Ливень

Ливень. Ливень в Москве. Потоки холодного дождя по разогретым асфальтовым венам города. Ливень прорвал завесу цивилизации, на убитых каменных магистралях пахнет деревьями и землей, на стерильном крыльце супермаркета – торжество природы. Ливень дерзко попрал обезличенные законы Мертвограда. Он – живой.

Ливень в Москве. Стерильные люди бегут, жмутся к козырькам подъездов. Они – проигравшие, они – под артобстрелом. Вроде бы, им нечего опасаться: драгоценный сотовый телефон не промокнет в своей нейлоновой сумке, немногочисленные летние одёжины быстро высохнут в тёплый вечер… Но ах, не от того они бегут, что так сильно боятся промокнуть или простудиться: они бегут от своего поражения, им тяжка сама мысль о том, что они – венцы творения с флэш-картами на шнурочках, вынуждены пасовать перед невиннейшим явлением уже давно, казалось бы, покоренной природы: на самом деле они ее не покорили! Они боятся не ливня, а своего венценосного бессилия. А дождь – добрый.

Ливень в городе. В городе гроза. Я не спеша иду по улице, по стёклам очков – длинные капли. В руках у меня два зонтика, но ни один из них не раскрыт. Ливень божествен, прятаться от него под матерчатую крышу – неуважение. Я шагаю, над головой залпы рубчатых белых молний. Конец зонтичной трости в моей руке задран вверх – «На-краул!»  - салютует небесам.

Ливень. На забуревшем зашарканном асфальте глубокие лужи. Вода в них на удивление чиста. В одной луже уныло топорщится размокшая газета. Бумага разлезлась, слова намокли… А мне – в грозу без зонта – бояться нечего. Моя душа не размокнет, не бумажная. Ее в жизни столько раз мочило дождем: падали и обычные капли, водяные, и кровавые, и даже капли яда (самый страшный яд для души человека – тот, который он сам в припадке злости и недоверия приготовляет для себя в темноте собственного мозга!). Сколько всего лилось – а она не размокла! И сейчас не размокнет – под бодрые ритмы грома, под струны молний. Я пляшу по лужам, разбрызгивая сапогами крупные кристальные капли. Я подставляю небу – и струям с неба – грудь и глаза, я славлю богов прямо на улице. Это главная улица, водители и забронированные в пластик прохожие наверняка подумают, что я сошёл с ума. Но мое безумие – священно. И я смеюсь, как небожитель.

Гроза. Сложенные зонты в руках намокли, как крылья незадачливых летучих мышей. Одёжа потемнела от влаги. В сквере трава водяниста, ветви мокроволосы. И не чуднО, не нелепо – прижиматься омытыми губами к окаченной ливнем коре рябины. Капли дождя с моих рук, капли дождя с дерева… Моё тело – дождь. Оно – везде. Оно падает над городом мельчайшими тихими каплями, оседает в землю среди чахлой московской травы, растекается по асфальту, по мрамору, по стеклу… Я не боюсь дождя, потому что я сам – дождь. Мое тело – вода, а мой разум – рыба, которая плавает в этой воде.

Ливень, ливень. В подворотне жмутся притихшие городские птицы. А мне весело. Я смеюсь космическим смехом, я славлю богов, я безумен, я безгрешен. Но я не могу сказать, что дождь «очистил меня» или «смыл всю грязь с моей души». Ведь я сам – дождь. А дождь нет нужды очищать водой, он и так чист. Даже если он пролился на загазованной улице в промышленном канцерогенном радиоактивном городе – всё равно он чист. Чиста сама идея прохладной небесной воды, омывающей замордованную улицу. Белая молния и гром – священны.

Всё еще ливень. Всё еще громовые раскаты. Я славлю небо смехом и пеньем, я не в мире людей… Вдруг из припаркованного возле скверика самосвала – ошарашенный осуждающий взгляд: водитель приспустил стекло и бурчит, комментируя мое шествие. (Я не слышу слов из-за раскатов грома и не понимаю их). Что мне до чьих-то взглядов, до людского суда! Дождю не страшны никакие осуждения, а рыбка-разум легко и свободно плавает вне привычных негласных ограничений… Мне стало забавно: «Вот, мол, придет этот мужик домой и будет жене за чаем рассказывать, какого он сумасшедшего видел: шёл под ливнем, не раскрывая зонт». А потом спохватился: у него, грешного, небось и жены-то нет, и чаю он по вечерам не пьет, потому что он всегда пьет водку и самогоном чистит глотку, и высшее счастье для него – сидеть в сухом самосвале, пахнущем перегаром и бензином, а не соединяться с божественным дождем… Причаститься божества может каждый, это не запрещено, просто люди сами отворачиваются от него, зарываясь носом в землю…

Я – ливень. Для меня нет никаких преград, я сам себе не ставлю никаких преград. Я отпускаю себя, отпускаю себя течь с небес на землю, сквозь землю, по коре деревьев, по стенам и стеклам, стекать, переливаться, лететь по ветру, качаться на мокрых цепях и проводах… На восьмом этаже кирпичного дома кто-то настежь распахнул окно. Правильно! Так и надо! Пусть дождь войдет, пусть он будет вашим гостем, его не надо бояться, причаститься божества имеет право каждый, это не запрещено, главное – чтобы сам человек не отгораживался от него…

Я – дождь. Мне нет преград вовне, нет преград внутри, моей космической радости нет преград, - а она не имеет ничего общего с бледными воздушными шариками обычных человеческих празднеств. Мое тело – вода, она течет по улице, а внутри меня – так же просторно и независимо – течет смех, течет пенье, течет благодарность богам. А мой разум – рыба: юркая, ладная, резвая рыба в этой воде…

Подхожу к своему подъезду, вступаю на крыльцо… С каждым открытием новой двери, с каждым бряком ключа, с каждой ступенькой лестницы моя рыбка-разум меняется: у нее удлиняется тело, вместо жабр появляются легкие, несуразные плавники сменяются лапами, она лезет на сушу, превращается в амфибию, в рептилию, теряет чешую, грубеет кожей, покрывается шерстью и пытается встать на задние лапы.  За весь путь до моего этажа она успевает пройти все стадии эволюции, и когда я переволакиваю через порог квартиры мокрые сложенные зонты и свое одетое в отсыревший плащ тело, - передо мной уже не рыбка, а степенный и мудрый человек, который скоро заговорит.

17 июля 2008