Тревожная юность

      П о э м а               

                Мальчишкам 15-й 14-й
                Харьковских Спецартшкол
                - живым и мёртвым !
 
               
Всё то, что сердцу очень близко-
Родной простор и отчий дом,
И имена на обелисках -
Мы нежно Родиной зовём.
Она - берёзки на могилах,
Она - мой дом, моя семья,
Она - любовь в глазах у милой,
Отчизна милая моя.
Она в безмерной неба сини
И в бурном ритме наших дней,
Она в мужской рабочей силе
И в женской нежности своей.
Она и в радости и в горе,
Как мать, как самый верный друг,
Она на суше и на море,
Она во мне, она вокруг.
Она - бесценное наследство,
Она - родные и друзья,
Она - мой милый город детства,
Отчизна, Родина моя !


Я был военным вихрем брошен,
Мальчишкой в бурную метель,
И занесла войны пороша
Меня за тридевять земель.
Я нагулялся по Европам
И весь Союз исколесил,
Но город свой и речку Лопань
За эти годы не забыл.
И где бы я все годы не был,
Я вспоминал всегда с тоской               
Родное харьковское небо,
Огни вечерние Сумской.
Уж, как давно, и сам не знаю,
В дали от Харькова живу,
Но город детства вспоминаю
Я и во сне, и наяву.

Я помню каменный булыжник
На неширокой мостовой,
Ряды акаций неподвижных,
С весенней пахнущей листвой,
За каждым домом улиц старых,
В кустах сирени, тихий двор,
За Благовещенским базаром,
Всегда таинственный Собор,
Широкой лентой неустанно
Течёт спокойная река,
И заросли густым бурьяном,
Её крутые берега.
Цветами белыми одеты
Каштаны в парке городском
И, как восьмое чудо света -
Незабываемый Госпром.

То детства милого виденье,
В небытие ушло давно,
А жизни бурное теченье
Другими видами полно.
Я редкий гость в родимом доме,
Я, как турист в родном краю,
Хожу по улицам знакомым
И часто их не узнаю.
Давно асфальтами покрыто
Широких улиц полотно,
Слегка отёсанным гранитом,
Река оделась уж давно,
А вместо стареньких акаций,
Что вдоль по улицам росли,
Листвой широкою гордятся
Ряды красивых стройных лип.
Давно, блестящей позолотой,
Украсив куполов убор,
Да службой, превращённой в моду,
Развеял таинство Собор,
И, лишь, как память о забытом,
Как символ милой старины,
Своим неповторимым видом
Он красит город в наши дни.

А за чертой окраин старых,
Где некогда сады цвели,               
Среди проспектов и бульваров,
Кварталы зданий пролегли.
Бетоном и стеклом одетый,
Стоит по-прежнему Госпром,
Но настоящим чудом света,
Считают в Харькове метро.
Оно удобно и красиво
Для сотен тысяч человек,
Собой дорогу проложило,
Досрочно, в двадцать первый век !

Мой город- мастер на все руки,
Его успехи велики,
От спорта до вершин нуки
Преуспевают земляки.
Когда могучую машину
На хлебной вижу я меже,
Я не таю свою гордыню,
За трактор с маркой  "ХТЗ".
И если слышу я так часто
О мощи атомных турбин,
Горжусь, как будто сам причастен
К работе харьковских машин.
Скажу, не поступаясь тайной,
Я гордость эту не скрывал,
Что с мощью современных танков,
Я город свой отождествлял.
И, чтобы мощные ракеты
Себя  "по - штатному" вели,
Для управления, не где-то -
В  "Хартроне" cделаны узлы !
Но есть ещё одна страница,
В истории ушедших дней,
Она, как яркая зарница,
Осталась в памяти моей.


Как путнику, томимом жаждой,
Прибавит сил глоток воды,
Так в нашей жизни не однажды,
Бодрят нас прошлого следы.
И я бываю окрылён,
Когда б ко мне ни прикоснулась,
Нетленной памяти крылом,
Моя встревоженная юность.
И вспоминаю часто я,
И до сих пор порою снится,
Спецшкола в Харькове моя -
Былого яркая страница.

Нас триста харьковских мальчишек,               
Кто жить спокойно не умел,
Собрала  под одною крышей
Романтика военных дел.
Мы разных наций дети были
И очень разные собой,
Но школа всех нас породнила
Одной военною судьбой.
В ней школьный быт суров и труден,
Бывал для юношеских плеч,
Но мы, средь мирных школьных буден,
Учились Родину беречь,
И той науке отдавали
Свою готовность и любовь,
И не по возрасту мужали,
И в тире, и в спортивном зале,
От этих праведных трудов.
Нас школа многом учила :
Себя в походах закалять,
Огнем орудий управлять,
И в наши навыки вносила,
Всё то, что в службе нужно было -
К армейской жизни привыкать.
Нам выше не было награды-
Равнять по армии родной,
Спецшколы нашей юный строй,
Когда на площади большой,
Нас привлекали для парада,
И крепче не было задора,
Чем песни строем распевать,
Легко по городу шагать,
И в лицах девушек искать,
Следы восторженного взора !

Мальчишки летнею порою,
Под троекратное "ура !",
Мы выезжали в лагеря,
В тот городок, что был построен,
Чуть не со времени Петра,
И там, в палатках, меж ракит,
Армейский изучая быт,
Мы исполняли службу свято,
Как настоящие солдаты.
Мы поднимались там с зарёю,
Учились тактике и строю
И всё для нас там было вновь,
За день, намаявшись порою,
В постель ложились по  "отбою"
И спали без привычных снов.
Мы там военные сигналы
Впервые в жизни постигали               
И лучшей  музыки не знали,
Чем звонкий воинский сигнал,
Когда труба  "зарю"  играет,
В мужчин, мальчишек превращает,
Военной службы ритуал !

Хотя, как все, мальчишки эти,
В быту обычных школьных дней,
Тайком курили в туалете
И допекали, словно дети,
Своих родных учителей.
А нас по сорок в классах было,
И не легко теперь понять,
Каким умом, душевной силой,
Каким талантом обладать,
Всем педагогам приходилось,
Чтоб нас успешно обучать !

Но мы тогда не понимали
Педагогических проблем,
Терпимость слабостью считали,
Уроки проводить мешали,
И вслух француженку смущали
Плохим французским  "же ву зем".
Мы всем своим учителям,
Неблагодарные мальчишки,
Давали прозвища и клички,
Из озорства, не по делам.

Я даже вспомнить не берусь,
И не найти теперь ответа,
За что, к примеру, русоведа
Мы звали Тараканий Ус.
А он привил ребятам вкус
К родной поэзии былинной,
И я по-прежнему горжусь,
Что до сих пор, отрывок длинный,
Из  "Слова" помню наизусть.
А древнерусскими словами
Мы были так увлечены,
Что долгие учёбы дни,
В своём общении с друзьями,
Любили  "бяшить словесами".

Наш коллектив учителей,
Не по талантам подбирался,
Но всё же, как- то отличался
В любви к профессии своей.
И Фурман, скромный математик,
И химик, строгий Шинкарёв,
И русовед, Жуган усатый,             
Открыв наук своих покров,
Питали искренне любовь
Ко всем, без выбора, ребятам.

Но больше в памяти ребят,
Остался школьный наш комбат -
Иван Владимирович, милый,
Латышской гвардии стрелок,
Как воспитатель - педагог,
Он был во всём довольно строг,
Его боялись и любили,
Он в школе был и царь, и бог !
Своей военной чёткой хваткой,
Следил за школьным он порядком,
Слегка наказывал браня,
Давал наряды на работу,
За то, что ходим без ремня,
И проявлял о нас заботу.
Нас настоящими людьми
Для службы в армии он сделал
И за святое это дело,
Да, будем благодарны мы !
Через войну, через года,
Его мы помнили всегда !

Не только формой мы старались
Себя достойно показать,
Программы школьные пытались
Нас бальным танцам обучать,
Что отношений не имело,
К военному, казалось, делу,
Но содрогался школьный зал,
Когда платочки повязав,
За девочек, друзьям по классу,
Мы отдавались с ними вальсу.
А балетмейстер наш неистов,
Старик, учивший гимназисток,
Нас увещал, подняв кулак,
Не прижиматься близко так.

Зато на праздники большие,
Девчонки наши городские,
По приглашению ребят,
Могли в гостях у нас бывать.
И в светлом, и красивом зале,
Где духовой играл оркестр,
Мы с ними много танцевали,
А беспокойный балетмейстер,
За то глядел на нас так строго,
Что мы хитрили понемногу,
И нарушая наш  режим,
Украдкой прижимались к ним.
               
Пускай, та истина стара,
Но повторять о том безгрешно,
Что школьной юности пора,
Для всех мила и безмятежна.
Но лишь с условием одним,
Что люди с миром породнятся
И не придётся молодым,
Досрочно с юностью расстаться.
А нас кровавым виражом
Война безжалостно коснулась,
И за июньским рубежом,
Простилась с нами наша юность.


Нам не забыть тех первых гроз,
Когда страна шинель надела
И нам со взрослыми пришлось,
Своё для фронта делать дело.
Ночами гул чужой услышав,
При бледном свете дальних звёзд,
Спешили мы занять свой пост,
На городских высоких крышах,
Чтоб от искрящих  "зажигалок"
Дома ночные уберечь,
И в этот час, со смертью встреч,
Война для нас не исключала.
И помнит Золочев наверно,
Как на полях созревшей ржи,
Мальчишки рыли в сорок первом,
Там  обороны рубежи,
Как фронтовая обстановка
Мальчишек к мужеству звала,
Хотя на всех одна винтовка,
И та учебная была.

Октябрь военный в сорок первом,
Он был для Харькова жесток,
Мы уходили на восток,
Сражений будущих резервом .
Я до сих пор одни и те же
Картины вижу этих дней :
-Погибших скорбные кортежи,
Вечерний город без огней
Усталые военных лица,
Тревожных сводок череда
И в сердце каждого стучится
Беда...беда...беда...беда... !
По тёмным далям небосклона
Лучи прожекторов шарят,
И лица грустные ребят,
В теплушках старых эшелона,
У Балашовского перрона,            
Недетской болью говорят.
И стройный женский силуэт,
Печально за составом замер,
Такой осталась в сердце мама,
Послав последний мне привет !

И память чётко отмечала
Всё, что тогда я видеть мог :
-Тревожный беженцев поток,
В руинах здания вокзалов,
На полустанках кипяток,
Размокший сухаря кусок,
И неприветливый Восток -
Так наша юность умирала !

А фронт разрухою жестокой,
Всё дальше уходил к востоку,
И оставлялися тогда,
За городами, города.
И болью в сердце отзывалось,
Что там, за фронтом оставалась,
Почти у каждого семья,
С которой мы, как нам казалось,
Совсем ненадолго расстались,
И милой Родины земля.
Не знали мы, что та разлука,
Для многих станет навсегда,
Что не увидят никогда
Сыны и матери друг друга,
Что время без скорбящих звонов,
За тысячу военных дней,
Запишет в тридцать миллионов
Отцов и юных сыновей,
И матерей, войной сражённых !

И для меня жестокой самой,
Была в те дни войны рука,
Что разлучила на века
Меня, с моей любимой мамой.
Определив свой приговор,
Война уж тем не пощадила,
Что я не знаю до сих пор,
Где милой матери могила.
Ах, если б мне сказали люди,
Я бросился б в любую даль,
Я б к ней припал тоскливо грудью
И облегчённо б зарыдал.
Врагами ли она убита,
Болезнь её ли унесла,
Какой бы ни была укрыта,   
Пусть будет пухом та земля !

О сколько страшная година,
Войной разрушила семей,
Где мать осталася без сына,
И сыновья без матерей.
Чтоб погасить войны пожар,
Чтоб люди в мирном мире жили,
Какие жертвы положили
Мы на Отечества алтарь !

Но школа оставалась  жить
И продолжала неустанно
Мальчишек разуму учить,
В степях восточных Казахстана.
На новом месте не был строгим,
Учёбы нашей день и час,
А нашим милым педагогам,
Немного было не до нас.
Здесь, на чужбине, знали все мы,
Их неустройство и проблемы
И помогали всякий раз.

Мы по  "подъёму"  поднимались,
Вставая рано поутру,
Слегка зарядкой занимались,
Тянули жуткую махру,
Несытным завтраком питались
И на учёбу отправлялись,
В класс, что был гож под конуру.
Но неудобствами своими,
Нас не смущал тех классов вид,
Там в тесноте и без обид,
Мы были ко всему терпимы :
К необустройству жизни нашей,
К морозам крепким на дворе,
К поднадоевшей постной каше,
К мечтам о лишнем сухаре.

И не вина в том педагогов,
Что их уроки в эти дни,
Нам всем казались, не нужны,
И мы не чтили их уроков.
Но лейтенант, войны хлебнувший,
С перебинтованной рукой -
Наш воспитатель молодой,
Он был для нас учитель лучший,
Его рассказам о войне,
Мы верили ему вполне.

А вечерами кто, как мог,
Мы время тратили без толку :               
Играли в шашки втихомолку,
То песни пели без умолку,
А то с друзьями, под шумок,
Смывались молча в самоволку,
В заштатный тихий городок.
Наверно наши педагоги
Отлично понимали нас,
И нам прощалися не раз,
Все наши школьные пороки.
Да, как и было не понять
Осиротевших тех мальчишек,
Что им бывало не до книжек,
Что письма некуда писать,
Что безысходною тоской,
По дорогим и милым душам
Мальчишек тех ночами душит
И днём им не даёт покой,
Что милый школьный горизонт
Им стал, как детские штанишки,
Что в сердце каждого мальчишки
Горит желание - на фронт !
Такой мечте, в тот грозный час,
Не так уж трудно было сбыться,
И выпускной окончив класс,
Настало время и для нас
С любимой школою проститься !

Ах, память, память, ты опять
Меня верни к мальчишкам этим,
Чтоб я друзей по школе встретил
И снова мог их всех обнять.
Они пришли с войны полей,
Спецшколы Харьковской мальчишки,
Один живым, на радость близким,
Другой, фамилией своей,
На общем школьном обелиске,
А третий всё ещё идёт,
Мальчишка этот приотставший,
Он не убит и не живёт,
Он просто без вести пропавший,
Но память, место бережёт
Ему в сердцах, так ждать уставших.

Мои стихи, упряжкой слов,
По прошлому неровно скачут,
То улыбаются, то плачут,
То забегут вперёд, то вновь,
Назад, к началу повернутся,
То совершенно отвлекутся
Делами нынешнего дня,
А то и вовсе от меня
Другою темой отобьются.
Но в этом я не виноват,
Так наша память отражает
Всё то, что помнит или знает,
Я сам тому не очень рад,
Но все стихи бегут за нею
Строкой послушною своею.

И снова память постаралась
Со мной вернуться в те края,
Где юность школьная моя,
Ещё лишь только начиналась.

Вблизи от Южного вокзала,
У перекрёстка, за углом,
Где тихой улицы начало,
Стоит большой старинный дом.
Былой помпезности осколок,
В мои мальчишеские дни,
Был отдан Харьковской спецшколе
Он незадолго до войны.
И триста харьковских мальчишек,
Надев с лампасами штаны,
Здесь совмещали мудрость книжек,
С начальной азбукой войны.
А та была не за горами,
И не дано им было знать,
Что вскоре их не именами,
А по-фамильно станут звать.
Добавят лишь инициалы,
На школьной памятной стене,
Как будто взрослыми вдруг стали
Мальчишки, павши на войне.

Но то потом, а в час набата,
Не сбросив детства пелену,
Как настоящие солдаты,
Ушли мальчишки на войну.
Их видели поля сражений,
Мальчишек в восемнадцать лет,
И в дни жестоких поражений,
И в дни блистательных побед,
Отбросив детские привычки,
У окровавленных тесин,
Пришли со славою мальчишки
В Варшаву, Прагу и Берлин.
Их путь усеян не цветами
На фронтовых дорогах был,
Их след отмечен был холмами
Солдатских праведных могил.
Они лежат на всех равнинах,
Где вихри битвы пронеслись,
Теперь собрал их воедино
Гранитный школьный обелиск.

Есть дом старинный у вокзала,
В нём кладка старая видна,
А рядом с ним, навечно встала
Гранита серого стена.
На ней, рядами ровных линий,
На свой последний встав парад,
Строками собственных фамилий
Мальчишки павшие стоят.
А у стены на постаменте,
Отдав последний свой салют,
Как Сфинкс, пришедший из легенды,
Застыла пушка скорбно тут.
Подруга их судьбы военной,
Свидетель гроз, что пронеслись,
Как символ памяти нетленной,
Она венчает обелиск.
Среди мальчишеских фамилий,
Что в камне выбиты навек,
Я поимённо помню всех
Моих друзей, мальчишек милых.
Но между ними одного
Я не могу назвать без боли,
Кто был мне самым близким в школе,
И другом детства моего.
И пусть в поэме этой слово
О нём стихами прозвучит,
И ляжет скорбно на гранит,
Венком Володе Полякову !

А мне здесь радостно и больно.
За встречу с юностью своей,
За годы всех разлук невольных,
За гибель раннюю друзей.
Наверно будут здесь всегда мне
Укоры совести слышны,
За то, что я не с ними в камне,
Но в этом нет моей вины.
Я был не раз на фронте ранен
И много раз мог быть убит,
За то, что жив, пусть этот камень
С друзьями павшими простит.
Уж, так судьба решила с нами,
За них нам жить, любить, страдать,            
А им, своими именами,
Потомкам славу передать !

Так чем горды мы, без сомнений,
Мальчишки тех военных лет,
Какой оставили мы след
В сердцах у новых поколений ?
Нет, мы собой не открывали
Непроторённых в жизнь путей,
Мы просто честно воевали,
За счастье родины своей,
И привилегий не искали,
Хоть были юными ещё,
И вместе с сердцем подставляли,
Везде, где было горячо,
Своё для Родины плечо,
И тем в Отечества скрижали
Сердца потомков нас вписали.

Стихи о школе не легенда
И не фантазии полёт,
Им не нужны аплодисменты
И пусть известность их не ждёт,
Но все же быть хочу услышан,
Чтоб в повседневной суетне,
Не забывали про мальчишек,
Отдавших жизни на войне !