Последний день зимы

Больше серого в воздухе этом:
веток - сплетения,
наваждения,
ворохи, кружева;
шорохи крыльев не замёрзших зимою
пернатых -
воробьёв да вестников мира крылатых,
несмертельно изранивших лапы
стекловатой
таявшего и замерзавшего многократно
двора.


Однако, пора
рвать голосовую зависимость и бегом пера
личного по глади
листка персональной тетради
направлять речевое течение
прочь с орнаментированного не мною
поэтического ковра...

Серое не случайно рифмуется с верою,
тайны мироздания открываются долготерпением в сфере -
через не зги видеть свет...

Механизм памяти и прозрения,
матереющий синью весенних небес сквозь зимнюю мглу
череды, преимущественно серых, этим долгих лет...

Через мрак разлучных ночей,
пронзительней открывался мне
приоритет над мраком:
александритового,
рубинового,
изумрудного,
фосфорного мерцания
звёздных лучей,
которыми пронизывал впрок
ток строк
грядущих,
оставляя перед рассветом,
в дыму сигаретном,
за взятой ознобом
спиною -
душный барак,
так становился судьбы весною,
попадая в размерный такт,
шевелением терпких от никотина и горечи чая крепчайшего губ,
упираясь взглядом в сугробы
с оскалами прутьев и труб...

Серость армейских шинелей,
любого рода робы -
впритык, с колкостью и истёртостью ворса,
с запахом не порохового,
но тревожного близостью смерти казённой:
казарменного,
барачного,
лазаретного
дыма -
предтеча сини всевышней,
в любое время года -
весенней,
немыслимая свобода,
открывающаяся в свете размышлений
над ощущением себя на свете
лишним...

Весна это всегда -
прорыв духовный...
Остальное - условно...

Перед тем, как расцвести вишне,
сирени,
мэйхуа,
(уместно будет вставить сюда
перечень всех растений,
цветущих в странах,
где суровой бывает зима)
необходимо сначала
выжить....

Скоро начнётся весёлая весенняя кутерьма
с хрустально-звонкой капелью,
с золотом воска
солнечных свечей,
отражённого и растворённого в ней -
механизм оттаивания,
пробуждения,
воскрешения,
возрождения...

Тем родней
серое в сегодняшнем дне...

Именно оно
усилитель вкуса
всего яркого,
даруемого свыше человекам
на чёрной и серой, преимущественно,
земле...

Серые стены домов,
серые в последний день февраля кроны -
нотные тетради
певчих звонов
в преодолённом завтра "вчера"...

Пора
прощания
с испытанием
на способность выживать верой
в апрельские скверы
среди вмёрзшего в лёд,
не покинувшего,
ещё живого крыла,
пера...

Холод,
голод,
непониманием слов твоих плотно сжатый рот,
серп и молот
в твоей реальной судьбе -
конкретный взлёт
слова,
поющего
о непреходящей
весне...

Всё чаще сетуют
на семантический и иного рода перегруз
в моей строке
не доросшие до осознания необходимости обуз
для обретения истинной свободы - свободы
вневременного,
внерегионного,
бессмертного
человеческого
духа.

Речь моя рассчитана на берега вошедшего в это
слуха...

И память моя -
весна,
хорошеющая за ознобом свинцовым
(куда до него зимним!)
цветением,
обеспечивающим плодоношение
кругосветного,
поэтического,
вечного -
человечного
лета.

Этого
не понять
приговорённым к распаду с рожденья харонам
лучших человеческих чувств
и мыслей
здесь
на земле,
подготавливающей крепких в вере -
к небу...

Строки мои -
корни,
ломающие стены
склепов
мысленного смирения
с тлением...

Ау, Лета!

Для поэта ты - купель,
за коей в каждом, свыше дарованном слове,
он снова и снова рождается для цвета весеннего неба света,
который, как известно, зачинала Рождественская метель...