Шла первая блокадная зима...

А кто подскажет: «Эта сторона
При артобстреле менее опасна?»
И первая блокадная зима
Сжирает город, рвет его на части.

А город не сдается - он живет,
Хоть трупы покрывают мостовые.
А на Дороге Жизни тонок лед –
Связующая нить с большой Россией.

Который день без света и тепла
Голодные, замершие, больные
В подвалах Эрмитажа доктора
И академики «воюют» со стихией.

Обои сдернуты, ведь там остался клейстер,
И славный суп выходит из него.
Над городом опять замечен «Мессер»
Бьют по ушам команды ПВО:

«Внимание! Воздушная тревога!»
И кто подскажет: «Где та сторона…?»
При артобстреле вспоминают бога,
И говорят: «Будь проклята война!»

Ударили жестокие морозы.
В квартирах - иней. Сердце – метроном.
Сжигалось все. Но замерзали слезы.
А книги жгли последними при том!

Дощечки пола, мебель, столы, стулья…
«Времянка» - печь коптила, как могла
И песней потревоженного улья
Огонь гудел: «А будет ли весна?»

Год сорок первый. Далеко до мира.
Десятое. Декабрь. Навои.
И возрожденье Северной Пальмиры…
В подвале Эрмитажа - все свои.

Пиотровский прочитает и затихнет.
А вой сирен нарушит тишину.
«Товарищи, наш город не погибнет!
Мы победим! Мы выдюжим войну!»

Декабрь. Минус сорок. Лопнут трубы.
И за водой на проруби, к Неве.
Вот у соседки побелеют губы,
И упадет на мягкий снег. К земле

Притянута. Голодными глазами
Посмотрит в небо. Подняли. Пойдет.
Там дома – дочь. Умоется слезами:
Украли карточки! Но надо жить – живет!

На саночках завернутые трупы
Везут по городу. Вот дань войне. Сполна?!
Я не забуду, как белели губы!
Шла первая блокадная зима…

Но город жил, боролся и работал.
На Кировском заводе день и ночь,
И на других заводах: «Все для фронта!»
«Все для победы!»  Надо превозмочь!

И танки шли с конвейера для сборки,
Готовые, на линию огня.
Четыре километра здесь до фронта,
От вражеских окопов до меня!

Но город не сдавался. На прицеле
У смерти каждый. Лучше всех наград:
125ть «блокадных». В каждом сердце
Врагом не побежденный Ленинград!

Наш город жил. И в следующие зимы
Работали музеи, театры, школы.
Их выжившие люди воскресили.
И город был уже не просто город.

Убитых помним, помним всех замерших,
От голода погибших в тот декабрь,
Тех, кто стихи читали под бомбежкой,
Кто на Рейхстаг поднимет красный флаг.

И верили, что так оно и будет.
Мы ленинградцы – соль родной земли.
Не могут умереть такие люди,
В блокадном сне читая Навои.

24-25.02.2010 год      Иллона А…

Из хроники:
…10 декабря 1941 года директор Эрмитажа академик Орбели встречал гостей, пришедших на торжественное заседание, посвященное 500-летию поэта и ученого Алишера Навои. Заседание происходило в лекционном зале. Борис Пиотровский сделал доклад на тему "Мотивы древних восточных мифов в произведениях Навои". Ученый Николай Лебедев прочитал свои переводы стихов Навои. У него была последняя степень дистрофии - в зал его внесли друзья. Когда начался обстрел, никто не покинул заседание. Больше нигде в Советском Союзе в том году день рождения Навои не отмечали.

Зимой 1941 года многие ученые переселились в подвал Эрмитажа - так называемое "бомбоубежище № 3". В феврале 1942 года, в самые тяжелые дни там собрались архитекторы, среди которых был и академик Никольский. Они занялись проектом будущего Ленинграда - не просто реконструкции, а того, что они назвали "Проект возрождения Северной Пальмиры". Без света и тепла, голодные и замерзшие они создавали новый Ленинград…