Дмитрий Ранцев, кинопоэт

Что поделать, но я люблю Дмитрия Ранцева! То есть, не его самого, конечно, - дай Бог ему здоровья! – а его поэзию, которую и он сам, и его апологеты, и его хулители почему-то считают и именуют «кинокритикой». Я же назову его тексты кинопоэзией и ниже постараюсь объяснить, почему. Я не стану называть его тексты «стихами», я назову их лучше - песнями. Ведь назвали же песнями вопли Мальдорора и вздохи Билитис, хоть и записаны и те и другие прозой, то есть – в строчку.

Я не стану говорить, что тексты Ранцева следовало бы записать в столбик! Знаете, есть такой дешевый прием, когда автор, сочинив ***венькую прозу, разбивает текст в столбик, превращая эту хуёвенькую прозу в хуёвенький верлибр. Нет! Тексты Ранцева не нуждаются в подобных примитивных приемах, ибо даже записанные прозой они являются, тем не менее, поэзией самой высокой пробы. Главный признак которой, не рифмы, не размеры, и даже не метафоры и прочие фигуры речи, а Ритм, именно он – завораживающий, чарующий, магический ритм, отличавший Поэзию от бытового слова еще в те допотопные времена, когда о рифмах, размерах и метафорах наши дикие предки, впадавшие в транс под камлание шаманов (первых артистов и поэтов!), не имели никакого представления. Поэтические ритмы, это изначальные животворящие ритмы самой нашей матери Вселенной, именно потому они и завораживает нас так крепко!

И именно этот магический Ритм я ощущаю, воспринимая сердцем песни Ранцева и прощая его «Кинотациям» многочисленные банальности, ошибки, «интеллектуальный» жаргон, «птичий» язык, скверные (то есть, не очень точные!) формулировки, недостаточно или совсем неясно выраженные мысли, излишнее многословие и - неоправданно! - усложненный синтаксис. И лучше всего воспринимать «Кинотации», постаравшись отключить, насколько это возможно, интеллект: бормоча их себе под нос или, напротив, громко завывая – как заклинания, волшебные строчки Ранцева: «Не менее радикально режиссер препарирует и ветхий визуальный слой расползающегося стиля… Не менее радикально режиссер препарирует и ветхий визуальный слой расползающегося стиля… Не менее радикально режиссер препарирует и ветхий визуальный слой расползающегося стиля…» И так - до полного впадания в шаманический транс! Главное, не задаваться вопросами, что такое «визуальный слой»? (да еще и отчего-то «ветхий»!), что такое «расползающийся стиль»? (и куда это он вдруг  пополз?), и как всю эту хрень можно «препарировать»? Не задавайтесь такими вопросами: вы все равно не найдете на них ответов, а только испортите себе удовольствие. И у Дмитрия Ранцева не спрашивайте, пожалуйста: если бы он сам знал, что хотел сказать, выпевая словосочетание «визуальный слой», он бы нашел для нас, своих читателей, более простые и понятные слова. Но он и сам не знает, ибо свои колдовские заклинания творит интуитивно, не задумываясь, подчиняясь импульсам идущим из таких темных глубин подсознания, что страшно и вообразить. Именно так и твориться настоящая Поэзия!!!!

Я искренне рад, что песни Дмитрия Ранцева наконец-то собраны в одной пухлой книжке, на обложке которой – фотопортрет автора. Дизайн обложки черно-бел и минималистичен, взгляд автора прям и многомудр. Именно этот портрет на обложке загипнотизировал однажды моего товарища по бутылке Андрея Шаврея, тоже большого поэта в своем роде - поэта газетно-журнального, соловья бомонда и культурного мейнстрима. Андрей Шаврей как-то приехал в Москву и зашел в крупный книжный магазин. Побродив по этажам, он набрел на стенд, на котором рядами, было выставлено штук пятнадцать томиков с портретом Дмитрия Ранцева. Пятнадцать Ранцевых прямо и мудро смотрели на покупателей! Таков уж прием книгопродавцев: свежеиспеченные книжки они выстраивают в парадное каре на людном месте и лишь спустя некоторое время, если книжки расходятся медленно, ссылают их в дальний угол.

Шаврей переводил взгляд с одной обложки на другую, каждый раз встречаясь взглядом с прямым и многомудрым взглядом Дмитрия Ранцева. Наконец, Шаврей поклонился с почтением и сказал портретам Ранцева: «Здравствуйте!!!!» Именно так, во множественном числе, хотя в жизни Шаврей с Ранцевым давно, конечно же, на ты… Ближайшие к Шаврею посетители магазина взглянули на Шаврея с любопытством: странный какой-то человек - с книгами здоровается!

И вот, эти «Кинотации» наконец-то у меня в руках! Почитать я их давно хотел, но платить за них деньги – жаба давила.

Книжка досталась мне даром: мою районную библиотеку «оптимизировали», и библиотекарши списывали потрепанные книжки – их можно было брать свободно, сколько унесешь. Но «Кинотации» я заметил в стопке тех книг, которые были в отличном состоянии и предназначались для передачи в центральное хранилище. Видно, не так уж часто книжка Ранцева была востребована читателями. И это, скорее, минус читателям, нежели Ранцеву! Я обратился к библиотекарше: «А мне бы хотелось вон ту, черненькую… Но она, правда, совершенно новая, непотрепанная…»

Я посещал эту библиотеку года четыре, был на хорошем счету и стал для работников уже «своим». Библиотекарша задумалась, махнула рукой и протянула мне «Кинотации» со словами: «А… забирайте! Я спишу ее, как пришедшую в негодность… Все равно она никому, кроме вас, не нужна?!» (Это вовсе не есть кирпич в огород Ранцева: я помню, как та же библиотекарша держала в руках прекрасно изданные томики стихов (в оригинале) Рильке и Элюара с параллельными переводами на русский и грустно вздыхала: «Пять лет уже стоят на полке – ни разу никто не взял!!!» - «Вот, жлобы!!!» - добавил я тогда мысленно).

А жалел я деньги на «Кинотации» не потому только, что жадный (хотя и поэтому, конечно, тоже). Но основная причина в том, что, желая насладиться песнями Ранцева, собранными под одной обложкой (а значит и звучащими симфонией!), я не допускал и мысли, что этот томик  остался бы надолго в моей личной коллекции. Ведь издана книжка ненавистными мне стервами-в-брюках из ненавистной мне текст-группы «Бублик». Издания «Бублика» я еще могу подержать в руках, но оставлять их у себя надолго, это выше моих сил. У меня были почти все издания «Бублика», и все я их раздал знакомым. Сначала хотел выкинуть на помойку, а потом подумал, что лучше все-таки отдать кому-нибудь… (Ну, хотя бы потому, что в некоторые из этих изданий была в свое время вложена и крупица моего труда!) Причины же по которым я возненавидел этих стерв-в-брюках из «Бублика» будут постепенно раскрываться мною в цикле миниатюр «Жабы и жопы». А здесь не место говорить на данную тему….

«Кинотации» я тоже кому-нибудь отдам, когда вдосталь ими наслажусь, ну, хотя бы коллеге Павлу Васкану отдам, он как раз этой книжкой недавно интересовался.
 
«Кинотации» предваряет небезынтересное предисловие Вадима Агапова, который досадует на некоторые пассажи Ранцева, писанные не русским, а каким-то тарабарским языком, типа: «отголосок рецепта модного суррогата в виде непреложного ингредиента!» Чушь, конечно, полная, но зато каков ритм! Я считаю, что Ранцев таким образом поэтически обыгрывает и постмодернистски обсмеивает псевдоинтеллектуальную феню, которой нередко злоупотребляют люди, желающие казаться умнее, чем они есть на самом деле.

В. Агапов тоже замечает, что после подобных игровых кульбитов Ранцев может запросто брякнуть банальность, типа «фильм смотрят глазами» (и это совершенно справедливое замечание: а чем же еще, милостивые государи и сударыни, прикажете фильмы СМОТРЕТЬ - УШАМИ, что ли????!!!!), и В. Агапов объясняет банальности Д. Ранцева тем, что по первому образованию Ранцев – математик. Я, правда, не совсем уловил, какая может быть связь между математическим складом ума и банальностью выражения мысли, но, видимо, автору предисловия понятно нечто такое, что мне пока, увы, недоступно.

В предисловии В. Агапова есть еще одна фраза, за которую зацепился мой взгляд – уж больно фраза хороша! Вот она: «Не без влияния Батая Ранцев пришел к выводу, что секс – предельно допустимая степень трансгрессии». О, как у них, у интеллектуалов, все не просто, оказывается! Не в процессе общения с какими-нибудь шлюхами или честными давалками постигают они, что такое секс, а - надо же! - под влиянием знаменитых философов и литераторов.
 
Вобщем, сначала я собирался читать «Кинотации», делая заметки на полях с целью развенчать Дмитрия Ранцева, как критика, и возвеличить его, как Поэта. Я хотел отмечать глупости – а разве поэзия не может быть чуть глуповата! – несуразности и бессмысленности – а можно ли требовать от поэзии логики? - а также тривиальности, - кои тоже допустимы в поэзии. Кто ж стопроцентно не банален из поэтов? Ну, разве что Гомер, Боян да царь Соломон….

Но потом я отказался от этой затеи, иначе мне пришлось бы написать книгу, равную самим «Кинотациям», а то и превосходящую их по объему. Ведь чепуховины, ерундовины и бредовины рассыпаны по «Кинотациям» так же густо, как опилки по столярной мастерской.

Но, чтобы вы не сочли мое заявление голословным, я приведу примеры:

Стр. 32. «История кинематографа наработала множество вариантов того, как фильм может закончится».

История кинематографа, Дима, как и теория кинематографа, не способна «наработать, как фильм может закончится». Ну, ни хрена она не может "наработать"! Ибо история кинематографа – это наука, которая может только изучать «наработанное», то есть, собирать факты, анализировать,  сопоставлять, каталогизировать и т. п. А «нарабатывают» чего-либо всегда только практики, в данном случае – сценаристы и режиссеры.

Стр. 36. «Мы сидим в зале с незнакомыми людьми, которые на полтора часа становятся нашими единомышленниками, хотя бы потому, что пришли смотреть тот же фильм <…>»

То есть, если следовать этой логике, то миллионы людей становятся на полчаса «единомышленниками» во время просмотра, например, выпуска новостей, только потому, что они одновременно сели на свои диваны и переключили канал, чтобы смотреть «тот же» новостной сюжет или репортаж? А сотни футбольных фанатов становятся «единомышленниками» только потому, что они пришли на один и «тот же» стадион смотреть один и «тот же» матч?

Что за чушь!

Стр. 41. «Кинематограф и его возможности неисчерпаемы».

Ну, спасибо, образованному автору, просветил нас, недалеких и сирых! Вздохнули с облегчением, как говорится! А-то уж собрались этот кинематограф хоронить….

«Фильм всегда окончательно осуществляется лишь в голове зрителя».

Ну, спасибо, автору за еще одну свежую мысль! А то ведь никто, кроме него, об этом ранее и не догадывался...

Стр. 48. «Ласки без оргазма – почти что дружба: пол партнера и твой собственный теряют значение».

Ну, вот, только не надо ля-ля!!!! «Теряют значение», мля…. Может, для автора «Кинотаций», действительно, не имеет значение, женскую попу ему ласково гладить или в пьяном дружеском порыве обниматься с небритым собутыльником. А для меня – имеет значение! Я всегда помню, какой пол у человека, которого я приласкал. И друга я обнимаю иначе, чем подругу. С оргазмом оно или без.

Стр. 50. «Рай, как известно, потерян навсегда. Поэтому статусу подвига близок труд великих кинематографистов, отслеживающих причудливые законы секса».

Вот, прочтите еще раз этот чудный пассаж! Прочтите его, если надо, два раза или даже четыре. Вы все поняли? Вы поняли, какая связь между «утраченным раем» и «подвигом (!!) великих кинематографистов, отслеживающих причудливые (??) законы секса»? Вы поняли, что этим хотел сказать автор? Я, признаться, - нет!

И мне не стыдно в этом признаться….

Вобщем, на этом остановлюсь, вылавливать всех «блох» в текстах Ранцева мне совершенно неинтересно, а «блох» там навалом.

Но они совершенно не мешают мне наслаждаться чудесной кинопоэзией Дмитрия Ранцева, которую все, кроме меня, почему-то называют «кинокритикой».