Друг убит мой...

Друг убит мой в Чечне, не  рукой моджахеда.
И не тем, кто сменил партбилет на чалму.
Как обрывок больного, полночного бреда,
Был тот бой, где пришлось не подняться ему.

Рявкал  мглистый рассвет, над кварталами «градом».
От осколков и пуль головы не поднять.
С сопредельных сторон густо сыпали матом,
Без акцента, по-русски и в душу и мать.

Где они, где свои? Разберешься едва ли.
Пуля дура и штык не всегда молодец.
Испокону они не из тех выбирали,
И не тем доставался терновый венец.

Но всегда до конца долг исполнят мужчины,
Без оглядки солдаты присяге верны.
И какие на то не бывают причины,
Без приказа боец не уходит с войны.         

Бой стихал. Задымленное солнце вставало,
Освещая углы догоравших руин.               
Понемногу народ выходил из подвалов.
Точку бою поставил лишь выстрел один.

Он успел оглянуться, как это не странно.
Пуля в сердце навылет, увидеть успел,
Перед тем, как упасть, за проемом без рамы
Женский в сумраке лик и блеснувший прицел.

И ее как визжащую крысу достали.
Расплатиться решили с ней сразу за всё.
И к галантности, вовсе не располагали,
Ряд  зарубок прямых на винтовке её.

Как молила она и взывала к пощаде.
Вспоминала своих малолетних детей.
Но казнили ее не жестокости ради,
А в пылу за погубленных ею парней.

Кто ответит, что с нашей страною случилось.
Что заставить могло эту женщину, мать,
Словно сердце в груди у нее и не билось,
Хладнокровно чужих сыновей убивать.

Может, были близки ей Суры из Корана,
Что напели ей те, кто партийный билет,
Так недавно носили в нагрудных карманах,
И к кому было трудно пройти в кабинет.

Ну, а может и те, со свечой у Божницы,
Что так истово вдруг осеняясь крестом,
За зеркальным стеклом пряча сытые лица,
Как могли, постарались, и бред стал не сном.

Им бы в пору теперь поклоняться Иуде,
И держать наготове свой импортный кейс.
А в нагрудный карман, пусть никто не забудет,
Положить проездной на коммерческий  рейс.


          1995 год