штрафная весна

вот и мы, наконец, проехали до конечной, до ключевой…
за зрачком чернота прорехою, где не выживет ничего…
тихо небо – бесстрастно кровельно, приколочено высоко…
нас так выстроили ровненько, чтобы точно – к виску висок,
чтобы маршем, всегда с парадного: ярко, празднично, горячо…
фотография панорамная: рыбка поймана на крючок,
в небе птица кричит изранено, горько, сдавленно, тяжело –
это небо в густой испарине наступает нам на живот…
так вот – суд и штрафная карточка, и – высаживают в запас…
здесь весна выпадает крапчато в мир, который потом продаст…
позвонками хрустеть, лопатками, прогибаться, втекая в тьму,
становясь оголтело падкими на горчащую эту муть…
легче учатся от обратного, от различий и от камней,
переписками и тетрадками тех, кто выскажется умней,
плоскогорьями, побережьями, изучая глубинно суть,
перемалывая всё, что – прежнее, зарубив себе на носу,
перекапывая, перемеривая, наткнувшись на сходство глин,
нам в таком нежилом неверии исключительно – клином клин…
вдруг найтись, задержаться, встроиться в то, что глубже, темней, родней,
и заменой великой троице разрастаться на гиблом дне
нежной жалостью, милосердием, страстью, пылом… спасай, храни…
пусть там, в недрах, потом всё сердится и прессует в пласты гранит…
беспросветная злость и залежи… бывший – друг, настоящий – враг…
и не больно, что было заживо… и не страшно, что будет в прах…
бьются – рыбка с открытым ротиком, птица крыльями по земле…
это – страшная, но эротика, где эстетика на нуле:
чувство, смелое жизнелюбие, ужас, чёртово колесо…
небо в форме своей голубенькой убивает одним лицом,
убеждая, мол, всё – нам кажется, всё – иллюзией болевой…
ведь вот взять поимённо каждого – выйдет омут, что с головой…
там такие внутри опасности, там такие внутри тиски,
что себя осеняют свастикой и не мыслят уже спасти…
неизбежно, чернильно, бомбово… там расскажут, что это рак
и запомнят фотоальбомами заключившие этот брак…
белым шрамом, живой динамикой, сочленением плечевым –
там врастают друг в друга намертво, в это странное нечто – мы…
нереальное что-то снится им… солнце хрупкое из стекла…
и  – срывает предохранители, в точке скола саднит скула…
осторожность прикосновений, но что ни проба, то всё – нарыв…
воспалённо вздуваясь венами… и все правила – вне игры…
горизонту по горлу лезвием… хлам восторженной мишуры…
набухая, горя болезненно раскрываются кровью швы…
эпатажно, легко, рискованно, пышно так, что в глазах рябит,
там друг в друга проникли войнами переросшие мир враги…
там как будто военный госпиталь или хоспис, а может, морг:
будто всё это метка Господа в губы шепчется "боже мой"…
а на деле – простая ржавчина, скоропортящийся продукт…
и не стало ни капли жальче нам тех, которых в конце убьют…
вдаль – побегами, вверх – победами, выдох сделался невесом…
рассосалось чужое, бледное глупым прошлым, кошмарным сном…
из такой повреждённой кротости происходит сухой цинизм
экономной тяжёлой поступью, избегая пустой возни…
рассмотреть, расписать в анамнезе все последствия и долги,
оправдаться, схитрить, отмазаться, мол, не хуже, чем у других…
здесь – не сказка, как там, хрустальная, сожаление ни о чём…
и вскрывает весна проталиной кто на что здесь не обречён…
на мороженом тёмной вишенкой, каплей кофе на простыне…
как клеймо на подкорке выжжено, пропечатано: мы вам – не…
здесь свободные – значит, голые, значит, нечего нам терять…
только головы, эти головы – тяжеленные якоря…
всё, что может быть истолковано алфавитом и букварём,
хлещет горлом, выходит комьями, чтобы знали – своё берём,
чтобы те же дурные грабельки, чтобы сон, будто бой, горяч,
чтоб диагноз "неоперабельно" в нашей карте нам вынес врач…