь лечиться в этом же месяце". Обсудив еще какие-то дела, решили, что в Ленинград сначала поедет Анна Федоровна, а когда получат место в больнице, подаст телеграмму и поедет туда отец. За направлением и необходимыми бумагами пошлют меня в Копачево завтра же.
Вечером пришла "древняя". Это была высокая, когда-то очень стройная женщина, с густыми седыми волосами, очень "живыми", блестящими "колючими", голубыми глазами, темными бровями и ровным (без горбинки) красивым носом. Она смотрела строго, не улыбалась и держалась независимо и с достоинством.
В народе говорили, что мать ее была из местных (чудь), отец - новгородец, вот и получилась такая красавица. Насколько это была правда, не знаю. Муж у нее погиб в Севастополе в Крымскую войну, а сын - в русско-японскую, так вот одна и живет в курной избе с окном, в котором вместо стекол все еще слюда. Нас, ребят, она любила. У ее дома была скамеечка, на которой мы с другом Гришей иногда садились отдохнуть. Она выходила к нам, садилась рядом и все расспрашивала про колхоз, про новые порядки, про избу-читальню и про трудодни. Иногда просила Гришу поиграть на гармошке старинные мелодии. Колхозу было уже пять месяцев, закончилась посевная, начались сенокос и выборочная жатва ячменя и овса. Все это очень ее интересовало, и она только и говорила: "Вот хорошо-то, вот хорошо-то". Мы же не особенно реагировали на ее слова и иногда даже шутили над ней.
С отцом сначала она долго беседовала о болезни: когда и почему заболел. Он все ей рассказывал подробно, и вдруг она четко ему заявила: "А ведь от удара в желудок у тебя болезнь-то. Ты об этом фершалу рассказывал или нет?". А дело было так.
В эту зиму с двадцать девятого на тридцатый год отец работал на лесозаготовках, рубил и возил лес. И надо же было, назначили его принимать лес от возчиков у запани. Он добросовестно выполнял эту обязанность. Один из административно высланных возил лес и не выполнял норму, а потребовал, чтобы отец отметил выполнение нормы. Обещал потом довезти лес. Григорий Федорович не согласился, и произошла беда, этот взбешенный лесоруб ткнул в область желудка слягой, которой скатывал с саней бревна, обругав отца за его преданность Советской власти. Свидетелей не было. На первых порах боль была сильная, потом как-то все утихло, а через несколько недель с каждым днем боль в желудке усиливалась. Древняя осмотрела живот, прощупала, покачала головой и четко заявила, что ничем помочь не может, надо в больницу. Но вот, чтобы боли были поменьше, покушать смог, дам  я тебе березовый гриб. Заваришь его и пей. Он не вылечит, а облегчит боль, а там уж пусть врачи разбираются. Гриба у меня немного, а ты сходит в лес или Саньку пошли, пусть срубит гриб, только на живой березе. Рассказав как готовить напиток, она собралась идти домой и позвала Анну Федоровну проводить её.
Выйдя на улицу, она остановилась, посмотрела прямо в лицо матери и ясно сказала: "Не жилец он, не вылечишь эту болезнь. Жрёт она его очень сильно и по всему животу пошла. Разве, что вырежут, да и то, много надо вырезать-то. Чай с гриба пусть пьет, все легче будет да и поспит немного". Так был вынесен приговор моему отцу, который все слова древней слышал, сидя у открытого окна.


Чай с берёзового гриба действительно облегчил страдания отца. И он объявил мне, что пойдем вместе с ним по путику, который достался ему от деда, и передаст мне его, как наследнику.
На следующий день отец сказал, что завтра пойдем по путику, затем вдоль Чернозёрки на Хепальское на две ночи и придём поздно вечером в понедельник. Пойдем вдвоем, что означало, чтобы я дружков не приглашал на рыбалку. Я встретил это с большой радостью. Очень я любил ходить с отцом в лес и на рыбалку. Мать только сказала, а как же ты будешь так долго без молока, ведь кроме молока, ты почти ничего не ешь. Уху будем варить да березовый чай пить, если гриб найдем.
Мне надо было накопать дождевых червей, приготовить две снасти, уложить в корзину, найти лапти для себя и для отца, так как на рыбалку ходили в лаптях: легче, нога всегда ''суха" (вода зайдет и выйдет) и обувь сберегается; положил котелок, чайник, ложки, кружки и все необходимое на эти три дня. Отец брал спички и огниво, а мать готовила и укладывала все продукты в кузов и несла за это ответственность. Если что-либо я забывал положить в корзину или мать в кузов, то нам от отца обоим доставалось, так как он всегда интересовался, что положено в кузов, что в корзину, и этим он проверял наши старания. Мать часто ругала отца за то, что он все поручает мне, а он улыбался и говорил: "Пусть привыкает к самостоятельности - мужик ведь».
На следующий день еще было темно, а мама ужа хлопотала около печки и как бы невзначай разбудила меня, и я, еще сонный, сознавая радость предстоящего похода, стал быстро собираться. Отец что-то делал во дворе, увидев меня, радостно сказал: "Ну, вот и хорошо, что на утренней зорьке пойдем, день, видимо, будет погожий".
В лес мы пошли по хорошо протоптанной тропе, а затем свернули на еле заметную тропинку, шедшую по густому ельнику, которая вывела к сухому болоту, называвшемуся "Варварино болото", длиною около четырех, а шириною до двух километров.
Пройдя намного по сухому болоту, мы подошли к зелёному острову, но как оказалось, лес был по окраинам поляны, значительно больше футбольного поля, на которой трава была скошена и сено сложено   в стожок на её восточной окраине. Тропа не пересекала поляну, а шла как бы вокруг, за деревьями и кустарниками так, что с поляны не видно идущего человека.
По этой тропе мы подошли к стогу сена, рядом с которым оказался старый шалаш со скамейкой внутри. Мы сели на скамейку. Солнце возвышалось над лесом, освещая эту чудесную поляну, окаймленную березами, ельником и густым кустарником. Туман начал подниматься, редеть, щебетали какие-то птицы в этой своеобразной тишина. Отец пристально осматривал поляну и лес вокруг нее. Лицо его было задумчиво, на глазах, как мне казалось, блестели слезы.
Он повернулся ко мне и неожиданно для меня спросил: «А чему научил тебя Дмитрий Евдокимович за год работы в мастерской?». Я умело лудил медные кастрюли и небольшие котлы, самовар могу полудить, только трубу припаивал плохо - много олова расходовал. Дырки в кастрюлях запаять могу, ручку какую сделать, это просто, примус могу починить. Замки ремонтировал только большие, внутренние. Краны водопроводные ремонтировал, но мало и нe совсем хорошо получалось, дядя Митя переделывал. Нарезать трубы водопроводные не разрешали, но я всё это видал, и если бы разрешили, сделал бы нарезку. "Все это хорошо, мал ты еще, - вздохнув, сказал отец, - Жаль, что я тебя кровельному делу не смогу научить, теперь видимо, уж не смогу. Да и в деревне вряд ли с такой специальностью проживешь. Ну, а как учился в ШКМ?».
Все пятерки, только одна четверка по геометрии. Скоро в  шестой класс пойду. Очень интересно учиться. "Ты, сынок, колхоза держись. Тут твоя жизнь и путик твой. Колхоз-то - дело серьезное и, видимо, на века. Андрей Петрович, председатель,- человек самостоятельный, хозяин хороший, ничего что молодой, в обиду никого не даст. Твёрдый и справедливый он. Ты к нему поближе будь, спрашивай его, учись у него и слушайся. На собрании, когда организовывали колхоз, ты ему понравился, сказал, что записал ты все выступления правильно, подробно и ясно. Хвалил он тебя и за работу на пожнях".
Потом отец замолчал, достал бутылку с настойкой березового гриба, сделал несколько глотков, погладил живот рукой, тяжело вздохнул и продолжил разговор.
"Видишь, на поляне пенек и около него маленькая березка. Так знай, во время тока черныша стреляй только того, который будет ближе к тебе от этого пенька, иначе не подстрелишь, подранка делать нельзя, ток разлетится. Да и ближе этого пенька обычно бывает слабый, побежденный косач, а сильный тот, что будет продолжать тетеревиный род, держится ближе к западной окраине поляны, там суше и светлее, да, наверное, знает, что у этого пенька его могут подстрелить.
Тетерки держатся около кустов, очень близко от этого шалаша, их нельзя стрелять, изведешь птиц. Вот и люди тоже должны быть физически сильными, закаленными. На севере, да пожалуй, и везде, слабый долго не живет.
Ты вот учишься-то хорошо, а физически слабоват. Больше пили, руби и коли дрова у дома, а женщины пусть носят поленницу в комнаты, а еще лучше, если сам к каждой печке положишь дрова. Осенью дров   заготовь на всю зиму. Сложи дрова в костер под взвозом, а еще лучше в конюшне. На меня не надейся, плох я стал.
Сильному мужчине и в армии легче служить. В кулачные бои меж деревнями не ввязывайся и водки не употребляй, да и курение последнее дело.
Может из-за махорки я и заболел, кто его знает?» Отдохнув, мы надели на плечи кузова, взяли корзинки и продолжили путь на восток. С этой чудесной поляны мы вышли опять на сухое болото, поросшее низкой сосной, вереском, багульником, изредка виднелись березки. Красота была неописуемая. Поверхность болота была пушистой, как застланной ковром сфагновых мхов, но волнистая, с длинными грядами высотой более полуметра и мочажинами шириной до десяти метров между ними. Болото в это время было мягкое и сухое. На грядах виднелись кустарнички брусники, клюквы и голубики. Клюквы было очень много, но она была еще наполовину красная. Каково же было наше удивление, когда мы увидели на южной окраине только что покинутой полянки янтарно-красные поля спелой морошки.
Все болото южнее этой поляны было красно-желтым. Это созрела морошка - целебная ягода, лакомство северян. Все жители Ичкова стремились припасти этих ягод на зиму. Морошка - "северная роза", находящаяся в близком родстве с розой. Её плоды обладают неповторимым ароматом,   как говорят местные жители: "Очень душистые плоды".
Сделали остановку. Поели морошки, казалось, досыта, набрали её полный котелок, чтобы покушать вечером. Шли по еле заметной тропе, проходившей через болото, к темному лесу. Тропа привела в густой смешанный лес с подлеском рябины, черемухи и малины. С шумом взлетел выводок рябчиков, я даже вздрогнул от этого шума. Отец подвел меня к двум елям, соединенным жердочкой, посреди которой кольцо из можжевельника и в нём болтался волосяной силок. Батя показал, куда надо ставить веточки рябины, и как рябчик может попасть в эту ловушку.
Я уже знал, что рябчик питается рябиной, клюквой, можжевелкой и имеет вкус несравнимый ни с какой другой дичью. Размером-то он с голубя, пожалуй, будет, а вся семья бывает сыта. Батя сказал, что тут три такие ловушки и больше не надо.
Путик вывел нас в сосновый бор-беломошник, тянувшийся с севера на юг на небольшой возвышенности. Если смотреть вдоль бора на юг, то справа было большое сфагновое болото, которое мы только что пересекли, а слева в полверсты - речка Чернозёрка.
Чернозёрка течет с севера на юг. Она начинается северо-восточнее Ичкова, там, где среди огромного болота озеро Черное. Речка впадает в озеро Хепальское, в эту тёмную, очень глубокую лахту. Протекает Чернозёрка между сосновых боров, ельников, расположенных на возвышенностях и через моховые болота. В этих борах и болотах россыпи ценных целебных ягод, драгоценным ковром покрывавшие большие пространства. Клюква и морошка, брусника и голубика, черника и земляника, и неописуемая масса грибов. Благодаря наличию разнообразной пищи много различной дичи от рябчика до глухаря, от белки до бурого медведя. Раздолье для всех видов охоты. Так было тогда в девственных лесах, не знавших топора лесоруба.
Мы продолжили путь по этому бору сначала на север. Пройдя немного, я увидел на западном склоне бора порхалище (порхалища - обнажение  грунта, содержащего мелкие камешки, которые выклевывают глухари, тетерева, куропатки и рябчики. Еще эти места называют галечниками), под выворотнем "пасть" - сбитые плахи в виде небольшого плотика из четырех пластин. Это была ловушка для глухаря. Мы её внимательно осмотрели, поправили порхалище, а пластины (плахи) поставили к дереву, чтобы просохли. Затем пошли ко второй такой же ловушке, расположенной под большой сосной, и к третьей. Всего их было три. Одна из них в хорошем состоянии, и отец показал, как её надо ставить на стойках из нескольких кольев, и как она срабатывает, и затем заставил меня установить пасть. Убедившись, что я освоил эту технологию, пошли дальше к видимому вдали у корабельной сосны большому муравейнику. Отец подошел к этой сосне и, внимательно осматривая кору на стволе, как-то для себя сказал: "Ох, как он вырос, силен стал, мне даже не достать его матки". Сказал и, спохватившись, как-то виновато пояснил мне: "Это медведь свою силу показывает и объясняет своим сородичам, что дальше на север его владения, и чтобы они туда не ходили, он сильный и им не поздоровится, если посмеют туда прийти".
"Ты, Саня, туда тоже не ходи, хотя там и наш путик. Опасна встреча с медведицей, которая с детьми. Совсем непредвиденно может возникнуть конфликт с нею. Малыши-медвежата могут пойти за тобой, вот тут медведица и пойдет их защищать и может помять и покусать невинного человека. Медвежата лазают по деревьям только до двух лет, это тоже знай, ведь рядом с ними, где-то поблизости, мать-медведица. Ходи только до этого муравейника, пока мал. Узнавай, живет или нет медвежья семья по этому муравейнику. Весной медведь разворачивает муравейник: любит он лакомиться муравьиными яйцами".
Мы пошли по сказочному, светлому бору-беломошнику. На большой площади лежал пушистый серо-белый ковер лишайников с небольшими куртинками толокнянки, с кустиками брусники и кустами вереска. Сосны, с кустистой кроной стояли на почтительном расстоянии одна от другой.
Очень мало было молоденьких сосенок. Сосновый бор возвышался над моховым болотом и тянулся вдоль лесной речки Чернозёрки примерно до километра.
У выворотней хорошо видны порхалища. Отец внимательно осмотрел бор и как-то без нравоучения в голосе сказал, что мох этот горит шибко. Здесь нельзя разводить костер, курить и стрелять из ружья патронами, снаряженными бумажными пыжами. Лишайник может загореться от одной искры. Сорвав несколько кустиков лишайника, отец понюхал, потер  между пальцами, попробовал и подозвал меня поближе к себе. Это – ягель - корм оленей, но в трудную годину и человек может им себя поддержать. Только надо его вымочить в щелоке, а затем промыть и сварить. Кисель получится не очень вкусный, но пахнет грибами и питательный. В этом бору мы нашли много белых грибов с темно-коричневыми шляпками, встречались сыроежки, а ближе к речке - подосиновики и моховики. Много было брусники, но ягоды еще наполовину белые. Брусника встречалась на пожарищах. Набрали немного листьев толокнянки, чтобы заварить и выпить как мочегонное.
Около получасу сидели на поваленной сосне, и я заметил движение глаз и головы отца, прощавшегося с этим великолепным бором, медноствольными мачтовыми соснами, спокойствием и таинственной тишиной. "Сходи-ка к вот тому выворотню, посмотри, нет ли там покопок-ямок глубиной до 15 см, и если есть, то поищи в них "картофелину" трюфель-паргу". Я действительно увидел эти ямки и после длительных поисков нашёл этот гриб-"картофелину", величиной чуть больше лесного ореха, темно-коричневый, с шероховатой поверхностью, с почти   белой мякотью и   с запахом у мякоти таким же, как у сырого картофеля. "Да, приходят, значит, сюда олени. Не забывают они этих мест и матерого медведя не боятся. Этот гриб-парга - лакомство оленей, зайцев и белок. Охотники собирают эти грибы, сушат их до затвердения. Сухие они имеют своеобразный аромат, благодаря которому гриб используют при ловле белки и зайца в качестве приманки".
Так поведал мне отец о новом грибе, которого я не знал и ничего до этого о парге не слыхал. После этого бора мы вновь шли по сухому, верховому сфагновому болоту, где так много было клюквы, что казалось, негде ногой ступить, чтобы не раздавить крупные, сочные, ярко-красные плоды, из которых может политься красный, как кровь, сок. Но каким было мое удивление, когда я увидел, что отец наступал на ягоды, а ягоды неожиданно оставались целыми и лишь погружались в сфагновый покров. Отец, смотря на клюкву, сказал, что сей год много пищи для глухарей и журавлей. Особенно для журавлей, которые прилетят сюда весной, и назвал кустарнички клюквы "брусничник журавлиный". Это название клюквы на всю жизнь я запомнил.

С болота мы повернули на юг и пошли вдоль Чернозёрки на озеро Хепальское, где должны поставить щучьи уды, для чего надо наловить окуньков для наживки и для ухи, пообедать и заняться по-настоящему рыбалкой на вечерней зорьке. Но в этот план отец внес поправку. Он решил идти искать берёзовый гриб, настой которого давал ему облегчение. Свернули в другой бор, где лет двадцать тому назад заготовляли лес для строительства, и там должны расти березы, под покровом которых восстанавливается сосновый бор, т.е. растут молодой сосняк и ельник.  Не меньше версты отошли в сторону от дороги, ведущей к Хепальскому.
Действительно, мы пришли в молодую березовую рощу и стали осматривать берёзки, ища чагу. Долго ходили и вот на одной тонкой, не очень высокой березе мы увидели гриб, напоминающий висящего вдоль ствола небольшого косача. До гриба было более трех метров, поэтому пришлось рубить березу. Отец, сделав насколько ударов топором по стволу березы, охнул, сел на валежину и тихонько застонал. Прошло около шестидесяти лет с того момента, а этот стон в моих ушах до сих пор сохранился, и его лицо, облитое капельками пота, отчетливо запомнилось. "Ты, Саня, сам сруби березу, а я немного отойду, и пойдем в избушку на Хепальском напрямик, здесь до неё недалеко. Наживку наловим не на Чернозёрке, а на Хепалке, после того, как отдохнём". Береза была не очень толстая, поэтому я её быстро срубил, аккуратно стесал гриб и принес его отцу. Он ножом очистил гриб от древесины, сделал надрез и убедился, что это тот гриб что надо. Завернул его в полотенце, положил в корзину и закрепил так, чтобы он не выпал.
Идя к озеру напрямик, мы прошли через ельник с могучими деревьями   в два-три обхвата, торфяные болота с кривыми, уродливыми   соснами, покрытыми седыми лишайниками, с ярко-зелеными соснами, покрытыми ярко-зелеными, словно плюшевыми мхами на поверхности болота; немного шли вдоль тёмной речки Чернозёрки, по берегам которой заросли травянистых растений, запах прели и хвои и могучие ели. В этих местах ещё не рубили лес. Лесозаготовки были в районе Орлеца в 15-20 км отсюда. На нашем пути в сухом сосновом бору сплошные заросли брусники, обилие грибов, которых мы даже немного насобирали. Многочисленные следы на грязи и траве на берегу Чернозёрки указывали на то, что здесь живет семья медведей. Однако увидеть их нам не удалось, хотя отпечатки лап (следы) были совершенно свежие. Огибая озеро Хепальское, мы вышли к охотничьей избушке, расположенной на возвышенности среди высокоствольных корабельных сосен, у истока реки Хепалки.
На туристских схемах и охотничьих картах озеро и речка называются Хапальское и Хапалка, но местные жители из уважения к окуням и щукам это озеро называют Хепальским и речку Хепалка. Дело в том, что в этом озере и речке почти круглый год можно ловить рыбу. Окунь, щука, плотва хватают наживку, подкинутую рыбаком, быстро, очень энергично, т.е. хапают. Отсюда и название - Хапальское. Но ведь нельзя называть ни окуня, ни щуку хапугами. Они не присваивают незаконным способом наживку, не берут взяток, хотя и стремятся ее поскорее хапнуть.
Это озеро - любимое место отдыха ичковлян. К тому же всегда рыболовы приносят домой хорошие трофеи. Ребятишкам с восьмилетнего возраста родители разрешали ходить на Хепальское удить рыбу. Несколько слов об этом озере и речке.
К избушке на озере Хепальском мы подошли часам к двум дня. Кушать очень хотелось. Ягоды, которые я ел по дороге, не утолили моего голода. Отец, видимо, понял это и сказал: "Потерпи немного, поедим то, что есть в кузове, чаю попьем, отдохнем, тогда уж наловим рыбы и такую уху сварим, что Демьян позавидует".
Отдых был длительный, я уже начал беспокоиться, и вдруг отец с упреком сказал: "А я-то думал, что ты уже наживку наловил, а ты всё ещё прохлаждаешься. Не по-рыбацки это, ну, да ладно, пойдем вместе". Это был для меня очень большой урок, преподанный отцом. В самом деле, почему я слонялся, крутился около избушки, ожидая отца, который, скрючившись от боли, лежит на нарах. Я ждал, когда он выйдет из избушки.
Теперь-то мне стало ясно, что надо быть самостоятельным, ведь к этому времени я десятки раз ходил на это озеро один или с друзьями Гришей Абакумовым, Павлом и Федей Вершиниными.
В пяти километрах южнее Ичкова в двинской тайге озеро Хепальское (Хапальское) длиной около двух километров, шириной от 100 до 500 метров, с многочисленными лахтами (заливами), окаймлено стеной хвойного леса. В него впадает речка Чернозерка и вытекает Хепалка. На воде озера целые поля белой кувшинки, желтой кубышки, ряски и другой растительности. Летом вода в озере хорошо прогревается. Цвет воды темный, запах и вкус ее болотный. Ловят на Хепальском окуня, плотву (сорогу) и особенно щуку. Уловы, как правило, удачные. Окуня и сорогу ловят поплавочной удочкой на дождевого червя с рыбацкого плотика, а щуку - на живца на приколах. Щучки попадают чаще всего I-3-килограммовые, изредка 6-10-килограммовые.
В нескольких километрах юго-восточнее Хепальского находится озеро Горное, из которого также вытекает речка - Горная. Обе речки на всем протяжении текут по борам и болотам. По их берегам сосновые и еловые леса с примесью березы и осины. Речки сливаются вместе в двух-трех километрах западнее этих озёр, и течёт единая Хепалка на запад, впадая в Северную Двину около Казенщины. Место слияния этих двух речек называют вилкой. В районе вилки по берегам речек растет большая трава, которую до колхоза косил, сушил   и сено стоговал Андрей Вершинин. Здесь он построил хорошую лесную избушку, в которой любили спать юные рыболовы. Обе речки полноводные. Вода почти вровень с берегами. Течение воды в омутах едва ощущается, но между омутами течение воды быстрое. При движении вдоль речки, по хорошо протоптанной тропе, часто с шумом поднимаются спугнутые кряквы. Места мелководий и прибрежных разливов заросли тростником, стрелолистом, вахтой трилистной и другими травами. В омутах кубышки и кувшинки, многие места покрыты ряской. Такой была Хепалка в тот день, когда мы пришли на неё с отцом. Рыбы в речке много, но клёв был не особенно хороший, видимо, корма было много. На одной большой заболоченной, заросшей травой высотой до метра поляне мы встретили сохатого, который с гордо поднятой головой побежал в сторону от нас в густой ельник. Мы вернулись к озеру и стали ловить рыбу с плота.
День был солнечный, тихий, поверхность озера - как зеркало, изредка нарушалась всплеском рыбы. Клев был плохой. Мы долго сидели на плоту молча. Почему-то мне захотелось больше узнать об отце. Я его спросил: "Батя, а ты в революции участвовал?" Он помолчал, тяжело вздохнул и тихо сказал: "А кто его знает, многие пошли, и я пошел брать Зимний. Как было-то? Да все просто.
В мастерской я в то время был мастером. В подчинении было человек сорок, и среди них был большевик (он назвал его по имени и отчеству, но   я забыл). Мы об этом после февральской революции узнали. Так вот, он в день взятия Зимнего, в цехе, подошел ко мне и сказал, что пойдут брать Зимний, и пригласил меня как сочувствующего большевикам. При этом сказал, что было бы хорошо, если винтовку я первым получу. Получили мы винтовки, правда, не все, человек десять отказались. Затем пошли в сторону  Зимнего дворца. Остановили нас в одном из проходных дворов и приказали ждать приказа. Но так и не дождались. Зимний дворец взяли без нас. Мы вернулись в цех, нас большевик поблагодарил за участие в революции, сказал, что Советская Власть не забудет о нашем участии в революции. Но какое тут участие и сами мы не поняли. Дело-то в том, если бы Советская власть не удержалась, нам плохо было бы. Но она утвердилась, и все обошлось хорошо".
Папа, а что такое - сочувствующий большевикам?
Я тоже   спросил своего рабочего, а он улыбнулся и сказал, что в шестнадцатом году я его не выдал полиции, когда он неделю жил у меня. Оказывается, он тогда скрывался от полиции. Ещё рассказал ему все подробности о Зимнем дворце, ведь мы Зимний перекрывали несколько раз. Вот так я и оказался в сочувствующих, хотя сам-то и не знал об этом. Сказал он мне тогда, что мне можно доверять, и я не подведу. Это была самая большая похвала для меня за всю мою жизнь. И это была правда. Главное, жить по совести надо.
- А в гражданскую ты воевал?
- Нет. Воевали твои братья. Степан около пяти лет был в Красной Армии и воевал всю гражданскую, и Яков тоже с восемнадцатого по двадцать четвёртый год был в Красной Армии и воевал сначала на Севере, затем участвовал в боях за Крым, а потом на Украине банды уничтожали. Когда американцев и англичан погнали с Севера, войска Красной Армии шли по обоим берегам Двины. В Ичкове остановился небольшой отряд красноармейцев, пополнявших запасы продуктов (масло, хлеб и мясо). Всё это они покупали или платили деньгами, или документ выдавали на получение денег в будущем. Скупали много овса и сена, и вот мне поручили везти продукты и овёс на подводе вслед за ними.   Так я довёз эти продукты до Архангельска. Затем мне сказали: "Возвращайся домой". Вот и всё мое участие в гражданской войне, вернее, в освобождении Севера от интервентов. Документы на получение денег за сданные продукты и овёс лежат дома в комоде, в фарфоровой утке, где все остальные документы. Не пошли мы получать эти деньги. Надо, чтобы укреплялась новая власть. Ведь беляки и американцы - те всё забирали, что увидят: и хлеб, и сено, и последнюю корову, и лошадь – всё подчищали, и пикнуть не смей - застрелят.
Ловлю рыбы закончили, когда солнце село за лес и потянуло прохладой. Была середина августа. Светлые ночи кончились, "уже сива коня в поле не видно", гласила поговорка. Поужинали без ухи, напились крепкого чая из трав. Вечерело, звезды украсили небо, настоящей темени ещё не было, на западе, над лесом ещё алела зорька. Тишина меня очень беспокоила, я всё чего-то ждал. Но вот отец позвал меня в избушку и показал, где мне лечь на душистое сено. Я сразу уснул, видимо, сильно устал за этот интересный, запомнившийся на всю жизнь день.
На следующий день утром туман после восхода солнца ещё не растаял, но уже поднимался над озером; роса, облившая травы, была холодной. Я проснулся позже отца, который уже сварил уху. Над лесом поднималось солнце, ночной туман рассеивался, поднимаясь от зеркала воды вверх. Придя на берег озера, чтобы умыться, я неожиданно для себя увидел, как из воды выныривали и раскрывались белоснежные кувшинки. Сколько раз был на озере, а этого не видел. Батя стоял позади меня и тоже наблюдал это неповторимое зрелище. "Знай, сынок, что уже семь часов утра. Кувшинки в это время выходят из воды, а вечером тоже в семь часов они закрываются и уйдут опять под воду. Самые красивые они в полдень, когда раскроют все свои лепестки. Вечером они укрываются в теплую воду от ночной прохлады, берегут свои семена. Этот русалкин цветок ты береги. Домой можно принести всего один цветок, высушить и спрятать его получше, вот тогда он будет охранять тебя от разных напастей. Других кувшинок рвать нельзя. Для букета этот цветок не годится, сразу же закроется и завянет. Польза от кувшинок большая. Кувшинка - хранительница воды. Ее атласно-зеленые сердцевидные листья защищают воду от жаркого солнца, её белоснежные цветы радуют глаз. Уменьшая испарение воды, кувшинки сохраняют воду чистой и прохладной".
После завтрака мы поехали на плотике в лахту, что напротив избушки. Осмотрели уды на приколах, одновременно ловили живцов, чтобы вновь переоснастить уды, т.е. заманить уснувших живцов. Ловили рыбу на дождевого червя. Клёв был вялый. Но вот, когда я подсек и начал тащить рыбешку, кто-то мощно ударил в глубине, чуть не выбил удочку из рук. Отец, увидев меня, видимо, растерявшегося, сказал: "Держи крепче удилище и не натягивай леску". Щука пошла к берегу, так было видно по поплавку. "Дай ей заглотить, а потом будешь тянуть", - учил меня отец. У самого берега щука пошла под корягу. Леска опустилась, казалось, что щука выбросила рыбешку. Я посмотрел на отца, он, улыбнувшись, сказал: "Потерпи еще немного, пусть заглотит живца. Может быть, крючок зацепит её, ну, а если не зацепит, то подведешь всё же её к плотику и посмотрим, какая она там". Было большое мое счастье вытащить щуренка весом на фунт, крючок всё же зацепил его, и леска выдержала.
Отец и мы, все его дети, предпочитали поплавочную ловлю окуней на Хепальском да ловлю щук на "щучьи" уды, поставленные на приколах, в темных, затянутых травой лахтах   этого озера. Вот и сегодня с неописуемой страстью и азартом удильщика, истого поплавочника я внимательно смотрел на поплавок, ожидая поклевки. Отец нарушал эту тишину кашлем и тихим стоном. Он не смотрел на поплавок, а осматривал все озеро, лес на его берегах, часто поднимал голову и смотрел на небо, точно искал кого-то, не зная, где он может находиться.
Я не выдержал и спросил: "Пап, ты кого ищешь?"
"Не ищу никого, а запоминаю наше любимое озеро, лес, ясное небо да прекрасное солнышко. Последний раз пришел на рыбалку, не до рыбы мне, о матери, о тебе думаю, как вы жить-то будете".
Рыбалка была очень успешной. Мы наловили окуней и щук полные кузова, и очень довольные пошли домой по самой кратчайшей дороге, нёс я за плечами по пуду наловленной, хорошо вычищенной и чуть присоленной рыбы, проложенной крапивой, чтобы не испортились, пока идем до дому. Шли через болото, а затем по бору-беломошнику.
"Так вот, Саня, готовил я тебе в наследство землю, коня, корову и дом. Но теперь всё, кроме дома, в колхозе. Крышу над головой я вам с матерью оставляю  и передаю тебе всё звериное, птичье и рыбное хозяйство. Пока еще можно охотиться в этом лесу, что будет дальше, не знаю. Береги боровую дичь, стреляй только петушков, курочек не губи. Помни северное правило: возвращаясь с охоты, особенно с глухариного или тетеревиного тока, добычу неси в кузове так, чтобы хвост убитой птицы был виден, и каждый мог убедиться, что ты убил петуха, не сбраконьерил - не убил тетёрку да и похвастаться не грех - не пустой идешь с охоты. После стрельбы ствол ружья прочищай до блеска".
Идя через Варварино сфагновое болото, с гривами, мочажинами, на котором обильно произрастала клюква, голубика и брусника, особенно на гривах, поросших соснами, отец сказал, что здесь охотились наши предки за дичью: глухарь, тетерев, белая куропатка, рябчик и заяц-беляк. Встречались медведь и рысь. Отец и твои братья за охотничий сезон отстреливали и ловили 3-5 глухарей да с десяток тетеревов и куропаток. Рябчиков попадалось порядочно.
Когда мы шли по бору-беломошнику, отец показал сосну, на которой обгрызена была кора: "Лось глистов выгонял корой от сосны. Корой и глухарь от глистов избавляется". Не могу утверждать, соответствует ли это действительности, но вот запомнились эти слова отца.
Так закончилась последняя моя совместная с отцом рыбалка. Наступила осень, я пошел в ШКМ учиться. Мать уехала в Ленинград хлопотать место в больнице   для отца. Сестра Нюра хозяйничала дома да ещё ходила на берег реки корить балансы. Отец помогал ей по хозяйству, но ему с каждым днем становилось все хуже и хуже. Его кровать из комнаты перенесли на кухню, где было всё же теплее. Он большую часть времени лежал в постели, кушал очень мало и в основном молоко. Боли в области желудка были нестерпимые, и только порошки, которые давал фельдшер, да чай с березовым грибом немного облегчали его страдания. События развивались и быстро, и медленно, не поймешь, что из них преобладало. Через две или три недели после отъезда матери в Ленинград мы получили от нее письмо, в котором она сообщала, что место в больнице выхлопотала, документы получила, что отец может ехать, и она его в Ленинграде встретит. Деньги на билет выслала. Не ведала Анна Федоровна, что ее муж уже не сможет дойти до пристани и до Ленинграда ему не доехать. Срочно подали телеграмму, чтобы мать возвращалась домой.
Однажды утром отец сказал, чтобы я в школу не ходил, а побыл около него. Я сидел около его кровати. Часто давал ему попить молока или чаю, но всякий раз он говорил, что не хочет. Во второй половине дня он почувствовал озноб и попросил помочь ему залезть на печку, которая еще не остыла. С трудом, но всё  же он забрался на печку, я его укрыл одеялом, и он, постанывая, дремал. Слабым голосом подозвал меня, притронулся рукой к моей голове и, глядя в упор, настоятельно так сказал: "Закончи школу и обязательно обучись специальности. Без специальности пропадёшь. Работай постоянно на одном место, не летай с места на место. Затем попросил попить, но не смог сделать ни одного глотка и тогда уже тихо сказал. "Беги за дядей Сидором Марковичем, скажи, что отец отходит. Не дождался матери".
Я бегом побежал к дяде Сидору, и мы вместе пришли. Он поднялся на приступок, закрыл отцу глаза, а мне сказал, что отошёл. Отмучился, умер достойно, спокойно. Мать приехала из Ленинграда в день похорон. Отца похоронили на Ступинском кладбище, там же, где похоронены дед и бабушка. Мать с трудом оторвали от могилы и привезли в очень тяжелом состоянии домой.
Я продолжал учебу в ШКМ и окончил шестой класс. Сестра Нюра уехала в Архангельск, брат Михаил учился в техникуме. Мы с матерью ожидали возвращения из армии брата Андрея, срок службы в армии у него кончался осенью 1930 года. Андрей возвратился из армии, работал на лесозаготовках, собирался жениться. Но случилось новое горе: Андрей заболел ангиной и без квалифицированной помощи мучился несколько недель и умер. Мать сильно болела. О дальнейшей учебе мне не приходилось думать. Я пошел работать. Начался мой жизненный путик с 15-летнего возраста. Надо было кормить себя и помогать больной матери.
Я выполнил завещание отца, держался колхоза, работал в нем на совесть.
Во время работы в колхозе в выходные дни, которые всё же были, я охотился в лесу. Об этой увлекательной охоте на боровую дичь я расскажу, чтобы ясно представлять богатство природы в окрестностях Ичкова в те далекие тридцатые годы.
В наследство от отца я получил не только путик, но и собаку - лайку, с которой можно было добывать и зверя, и птицу, так как она хорошо натаскана, а также ружье - берданку двадцать четвертого калибра, немного пороху и дроби. Имея ружье и охотничью собаку, я сразу же пошел охотиться за боровой дичью самостоятельно. Трофеи были скромные: или рябчик, или заяц, или куропатка - не больше. Но мой авторитет как охотника заметно рос, особенно в глазах матери и сверстников. Правда, мать часто говорила: "Рыбка да рябки - потерянные деньки".
К пятнадцати годам я научился стрелять хорошо, даже однажды убил на бегу зайца. Часто ходил на охоту с лайкой, обладавшей хорошими способностями облаивать боровую дичь и белку. С лайкой по кличке Шарик я охотился на выводки тетеревов в конце августа. Охота по тетеревиным выводкам с Шариком начиналась с рассвета и до 10 часов утра или вечером с 17 часов, то есть тогда, когда они выходят на кормежку, а днём, закончив жировку, тетерева уходят в густые кустарники. Лайка поднимала выводок на крыло, и я бил птицу на лету.
В августе еще имел успех, а в сентябре охота на тетеревов с собакой теряла всякий смысл. Вообще-то, тетерев плохо выдерживал облаивание, а вот глухаря, сидящего на дереве, Шарик азартно облаивал. Глухарь интересовался лающей под деревом собакой, сосредоточивал своё внимание на ней, что позволяло мне, крадучись  между деревьями, приблизиться на дальность убойного выстрела. Когда я делал шаги, лайка усиливала голос, а как только останавливался, и она снижала звук. Так я подстрелил за все время охоты двух глухарей. Но эта увлекательная охота, закончившаяся богатейшим трофеем, не забывается.
Большой успех с лайкой мог бы быть при белковании, но я этой охотой не занимался.
Весной тридцать третьего и тридцать четвертого годов стрелял тетеревов и глухарей на токах. Вдоль путика имелось три тетеревиных и два глухариных тока, но я хорошо знал один глухариный и два тетеревиных тока, где и охотился. Глухариный ток был на заболоченном месте, на сосновом участке. Ток тетеревов я уже описал. Тетерева и глухари держатся в зимнее время стаями. Каждая такая стая имеет своё токовища, из года в год постоянное. Токовище живет своей жизнью, и птицы не перелетают на другое. Драки у токующих тетеревов являются, видимо, проявлением  жизненной энергии и возбуждения птиц. Ток тетеревов проявляется в своеобразном пении - бормотании. Тетеревиная песня вызывала у нас восторг, несравнимый ни с чем.
Эх, тока, тока! Вспоминаю и все как наяву вижу, а ведь прошло более пятидесяти лет. Рассказать волшебство тока глухарей невозможно, надо самому послушать, посмотреть, когда на призыв глухаря откликнется глухарка. Жених слетает с дерева на землю и начинает свадебный танец тысячелетней давности. Рука не поднимется, чтобы выстрелить в этого красавца в этот момент. Я пришел домой с тока без трофея.
Песню глухаря можно услышать всего лишь метров за 250 и то, пока не проснулись многочисленные птицы. Глухариный ток я не искал, а шел на тот, что мне показал отец. Место глухариного тока было на окраине болота на поляне в сосновом бору, где росли низкие сосенки и был кустарниковый подлесок. Глухари токовали на одном месте ежегодно до тридцать седьмого года, куда я ходил в последний раз в своей охотничьей жизни. В свои шестнадцать лет я имел первый трофей - глухаря, убитого на току.  До этого охотился только на рябчиков и уток. Было так.
Ночью я устроился на краю самого токовища, вел себя тихо, зная, что где-то здесь рядом ночуют глухари. С восходом солнца я услышал песню глухаря: первое колено   "щелканье", а второе "скирканье", или "точение" (как косу бруском точит, нож о брусок). Вся песня длилась менее десяти секунд, затем перерыв и вновь щелканье. В разгар тока песня за песней лились почти беспрерывно. В это время я подходил, вглядываясь, где сидит глухарь. Знал, что во время "точения" глухарь глохнет. Этим и пользуются охотники, подходя на  выстрел, время первого колена он хорошо слышит, а когда светло, то и видит. За время "точения" я делал два-три шага и останавливался, стоял и не шевелился.
С рассветом передвигался от дерева к дереву. Вновь ждал начала "точения", и опять шаг к глухарю. И вот я увидал, что на одиноко стоящей сосне сидел на толстом суку глухарь: распустив хвост и крылья, он беспрерывно токовал, поворачиваясь то вправо, то влево. Моя задача заключалась еще и в том, чтобы сделать выстрел в бок,  а не в грудь или хвост глухаря. Глухарку бить нельзя. Это мы  знали с детства. Нам внушали, что лес без дичи, что заброшенный дом.
«Точенье» - глухарь поднимает голову вверх, клюв открыт, горло вздуто. Топчется на одном месте. Эти несколько секунд он совершенно глухой - отсюда и происходит его имя. Глухарь – это красавец! Крылья сверху темно-коричневые. На черном, округлом,  приподнятом хвосте белесые следы. Шея отливает металлическим блеском. Черная грудь пестреет серыми тонами. Над глазами видны красные полосы. Большой клюв задран кверху - глухарь пел. Таким я его запомнил. Если что не так, простите меня, ведь прошло очень много лет.
Охотился не только весной и осенью, но и зимой - за куропатками.  В тридцать пятом и тридцать шестом годах не охотился, так как жил в Архангельске, учился в ВКСХШ. Последняя охота в северодвинской тайге была 30 сентября 1937 года перед поездкой на призывной пункт в Октябрьский РВК г. Архангельска. Я охотился вблизи  Чернозерки. Преследуя перелетавшего через низину глухаря, я шёл через заросли кустарников таволги и малины. Вдруг в метрах двадцати от меня из-за густого куста малины поднялся, как громадная копна, бурый медведь. Он громко рявкнул и перевернулся. От неожиданности у меня перехватило дыхание, подкосились ноги, и я, выставив вперед ружье, заряженное мелкой дробью, рванул бежать от медведя, не видя, что медведь тоже удирает от меня.
Я громко кричал, призывая брата Якова, который в соседнем бору собирал бруснику. Услышав мой крик, побежал ко мне навстречу, чтобы оказать помощь. Но когда мы встретились, я уже очухался от испуга, и мы рассмеялись. Потом долго вспоминали, как медведь удирал от охотника, а охотник задал такого стрекоча, перепугавшись хозяина леса, что побил все рекорды по бегу с препятствиями.

Что же теперь с охотничьим путиком, переданным отцом в наследство? Последний раз прошли мы по путику с братом Яковом в 1953 году. Лес вырублен. Не спугнули ни одной боровой дичи. Не следы медведя, а борозды гусеничных тракторов, раскореживших бывшие боры-беломошники. Наловили окуньков на Чернозёрке, побывали на Хепальском, вокруг которого не боры, а лес в виде забора. У истока реки Хепалки не охотничья избушка, а барак - общежитие лесорубов и магазин. Шли домой молча. По обеим сторонам лесной дороги низенькие пни без подроста и молодняка хвойных деревьев. Далеко просматриваемая холмистая равнина, покрытая этими пнями, производила удручающее впечатление. Увидев моё недоумение, Яков сказал: "Норма и план лесозаготовок привели к этому; легче и  быстрее спилить молодняк и подлесок, чем обходить его, тянув за собой электропровод пилы "Дружба".
На несколько километров отодвинута тайга от Ичкова. Восточнее деревни лес выкорчеван, болота осушены, перепаханы и посеяны травы. Ичково стоит как на острове, обдуваемом ветрами со всех сторон.
Прошло 60 лет. Каким был твой путь за эти годы, Александр Григорьевич? От рядового, колхозника - до председателя колхоза; от красноармейца - до генерала; от студента - до профессионального ученого, имеющего более восьмидесяти научных трудов; ракетчика - специалиста первого класса. Участник двух войн; награжден двадцатью двумя правительственными наградами. Трудовой стаж 60 лет; ветеран КПСС, Вооруженных Сил и труда.
За все это благодарен родителям, колхозу, ВЛКСМ, КПСС, Советской Армии воспитавших меня. ВКСХШ и Артиллерийской академии, давших мне политическое и высшее военное образование. Таков мой путь.


***

НА ОХОТЕ

В лесу у нас были заветные места. Осенью, когда в золотистый наряд оделись белокорые березы, багряно-красными стали осины, а ели да молодые стройные сосенки красовались в своих вечнозеленых нарядах, в тихий солнечный день мы с Гришей пришли на одно из заветных мест, в районе Елового ручья, охотиться на рябчика. Тихо, изредка кричала сойка, пела свою звонкую песенку синица да стучал на дереве работяга-дятел.
В такой осенний, тихий, ясный день, красавец рябчик, дымчато-бурый с белыми крапинками и черными пестринками, с хохолком на темени, с черным пятном в белой оправе под горлом (у петушка, а у самки горло светлое с пестриками) и красными ободками вокруг глаз, прилетал на зов манка.
Серебряный голосок этой птицы, очень затаившейся на дереве, как будто и нет её там, далеко разносился в тихие утренние часы.
Мы уселись под густой елью. Гриша достал из кармана медный пищик (манок) и стал издавать тоненький с легким перебором свист и напряженно вытягивал шею, прислушиваясь к ответному писку рябчика. Манил, издавая звук самочки: "Ти-уу-та", "ти-уу-та", поворачивая голову в разные направления. И вдруг он мне шепчет, что слышит ответ петушка: "Ттии-ттии-ти-ги-ти", а я ничего не слышал.
Гриша подождал немного и снова поманил. Петушок вновь откликнулся, а даже я это услышал. Вдруг с шумом взлетел рябчик, подлетел к нам и сел на ель рядом с нашей, поворачивая головку из стороны в сторону, ища подружку, позвавшую его. Григорий привычным движением вскинул ружье к плечу, прицелился и нажал на спусковой (крючок). После выстрела рябчик, стукаясь о сучки, камешком упал на землю под ель. Я пробовал призывать рябчиков, но, видимо, они замечали фальшь издаваемого писка и на призыв моего пищика не отзывались. Манить рябчика надо умело, искусно, а для этого надо обладать хорошим слухом. Кроме того, рябчик отзывается на манок только в ясную, слегка прохладную погоду. В ненастье рябчики хоронятся в густом ельнике и помалкивают.
Был всё же у меня успех подозвать к себе рябчика. Шёл я однажды с охоты и в одном бору, отдыхая, услышал позывные рябчика-петушка. Я достал пищик и, стараясь, начал издавать звуки курочки. Так длилось несколько минут. Но рябчик не летел. Вдруг я услышал шорох на лесной подстилке. Оглянувшись, я увидел рябчика, подбежавшего ко мне по земле, он находился примерно в пяти метрах, поворачивая голову, Смотрел по сторонам. Я залюбовался им. Ни о каком выстреле и речи быть не могло. Как только я чуточку пошевелился, рябчик с шумом вспорхнул и улетел далеко от меня.
Это, пожалуй, был самый счастливый день моей охоты, когда я посмотрел эту чудесную птицу и не выстрелил в нее.
В сосновом бору, на сфогновом болоте и в березовых рощах мы с Гришей собирали грибы и ягоды. Особенно много было подосиновиков, рыжиков, волнушек и других губ, а также брусники и черники. И все же мы больше всего увлекались рыбалкой и охотой. С большим наслаждением совершали походы на Хепальское, по путику вдоль Варварина болота и Елового ручья в другие заветные места юго-восточнее Ичкова.
В то время в этих лесах много было тетеревов, куропаток, глухарей, рябчиков, зайцев и другой дичи, а в озерах - щук и окуней. Хотя ружейная охота была менее успешна, чем рыбалка, но побродить по лесу было большим удовольствием.
Работа на МТФ нас приучила вставать в четыре часа утра. Поэтому у нас, молодых охотников, привычными стали два утра: одно от зари до восхода солнца, другое с восходом солнца. Смена зорь была сигналом для начала и охоты, и рыбалки. Так и повелось: началась заря - значит охотиться пора.
Мы познала одну тайну белой куропатки. Белая куропатка сидит на гнезде, затаившись так, что за можно тронуть рукой. Сначала мы недоумевала, как же так, спугнули с гнезда, а яиц нет, что же она так таилась? И вот потом разобрались (видимо, с помощью взрослых). Куропатка, вздетая с гнезда, яйца раскатывает в стороны - на полметра, а то и метр. По возвращении она скатывает яйца обратно в гнездо и сидит, как будто ничего не произошло.
Наша дружба измерялась бессонными ночами под проливными дождями у чадных костров, долгими походами по охотничьим тропам. Вечер. Костер горит и пылает, веселый и приветливый, такой, что глаза трудно отвести от него. На зеркальной поверхности озера отражается его подвижное, неспокойное красное лицо. Вокруг тихо, лишь где-нибудь громко всплеснёт рыбина. Мы с нетерпением ждем, когда сварится рыба в уже закипавшей воде в котелке, висящем на таганке над костром. Во время рыбалки и охоты с ночевкой отдыхали в охотничьей избушке. В этой дымной избушке приходит крепкий сон. А после трудового дня был волчий аппетит. Даже жиденькая уха, сваренная из немногочисленной рыбьей мелочи, казалась деликатесом; похлебав её, мы крепко засыпали на подстилке из душистого сена.
Открытие весеннего охотничьего сезона мы встречали на лугу, залитому водой Северной Двины, а рыбалку - на Хепальском. Весной Северная Двина разливалась, затопляя пожни и луг. Талая вода за два-три дня   выходила из берегов и стремительным потоком лилась через пожни, особенно, когда в Орлецах был на реке затор льда с лесом. Словно приветствуя этот могучий поток, голосили птицы, а в рассветной выси слышались призывные голоса журавлей и гусей. На луг, залитый водой, садились перелетные утки, гуси и масса куликов, маленьких и больших.
Начиналась весенняя охота на уток, иногда удачливая. Стаи уток исчислялись не десятками, а сотнями.
Мы охотились на "настоящих" уток-крякв. Эти утки кормятся на мелководьях и на суше, преимущественно по вечерам и ночью. Охотились с подхода и из шалаша, построенного на опушке вересника. Шалаш делали из хвороста и кустарника.   Чаща всего стреляли уток, сидящих на земле или на воде у берега. Охота на крякв, как правило, производилась вечерами и утренними зорями на Линном, Колоде и на других местах кормежек. Так как утром и вечером мы с Гришей работали, то, чаще всего, охотилась днем, засев в местах, куда утка слетаются на днёвку. Использовала манок, подманывая   кряковых.
На Варварином болоте водилось много серых журавлей и куликов, а на озерах и лесных речках - уток. В нашей местности на журавлей не охотились. Журавлей считали священными, приносящими людям счастье, а выстрел по ним - беду. Мы с Гришей любили наблюдать за этими чудесными птицами.
В конце апреля, как правило, небольшими стаями прилетали серые журавли. Прилетевшие на родину журавли сразу же начинают участвовать в своеобразном токовании - плясках, которые очень интересны. Чаще всего плясали журавли парами, редко - стаями. Они очень осторожны, поэтому мы наблюдали издалека (в 200-300 метрах). Гнездовья их была около Хепальского, на сплошь заболоченной долине, невзрачной, с кочками трясины. Это старое заболоченное, очень коварное озеро, почти не посещаемое людьми, и облюбовала журавли для своих гнездований, находя пищу на моховом болоте. Найти гнездо журавлей очень трудно, так как журавли очень скрытны.
Мы знали одно журавлиное гнездо, построенное прямо на земле (на кочке) очень небрежно, как куча хвороста, внутри которого располагался выстланный сухой травой лоток. Мы установили, что старые птицы занимают свои прошлогодние гнезда, подновив их. Самка откладывала 2-3 крупных яйца. Насиживают поочередно обе птицы. Но самец сидит только тогда, когда самка уходит из гнезда на кормежку. Самец находится поблизости от гнезда, зорко охраняет гнездовий участок. Примерно через месяц после начала высиживания у журавлей появляются птенцы, растущие очень быстро. Как только они поднимались на крыло, вся семья утром и вечером совершала вылеты на кормежку на копанины (в поля), где рожь, овес или горох. Мы установили, что журавли любят кушать зерна, ягоды, различные травы и корни. Даже видели, как некоторые журавли ловили лягушек и мышей. Все это нам удалось наблюдать в течение трёх лет. Может быть, я не все запомнил и думаю, что читатели мне простят.
В рассветной выси весной слышатся голоса прилетающих, а осенью улетающих (большими косяками пролетающих) журавлей.

***

НА ХЕПАЛЬСКОМ озере

Кроме основного водоема, где мы чаще всего ловили рыбу, озера Хапальского - мы знали еще Горное, что в двух километрах южнее Хепальского. На Горное разрешалось нам ходить только вдвоем, в одиночку ходить на это озеро нам не разрешали родители. Так и не узнал почему. Чаще всего на это озеро мы ходили вместе с Гришей в возрасте 14-16 лет и старше, беря с собой охотничьи ружья. Горное небольшое, почти круглое озеро, расположенное необычно, как бы на возвышенности. Окружено оно борами, высоченными соснами и елями. Озеро, богатое растительностью, личинками стрекоз и комаров (мотылем), прекрасным кормом для плотвы и окуня, было гнездовым угодьем для кряковых уток и одной пары лебедей. Поверхность озера около берега во многих местах в зеленых кувшинковых листьях. Летом цветов на кувшинках очень много, а к осени она превращаются в зеленые кубышечки с семенами внутри. Мы иногда ели эти кубышки, находя сладость в них. Поздней осенью кубышки буреют и уходят на дно, чтобы дать новые всходы. Дорога выводит к озеру, где песчаная отмель, около которой стоят плоты, сделанные охотниками, но пользовались ими те, кто приходил на озеро первым. В двух метрах от берега озера повалено большое дерево так, чтобы можно было отдохнуть, придя к озеру, переобуться, усевшись на это дерево как на скамью. С этого места открывается панорама почти круглого озера, обнесенного глухой стеной вековых сосен и елей. На противоположном берегу видна горловиноообразная лахта - исток речки Горной.
Когда сидишь на плотике вблизи берега, поглядывая на поплавок, ощущаешь живую тишину, наполненную лесными звуками, щемящими сердца. Как только бросишь крючок с наживкой, так сразу хватит червячка сорожка. Поэтому с грузильцем делаем лесочку, чтобы наживка быстрее ко дну шла, а там уж наверняка ее схватит красноперый, полосатый окунь. Он на этом озере светлее, чем на Хепальском. Если нет клёва,   а ехать на другое место не хочется, то любуешься лилиями-кувшинками, огромными стрекозами, деревьями на берегу и наслаждаешься звуками леса. Покой становится на душе и радостно ощущение жизни.
Есть одно место на берегу, с которого видно все озеро. Нам тогда казалось, что на этом озере только зеркальная гладь, словно вечный штиль. Зыбь от ветра бывает набольшая благодаря стене леса вокруг озера. Из озера вытекает речка Горная, а пополняется озеро водой от нескольких родников, от которых бегут в озеро ручейки да водой стаявшего снега в борах.
Весной на этом озере ежегодно наблюдали пару лебедей, летом уже с выводком - всю лебединую семью, которая в октябре улетала на юг. На южной стороне озера высокий бор, где разворочены муравейники и коряги - следы медвежьей семьи, живущей здесь. Иногда нам удавалось видеть медведя, пришедшего попить речной воды и покупаться.   На той стороне, где вытекает Горная, противоположном берегу речки, большая луговина, на которой можно увидеть сохатого или лосиху с теленочком.
В борах или моховом болоте, богатом клюквой и брусникой, токуются выводки глухарей. Вдоль речки много низинных, заболоченных мест с высокой травой. На этих мокрых лужайках, на искусственно созданных возвышенностях, небольшие стога сена, оставшиеся еще от прошлого года и новые, хотя уже и те и другие объедены сохатыми и имеют причудливую грибовидную форму. Вдоль всей речки до слияния с Хепалкой узкая тропинка с отводками к каждому омуту. В вилке - слиянии двух речек - очень хорошая охотничья избушка, построенная Андреем Вершининым. В этой избушке мы часто ночевали, она прочная и теплая. Здесь же поляны, покрытые травой, и тоже стожки с сеном. После слияния речек строго на запад течёт единая более мощная Хепалка до впадения в Северную Двинy, причем с большой особенностью. Не доходя несколько сот метров до С.Двины, Хепалка уходит под землю, а вытекает на берег Северной Двины как большой ключ. Нам не разрешали ходить в этот район, поэтому я описать впадение р. Хепалки в Северную Двину не могу.

....

В возрасте 15 лет мы уже усвоили особенности ловли рыбы в Северной Двине. Знали и о влиянии приливов и отливов, происходящих в Белом море, на ловлю рыбы в Северной Двине. Вообще-то, резко заметно это явление примерно в районе Усть-Пинеги. Но и у нас на реке у деревни Ичково в течение суток примерно через каждые 6 часов вода в реке то прибывает, то убывает. Помнится, что во время отлива вода спадает на десятки сантиметров, а во время прилива вода вновь прибывает на такой же уровень. Мы уже замечали, что рыба лучше берет во время отлива, но в середине лета очень плохой клёв в это время. В жаркое время лещ и язь лучше кормились в прибылой воде. Хороший клев леща, когда была устойчивая хорошая погода.   Благоприятен южный и юго-западный ветер, а во время северного ветра лучше не ходить на рыбалку на Северную Двину. Место для ловли леща с иловато-глинистым дном, глубокие ямы. Места стоянки лещей нам указывали взрослые, да и сами мы определяли и запоминали их по всплескам.
Когда удавалось еще и яму определить, то   с прикормкой успешно ловили лещей на удочку на тихом течении в июне и июле, особенно в хорошую погоду. Насадкой были красные дождевые черви, мятый хлеб и тесто, чуть-чуть сдобренное мятным или анисовым маслом, разбавленным в подсолнечном. Приманка - кисточка красных червей, насаженных на крючок ниже их головки, была прекрасной. Как только поплавок пошёл в сторону - подсекаешь, а если насадка - хлеб, лучше подсекать, когда поплавок ляжет и задрожит и, вздрогнув, начинает погружаться. Ловить леща надо, имея подсачек. Такую немудреную азбуку юного рыболова мы знали в совершенстве и имели хорошие уловы.
Мечтали поймать семгу, но не удавалось, а вот стерлядку ловили, правда, за много лет несколько штук. Рыбачили детьми и в юношеские годы, а чем дальше, рыбалки случались все реже и реже.