Дубровский

ВСТУПЛЕНИЕ
              Посвящается выпуску ВМФ при СМИ 1987 года.....             

Мои друзья, мой цензор строгий,
Я снова  бля...ские  чертоги
Открою вам, друзья мои,
Пока живёт в моей крови
Огонь пиита грязных виршей,
Я снова вас в мир грязных  пиршеств
Своей строкой опять введу.
Ну а мораль – пошла в манду!
Баркова славные потомки!
Как блудный сын, собрав котомку,
Идёт из грешных мест к отцу,
Как грешница ведёт к жрецу
На жертву бедную овечку,
Как юный блудник рвёт уздечку
При первой случке на хую,
Теряя девственность свою,
Как барин юную пейзанку,
Загнав на летнюю полянку,
Растлил её под птичий свист,
Как в туалете онанист
Играет в «Дуньку Кулакову»,
Как старый блудник, у кого
Уже давно на полшестого,
Задвинуть хочет молодой.
Так вот, читатель дорогой!
Я снова к Пушкину, в пенаты,
Хочу пролезть. Прости, поэт!
Простите вы меня, ребята.


ГЛАВА 1

В уезде Гжатском, в захолустье,
Когда ебут, хоть оборись.
Помещик жил – большой искусник,
Как промотать и прожить жизнь.
Дубровский, капитан запаса,
После контузии фугасом.
Как только крыша потекла,
Уволен был, и сдал дела.
Ему в наследство деревенька,
Да экипаж, да кучер Сенька
Достались в случай от отца.
Его папашу-подлеца знавали все.
А сын был круче…
Большой знаток затеять бучу.
Давно всех девок переёб.
Такой вот похотливый жлоб!
Чрез Кистенёвский лес, бывало,
Никто не ездил, налетала,
Как будто туча из небес
Ватага из лихих повес.
Возок отнимут – трахнут в жопу.
А ты, мудак, глазами хлопай.
Не пикни – табу из табу!
Лежи, молчи, пока ебут.
Разврат был жуткий в Кистенёвке.
Не раз наряды из ментовки
В село крамольное неслись.
Звонок в обком – и, на, утрись!
Его дружок в уезде шишку
Держал, не пикнешь, вам не лишним
Запомнить то, мои друзья:
В России мафия, семья
Всегда сильнее, брат, закона.
Тебе это не ссать с балкона
Так Кистеневка развращалась,
Ползла как между пальцев гниль,
Зато в ней хорошо сосалось,
Полнейший тот моральный штиль,
Еблись в ней все,велик и малый,
Презрев любое естество,
Но что касаемо анала:пришел в деревню и того,
Об этом форменном паскудстве народ а обком не раз писал,
Но эти родственные чувства,любой про них приятель знал,
Дубровский напрочь был повязан,вся жопа в шрамах,кусан член,
Он клялся;более ни разу и снова в поиске сирен...

Держал всех в страхе Троекуров.
Исправник, пьяный и понурый,
Зубами только скрежетал.
А доморощенный  фискал
В пасквилях лишь слюной давился.
Но случай гадкий приключился –
Он дружбу сразу оборвал.
В тот день Дубровский вмат хлебал.
Вино, «Шартрёз» и брагу с пивом.
Уже с утра, шагая криво,
В сад к Троекурову забрёл.
У пасеки он улей пчёл
Разворошил по пьяни членом.
Когда укушен был, поленом
Огрел со злости старика.
То сторож был, у мужика
С удара позвоночник с калом
Пополз в трусы – так это мало.
За старика вступилась девка.
Да зря, Дубровский только древко
Своё извлёк длиной в аршин
Из рваных дембельских штанин.
Момент – и бабой девка стала.
Такое вот оно начало!
На крик и вой бегут гурьбой:
Хозяин – мрачный и бухой,
А с ним ещё пяток не слабых;
Короче, за дедка, за бабу
Ему ввалили пиз...юлей,
Из сада выгнали взашей.

А ночью запылал их дворик.
Дубровский, наточив топорик,
Газопровод перерубил
И всё в округе запалил.
Мгновенно принеслась легавка.
Его от****или, как шавку,
У всех заставив отсосать.
Судить таких, ебе....а мать!
Дубровский на канале сгинул.
Когда угрюмый зек задвинул
Ему в анальное дупло
Полуметровое тесло.

Финал такой – теперь бы, вроде,
Нам лучше перейти к Володе.
То был родной его сынок.
Проказник, юный голубок.
Володя в юнкерском учился:
Днём – караулка, солдатня,
А ночью в Питере крутился
Да так, что лопалась мотня.
Все деньги, что седой папаня
От сердца с кровью отрывал,
Володя с куртизанкой Франей
В шантанах местных пропивал.

А тут письмо – помре папаша.
То няня, бабушка Наташа:
«Давай, мол, Вова, приезжай!
Сосед нас засношал уж в край.
Деревню нашу в хвост и в гриву,
За то, что мужики ленивы,
Что девки трахать не дают,
А бабы плохо член сосут»!
Приехал Вова – Гжатск всё тот же:
Кабак, гостиница, таможня.
Заходишь в номер – мрак и вонь.
Постель – руками хоть не тронь!
Обмылок с волоском лобковым*
В разбитой мыльнице лежит.
Официант, тот, что стоит,
В буфете местном, при столовой.
Обмылок этот вам секретов,
Читатель, много мог сказать:
Про случки, пьяные минеты,
Как перед тем, как дать сосать,
Им член намылили весь густо
И в жопу отсношали с чувством.
Как воздух, спермою пропахнув,
Ещё смраднее, друг мой, стал,
Как тот, кто так хотел вас трахнуть
И тот, вдруг у кого не встал,
Стал выть, как воет волк при случке.
Как пьяный мент в глухой отключке
Шмалял по окнам из «ТТ»,
Как подавальщицу в лифте
Хлебалом развернули в кнопки,
Со смаком отъебали в попку.
А ту историю с обмылком
Мой друг, помещик, с сердцем пылким,
Что домик в Ливнах прикупил,
Поведал мне. Он заскочил
Дорогой, в Гжатске  был проездом.

Российский наш уклад уездный.
У нас в глубинке всё бывает:
И жук свистит, и бык летает.
То не стоит, и то не пьёшь,
А то хлебаешь и ебёшь,
С навозных девок начиная,
Княжон, графинь не пропуская.
В России нету середин:
То час поста, то час хмелин.


ГЛАВА 2

Печальна тризна, очи – долу
Владимир пьяный опустил.
Прощайте юности приколы!
Он старика похоронил.
О, чувство мести! Яд отмщенья –
Он греет душу, как коньяк
И хмель приносит разговленья,
И не отвяжется никак.

Вся Кистенёвка, в лес съебавшись,
Разбила лагерь, жжёт костры,
Гуляет, к вечеру нажравшись,
Пускает в темноту ветры.
Поймали как-то раз француза –
Земляк Дюма и Лаперуза –
В кибитке он свой путь держал
И на ночной дозор напал.
Жену его ебли сначала,
Как она, бедная, кричала!
Потом в оргазме завелась
И, брат, настолько разошлась,
Что мужа пригласила в группу,
Потом над ейным хладным трупом
Володя мессу совершил.
Француза лично допросил.
Он ехал ментором с контрактом
К Кирилл Петровичу по тракту,
Но вдруг решил, что напрямки
Короче будет. Не с руки 
Он в Кистенёвский лес припёрся!
Володя пьяный разошёлся:
«По ксиве липовой, мусью,
Осуществим мы месть свою».

А Маша, тихая наяда,
Без папы строгого догляда
Взрастала милым сорняком.
Девичья, спицы, отчий дом,
Где в каждом крохотном диване,
Едва вошла – мужские длани
На бёдра сядут голубком.
Сначала поработай ртом,
Потом тебя вперёд нагнули,
Елдой немытой прибоднули,
И, нанизав, как на вертел,
Лакей лишь трепетно храпел.
Такой плезир, такой вот глянец.
Папаша, старенький поганец,
Едва от водки просыхал,
Так вечно в Гжатске пропадал.
Зерно, фураж, суды, закупки,
Иль в бильярдной в лузу лупит,
Катает пьяные шары.

Спасаясь летом от жары,
Весь Гжатск мотал на пляж нудистский.
Найдя получше пару сисек,
Кирилл Петрович, в «Цейс» смотря,
Давал команду – егеря,
Пляж окружали, хвать в охапку,
Заткнув ей ротик пляжным тапком,
Везли к нему на банный день.
Когда еба...ься было лень,
Другие ехали в потраву,
Свою держа лихую славу.

Прислуга в доме не держалась.
Часть женская сначала дралась
За целомудрие своё.
Час отступленья настает,
И белый флаг над ней уж вьётся.
А Троекуров всё ебе....ся…

Учитель танцев, Джонсон Фредди,
Был голубой, иль просто – педик.
Заёб прислугу, кучеров.
Зарублен был при колке дров,
Когда склонял лакея Ваню,
Чтоб тот свой анус испоганил.
На место Фреда прибыл новый.
Высок, красив, костюм шелковый.
Усы до плеч и член в аршин.
Ходок, что круче всех мужчин.
И натурал, что, слава Богу!
Подлечат жопы, недотроги!
Мосье Дардье – француза звали.
Он с «Хванчкары» и «Цинандали»
Обычно утро начинал.
Баб ни одну не пропускал.
Хоть девки -дворня и воняют,
Зато и редко залетают.
Испортил девок всех французик.
По пьяни, на пролётке, юзом,
Свалил на выезде плетень.
А как - то раз, в осенний день
Давал урок у юной Маши.
Тут за упавшей промокашкой
Нагнулась Маша, чтоб поднять.
Дардье стал тут же приставать
И разорил медовый улей.
Вдруг Маша тихо встрепенулась,
Губу, кончая, прикусив.
А Вова кончил и притих.
«Как, это всё? Я лишь вспотела»!
И Маша приступила к делу.
Дардье лишь взвизгивал подсвинком,
Как Машенька легла на спинку…

Уж вечер. Древний бор сосновый,
Закат верхушки обагрил.
Жара опала. Луч лиловый
Мигал, кокетливо шалил.
Ревут коровы, а с покоса
Шагают девки, пятки босы.
За ними и пастух Ермил
Табун коней поить водил.
Весь день, подклав армяк под жопу,
Кухарку он по ляжкам хлопал.
Но член его, увы, не встал.
Как говорится, оплошал!

Мосье растёкся спермы лужей.
В интиме никому не нужен.
Дардье (а это был Володя),
Читатель мой, ты понял сам!
Очнулся от оргазма в полдень,
Эдак к двенадцати часам.
Башка, как колокол в обедню,
Корёжит так, как пил дней пять.
Кого сношал, с кем пил намедни
Не помнит. Он побрёл поссать,
Потом пошёл в оранжерею,
Там, где на розы вожделея.
Садится шмель и пьёт нектар.
И вдруг увидел, как в амбар,
Идёт молочница с ведёрком.
Что мышь-полёвка ищет норку,
Володя девку отыскал.
Облапил, и на сеновал.
Молочна лужа растекалась,
Как честь девичья, оказалась,
Девица «вирго» иль «вирго*».
А двор был пуст и никого,
Кто б увидал совокупленье,
Потом Володя без стесненья,
Невинной деве дал на клык.
Тут их застал бухой мужик.
Он девке был то ль кум, то ль дядя.
Короче, из-за этой бля...и,
Пошёл суровый мордобой.
Прервав недельный свой запой,
Сползлись все мужики в деревне,
За исключеньем самых древних.
Володя был лихой мужчина,
Он храбро дрался толстым дрыном,
С хлебалом в крови и соплях,
На чьих-то краденых конях
К себе примчался в Кистенёвку.
А Машку, бля..скую плутовку,
Привёз к себе на правый суд.
Пяти не минуло минут,
Как Машу, разложив на сено,
Полировали толстым членом.
Мандою Машки все наелись.

Прошла неделя…Мрак и ересь
В селе греховном завелись.
Все мужики перееблись,
А бабы их все взбунтовались.
Поёбки, сучки, так взалкались.
Пошли чертить по деревням:
Давали старцам и парням,
Дрочить лишь только переставшим.

Тут Троекуров, сам проспавшись,
Деревню эту обложил,
И всю её дотла спалил.
Сгорели все. На пепла куче
Стоит церквушка. Ветер, тучи
На север гонит, дождь кропит.
Тут вечным сном Володя спит.
С ним Машка в бездне там шныряет
И между делом исполняет
Минет в исподнице ему,
А он, не зная почему,
Орёт, слюной и спермой брызжа:
« Я всех вас опущу, обижу»!

Когда-нибудь про стих мой клейкий
Напишут умные статейки,
Размазав сопли на листе.
И о моральной чистоте,
Про Бога вспомнят, про детишек,
Что начитавшись этих книжек,
Что будет+ с нами и детьми,
С Россией? Вы, друзья мои,
Не бойтесь. Дети нас умнее
И разберутся, что ценнее.
Вердикт свой сами огласят.
А коли грешен, так простят.

* обмылок с волоском лобковым
мой давний приятель Шарапов поехал в провинцию и обнаружил сие в гостинице



Март 2003 г.