Стихи мои Она не понимала...

Стихи мои Она не понимала. К чему стихи? Хорошие начала строфой положены тому, чему не быть, и остается лишь грустить, грустить, грустить… Да, мир жесток, без верности и чести. Я знаю – сам подлец, не надо лести. Я принял все как есть. Тупая боль готовит выбор мне, иную роль. Но остаюсь собой, чуждо хамелеонство. Пусть для Нее цвета менять так просто, под утро тело окропить святым, сменить постель, забыть, что с тем, другим. И я прощаю жесткие обиды, как человек, как существо, как гнида. Хоть жаль порою, что не понимала. Рождалось вновь природное начало, но не со мной – с неведомым другим. Я сторонился, вечногрустный мим. В тиши удушливой роились мести грезы и белый лист волнился – слезы, слезы… Бумага рвалась острием пера и сирая по серому скребла. За что со мной? Куда теперь бежать? Где отыскать? Зачем я должен знать? Как одолеть нервозное смиренье? А может, росчерком навеки отделить? Совсем забыть, в душе похоронить нелепое ослепшее стремленье? Она ж меня назло не понимала. С другими сочно страсти познавала. Но возвращалась, говоря: «Устала», - делить со мною стол и одеяла. Я принимал. Не Бог я – человек. И суть явлений продолжала бег. Трава сменила грязный талый снег. Какой-то год, и в прошлом счастья век. Константа жизнь. Проклятый хоровод ночей, измен, в ночи измен и вот я так устал, что стало безразлично. Оставшись с Ней, я в новый мир ушел. В ночи последней райский сад расцвел, где пенье птиц легко и мелодично. И пусть стихи Она не понимала. Как кошечка пушистая играла моей тоской, страданием моим. Молчал мой персональный херувим. В волнительном моменте откровенья испытывала гибкое терпенье, не принимая боль моей души – бессмысленные для нее стихи. Строфа к строфе ложились гон и слезы, проклятья, бешенство, сомнения, угрозы, и вера рушилась, как замок из песка. Что оставалось – я вернуть не в силах. Так память остается на могилах сухим останком яркого цветка. Как зря Она меня не понимала! Ее другое слишком увлекало – запретный плод, жар страсти, ласк волна. В весне искала – в холода нашла. Я уходил. Она ложилась спать на подлости видавшую кровать. Я приходил. Она уже вставала, свое тепло в подушках оставляла. Ей – сладкий час, мне – мимо птиц эдемских. В любви, как на войне, немало дерзких. Но хватит сердцу сил принять их всех? Я – не хотел. Она – не возражала. И я ложился в дрему одеяла и грел меня любви недавней грех… Она стихи всегда не понималаЗа что-то мстила, а за что не знала. Авансами мне чувства не прощала, и с виду агнец, но внутри пылала. Себя проверить, может или нет, хотела очень. Совесть не запрет. Конечно, можешь! Что за юный бред? Предать несложно даже без монет. Я – не такой. Я свят. Я идиот. Я – прошлое прокисшее разврата. Я – эротизм зачахший, тухлый мед… А ты? А Ты ни в чем не виновата. Но вот финал Твоей, фимейл, интрижки: я душу тихо запер на задвижки. Нет, все-таки права, что не внимала. Поэмы, рифмы – фи! – не возбуждало. Простить попробуй желчную строку, ведь я иначе, к счастью, не солгу. Тебе дарил звезду, прощал тела. Ты разглядеть подарок не смогла. И я в ночи, «Pall Mall» и трэк «БИ-2» - не хватит на потерю серебра. Я не в обиде, я в слепой тоске по дням минувшим молодости нашей и драму лишне я не приукрашу. Я все забыл. Мой остров, след в песке, Твои глаза – каштаны из металла… Ужель так было мало? Видно, мало. И пусть стихи Она не понимала. Смирилась, прилегла, тихонько встала… Эх, пес наивный, я не знал, что так в душе поставлю пламенный синяк! Я открывался, в сердце – харк! – плевок. Простил и не закрылся на замок. Но два и три – куда это годится, хоть и прекрасна девы ягодица? Я не брезглив, но с чьей-то там слюной не принимаю поцелуй страстной. Лишь мы вдвоем, а третьего не надо. «В постели третий лишний?» - я спросил. – «Да как ты мог – Твой разум голосил, - травить меня таким порнушным ядом?! Лишь тет-а-тет, а третьего не надо!» Да что стихи, меня не понимала! Разврата требовало женское начало. Хотелось втуне с деспотом побыть и похоть шла, и так тому и быть. Пусть станет так, как станет, только пусть в сердца чужие закрадется грусть, ведь я как воск, я не тиран с рожденья. Я ласков, да и то лишь с позволенья. Я уступлю. Претензий к жизни нет. Но заглуши, мечта, тревоги лет. Умри, тоска, что зело истерзала! Она уснет. Я, верно, удалюсь. И дали, и звезда залечат грусть. Моя душа ломать себя устала… Стихи мои Она не понимала. А если котиком свернувшись и внимала, то с безразличьем, для отвода глаз, иль чтоб пламень пиита не угас. Поэт, слепой кретин, рифмульки Ей читал и в каждом звуке кошку обожал. О, лучше, правда, стань зверьком, подруга. Приятней стихотворцу нету друга. Мечты и месть… За пазухой кирпич. Былых высот любовных не достичь и заново не вдохновить искусство. Когда погиб полет под град камней, не нужно ни молений, ни речей – они звучат фальшиво или тускло.