Аалександра Коллонтай

Талант различный женщины имеют.
Кому что Бог определил:
Кто-то хранит очаг семейный,
Других он этим обделил.

   Мы разговор ведём о "Шуре",
   О Домонтович - Коллонтай.
   Весьма извеснейшей фигуре,
   Средь революционных тайн.

Отец её полковник,смело
Женился только в сорок лет.
Жена уж трёх детей имела,
Тут дочка родилась на свет.

   Кровей в ней всяческих не счесть:
   Украинско-немецкой смесь.
   И русско -финскую учесть,
   Ещё французской доля есть.

Училась, как водилось, дома,
Сдала экзамен лучше всех.
По праздности была истома,
А в танцах одержала верх.

    Партнёр по танцам - Драгомиров,
    Блестящей парой мнили все.
    В любви признался Ваня милый,
    Та ж подняла его на смех.

Пустил он пулю в своё сердце,
Не выдержав насмешки той.
Но для неё не скрылось солнце-
Опять блистала красотой.
 
     Она ж "хвостом" крутила дальше,
     Сорокалетний генерал
     Руки просил у Шуры даже,
     Но в миг отвергнутым он стал.

С троюродным сошлася братом,
Звали - Владимир Коллонтай.
Дружили, часто были рядом,
Покорена была им та.

     Родители же против были,
     И дочь отправили в Париж.
     Затем в Берлин они отбыли,
     Но под присмотр её сестры.

Узнала там про профсоюзы,
Про Клару Цеткин, коммунизм...
В итоге брачного союза,
Связала с Коллонтаем жизнь.

     Они счастливой были парой:
     Муж мягок, добр, ей угождал.
     Горазд на выдумки, забавы,
     Чего ещё от жизни ждать?

Она ж чего-то всё хотела,
Сама не знала что и как.
И вот сама взялась за дело,
Библиотечный выпал знак.

      Там собирались вольнодумцы,
      Там споры, лекции и шум...
      Революционеры и безумцы.
      Она ж оттачивала  ум.
      
Шура задумала "коммуну"
Начав жить дома вчетвером:
Желая замуж "сдать" подругу,
Взяла и друга её в дом.

      "Друг" не польстился на подругу,
      Зато в хозяйку был влюблён.
      И обошлась ей та услуга,
      Совсем другою стороной.

Тот "друг"- Саткевич, снял квартиру,
И с ним встречалась Шура там.
Семейного не стало мира.
Ушла из дома Коллонтай.

      Забравши нянечку и сына,
      Семейный развалив очаг,
      С Саткевичем встречалась снова,
      Но, не могла уж жить вот так.

Родителям оставив сына,
Вновь за границу - в двадцать шесть...
В Швейцарии же заболела сильно,
Расстройство нервов уже есть.

      В Италию потом уехав,
      Статьи писала для газет.
      Но, не было у ней успехов,
      Не принял сочинений свет.

Врачи велели ей вернуться,
Вновь к мужу? Но семьи то нет!
Саткевич снова подвернулся,
И вновь не мил ей белый свет.

      В Швейцарию опять попала,
      Читала много, чтоб писать.
      Печататься как будто стала,
      Финляндией, вдруг, увлеклась.

Плеханов, Люксембург - вот встречи!
Дружила с ними спор вела,
В собраньях проводила ночи,
Немало знаний набрала.

      Мать умерла. Сын жил у деда,
      И тот ещё не долго жил,
      Ей надо было что-то делать,
      Чтоб с сыном как - нибудь прожить.

Саткевич всё мечтал жениться,
Она же против всё была.
Она успела измениться,
Другою жизнью уж жила.

      Знаток рабочего движенья,
      В Финляндии уже была.
      И вот удар и потрясенье:
      Отца не стало, вот дела.

Он ей имение оставил,
Доходы тоже, чтобы жить.
И с "Другом" жили без утайки,
Уже налаживалась жизнь.

      Талант оратора открылся,
      В собраньях стала выступать.
      Тут Пётр Маслов "объявился",
      Опять любовная напасть.

В Германии сошлися оба,
Дела - делами. А любовь
Для них была - глубокий омут,
И радость тут была и боль.

      Власть революций не любила,
      И на "виду" уж Коллонтай.
      Арестовав же, отпустила,
      Урок ей первый преподав.

Из Петербурга та сбежала,
На целых долгих восемь лет.
В Берлине с Масловым встречалась,
Любви той прежней уже нет.

      И зная языков не мало,
      Та жить могла в любой стране,
      Берлин на Францию сменяла,
      И Пётр Маслов вслед за ней.

Сошлась со Шляпниковым вскоре,
Ей тридцать девять уже зим...
Он в двадцать шесть, на дело скорый,
Решила жить в Берлине с ним.

      И разошлась тут Шура с мужем,
      Который уж с другою жил.
      Он по жене уже не тужит,
      Наоборот он вновь ожил.

Подруге Коллонтай писала,
Что только счастлива сейчас.
Что понимать рабочих стала,
Что революций пробил час.

      А Шляпникову часто Ленин
      Давал задания, дела.
      Теперь он часто дома не был,
      И Коллонтай в делах жила.

Когда ж он дома был почаще,
То Шуру начал раздражать.
Мешал писать статьи ей часом,
И в разговорах возражал.

      Война в Германии застала
      В курортном городке - Кольгруб.
      Она там с сыном отдыхала,
      Его построил, видно, Крупп.

Её опять арестовали,
Потом же сразу, отпустив.
В Россию сына отослала,
В Швецию сама ж, отбыв.

      Из Швеции её прогнали,
      За агитацию к борьбе.
      В Норвегию она попала,
      Но, стало ей не по себе.

И Шляпников ей опостылел,
Свткевич вдруг женился всё ж.
Депрессия её настигла,
И всё ей стало невтерпёж.

      Вот в США её вдруг пригласили,
      А Ленин книгу дал свою.
      Перевести, издать, что в силах,
      Ей шанс встать на ноги дают.

Успех от лекций был огромный,
Прошла Америку на "пять".
Сам Ленин к ней с поклоном томным:
"Сумела ж книгу ты издать..."

      Чтоб сына в армию не взяли,
      Пристроила в Заводе в США.
      Со Шляпниковым всё ж порвали -
      Он в жизни стал уже мешать.

Вот царь отрёкся от престола.
Она ж в Норвегии была.
В Россию ей приехать стоит -
Сам Ленин ей сказал. Дела.

      И в Петербурге на вокзале,
      Пришёл сам Шляпников встречать.
      А в чемодане - денежки, что дали,
      На то, чтоб революцию начать.

Валькирией её назвали,
Вся в революции была.
Овацией везде встречали,
Чего ещё было желать?

      Ленин доверил ей "участок",
      На бунт матросов "совратила".
      На кораблях военных часто,
      Кк комисар - от власти сила.

А председатель Центрбалта -
Павел Дыбенко - богатырь...
Напоминал он ей атланта:
"Он защитит её от бурь".

      И, наконец-то , что хотела:
      "Вот настоящий человек!
      И для любви он и для дела,
      Уж с ним - то счастье ей на век.

И хоть он младше - на семнадцать,
Их не смущало ничего:
Ведь с ним идти ей не на танцы,
Всем сердцем приняла его.

      Она писала про Дыбенко:
      "В нём сердце, воля и душа,
      Энергией берёт, не интеллегтом,
      То- самородок. То- мой шанс.

Нельзя наркомами их делать,
Нельзя давать большую власть.
Уж слишком буйные для дела,
Кружится голова их враз".

      Всё ездить за Дыбенко стала,
      К нему поехала на фронт.
      Но быто при ком-то не пристало -
      В ЦК вернулась -там Арманд.

Порвать желала с Павлом часто,
Но иногда такой был псих.
Влияла ревность тут отчасти,
В годах всё ж разница у них.

      Его ждала однажды ночью.
      Пришёл тот поздно. Зло. В слезах...
      Обидела его тем очень,
      Стрелялся на её глазах.

Не застрелился, но был ранен,
И ультиматум- та, в ответ:
"Пусть наш союз. увы, не равен,
Я иль она -другого нет".

      И Шура выходила Павла,
      Но с ним простилась навсегда.
      Зачем скандал? Расстались славно-
      Ей было пятьдесят тогда.

И Коллонтай переживала,
Не нравилось уж ей давно,
Что в ПАРТИИ твориться стало:
"Не кончится борьба добром!"

      Её Зиновьев ненавидел,
      Сталин в Норвегию послал.
      А там Марсель Боди увидел,
      Её любовью новой стал.

Французский коммунист был младше,
Почти на двадцать один год.
Зато в делах был её старше,
И чувствовался знатный род.

      В Норвегии став дипломатом,
      Главою миссии была.
      Была довольна очень, рада
      И жизнью бурною жила.

И вот её звезда настала -
Впервые женщина - ПОСОЛ!
Послом же в Швецию послали,
И к ней тогда успех пришёл.

      С Боди встречались тайно, ночью,
      В стране свирепствовал тнррор...
      Ей Шляпников писал и прочие:
      "Кругом враги народа. Вздор!"

Попала та в презд к ЕЖОВУ.
Расспрашивалл всё о Боди.
Дела на многих уж готовят,
С французом рвёт, чтоб "угодить".

      Тут Шляпникова арестовали,
      В тридцать седьмом году - расстрел.
      Саткевича уж расстреляли,
      Хоть ему семьдесят, болел.

В тридцать восьмом - расстрел Дыбенко,
"Жить жутко" пишет Коллонтай.
Стал страшным год для Шуры. Стенкой
Беда нависла не зевай.

      Опять сфабриковали дело
      О дипломатах, как врагах.
      И в список Коллонтай попасть сумела,
      Но, устояла на ногах.

И в сорок пятом теллеграмма:
"Шлём самолёт за Коллонтай".
Из Швеции забрали прямо:
Каких ещё страшиться тайн?

      Во Внуково её внук встретил
      И жить он взял её к себе.
      Не дожила пять дней отметить
      Восьмидесятый юбилей.

Чичерин и Литвинов рядом -
Так похоронена была.
Коль жизнь её окинуть взглядом,
Можно сказать: Она - жила!".