Альманах Царское Село

Альманах "Царское Село"(Литературное объединение в Царицыне.10 лет)
Есть упоение в бою и бездны мрачной на краю. А. С. Пушкин
Московский альманах. Москва. "Истоки плюс"2010

РЕДКОЛЛЕГИЯ АЛЬМАНАХА"ЦАРСКОЕ СЕЛО" ОБЪЯВЛЯЕТ КОНКУРС НА ЛУЧШУЮ ЛИТЕРАТУРНО-КРИТИЧЕСКУЮ РЕЦЕНЗИЮ АЛЬМАНАХА. ПОБЕДИТЕЛИ БУДУТ ОПУБЛИКОВАНЫ В СЛЕДУЮЩЕМ ВЫПУСКЕ.



В Царицыне, у подножия «Эльбруса»

Печальная особенность наших дней: в домах все больше красочных телеэкранов, а восприятие жизни – все одноцветней. Кому-то доступен лишь серый цвет, кого-то «заклинило» на зеленом, долларовом. Еще не забыли, как дружно ориентировались на светлое будущее; нынче также дружно культивируем в себе мрачные перспективы. Сложили свою жизнь пополам, как лист бумаги, да еще и ногтем по сгибу проводим. Чтобы не развернулась, чтоб только внешняя сторона проявлялась: тяжелый быт, нехватка денег, хмурые лица вокруг.
А вот в кинотеатре «Эльбрус» в конце мая на собравшихся будто повеяло ароматом роз, алеющих на ветру. И хоть время было вечернее, каждый из присутствующих, конечно же, увел под уздцы белого коня, того, что «рано по утру пьет из реки, наполненной восходом». Наполненная восходом река… Это не Серебряный век. Это наша современница из Царицына, студентка, будущий психолог Татьяна Сафонова читала свои стихи на очередном заседании поэтического клуба. Он открыт при кинотеатре совсем недавно, 10 февраля 199( года, в день памяти А.С. Пушкина. Дата выбрана не случайно:  руководитель этого литобъединения Е.Н. Козырева буквально «дышит» Пушкиным. Свой первый поэтический сборник – он вышел пять лет назад – так и назвала: «Дорога в Болдино». «Это значит – дорога к совершенству», - пояснила Екатерина Николаевна на встрече с читателями местной библиотеки № 154.
Встреча состоялась накануне Дня библиотекаря. Екатерина Николаевна, живущая здесь же, неподалеку, поздравила и библиотекарей, и читателей – а их в тот день собралось столько,  что даже стулья пришлось дополнительно ставить, вручила заведующей Людмиле Павловне Кубышкиной букет сирени и подошла к стенду новых поступлений. Грустно перечитала названия новых книг: «Заговор», «Золотой киллер», «Дайте нам умереть», «Джоконда с пистолетом»… Из двух десятков – ни одного названия со знаком «плюс»!
Еще одна особенность наших дней: присобачиваем этот самый «плюс» куда угодно, будто компенсируем его отсутствие в повседневной жизни. А значит – и в литературе, которая по-прежнему, как видим, «зеркало», только странное, «монохромное». Горько сознавать, но, видимо, не скоро появятся в библиотеках стенды с «новыми поступлениями» поэтических книг. А ведь когда-то в этой библиотеке, № 154, было два стенда с поэзией! Впрочем, сейчас и тиражи такие, что на все библиотеки просто не хватит. Так, «Свет одиночества», вторая книга Е. Козыревой, имеет тираж всего 1000 экземпляров. Библиотек только в Москве – 417. А ведь в сборнике столько прекрасных стихов о России, о ее часовенках, её «объединяющих корнях», её «большаках» и тропинках. Само понятие – «одиночество» - не к автору относится; у Екатерины Николаевны крепкая семья, любящих, заботливый муж, два взрослых сына. Речь идет об одиночестве России в мире, когда почти повсюду «монетой совесть перебило», и лишь Россия, «чей свет – от Светлого Христа», всё ещё кричит о душе… В прошлом году вышел третий сборник Е. Козыревой. Здесь тираж просто не указан. Но как же хорошо, что хоть малыми тиражами, но по-прежнему выходят поэтические сборники! А о том, как нужны стихи, говорили – не словами, светом в глазах – читатели царицынской библиотеки. Они отпустили поэтессу и её юных коллег, десятиклассниц из школы № 576 Машу Дмитриеву и Ильмиру Салехметову (девочки также выступали со своими первыми поэтическими произведениями) лишь узнав, что в кинотеатре «Эльбрус» их ждет – так уж совпало- серьёзная работа, к которой они готовились заранее: разбор творчества одной из участниц литобъединения Тани Сафоновой.
Таня пришла на занятие с «коллегой по творчеству и самым строгим своим критиком» - мамой. Трудно сказать, кто больше волновался: Валентина Константиновна или ее дочь. Но в столь серьезном профессиональном разговоре обе участвовали впервые.
По традиции каждый из присутствующих прочитал свои – кто стихи, кто рассказ. Можно было попрощаться до сентября, наступили каникулы. Но как же не отметить день рождения А.С. Пушкина! Решили следующую встречу приурочить к 6 июня и провести занятие с пирогами, чаепитием. Заодно подумать, как подготовиться к юбилею Александра Сергеевича: в следующем году исполнится 200 лет со дня его рождения. Кто-то вспомнил, что на Кавказском бульваре жила Надя Рушева. В школе № 470, где она училась, есть класс-музей ее имени. Здесь, в Царицыне, рисовала она свои удивительные пушкинские образы. Тонкие линии, едва заметные штрихи, сделанные твердой мастерской рукой безвременно угасшей юной художницы – Надя прожила на земле неполных 17 лет, - сегодня воплощаются в столь же тонкие штрихи и линии поэтических образов Тани Сафоновой, десятиклассниц Маши и Ильмиры, да и самой наставницы, помогающей талантливым жителям Царицына и его окрестностей взобраться на поэтический Эльбрус. Педагог по образованию, Е.Н. Козырева окончила также Высшие литературные курсы Литинститута. Дочь репрессированных, она знает на ощупь каменистые тропы России и твердую почву ее «большаков», знает цену доброго слова и вовремя протянутой, чтобы помочь, руки.
                Нина Корина
               
               
Царицыно 2008



Царицыно! Твой европейский вид -
Пруды и парк – знаком и не знаком.
Екатерининский дворец в огнях царит,
Но хлебом старины овеян Хлебный дом.

Поляна изумрудной чистоты,
Как русский богатырь, широкий дуб
Спокойной не теряет красоты –
Самостояние – его могучий дух!

Сбылись, сбылись народные мечты:
Здесь Церковь Богородицы полна.
Дорожки красные ведут в неё, мосты.
Источник Живоносный - есть она.

Фонтаном мощным блещет новый путь
По радуге, по звёздам – в облака!
Царицыно! Благословенна будь
Преобразившая тебя Москвы рука.

                Екатерина Козырева.



«Царское Село» действует в библиотеке № 154 Контактный телефон: 321-56-11.





Екатерина КОЗЫРЕВА
ИСТОЧНИК СВЕТА
               
                Нине Ивановне Коротченко,
                заведующей библиотеки 
                №154 в Царицыне и её сотрудникам

Среди садов царицынских, в тени
Идет дорога к башенному дому –
Дома такие сносят в наши дни,
Но люди тянутся к его крыльцу простому.
Сейчас в библиотеке славной этой
Есть пианино, ксерокс и кино,
И книги есть – они источник света,
В огромный мир открытое окно.
Здесь женщины – хранительницы знаний
И просвещенья, и развития ума.
Кому-то деньги – весь предел мечтаний,
А этим – бескорыстная сума!
Сума томов, брошюрок, книг, журналов…
И как ни тяжелы мы на подъём,
За грузом этим – и большим, и малым
В библиотеку, как домой, идём.
За много лет протоптана тропинка
К читальным залам в шёлке желтых штор,
Здесь встречи, вечера и вечеринки,
Шутливый смех, серьёзный разговор:
Бывает здесь Толстой, Некрасов, Пушкин…
Или Рубцов случайно забредёт…
Тут песни русские, романсы и частушки,
Вот где свободен в истине народ!
Здесь с вами побеседуют душевно
О новых книгах в прозе и стихах,
Как жил Есенин, как писал напевно,
В музеях он остался и в сердцах!
И тронет ветеран клавиатуру,
Струну гитары тронет молодой
И соль земли, и вся литература,
И русский дух проснётся золотой…
Среди садов царицынских, в тени
Библиотека дарит свет любому!
Пусть процветает разум в наши дни,
И люди тянутся здесь ко всему родному.








Екатерина КОЗЫРЕВА

ВОСКРЕШАЮЩАЯ СИЛА ДОБРА(Николай Воронов «Моя крылатая родня»)
.
Словом добрым пробуждаются чувства добрые. Книга Н. Воронова «Моя крылатая родня» вышла в Магнитогорском Доме Печати, благодаря помощи земляков. Эти стихи, сказки и поэмы особенно близки детям, но их глубокий философский подтекст о многом говорит и взрослым. Николай Павлович в надписи на книге пожелал мне «быть верной Уральской земле. Словом, восхищением, дружбой» Вместе с писателем я восхищаюсь и благодарю наших земляков за то, что крылатая родня Н. П.  Воронова   стала и моей роднёй и тысяч и тысяч других «всевозрастных» читателей.
 Когда-то Чаадаев писал: «… дружба с Пушкиным принадлежит к лучшим годам жизни моей, к тому счастливому времени, когда каждый мыслящий человек питал в себе живое сочувствие ко всему доброму, какого бы оно цвета ни было». Это счастливое время Александр Блок определяет, как «единственно культурную эпоху».
Я бы отнесла книгу Н. Воронова «Моя крылатая родня» к явлениям, воскрешающим культурную эпоху.
Современной детской литературы выходит сейчас огромное количество, но издатели зачастую не обращают внимания не только на художественную ценность произведений, но и на моральную, нравственную их сторону. Взять, к примеру, детские журналы: «Барби», «Ведьма», уже название одно чего стоит! Или все эти страшилки, ужастики, игры, которые предлагают уничтожать, убивать, расстреливать в соревновании, кто больше! Как это зло попадает в детские библиотеки, уму непостижимо!
А в «Крылатой родне» воскрешающая сила добра направлена на то, что должно быть воскрешено. Николай Воронов до самозабвения влюблён в природу. У него родственные отношения с добродеем дятлёшей, дядей Лёшей, который лечит от болезней лес. На природу писатель смотрит глазами  Божьего внука, то есть глазами ребёнка, а значит – художника. Его синицы – калужанки, у дятла «козырьком обратно кепка», а какое утончённое наблюдение-восхищение в стихотворении «Сорока»! «Бока её литые, как фарфор, Ловили синее свеченье наста». Словечки, которые очень любят дети, так гармонично вписываются в ткань сказочного повествования, так веселят душу взрослого человека, что заставляют повторять их, радостно воспринимать мир: «Ламбы, намбы, тимбы, чу… Я на шарике лечу… , Гномик стонет: - Ах, ты, ах, ты! Кверхтормашки, Чебурахты… Бородач он, но не стар,  сам  д о т р ю х а е т  до дома». (Сказка «Погоня»)
Поэт, как истинное дитя Божье, перевоплощается в галчонка, даже внешняя похожесть ощущается: «Галчонок не терялся… Пушистый воротник К берету задирался…». Стихотворение становится похожим на сказку.
 «Ожидание весны, как счастье, С детских лет в душе моей гнездилось», - признаётся писатель в ст. «Предвестие». Николай Павлович и сам осознаёт и признаёт в себе Божьего внука: «Потерянно-счастливо стою я, как мальчонка..». Но взрослый человек в нём
помнит своё детство и кается, когда зяблик спрятался от него, «как знал, что в детстве, грешник, Я птиц ловил, держал…», и когда всё же птица садится на ладошку, поэт говорит: «Спасибо за прощенье, за недоверье тоже…»
Божий внук чувствует своё родство с природой: «Родня, родня крылатая, Родня чадолюбивая, Певучая, богатая , Надеждой терпеливая…» С некрасовской силой заканчивает Н. Воронов эту пронзительную поэму о зяблике, который думает, как человек и вспоминает, как человек: «Края наши не тусклые  В его воспоминаниях . Так помнят дом свой русские  Повсюду и в страданиях».
Закономерно вытекает из поэмы «Зяблик» и ст. «Родня» – кредо поэта, и глава «Внучка с бабушкой». Она приобретает в эволюции писателя черты поэмы, восходящей к Богу. Это дань Божьего внука природе, всему живому миру, где крылатая родня пробивается «без уюта, без станций, без карт», где «деревни великих российских старух», - их страдания велики в равной мере. И всё есть – «Бог – совесть с милосердьем заодно».
Глава о жертвоприношении козлят не так бы тронула душу, если бы не связь с трагедией человеческой, о чём поэт просто и вместе с тем возвышенно говорит: «А ведь при мне умирали Варшава, Смоленск, Хиросима, испепелялся Вьетнам, свирепо был изгнан Пномпень, и сокрушался в бомбёжках великодушный Бейрут» Как выстрадано и как современно, если вспомнить разбомблённые Югославию и Ирак, подрезанные башни Америки, бесчисленные по всему миру теракты, то невольно вместе с автором выдохнешь: «Всё скорби, кровь и погибель, И почему-то кажется, Что на трагической привязи Люди идут, и идут?»
Всё чаще Божий внук является в стихах: в стихотворении «Поклонное» погостят в деревне, то дочка, то внук, в стихотворении «На лесах» старик заприметил внука, он смотрит сверху. С бамбука. С неба. Ему просторно, он велик – этот образ кажется всемирным, потому что человек чувствует древнюю целостность мира! Индийцы у Воронова «как птицы хищные прекрасны». Прекрасны ещё и тем, что понимают другой народ, и писатель замечает это:  «Я в Индии всего неделю, а нищими вполне замечен». Короткое слово «Обратно» говорит само за себя: «Через боли чужие ты отчее счастье поймёшь», и вот «приближаются нежные озими долы. Это ты!...» В этом восклицании столько любви к Родине, столько счастья от возвращения к ней, столько Благодати! Неизбывная любовь к Уральской своей крылатой земле в словах писателя: «Мы счастливы уж тем, что нас вспоил, вскормил Урал – самоцветная земля щедрых, душевных, красивых людей!»
Во вторую часть книги вошла знаменитая повесть «Голубиная охота». В ней чувство Благодати не покидает Божьего внука: это любовь к матери: «Никто и ни в чём не могло быть равнозначно ей», и любовь к голубям, и жалость к сусликам, и нежелание пустословить. Его описание горы Атач: «да как включил электричество, да как засверкала там руда…», живописание голубей Страшного и Цыганки, их чудесный и трагический роман; и первый птенец, и степь на Урале поздней осенью – всё это похоже на Уральские сказы. Сказочна фигура дяди Миши, который любит всё великое.
В душе Божьего внука происходят потрясения. Когда бабушка крестила уходящих на фронт, приговаривая: - Милостивец, спаси и сохрани! И тогда, когда он понял привязанность голубя к нему, к человеку!
В повести, как и во всей книге, мир природы и человека предстаёт как единое целое, в неразрывности бытия.
 Этот целостный мир открывает писатель в очерке «Монолит», завершающем книгу. Как истинно благодарный внук, с восхищением и гордостью пишет Воронов о своём родном Троицке, где живут и работают причастные в прошлом к деревенской жизни, р а д е т е л и  н а ш е г о  н а р о д а  и  г о с у д а р с т в а!
Воскрешающая идея любви, жертвенности, Благодати из философии художественного переходит в живую человеческую реальность и указывает читателю дорогу к подлинным ценностям современной жизни: это и сам Троицк с управой на ул. Климова, организатора детской книги «Мы из Игарки» и с иконой Николая Чудотворца  в красном углу; и памятник наместнику Оренбургского края Ивану Ивановичу Неплюеву; и церковь Дмитрия Солунского, и храм Святой Троицы. Город Троицк и люди в нём неотделимы от православия. Но само по себе это не решает насущных жизненных проблем. Необходима духовная, в основе своей  творческая активность самих его жителей. И такие люди есть в Троицке! Они, действительно, р а д е т е л и – доброхоты, старатели, заботники, служители, попечители, усердники, рачители, благодетели родной земли, народа и государства! Они не жалеют времени и души для его процветания – все, от главы города до сыновей и внуков.
И не так уж важно, где именно находятся такие города и такие люди, но очень существенно, что они есть! А значит, есть и наследники – Божьи внуки

       

Герта БАЙКОВА

Книги и я

Я с детства знаю книги власть.
Она не умерла с годами.
Мне не позволила упасть
Пленительная эта страсть,
Поднявшись вровень с небесами.

Ах, эта сладость колдовства!
Когда задремлют долы, горы
И не колышется листва,
Я открываю мастерства
И чувства безмерные просторы.

Иду по краешку земли
Еще чуть-чуть воображенья:
Космические корабли
Меня в пространство увлекли
Совсем иного измеренья…

Вдыхаю розы аромат
В саду прелестной незнакомки…
Забыв про современный взгляд,
Слежу я древности обряд
У каменистой моря кромки.

Я царь, и в зале ждут послы…
Основы жизни неизменны!
Всё также тащат груз ослы,
Хрустят капустою козлы,
И все красавицы – надменны!

Беседую я, с кем хочу:
Гомер, Плутарх, Шекспир, Кеведо…
«Дон Паблос! – хлопну по плечу, -
Великий плут! – я прокричу, -
Мой кошелёк пришел проведать?!»

Но близок предрассветный час.
Природа вся – одно с истомой,
Ещё не открывает глаз,
Но сил моих запас иссяк
Под натиском Морфея с дрёмой.

Утром

По росистой тропинке иду босиком
И дышу серебристым туманом
Полюбуюсь душистым и нежным цветком
И березы волнующим станом.

А когда заалеет, проснувшись, восток,
И река заискрится огнями,
Распахнет в мир земля разноцветья платок,
Лес откликнется птиц голосами.

Стайки рыб заснуют, серебрясь, косяком,
И зашепчутся травы, сплетаясь,
Пропоёт мне листва о заветном своем…
Упоительна песня лесная!

В синеве облаков розовеют следы,
Тает сладкий дымок сновиденья…
Окунусь я в прохладу прозрачной воды
В удивительный час пробужденья.

Чудесный дождь

Как славно вымокнуть до нитки
В леву весенним ярким днём!
Шлёт солнце золота избытки
Земле стремительным дождём.

Деревья намывают челки,
Целует дождик листья власть.
Я в сарафане, ты  - в футболке:
Не думали под дождь попасть.

Ласкают струи дождевые
Нам плечи, голову и грудь,
Идём промокшие, босые, -
Успели обувь с ног стянуть.

Лил дождь с небес всего мгновенья,
А лес ликует и звенит,
В нем аромат и птичье пенье.
Он звонкой радости магнит.

Дымится влага над травою.
И влажной зеленью дыша,
Смеёмся мы взахлёб с тобою:
Как жизнь сегодня хороша!

О каждом из моих детей и внуков

Тебя мы хотели.
Лежал в колыбели,
Как светлое утро, пригож.
Потом понемножку
Поднялся на ножки
И, мир познавая, растешь.

А нынче с крылечка,
(Как бьётся сердечко!),
Раскинувши руки, бежишь.
Сияют глазенки,
И радостью звонкой
Лучишься, мой милый малыш.

Душа замирает,
Когда обнимают меня
Два воздушных крыла.
На шее сомкнулись,
Ручьем обернулись –
О, нежная сила тепла!


































.               
»
               

Екатерина Козырева



ТЕЛЕВИДЕНИЕ И ПРОСВЕЩЕНИЕ

Швейцарский писатель Ф.Дюрренматт ещё в начале 80-х годов, говоря об огромных возможностях нашей страны, отмечал: «Ваша пресса, например, свободна, не зависит от рекламных объявлений, как на Западе»
Вероятно, мы потеряли теперь эту свободу. Стоит только одной стороне заявить о переустройстве СМИ, как другая  начинает трубить о подавлении свободы слова и гласности. Хотя этот трубный звук и есть подавление гласности. Или «раскрепощённость» нашего ТВ, которую осуждают не только все народы, населяющие нашу страну, но и сами иностранцы, чья дешёвая масскультура так беспардонно насаждается нашим рекламным телевидением.
Осуждение это не от недостатка свободы, а оттого, что с низменностью человеческой природы нельзя нам согласиться – всё-таки недаром столько лет были самым читающим народом, а значит, мыслящим.
Известный русский писатель Владимир Николаевич Крупин, глубоко православный человек, размышляя о спасении любви, писал: «Очень мало наша печать подвергает критическому осмыслению телевизионные программы. Те, кто бывает за границей, подтвердят: то, что мы выдаём за н  о в а т о р с т в о, это всего лишь п л а г и а т. Мы, как пересмешники, выстраиваемся в затылок самому низменному и дурному, что есть на Западе»
Невольно хочется воскликнуть вслед за поэтом:
Где ты, Россия, а где ты, Москва?—
В небе врагами зажатый,
Это бросает на ветер слова
Ангел с последней гранатой.
Пала Россия, пропала Москва,
Дико уставила взоры
Анти-Россия и Анти-Москва
На телеящик Пандоры.
Одичание нашего общества происходит именно от телевидения, казалось бы призванного к обратному воздействию на сердца и умы людей. Существуют домыслы о способности телевидения зомбирвать зрителей, можно этому и не поверить, но если регулярно смотреть и слушать наше современное ТВ, то можно подпасть под психологическое влияние этого мощного средства.
Ведь в нашей стране ТВ было настоящим культурным явлением. Конечно, можно и нужно приобщаться к высокому искусству в театрах, на выставках, в кинотеатрах, но в нашей огромной стране телевидение - наиболее доступный и популярный вид знакомства с настоящей культурой. Оно было соборным, а не разъединяющим;  созидающим, а не разрушающим; возвышающим, а не принижающим.
Лучшим подтверждением этих слов являются мысли о. Иоанна, митрополита Санкт- Петербургского и Ладожского, сказанные им ещё при жизни в статье «Плач по Руси Великой». «Не преуспев в попытке уничтожить Россию силой, нас цинично, расчётливо и подло толкают на путь духовного самоубийства. При этом не имеет значения, в какие красочные «обёртки» облекают смертельный яд богоборчества. Будь то беснование рок-музыки для молодёжи и подростков или обожествление «успеха в жизни» для взрослого населения, смысл всегда один: не допустить восстановления в народе истинной шкалы ценностей, где религиозно-нравственные понятия милосердия и мужества, веры и верности безусловно довлеют над потребностями низшей природы человека».
Справедливым укором и сегодня для нас являются слова о. Иоанна: «Мы плохо знаем собственную историю, мы боимся знать её».
А дело в том, видимо, что просвещение нынче заменяют информацией, истинную культуру масскультурой, а образование отсутствием образования. Нашу богатейшую культуру, историю и литературу похоже намеренно скрывают от нас.
«Наличие мощной государственной системы образования в США замалчивали у нас до 1991 года, дабы не возникло позитивное представление о «твердыне капитализма», а теперь этот факт замалчивается с противоположной целью – чтобы не родилась мысль о нормальности государственной системы образования СССР, которую заимствовали у нас США…» -- писал Кожинов в главе «Пути русской культуры». Для  осознания этих выводов приведём ещё одну цитату из той же главы: «…очевидные успехи США в 1930-1940 годах в сфере научно-политической мысли или в музыкально-исполнительском искусстве почти исключительно связаны с деятельностью недавних иммигрантов, получивших образование в Старом свете, в частности в России.
И, как хорошо известно, именно послевоенные достижения СССР – от запуска первого в истории спутника до триумфальных гастролей корифеев искусства танца – заставили правительство США принять в 1968 году государственный закон об образовании… В 1986 году более 90% школьников и 79% студентов получили образование в государственных учебных заведениях (см: Современные США. Энциклопедический справочник. М., 1986. С.391)…»
Поэтому, когда возникают расхожие разговоры о необязательности или даже, как о пережитке, государственного образования в России со ссылкой на более демократические системы образования в других странах, то скорее всего это происходит от нелюбопытства знать, а как там, в других странах, обучают детей и студентов, а может быть и от невозможности узнать.
А из рекламы всё более наводняющей телевизионное поле никаких знаний выудить не удастся. Кстати говоря, Словарь иностранных слов вот как объясняет слово рекламировать: выкрикивать, чрезмерно расхваливать. Владимир Иванович Даль толкует слово реклама: статья в защиту свою, в опроверженье чего, а слово р е к л а м а ц и я: прямое требование, настояние на праве своём.
И я как зритель, то есть как потребитель, имею право требовать добрых новостей, а не рекламы всех катастроф человечества, художественных фильмов, а не рекламирования убийственных сериалов и мыльных опер, культурных передач, а не рекламации культурных революций.



















Валентин БЕЛОВ

Дуб в Царицыне

Он в окруженье царственных дворцов
Стоит, как старый витязь одиноко,
Посланец давних и густых лесов
Раскинул ветви над поляною широко.

Дуб в парке за свои три века жизни
Немало слышал, много повидал.
Он понимал --- служение Отчизне ---
Сыновний долг, а не весёлый бал.

Их много, русских, гордых и могучих
Взойдут под солнцем будущей весной ---
Животворящий дух преданий лучших
Питают корни силою земной.

Недопетая песня

Недопетая песня пронзила
Ранним утром небес высоту,
Браконьерская пуля сразила
Журавлиху на самом лету.

А журавль над ней кружит, летает,
И зовёт терпеливо её.
Только эхо ему отвечает,
Да тревожно кричит вороньё.

Непрестанно горюн безутешный
Подаёт свой сигнал с высоты.
От любви его верной, нездешной
На земле расцветают цветы.

Звезда упала

Упала звезда без возврата,
По тёмному небу скользя
Высокая ночи утрата ---
Гореть, видно, вечно нельзя!

Мерцают спокойно и стойко
Далёкие сёстры её.
Звезду не жалеют нисколько –
Она отсветила своё.

Успел загадать я желанья,
Покуда живу на земле;
Придёт и мой час расставанья –
Звезда загорится во мгле



















































Инна ВАРВАРИЦА

Листопад глазами Бунина

Как удивительно рифмованные строки
Хранят веками боль, восторг, любовь.
На книжных полках дремлет всё до срока,
Прочтёшь – и чувства оживают вновь!

Бывает, автора давно уж нет на свете,
Но всё, что видел, ощущал лишь он один,
Живёт в стихах, несущих сквозь столетия
Следы эмоций, образов, картин.

Не чудо ль – в строчках, Мастером придуманных,
Где все слова обычны и просты,
Увидеть ЛИСТОПАД глазами Бунина
И замереть от этой красоты!

Осенняя грусть

Тихо, тихо летят над землёй
Первый снег и последние листья,
И безмолвный предзимний покой
Над лугам туманом клубится.

На притихших полянах лесных,
Там, где было светло и привольно,
Проникаешься грустью невольной –
Что им ждать, кроме снов ледяных.

Серый цвет – от земли до небес,
Не поймёшь, где конец, где начало,
Будто небо на землю упало
И укрыло безлиственный лес.

Птиц не слышно, вся жизнь замерла.
Стаи туч, низких, серых и рваных,
Превращает в лохмотья тумана
Ранних сумерек серая мгла.

Призрак жизни едва различим
В деревушках, забытых и сонных,
С редким лаем собак, серым дымом печным,
Чуть пробившимся светом оконным.

От тоски неживой тишины
Тянет в город, наполненный светом,
С бойкой жизнью зимою и летом –
Пережить, переждать до весны.

Я иду попрощаться с тобой,
Лес печальный, безмолвный и мглистый.
И летят, и летят надо мной
Первый снег и последние листья.

Вечернее

Словно тучка за солнышком гонится –
Налетает внезапная грусть.
Длинной тенью скользнув за околицу,
Летний вечер уполз. Ну и пусть!

Грусть вечерняя, гостья незваная,
Примостилась к крыльцу моему.
Кто ж еще в эту глушь окаянную
Забредёт в непроглядную тьму?

Днём дела – огород да скотинушка,
Днём нет места бездельнице тут.
Это ночью усталая спинушка,
Думы разные спать не дают.

У детей моих крылья широкие,
Я о счастье для них помолюсь.
Ты не думай, что я одинокая.
Просто в доме одна – ну и пусть!

Напишу детям ночью по весточке:
«Не болею…Живу – не тужу…
В гости жду – гнутся в яблоках веточки…»
За божницу пока положу.

К почте пешие вёрсты не близкие.
Может, все же на днях соберусь.
Меркнут на небе звездочки низкие.
Ночь к концу. Скоро день. Ну и пусть!

Метаморфоза

На борьбу с осенней красотой
Вышли дворники и грубою метлой
С тротуаров желтую красу
Всю смели. А год назад в лесу
Грубая , невзрачная метла
Тоже стройным деревом была
И порой янтарно-золотой
Осыпала землю красотой.

Поэт и в Африке – поэт

Саванна ливнями умыта,
Слоны пасутся вдалеке,
А он стрелой, в руке забытой,
Рисует что-то на песке.

Ему б подкрасться осторожно,
Пока вблизи газели спят,
Но непонятно и тревожно
Волнует огненный закат.

Забыв про голод и охоту,
Дитя природы дикой ждет,
Когда волнующее «ЧТО-ТО»
В нем Смысл и Образ обретет.

Закат погас, и тьма мгновенно
В ночь превратила мир дневной,
А он гортанно и напевно
Бормочет что-то под луной…

Потом под звуки барабана,
Когда костры в ночи горят,
Он пел про красоту саванны
И про пылающий закат.

Но соплеменников у хижин
Не тронул бесполезный бред –
Он не принес газель на ужин!
Поэт – и в Африке поэт.

***
Пахнет грустью ушедшего лета,
И грибами, и прелым листом.
Куст брусники алеет, согретый
Приглушенным последним теплом.

Ликованью грибного лукошка
Уж не долог отпущенный срок.
На прощание машет ладошкой
В паутине застрявший листок.

Если бы…

Если бы в московский институт
Не занёс тебя попутный ветер,
Если бы судьба другой маршрут
Выбрала для нас в осенний вечер,

Если бы в промозглой темноте
Мы прошли, друг друга не заметив,
Или вдруг слова совсем не те
Ты сказал, меня случайно встретив.

Разминулись, не поняв судьбы,
Не успев взглянуть в глаза друг друга,

Если бы… Как много «ЕСЛИ БЫ…»
У любого жизненного круга!

Кукуши

Не плачь о нём, не трать напрасно слез.
Как ни обидно, он того не стоит.
Пусть жаль тебе своих надежд и грез,
Но время боль и сердце успокоит.

Он не придет. Одной растить детей –
Судьба твоя. Беспечною кукушкой
Он, упорхнув с очередной подружкой,
Детей оставит, может быть, и ей.

Что дети? Для него важней свобода!
И ты о нем напрасно слез не лей.
Природа тут причиной или мода –
Все больше поголовье «кукушей».

Вечер

День, сам угасая, пожаром
Разжег половину небес,
Где солнце пылающим шаром
С верхушек скатилось за лес.

Сгущается синь на востоке,
В оранжевых тучах закат,
И стелется сумрак глубокий,
Где длинные тени лежат.

Заполнив овраги и ямы
И вылившись из берегов,
Молочные реки тумана
Ползут по низинам лугов.

Чуть звякнет ведро у колодца,
Раздастся мычанье коров,
Все больше смеркается. Жмется
Вся живность под крыши и кров.

Примолкли и люди, и птицы,
Закончив дневные дела.
Из леса на поле струится
Сырая прохладная мгла.

И ночь на вечернем пороге
Притихла, стоит не дыша,
И только все так же дороги
Сквозь сумрак куда-то спешат.



         

                ОДНАЖДЫ УТРОМ . . .

                «Быть не может такого, а есть. . .
                Аномалия, вздор,   
                блажь ума или вывих
                природы. . .»
                Грозовский Михаил
               
               
               

     Какая гадость это похмелье. Вообще Митяй к нему относился философски, как к неизбежному завершению праздника. Одно плохо - ни глотка спиртного ему не найти. Во всей деревне. Вчера именины праздновали. «Мария» - имя распространённое. У кого – жена, у кого – тёща, соседка. . . У Митяя вот – коза Машка. В крайнем случае, можно и муху, которая упорно на закуску зарится, Муськой назвать. В каждом доме гуляли.
     Митяй с приятелями начали культурно, с магазинной сорокаградусной. Потом на «Семёниху» перешли. Продукция бабки Семёнихи хоть и мутновата, но забористая. И производство почти бесперебойное. Но в большие праздники, вот как вчера, перебои всё же случаются. Когда за последнюю бутылку принялись, посылали Гришку за добавкой. Ни с чем вернулся.
     Митяй с трудом поднялся, без всякой надежды попинал вчерашние бутылки. Пусто. Рассол огуречный ещё после майских праздников прикончили, новые огурцы только посеяли. Оставалось одно средство – в речке искупаться. Вода ещё холодная, взбодрит. Речка – вот она, прямо за огородом. Митяй, как был в одних трусах, так и побрёл.

     Утро вовсю горланило петухами. Подошёл Митяй к реке и слышит: за кустами кто-то разговаривает. Голоса женские, как голубки, воркуют, а слов не разобрать. Выглянул осторожно – на берегу девки сидят. Не местные – красивые, волосы по плечам рассыпаны. И полуголые. Может быть и не «полу-», трава высокая, не видно. Откуда такие взялись? И что они здесь делают? Может, студентки - фольклор  собирают? Так у них в деревне из фольклора один мат остался. Но его теперь и в городе знают не хуже. И употребляют прямо с пелёнок, как только соску изо рта выплюнут. Разве что кой-какие замшелые пенсионеры, из советских времён, не употребляют. Из принципа. Но уровень знаний и они повысили – вокруг слышат, и из телевизора пуляют за милую душу.
     Высунулся Митяй из кустов побольше, посмотреть: «полу-» или совсем. Девки его заметили, разговаривать перестали. Но ведут себя странно. Свои бы - завизжали. Бабы – чем-нибудь в него запустили: палкой там, граблями. Фольклором – непременно. А эти – смотрят приветливо, улыбаются. Самая бойкая его пальцем манит, иди, мол, не бойся. Митяй и пошёл. Мужик, чай, хоть и похмельный. Ближе подошёл, видит – у девок в ногах рыба лежит, живая ещё, хвостами по траве похлопывает. Крупная, такой у них в речке никто сроду не ловил. Вытянул Митяй шею, посмотреть, что за рыба, смотрит – голов у рыбин нет! А у девок – ног! То, что у них ниже      «полу-», это и есть рыбины. Вот влип! Понимает, что бежать надо, да ноги – как гири пудовые. А девка, которая бойкая, до ноги дотянулась, рванула. Упал Митяй на спину. И все остальные на него накинулись, кто – за руки, кто - за ноги, хвостами по берегу бьют, в речку тащат. Затащили и нырнули вместе с ним под воду. Митяй уже задыхается, а дна всё нет. Откуда такая глубина взялась? У них в самом глубоком омуте чуть выше макушки. А пропадать не хочется! Собрался Митяй с силами, изловчился, ударил одну ногой в живот, или что там у неё. Нога по чешуе соскользнула. Другую - за руку укусил. Рука только с виду человечья, а на зуб – скользкая, с рыбным привкусом. Вырвался. Забил ногами, руками, всплывать начал. Но до поверхности далеко, а в голове уже чернота разливается, сознание меркнет.

     Очнулся Митяй на берегу, голова на мелководье, волосы мокрые, морда в песке. Как будто добежал до реки и упал. Солнце уже к закату клонится. Сел, огляделся: до деревни километра два. Как его сюда занесло? Тут и вспомнились все страсти-мордасти. Да так явственно, даже рыбный вкус во рту ощутил. Сплюнул. Или вправду было? Но тогда бы он ногами в воде лежал, а не наоборот. И трусы сухие. Или высохли на солнышке, на ветерке? Чушь какая-то! Что только спьяну не померещится! Тут на ногу ему муха села. Хотел согнать и обомлел: к ноге чешуя прилипла. Крупная.
      Домой Митяй по кустам пробирался. Тихий пришёл, молчаливый. Сколько жена ни ругалась за вчерашнее, ни слова ей не сказал. Даже фольклорного. И вообще никому не рассказал, всё равно не поверят. К реке теперь не подходит. Но это ничего, он и раньше рыбалкой не увлекался. Плохо, что пить стал побаиваться. Не то, чтобы завязал. Пьёт.
       Но с опаской, без удовольствия.
























               



















Наталия ГЛЕБОВА

Сказка о Мшинке

…В одном сосновом лесу рос мох, и среди разных его видов был один, особенный, потому что там жила Мшинка. Она, как и её сестрички, был ещё совсем маленькой, и ей было очень интересно, что делается вокруг неё в лесу, за день ведь произойдет столько событий!
…Утром ярко светило ласковое летнее солнышко, и когда его лучики касались Мшинки, она радостно кивала в ответ, приветствуя начало дня. А вот быстро пробежал большущий черный муравей, он казался Мшинке очень деловым, всегда занятым своими, неизвестными ей и, видимо, очень важным делами. Муравей мало обращал внимания на Мшинку, он всегда торопился, нёс что-нибудь: листик или травинку. «Интересно, он когда-нибудь отдыхает?» - думала Мшинка…
А потом вдруг стало темнеть, на небе появились серые тучи, Мшинке стало очень холодно и неуютно, и она покрепче  прижалась к своим пушистым сестрёнкам. Полил сильный холодный дождь, и Мшинка совсем промокла, и её сестрички тоже, а тут еще ветер налетел…
Хорошо, что это быстро закончилось, и опять выглянуло солнышко. «Как красиво блестят капельки на листьях, и у меня тоже есть такое же сверкающее радужное чудо!» - думала Мшинка, а солнышко ласково гладило её своими лучами, и Мшинка быстро высохла. А потом она совсем рядом услышала странное шуршание.  «Ух ты!» - удивленно подумала Мшинка. Прямо к ней неторопливо, солидно шёл большущий блестящий красивый черный Жук. «Ишь, какой деловой!- подумала Мшинка,– и куда это он направляется?» А Жук остановился, как будто оглядываясь, и стал чего-то ждать. Мшинке стало до невозможности любопытно, чего же он ждет: «А может у него тут свидание?» - Мшинке почему-то стало смешно, и она тихо зашелестела. И вот навстречу пришедшему Жуку вылез из мха еще один ну точно такой же чернющий Жук. «Интересно, кто же из них кто? Как же они друг друга различают, ведь одинаковые же совершенно!» - удивленно размышляла Мшинка. А  жуки тем временем тихо пошуршали и уползли под мох, видимо, им хотелось остаться наедине…
А еще рядом с Мшинкой рос большой и красивый куст можжевельника, и у него тоже были похожие на мшинкины веточки, только они были большие, и их было много. Когда Мшинка была совсем маленькой, она думала, что тоже вырастит такой же большой, как этот можжевельник, и ее веточки тоже будут украшать такие же красивые синие бусинки-ягодки. Иногда она даже чуть-чуть завидовала можжевельнику, потому что он был такой красивый, и ей очень хотелось побыстрее вырасти. Теперь она, конечно, понимала, что такой же она не будет, и из украшений у нее есть только желтенькая пушистая верхушка, но она ей ужасно нравилась.
Вдруг Мшинка удивленно зашуршала. Совсем рядом на цветке величественно сидела белая Бабочка, и Мшинка изумленно ее разглядывала и удивлялась, какая же она красивая: «Крылышки будто светятся, и у нее, по-моему, даже есть маленький меховой воротничок! Ой, она пьет из чашечки цветка, как здорово!» - восхищалась Мшинка. И вот Бабочка улетела куда-то, а Мшинка задумалась. «А почему я не могу также полететь, как эта прекрасная Бабочка, как же интересно, что за этим высоченными елками. Вот машут они своими темно-зелеными лапами, шелестят, говорят друг с другом, а о чем, непонятно…» Мшинке очень захотелось узнать у кого-нибудь что там, за этим лесом.
И вот, как будто услышав ее, на цветок, громко жужжа, прилетел большущий пушистый Шмель. «Как же он громко жужжит, а какой пушистый, и не жарко ему летать на солнце?» - подумала Мшинка. Ей очень хотелось поговорить с ним, но она стеснялась и только кивала головкой с нарядной кисточкой. И вот она все-таки решилась, не упускать же такую возможность! Бабочку она очень стеснялась, а Шмель вызывал доверие.
- Шмелюшка! – тихо прошелестела Мшинка, замирая от волнения, - вот ты летаешь везде, расскажи, что там, за этим бесконечным лесом?
- Кто это здесь говорит? – удивленно прожужжал Шмель.
- Это я, Мшинка, я тут рядом живу, и ты часто прилетаешь сюда. Расскажи, пожалуйста, мне так интересно!
- Хорошо, я расскажу, - солидно прогудел Шмель, - там чего только нет, поля, много-много разных цветов, и такой простор, что хочется жужжать от удовольствия! Если тебе интересно, я  буду прилетать к тебе, маленькая любопытная Мшинка, и рассказывать новости.
- Да, Шмелюшка, хочу, спасибо тебе! – радостно воскликнула Мшинка.
И вот уж наступает вечер, Мшинка шепчется со своими маленькими сестренками, рассказывает обо всем, что произошло за этот длинный и такой интересный день. Незаметно подкрадывается ночь, на небе среди деревьев засверкали непонятные искорки, это были звезды, но Мшинка не знала этого и думала, что же это такое. Они ей очень нравились, особенно, когда, как будто, запутавшись в переплетении веток, эти странные огоньки светили прямо на нее…И вот Мшинка незаметно уснула, и ей снились неведомые просторы, поля с золотистыми колосками, бескрайнее голубое небо, которые ей так хотелось увидеть…
Вот дует тихий летний ветерок, шелестят деревья в лесу, шуршит мох, а может это маленькая Мшинка говорит о чем-то со своими сестричками….







               



 
















Екатерина КОЗЫРЕВА


Сталинградский рубеж

Триста метров всего до реки;
Всё в руинах, друзья далеки.
Но как фрицы полезут вперёд,
Из руин застрочит пулемёт.

Немцам надо смести Сталинград:
Ливнем бомбы, снаряды летят,
Груды камня, железо с землёй –
Всё сравняли. Какой уж там бой!

Но на них из-под самой земли,
В бой бессмертный солдаты пошли.
Немец в ужасе остолбенел:
Он сражаться с землёй не умел.

Так до Волги фашистский сапог,
Как не злился, добраться не мог:
Плохо знал он наш русский завет,
Что за Волгой земли для нас нет!

ЗНОЙ

Горестных вопросов
                столько в злой пыли
Александр Матросов
                встал из-под земли:
«Души молодые,
                я ль не молодой,
Матушку-Россию
                заслоню собой…
Сердце разорвалось,
                да спросил мой дух,
Что же там осталось
                от миров от двух?..»
Обжигает Лиру
Солнца знойный ток –
Стал Единым «миром»
Запад и Восток.

Парад  1946 года

Сорок шестой, послепобедный,
Бедой войны пропахший год.
А под халатом мамы бедной
Уже выпячивал живот.
В нём я жила,
Ждала рожденья,
Слыхала радостный парад.
И мне казалось
Без сомненья,
Что мир мне тоже будет рад…
Одно из впечатлений детства,
Восторг земного бытия –
Ещё во чреве мамы дерзко
Победе радовалась я.

Урал

Хребет Евразии – Урал
Тыл и войну страны держал,
Стальной бронёй гремел в Европе,
Блистал он касками в окопе,
Лежал с винтовкой у опушки,
Пил водку из солдатской кружки.
Ел кашу он из котелка,
Штыком прокалывал врага.
Он сапоги и гимнастёрки
Сшивал блестящею иглой.
И на побывке, и в каптёрке
Звенел гитарною струной.
От пуговицы до снаряда
Снабжал советского солдата.
Блестели звёздочки в петлицах,
Улыбки на победных лицах.
Звенели песни, ордена…
Есть Родина у нас одна!
Прощай, проклятая война!
Гремите, русские медали,
Чтобы Урал мы не отдали,
Чтоб наши «Илы» заблистали
В родной отечественной стали –
И чтоб Державу удержал
Хребет Евразии – Урал.
               

Мужик

Он в уральском гибельном снегу
Потерял последнюю слегу…

Тут с багряным заревом идей
Подвихнулся Красный Чародей.

Волей да землёй хвалился тать,
Чтобы мужика очаровать.

Загорланил, закричал: «Вперёд!»
Шли стеной народы на народ.

Увядала Божия роса,
Пыль газеток застила глаза.

Покачнулась не дворянская судьба  -
Затрещала русская изба.

Позабыл мужик и Бога, и Царя…
А в Отечестве багряная заря.

В петербургском зареве идей
Подвихнулся Белый Чародей.

Увядала Божия роса
Пыль газеток застила глаза.

Белой ночью Белая заря
Скрыла Невский берег и царя.

Снова на Урал мужик пошёл –
Там его икона и престол.

В Екатеринбурге раб идей
Подвихнулся Чёрный Чародей.

Будущий и прошлый Государь.
Был убит  в подвале русский Царь

Увядала Божия роса,
Пыль газеток застила глаза…

Велика крестьянская  дорога.
И велик Мужик, но после Бога.

Мать
                Любови Васильевне Родионовой
1
«Прости, сынок,», – ты написала.
Прости, сынок…
В Отчизне-родине немало
Еще дорог,
Где погибать невинным детям,
Невинным, вам.
По духу встретит Ангел, светел
И по делам.
И отведет в пределы рая
Святой земли,
Той, о которой мы не знали,
Не сберегли.
А потому с молитвой к Богу –
Прости, сынок…
Благословил твою дорогу
Спаситель-Бог.
15.01.2000.

2
Мать и мачеха

А первой мать и мачеха
В России зацвела,
Такая математика,
Такие, брат, дела.
Солдату – мать Россия,
Да мачеха – Чечня.
Там жерла боевые
Нацелены в меня.
Я – мать, родного сына
Пришла сюда искать,
Позволь, позволь, чужбина,
Могилу раскопать!
Я обошла все горы
Ущелья и леса,
Я выплакала в горе
И сердце, и глаза.
Край незнакомый, дикой
Зелёнкою одет,
На берег Валерика
Тропы выводит след.
С надеждой и любовью
Дорога далека,
Сегодня новой кровью
Наполнилась река.
Прости мне, поколенье,
Твоя тропа крута
На муки и терпенье,
На гибель за Христа.
28.02.2000.

3
***
Не сияют глаза,
Не звенят голоса
Сыновей твоих юных,
Россия!
К завитку  завиток,
К колоску колосок
Полегли они,
Наши святые.
И Отечества дым
Ветеранам седым
В первый раз,
Может быть,
Неприятен.
Ясно,
Что против нас
Встал не только
Кавказ,
И откуда пришел
Неприятель.
23.02.2000.

***
Белым наливом созрела луна,
Светлая тень на дороге,
Яблоко вкуса ночного вина
С ветки упало под ноги.

Светлое яблоко, тёмная страсть,
Что там, под тонкою кожей?
Зрелая жизнь, как заря, занялась,
Или червивое ложе?

Соками плод не наполнится вновь,
Если пуста сердцевина.
О, ненавистная рифма, любовь!
Я не твоя половина.

***
Как звёзды августа крупны,
Огнём сияния всевластны,
Они похожи не напрасно
На увлекающие сны.

Проснёшься, а звезда глядит.
Как долго я тебя искала!
Мерцая, у окошка встала,
Она со мною говорит.

Я долго слушаю её:
О том, что небо бесконечно,
И что прошло, то будет вечно
И что мгновенно бытиё.








.








Екатерина КОЗЫРЕВА

В бронзе выкованной славы

Как-то не верится в эти даты. Разве Есенину, отроку светлому, может быть сто лет и более? А вот помним мы его уже более ста лет! Поэт в России всегда рос не по дням, а по часам. И уходил, а на смену ему приходил «с поля новый поэт». Пушкина мир помнит вот уже более двух столетий - 8 июня 1880 года состоялось открытие  памятника Александру Сергеевичу Пушкину.
Фёдор Михайлович Достоевский сказал тогда свою знаменитую речь о поэте, ставшую крупным событием тех лет. «…Не было бы Пушкина, не определились бы, может быть, с такой непоколебимой силой наша вера в нашу русскую самостоятельность, наша сознательная уже теперь надежда на наши народные силы, а затем и вера в грядущее
Самостоятельное назначение в семье европейских народов». Этот отрывок удивительно современен.
На открытии памятника Сергею Есенину 2 октября 1995 года Достоевского не было. Но событие, действительно было крупным, судя по тому, какие значительные люди присутствовали: мэр города, министр культуры и даже Центральное телевидение… Народ аплодировал, когда известный поэт Валентин Сорокин сказал, что сердце его дрогнуло, когда он увидел в белом саване поэта.
Но вот покрывало сдёрнуто и перед нами возник прекрасный памятник Сергею Есенину. Скульптора А. А. Бичукова подхватили на руки и стали качать. В довершение всего  Юрий Прокушев сообщил об издании Полного собрания сочинений С. А. Есенина в семи томах и положил первый том к ногам поэта. Приехал и Русский Рязанский Хор, который великолепно исполнил песни на стихи Есенина.
Сбылись слова поэта, выраженные в стихотворении «Пушкину».
 
Мечтая о могучем даре
Того, кто русской стал судьбой,
Стою я на Тверском бульваре,
Стою и говорю с собой.          
Блондинистый, почти белёсый,
В легендах ставший, как туман,
О, Александр! Ты был повеса,
Как я сегодня хулиган.
Но эти милые забавы
Не затемнили образ твой,
И в бронзе выкованной славы
Трясёшь ты гордой головой.
И я стою, как пред причастьем,
И говорю в ответ тебе –
Я умер бы сейчас от счастья,
Сподобленный твоей судьбе.
Но обречённый на гоненье,
Ещё я долго буду петь…
Чтоб и моё степное пенье
Сумело бронзой прозвенеть.

И «степное пенье Сергея Есенина прозвенело в больших и малых городах и весях России. Но главные встречи Есенина состоятся на родине поэта – в Рязани и Константинове. На юбилейные торжества русского поэта всегда собирается вся Россия и зарубежные гости. В Рязани праздник открывается в Концертном зале им. С. А. Есенина..
Хозяева города гордятся тем, что Есенин стоит рядом с Пушкиным на Тверском бульваре в Москве – это настоящий Есенин с русской грустью, прекрасный русский человек.
До глубины сердца задевает выступление гостьи из Англии Джесси Девис, которая была и на 90-летии поэта. Она сказала: «Земля его помогла понять Сергея Есенина и тепло русской земли, которую полюбили англичане. Я впервые влюбилась в поэзию Есенина в 1960 году,когда была ошеломлена выступлением Яхонтова. Моё ухо было остро. Я сразу поняла, что Есенин не только великий поэт, но и мировой поэт. Те, кто знает стихи Есенина, знает, что ими можно наслаждаться только по-русски. Что ценно для английского читателя? Музыкальность, честность, исключительная лиричность, образность. Нам близки деревенские стихи Есенина». После чего Джесси Девис прочитала по-английски стихи Есенина.
Глубокое впечатление оставляет село Константиново: «низкий дом с голубыми ставнями», церковно-приходская школа, сама церковь, часовенка на берегу Оки – вот он, мир «светлого отрока». А ещё великолепно отреставрированный при помощи Инкомбанка дом Л. Кашиной – такой чистый, светлый, домашний уют – образец русского национального быта. Вот он резной деревянный буфет, столы и стулья натурального дерева, диванчики, обтянутые шёлком, часы и зеркала – совсем такие же, какие отняты были в 30-е годы у семьи моей мамы, жившей в деревне Кузяево Ярославской области. Понятно, не столов и стульев жаль, а жаль деревенскую мою семью, деревню сгинувшую, растоптанную, страну истерзанную! Но это уже история, с неизбежной трагичностью противоречивой нашей жизни, о которой вёл речь известный наш писатель В. В. Кожинов 3 октября 1995 года на страницах «Советской России» в статье «Есенин – мелодия Божья». Он говорил об умении Есенина «схватить, поставить перед читателем любое явление жизни во всей его противоречивости», о его стремлении увидеть всю Россию целиком».  Кожинов высказал мысль о возрождении России: «…мы должны соединить ту идею, которая предшествовала революции, с той идеей, которая была после неё».
Я думаю, что это должен понять каждый любящий свою Родину гражданин, каким был и Сергей Есенин, который ещё в 1914 году написал такие пророческие строки:
               
Если крикнет рать святая:
«Кинь ты Русь, живи в раю!»
Я скажу: «Не надо рая,
Дайте Родину мою».












Татьяна КУРОЧКИНА


***
Кто в памяти людской оставит долгий след?
Лишь время  даст на то ответ.
Не нам судить, чем хороши мы,
Чем мы плохи!
Года стирают память об одних,
А о других, стирают память лишь эпохи!

Все или нечего

Измену пережить – не пожелай врагу!
Мне – «все, иль ничего!». Лишь так любить могу!
Предательство и ложь с любовью сочетать?
Раз глубока любовь – зачем же изменять?
Как можно двух любить, от страсти чуть дыша?
Способна на обман лишь мелкая душа!
Когда волнует вас то та любовь, то эта,
Не сердце бьется в  вас – разменная монета.
У ветреных людей любовь не глубока,
У целостных натур – одна и на века!
Чем с большей глубины родник сквозь землю бьет,
Тем чище и ценней вода, что в нем течет!
Лишь тело освежишь в озерах иль в реке,
Но жажду утолишь ты только в роднике.
Чем мельче человек – душа его скудней,
Поверхностна  любовь! Из луж воды не пей!
Так и  душа в любви, чем глубже, тем верней!

***
С верой горе – не беда!
Верьте в лучшее всегда,
После горя и невзгод
Счастье к  нам ко всем придет.
Надо верить, твердо знать,
Что и нас ждет благодать!
Толку мало слезы лить,
Надо ближнего любить.
Всем воздастся по делам,
Ну, не здесь, так значит там!!!

Будь счастлив

Будь счастлив и любим  другой!
Но никогда она не сможет
Любить, как был любим ты мной.
Воспоминаний обо мне
Она в тебе не уничтожит.
Не сможет дать того тепла,
Что я тебе всегда давала.
Тебя без памяти любя,
Себя, подчас, я забывала.
Ты там желанен и влечет
Тебя неведомая сила,
К той, что богатством все купила,
Спокойной жизнью завлекла.
А я тебе, что дать могла,
Если забота задушила
Так, что поникла голова!

Сугроб

Сугроб расстался с белизной,
Застигнутый врасплох весной.
Худел, серел он с каждым днем
Под ярким солнечным лучом,
Тоскуя без морозных дней.
И вот уже бежит ручей!

Цветок, страдающий от любви

Из ромашек я букет в поле собирала,
Получить прямой ответ на вопрос мечтала:
          Любит, не любит,
          Плюнет, поцелует,
          К сердцу  прижмёт,
          К черту  пошлёт! 
Обрываю лепестки, на тебя гадая,
Я не знала наперед, что любовь такая!
          Любит, не любит,
          Плюнет, поцелует,
          К сердцу прижмёт,
          К черту пошлёт!
Белым роем лепестки с ветром улетали,
Но ответа на вопрос мне не подсказали!
          Любит, не любит,
          Плюнет, поцелует,
          К сердцу прижмёт,
          К черту пошлёт!
Сколько любящих сердец мается по свету,
Сколько сорвано цветов, а ответа нету!
          Любит, не любит,
          Плюнет, поцелует,
          К сердцу прижмёт,
          К черту пошлёт!
Все ромашки на лугу головы склонили:
«Из-за вас страдаем мы!» - будто говорили.
          Любит, не любит,
          Плюнет, поцелует,
          К сердцу прижмёт,
          К черту пошлёт!



Воплощенная мечта

Моя мечта не так уж велика.
Всего полметра счастья и заботы,
Но сколько требует вниманья и работы,
Сопя в кроватке, насосавшись молока.

Колыбельная

Спи спокойно мой сынишка!
Спи, любимый мой!
Пусть приснится тебе мишка,
Беленький, смешной!

Черный носик, белый хвостик,
Пуговки-глаза,
У него две пары ножек,
Пара- у тебя.
Не страшны ему морозы,
Лютая зима.
У него медвежья шкура,
Шубка у тебя.

Он большой шалун, проказник,
Как и ты, родной.
Целый день он лихо скачет
С горки ледяной.

Не нужны ему котлеты,
Колбаса и сыр,
Любишь ты, сынок, конфеты,
Мишка – рыбий жир!

Не читают мишки книжки,
Фильмы не глядят
И не ходят эти мишки
Даже в детский сад.

Мишка белой лапой машет,
Засыпай, сын мой!
Он  «спокойной ночи» скажет
Для тебя, родной!

Звёзды в наши окна смотрят,
Спать давно пора.
Спи мой маленький сыночек
Сладко до утра!


               
Екатерина Козырева

ПУШКИН ВСЕ СКАЗАЛ

        Первое, что открылось:

Художник-варвар кистью сонной
Картину гения чернит
И свой рисунок беззаконный
Над ней бессмысленно чертит.
Но краски чуждые, с летами,
Спадают ветхой чешуей;
Созданье гения пред нами
Выходит с прежней красотой.
Так исчезают заблужденья
С измученной души моей,
И возникают в ней виденья
Первоначальных, чистых дней.
(«Возрождение»)
И это было написано в 1819 году! Поэту всего лишь 20 лет! Здесь «наше все».
Картина гения - это наша Земля и ее Создатель. Ведь и написал он в следующей строфе, не «картина», а созданье. Созданье Гения не иссякло, оно перед нами! Это и сам Пушкин, и его стихи, и мир, созданный Божьим Промыслом, возникший перед поэтом, как «виденье первоначальных чистых дней». Это и измученная душа человека, очищенная в страданиях и заблуждениях, выходит из-под «ветхой чешуи» чуждого и наносного, порожденного беззаконием.
Но «выходит с прежней красотой». И теперь выйдет. Пушкин все сказал.
Вопрос " датировки   стихотворения   остается спорным, и выдвинут Б.Л.Василевским в 1971 году. «У раненого Пушкина были прорывы в Пушкина будущего, - пишет В.Непомнящий, - именно этим объясняется, что он написал «Возрождение» в 1819 г

«Я ПАМЯТНИК СЕБЕ ВОЗДВИГ...»

Россия - это страна поэтов, способная в «жестокий век» восславить свободу. Это «душа в заветной лире». Это не о себе Пушкин писал - о России: «мой прах переживет и  тленья  убежит».  Пушкин-Россия  провозгласил всемирную всечеловечность, отзывчивость её,  в словах:
«слух обо мне пройдет по всей Руси великой», обо мне - о русском духе поэтическом. Можно плакать над словами Лермонтова: «Погиб поэт - невольник чести», а можно плакать над Россией - Поэтом - Пушкиным, которого назовет «всяк сущий в ней язык». Сущий в ней - в России, в Пушкине! Отсюда и признан в ней, как существующий в ней, « и гордый внук славян, и финн, и ныне дикой тунгус, и друг степей калмык».
Эта всемирная отзывчивость по «веленью божию». Это наша судьба, русская идея, а потому «обиды не страшась, не требуя венца; хвалу и клевету приемли равнодушно и не оспоривай глупца».
Равнодушно - значит спокойно, так как быть человеком и оставаться человеком в наш не менее жестокий век - эта трагическая миссия великого безмолвия предназначена Богом только великому народу в великой России.

               




               
               
Елена КУШНАРЕВА
Журавли

Журавли, журавли в синем небе кружат,
Нам прощальный привет посылая.
Скоро будет зима
И в край теплый спешит
Журавлиная стая за стаей.

Как пронзителен был
На прощанье их крик,
Как стрела клин пространство пронзает,
И мы вместе стоим на пороге судьбы,
Свое сердце земле оставляя.

В Высь и  смело вперед,
За судьбы горизонт.
Там, где плещется теплое море.
Может, встретим еще
Мы с тобою восход,
Может вместе с судьбою поспорим?

Лазурит

Нежный лазурит – ярко-синий камень,
Что приносит людям радость и тепло,
Ваших глаз коснется его синий пламень,
И на сердце станет тихо и тепло.

В горном Бадахшане россыпь лазурита,
Россыпь сердолика и других камней,
Но на них не купишь материнской песни,
Нежности любимой и живых друзей!

Звуки артобстрела, грохот пулеметов,
Наполняют смертью горный Бадахшан.
Успокойтесь, братья,
Спрячьте все оружье!
Лазурит не стоит стольких тяжких ран.

В мире столько смерти, горя и тревоги.
Женщины остались без своих мужей!
Успокойтесь, братья,
С Богом примиритесь!
Лазурит не стоит стольких черных дней.

В небе над землею столько лазурита,
Горные алмазы, россыпь янтаря,
Только честь и верность
Не запачкать грязью,
Лишь любовь и вера
Ярче звезд горят!
Деревня

Не забыть мне наш цветущий сад.
Помнишь красоту той ночи майской?
Головы кружил нам аромат
Яблонь белых,
Мир казался сказкой.

Белая, светящаяся ночь,
Майский жук кружит над головою
И остаться дома мне не в мочь,
Настежь двери дома я открою.

На полях озимые встают,
Сердце радостно и трепетно забьется,
Рано утром задымился пруд,
У колодца девушка смеется.

Занялася зорька над рекой,
Растрепались косы под косынкой,
Ветерок играет как живой,
С тоненькой щебечущей осинкой.

Все родное здесь. Моя земля
Дышит теплотой цветного луга,
И, рванувшись криком журавля,
Солнца луч лицо осветит друга.

               






 













Николай ЛАВРОВ

Царицынские пруды

Над Царицынскими прудами
Голубой простёрся шатёр,
Небо с белыми облаками
Отражает воды простор.

Здесь деревья весной зеленеют,
Вишни дарят невестам цветы
А за липовою аллеей,
Старый парк рассекают пруды.

И дворцы в обновлённых одеждах,
И фонтан за изгибом моста
Москвичей привлекают, как прежде
В благодатные эти места.

***
Враг выл от злости и хрипел,
Скорей к Москве хотел пробиться,
Победы яростно хотел,
В бинокль рассматривал столицу.

На златоглавую зимой
Он бросился своей армадой,
Но крепкой дружною семьёй
Союз Советский встал громадой.

И многим кровь пришлось пролить,
Сражаясь с вражеской угрозой.
Фашистам дали прикурить
Бойцы и русские морозы!

***
Мы рабами не стали,
Отстояв свою честь,
Донесли до Рейхстага
Справедливую месть.

Залпы снова и снова
Салютуют весне,
Дорогою ценою
Мир достался стране.

Солнце майское светит,
День Победы пришёл.
Собрались мы отметить
Этот праздник большой.


Тамара ЛИСИЦКАЯ

***

Шальное врем – ожиданье чуда,
Проказник март надеждами манит,
Пойду на улицу и все забуду,
Что не давало мне довольной быть.

А небо голубое-голубое!
А солнце светит ярче и нежней!
И, может быть, мы встретимся с тобою
В один из синих и звенящих дней.

И, взявшись за руки, пойдем по парку
Кружить в аллеях, не жалея ног…
И мне, пожалуй, лучшего подарка
Уже никто бы подарить не смог.

Осинки

Здесь осень стоит золотая,
Окрасив кусты, как цветы,
Природа грустит, увядая,
Тихо роняя листы.

Мы долго по лесу бродили,
Шуршали опавшей листвой,
Усталыми легкими пили
Крепкий осенний настой.

Грибов и брусники – остатки,
За ними ли двинулись в путь?
Приехали в лес мы с устатку,
От города отдохнуть.

И словно утешить нас взялся
За суетный бренный мирок,
Потрескивая, разгорался
Березовый костерок.

Дым к небу тянулся несмело,
Картошка пеклась не спеша,
Внутри что-то ласково пело,
И обновлялась душа.

***
Белым цветом рисует зима
Фантастические узоры…
Я приду к тебе робко сама
Продолжать ни о чем разговоры.
Нынче рано кончаются дни,
Вечера бесконечно длинны.
Загораются в окнах огни,
Нам друг друга без света видно.
На прудах застывает вода,
Заплутав, в парке вьюга плачет…
Лишь бы не было на сердце льда,
Остальное так мало значит.

Позови меня, художник…

Позови меня, художник,
В золотой волшебный сон,
Где грибной гарцует дождик
И церковный перезвон.

Домик детства деревянный
Тает в белых облаках,
На лугу петлей туманной
Извивается река.

У воды пасется стадо,
Пахнет трав душистых мед,
«Наблюдать часов» не надо –
Там ни быта, ни забот.

Мой сюжет совсем не сложный –
Ностальгическая даль.
Позови меня, художник,
В голубую пастораль,

Помани умелой кистью.
Я, послушная, пойду
В чудный сад цветов и листьев,
Позабыв свою беду.

Там за рамой золоченой
Нет печалей и обид.
Мне б войти туда влюбленной
И назад не выходить.










 



София МЕЩЕРЯКОВА

Моему рецензенту

Без особого труда, знанья и уменья
Сочиняю иногда я стихотворенья.

Рецензент зато вложил вклад в них титанический,
Вынес он вердикт потом под углом критическим.
Обоснован приговор ,тут ясна картина:
Не стихи у автора, а в рифму писанина.

Для примера, как хирург, он отсёк всё лишнее,
Размер и ритм приобрело творенье горемычное.
А потом, как парикмахер, причесал умело.
Вдруг стих-то взял и зазвучал! Совсем иное дело!

Поразмыслив, заявляю: «Ей же Богу, не совру,
Так быть уж, рецензента я в соавторы беру!»
Литизданьям мы находка, как упавший с неба дар.
Как же деньги мы поделим, получая гонорар?

Я буду петь!!!

Не дал мне Бог таланта,
Ни голоса, ни слуха,
Но все тянусь к певучим
И бьюсь над ритмом звука.

И петь люблю, мурлычу
С утра, не уставая,
Но слушают домашние,
Лишь уши затыкая.

А мне порою кажется,
Что голос появляется,
И у меня с мелодией
Уж что-то получается.

Пришла я в хор солидный,
Руководитель – классный,
Но стыдно мне, вдруг будет
Весь труд его напрасным…

А может, распоюсь я?
Да! Да! В так и знайте!
Я буду петь, как птица.
          Какая? Угадайте!


Клара ТАРАБУХИНА

Муха


Маленькая чёрненькая муха
Разжужжалась у меня под ухом,
Задевает, дерзкая, крылом;
Надоела – лезет напролом.
Убивать её совсем не хочется,
Не даёт она сосредоточиться.
И пришлось в стихах её воспеть,
Потому что мух не одолеть.

Чита
(рассказ для дочери)
 
Звали нашу обезьянку Чита,
Мы любили взгляд печальных глаз,
С нею было много пережито,
С ней была я счастлива не раз

Белые пушистые ресницы,
Розовые ушки, умный взгляд,
Шёрстка мягким бархатом лоснится,
Подержать её был всякий рад.

Не по-русски кто-то крикнул: «Манки!»
На ладони сахара кусок…
И пропала наша обезъянка!
Где ты, Чита, радостный дружок?

Кто с тобой теперь играет в прятки,
Кто танцует с лентой голубой?
Отдала б я все конфетки, шоколадки ---
Только б снова встретиться с тобой!

Хрустальный человечек

Живёт в углу сверчок или кузнечик,
А, может быть, хрустальный человечек.
Он то звонит и тянет за верёвочки,
Играя в молоточки и подковочки.
То, радуясь, смеётся звонко, звонко,
Заливисто и, как свирелька, тонко.
Живёт в хрустальном домике красивом –
Весёлый, шумный, ласковый, игривый,
Улыбчивый и милый, озорной –
Такой чудесный, славный и смешной.
Проснувшись поутру и нежась сладко,
Он вылезает из своей кроватки.
Побегает, поделает зарядку,
Подумает – как быть, кого лечить,
Кого сегодня стоит окрылить…

Вот так живёт сверчок или кузнечик,
А может быть хрустальный человечек.
               
               


               
Игорь Тимашёв
 
Всё же меня ты любила


Стекло запотело, в слезах.
Слеза замутила глаза,
В глазах не осталось просвета,
На свете тебя со мной нету.

Нет в осени запаха листьев,
Осыпались чувства и мысли,
Если остыла любовь,
С нею прощанье готовь.

На мир опустилась зима,
Одиночество сводит с ума.
Слезинка одна не остыла –
Всё же меня ты любила.

Туман

Роса – испарина земли
Покрыла травы.
Тумана полосы легли
В низины и дубравы.
Крылатым змеем поползли,
Между деревьев,
А я смотрю, глазам не веря,
На этого чудного зверя.



















                Н а ш и г о с т и
Нина КОРИНА               (Москва)
               
Серебряный двойник
***
Не была я поэтом вроде бы,
Все гасила порывы крыла.
Не писала стихов о Родине,
А служила ей, как могла. 

И о милом слова чудесные
Не слагала в потоке дней.
Просто сам он негромкой песнею
Жил у кромки судьбы моей.

А потом прорвалось, низринулось,
Как вино прорывает мехи.
Поняла я: беда надвинулась.
Ведь счастливых не любят стихи!

***
Когда уйдешь в туркменскую пустыню,
В края, что сердцу знойному милы,
Ты не забудь мои снега густые,
Моих березок белые стволы.

Заблудишься в песках глухих барханов –
К зеленому оазису жилья
Пусть выведет тебя Фата-Моргана –
Тропинка подмосковная моя.

А если вдруг в кровавой перебранке
Тебя собьют – час смерти не зови:
Росинкой упадет слеза славянки
На губы пересохшие твои.

***
Виноватый, счастливый, влюбленный –
Где-то бродишь по этой земле.
И живу я в тебе потаенно,
Словно свет в дорогом хрустале.
 
Я в тебе, словно косточка в вишне –
Чем спелее, тем слаще вдвоем.
По какой же нелепости вышло,
Что мы в разных пространствах живем?

Вышел конь со двора добровольно
За красивой цыганской уздой…
Я все то, от чего тебе больно,
Что ты прячешь за дальней звездой.
***
Ты был таким орлом и молодчиной!
Сквозь годы я тот образ пронесла.
А нынче рядом встал седой мужчина –
Серебряный двойник того орла.

Ах, как к лицу тебе седая зрелость!
Но знаешь ли, мне дважды повезло:
Тогда – к тебе под крылышко хотелось,
Теперь – тебя взяла бы под крыло.

***
По одуванчикам
К тебе я шла,
Двух наших мальчиков
Тебе несла.

Судьба изменчива
Для нас была:
Другая женщина
Их родила…

Но внукам скажешь ты,
Коль доживем:
Мы в гости к бабушке
Сейчас пойдем!

И я, как праздника,
Их буду ждать,
И буду пряники
Им покупать.

Бабушке

Александре Игнатьевне Солодкой,
             урождён. Савченко

У меня сегодня день молитвы:
Поминаю бабушку свою.
Минуло полвека горькой битвы
С голодом в её родном краю.

Минуло полвека: на чужбине
Дали ей спасительный кусок,
И сказали строго, что отныне
У неё другой на свете бог.

Но не поступилась верой нашей:
Православной в тот же день ушла.
…Возрастом ее я нынче старше,
Перышко несу с ее крыла.

И вовеки память не отрину,
Как печальна та весна была,
Как Земля ее без домовины
Прямо в сердце нежно приняла.

Каждый год цветет ее обитель
Молодой нездешнею травой.
Ты прости грехи ее, Спаситель,
Со святыми душу упокой!
16 марта 1997 г.

Царицынская осень

Мой Царицынский парк, уголок для души…
Хоть любуйся тобою, хоть песни пиши.
Я ходила сюда и любя, и скорбя,
Я царицею здесь ощущала себя.

Здесь на каждой тропинке, как дрема, тихи,
Под опавшими листьями дремлют стихи.
Здесь руина взирает на всех свысока –
Недописанной строчкой пройдя сквозь века.

А над храмом Цереры, как прежде, горит
Сноп лучей и колосьев в восторгах зари.
И русалки на остров спешат, как всегда,
И в пруду изумрудном искрится вода.

Миловида потупила милый свой взор.
Благолепие дышит над ней с давних пор.
Не тебе заглушить, из-под чипсов пакет,
Кринолинов шуршанье и звон эполет!

Мой Царицынский парк,
Ты – мой друг и судья,
Ты – мой солнечный свет и отчизна моя.
С родниками, с тропинками нам по пути.
Мне бы только подкову на счастье найти!

***
Его ругают за цветенье,
А тополь знай себе цветет.
Цветет, не ведая сомненья,
Во все века, у всех широт.

Кричат: от тополя лишь мусор,
Даешь акацию и клен!
Он с высоты вздохнет лишь мудро,
Бог кислорода всех времен.

Ну чем, скажите, виноват он,
Что семена его крылаты?




Галина ОРЛОВА
г.Краматорск(Украина)               

Подарки 1

Я впитаю в себя запах трав и цветов,
Запах пахоты, спелого хлеба,
Родниковой воды, ароматы лесов
И бездонность прекрасного неба!

А потом раздарю людям щедрой рукой
На полотна палитру бросая.
Или миг уловлю, что сложился строкой,
Оду Небу и Солнцу слагая!

2

Когда тоскую и грущу, не покидай
И злым ветрам меня  не отдавай,
Не отдавай тревогам и печали,
Не отдавай промозглой серой мгле,
Душа и небо мне повелевали
Искать подарки света на земле.

3

Напитай меня красками,  лето!
Освежи синевою небес!
Обними меня радугой света,
Подари заколдованный лес!

Ранним утром пойду без тропинки,
Пенье птиц, диких трав красоту,
Лучик солнца возьму, как  былинку,
И в букет незабудок вплету.

Подарю я случайным прохожим
Чистый воздух дубрав и лесов,
Угощу летним утром погожим,
А еще тихим шелестом слов!








Леонид Сидоров(Беларусь)               

   ВЕЛИКОРОССЫ
               
Герасимчуку Василию Афанасьевичу,
Герасимчук Еве Крилловне

С какими я людьми сегодня говорил!...
Нет- нет, не говорил, я их боготворил
За то, что в круге их, как ненасытный нищий,
Я трепетно вкушал плоды дужовной пищи…

Я с ними пережил, не преклонив колен,
Свинцовую войну и вихри перемен,
Фашистский плен, тюрьму и много из того,
Что не касалось прежде сердца моего.

Я перемолот был в эпохах  - жерновах,
Я с ними умирал за совесть –  не за страх:
Слезилися глаза, как утренние росы…
«Господь тебя храни», - рекли Великороссы,

Когда я уходил, когда благодарил
За хлеб, за соль, за всё, чем душу укрепил,
За то, что из богатств в их освящённой хате –
Иконы, русский дух, и теплота объятий.

ПЛАЧ РЕБЁНКА

Ребёнок плакал за стеною.
Я засыпал, но и во сне
Ребёнок плакал той слезою,
Что обжигала сердце мне.

Летели дни, года, мгновенья,
Но безутешно за спиной
Ребёнок плакал во спасенье
Своею чистою слезой,

А где-то злые песни звонко
Пел многотысячный кумир
И безголосая  болонка.
О, Боже! Пусть в слезе ребёнка
Утонет сей оглохший мир.









.                ПАМЯТЬ

Юрий КОСТАРЕВ(1941-1992)
Я ухожу, предвидя снег

Без пряток

Я счастлив без денег и тряпок:
Мне лишь бы - на сердце покой,
Да чтоб обойтись мне без пряток
Меж прежним и нынешним мной.

Мне стыдно за многое в жизни –
Я многое делал не так.
И то, что у жизни я вызнал,
То ведает каждый простак.

Давно упустил я Жар-птицу –
И душу мне тешат вполне
Синички, слетаясь кормиться
В январскую стужу ко мне.

Зачем же просчётом и болью
За каждый свой шаг я плачу,
Измене изменой не мщу
И жду, что ответят любовью?

Разбег

В твоих глазах - октябрьский сад,
Полуопавший сад разлуки.
Твой взгляд вещает листопад,
Не обещают встречу руки.
Я ухожу, предвидя снег –
И за окном рассвет коричнев,
И самолёт берёт разбег,
Отодвигая Беатриче.
Там, на земле, стоит она
В моём плаще на лёгком платье:
Не Беатриче – там жена,
И мне разлука с ней – распятье.
Звенит в транзисторе, звенит
Способный мальчик Магомаев.
Тревожный, гулкий мир не спит,
В одной тоске со мной сгорая.
А самолёт бубнит своё –
Косноязычное, немое…
А над землёй октябрь встаёт –
И нету на земле покоя.

Владимир КРЫЛОВ

Владимир Васильевич Крылов родился в 1923 году в Москве. Ветеран 380 Орловской Краснознамённой орденов Суворова и Кутузова стрелковой дивизии. Первая книга поэта «Повисла в перелесках тишина» вышла в канун 50-летия Победы в Великой Отечественной войне. «Розы на бруствере» 1997, «Девчата»1999, «Дом на Лесной»2001 .Книга В. В. Крылова «Земля и небо» вышла посмертно и вызвала много горячих откликов читателей, опубликованных издательством «РИФ РОЙ»


Сталинград


Горела Волга, Тракторный дымился.
Закрыли бомбовозы синеву.
Но Сталинград врагу не покорился,
А повернул к победе всю войну.

Сражался он настойчиво и долго,
Всё вынес терпеливо, как солдат,
И светится  гирляндами над Волгой
Герой войны, отважный Сталинград!

Ещё красивей из руин поднялся,
И снова улицы его людны,
И только домик Павлова остался,
Как память, уцелевший от войны.

И тем горды седые ветераны,
Что бились насмерть в городе не зря.
Рассвет над городом алеет рано,
Встаёт над Волгой светлая заря.               













В О С К Р Е С Н Е Т     Р У С Ь!



Россия -- рядом и -- в груди,
С мечтой о новом Спасе,
С тысячелетьем позади
И с вечностью в запасе.
     Н.Дмитриев               
Николай Дмитриев -- поэт, верующий в воскресение Руси. Он родился в 1953 году. Первая его книжка вышла в 1975году в издательстве «Молодая Гвардия» и называлась она «Я от мира сего»  .Поэту было 22 года.
Кто из значительных поэтов начинал в 70-е годы?
Это Юрий Кузнецов, зрелые стихи которого были впервые собраны в книге  «Во мне и рядом даль»(М:1974) Поэту было 33 года. Кузнецов тогда определил свой путь:  «Отмеченный случайной высотой, Мой дух восстал над общей суетой»(1974)
               Годом позднее Николай Дмитриев написал о себе: 
    «Я ушёл…в мир хрустящих словосочетаний, незнакомых, словно первый снег», и задумался на этом пути: «Милость меня ждёт или немилость? Постучусь с тетрадкой на весу, -- Хоть, -- скажу и мало накопилось, Я один уже с трудом несу,»(1975) И малый груз того, высокого, что выпало ему. как снег -- тяжело нести одному. А в 1973 году Николай Дмитриев определил место поэзии, красоты её, «между высью небесной и ширью земной», как бы предчувствуя слово великого своего современника: «Я нигде не умру после смерти»


                НИКОЛАЙ   ФЁДОРОВИЧ   ДМИТРИЕВ
                ( 1  9  5  3  ---  2  0  0  5  )

Скворечник

На лёгком мартовском морозе
У приподъездного крыльца
Скворечник ладит мафиози
Для бесквартирного скворца.
Я знаю: он великий грешник,
Угрюмей всех на этаже.
Поможет ли простой скворечник
Во мраке гибнущей душе!
Она уже ловила вести
О том, в какую канет тьму,
О самом незавидном месте,
Предуготованном ему.
…Когда на облаке покатом
Его досье возьмёт Творец, --
Вспорхнёт крылатым адвокатом
Семью пристроивший скворец.
Расскажет, как морозной ранью
Искал он прочного жилья
Ну что же, всякому дыханью
Внимает грозный судия.


***

Помню сонную позолоту
Володимирского села,
Помню бабушкину заботу
И, зарёванного, себя.

От обиды коленки ныли --
Пылью бросил в меня мой друг,
И набрал я ответной пыли,
Но -- меняется всё вокруг.

Как назло, подоспело стадо,
Сердце будущей мести радо:
"Ну-ка, бабушка, отпусти!" --
"Сколь пылинок, внучок, в горсти?
Ты сочти и, коль будет надо,
Столько раз ты людей прости…"

***

В то, что не воскреснет Русь, -- не верь,
Копят силы и Рязань, и Тверь.

На Рязани есть ещё частушки,
Есть ещё под Вологдой чернушки,

Силы есть для жизни, для стиха,
Не сметёт вовек ни Чудь, ни Мерю, --
В то, что не воскреснет Русь, -- не верю,
Не возьму я на душу греха.








               









Екатерина Козырева

ПОДВИГ ПУТИ Н.М.РУБЦОВА

Во все времена жизнь укреплялась подвигом. Подвиг – прежде всего – движенье, путь. В современном понимании доблестный поступок, дело или славное деянье. Но это ещё и великое событие, подвигающее, вдохновляющее человека к действию. А настоящая поэзия появляется только при условии вдохновения.
Такими событиями в России являются Куликовская битва и Бородинское сражение, Великая Отечественная война. Трагедии революций и коллективизации.
В.В.Кожинов, размышляя об истории Руси и русского Слова в одноимённой книге, не сводит г е р о и ч е с к о е к «положительному» и «нравственному»: «для «объектов» героического деяния оно вполне может предстать как нечто крайне негативное».
Прямо перекликается со взглядом Кожинова и мысль Алексея Шорохова: «Минувший век стал для нас веком утраченного дома. И только в логике утраченного дома становится понятным всё остальное».(«ЛГ»№5.2005г.)
Так мы жили в прошлом веке. Но жизнь и поэзия неразделимы: давно сказано, как живу, так и пишу. Поэзия как Бог есть везде и всегда. В наше для жизни вот уже два десятилетия переломное время, чтобы извлечь поэзию из жизни, нужно не просто событие, но и со-бытиё.
В повести Николая Дорошенко «Прохожий» есть ожидание такого со-бытия: неуловимая тень на дороге, неясное движение заставило людей волноваться. Это волнение и есть конкретное художественное д е й с т в и е, в котором воплотился герой. Утончённый лиризм повести даёт право причислить её к поэтическому произведению.
Когда жизненная сила умирает, поэзия оживляет её своим свежим дуновением, колеблющим былинку в поле.
Но сейчас, в наше взрывоопасное время, необходимо социально-историческое событие, которое бы подняло дух народа и поэта и сделало бы поэзию явлением жизни. А пока такого события нет. Есть век новый. Век новый ещё младенец. А поэзия великая. Поэзия ХХ века. Она сделалась явлением жизни.
      
                2

Как жила поэзия в прошлом веке? Почву и судьбу её выдышал гений Рубцова: «Стихи его настигают душу внезапно… Они, как ветер, как зелень и синева, возникли из н е б а   и  з е м л и   и сами стали этой вечной синевой и зеленью»,-- вспоминает Александр Романов.
Какова была жизнь поэта в середине 60-х годов можно представить из писем Николая Рубцова А.А.Романову. В них безнадёжность на поэтическую востребованность, безработица, бездорожье, бездомье, безотцовщина и сиротство. Что же питало тогда его душу?
О с т а в а л а с ь  Родина, она была его домом, его судьбой, его поэзией.
Заканчивая заочное отделение Литинститута, Рубцов не имел с в о е г о  у г л а. Так жил поэт на творческом взлёте конца 60-х и 70-го года. Посмотрим, что же в стихах этих лет? «Светит лампа в избе укромной, освещая осенний мрак…Ночеваю! Глухим покоем
Сумрак душу врачует мне, Только маятник с тихим боем Всё качается на стене»(«На ночлеге»1968)Здесь ещё есть то, что мы потеряли: врачующий покой русского дома в сумраке глухой осенней деревни. А суровость шофёрского бытия вдруг оборачивается добротой для поэта: «Шофёры уносятся с матом, Начальству от них не уйти! Но словно с беспомощным братом, со мной обошлись по пути…» Куда уж там современному автостопу!
Но здесь же и другие прозрения Николая Рубцова. Кроме повсюду согревающего его тепла добрых людей он чувствовал, что «все мы почти над кюветом Несёмся куда-то стрелой, И есть соответствие в этом с характером жизни самой!» («На автотрассе»1968)
Он ясно видел, куда мы несёмся!
Над кюветом, над обрывом, над бездной…
Каждое стихотворение поэта в последние годы жизни – пророчество, высказанное в конце1968года в письме к В.И.Другову: «…вряд ли я ошибусь, если скажу, что жизнь зовёт к действию». И в стихах: «Нои в мёртвых песках без движенья, Как под гнётом неведомых дум, Зреет жгучая жажда сраженья…». Рубцов, как Есенин в своё время «жил тогда в предчувствии осеннем уж далеко не лучших перемен». Вот уже и «церковь под грозой молчала набожно и свято», а поэт прозрел нынешнюю смуту в России: «Молчал, задумавшись, и я, Привычным взглядом созерцая Зловещий праздник бытия, Смятенный вид родного края…»(«Во время грозы»1968)
Почти через полвека обращено к нам воспоминание поэта о «празднике на этой дороге», где он ничего не клянёт и не жалеет скоропреходящего времени. В свои тридцать два года сиротство своё в детстве и отрочестве он осознаёт как славное время, как лучшие годы. И в одиночестве, и в бездомье он полон со-чувствием Родины. Жизнь для него – пение детского хора, чудное пение, чистое, ладное, совместное с жизнью на Родине, у себя дома.
«Покорная судьбе» поэзия расцвела на родной земле, от почвы пришла она! Природа Рубцова не заменяет поэзию молитвой, она сама есть молитва,  своим дыханием животворящая весь мир, пронзительно чувствуя вечность неба и земли: «Я слышу печальные звуки, которых не слышит никто»(«Прощание»1969)
Поэзия его стала так значительна сегодня, потому что он чувствовал современность
Открывая её перед нами со всей остротой: «…Поезд мчался с полным напряженьем Мощных сил, уму непостижимых, Перед самым, может быть, крушеньем Посреди миров несокрушимых…Но довольно! Быстрое движенье Всё сильнее в  м и р е год от году, И какое может быть крушенье, если столько в поезде народу?»(«Поезд»1969)
Все, цитируемые выше стихи, связаны с дорогой, с движением, с подвигом пути в России. Предвидение, предчувствование – стихия поэзии Рубцова. Он не написал своего «Пророка», «Завещания», но вся его поэзия есть пророчество и завещание: «Россия! Русь! Храни себя, храни!» -- это призыв к подвигу, к движению во имя Родины и ко всему, что на Родине, ко всему, «что творится у себя дома»: к России, к её территории, к её народам, её я з ы к а м на всем её геополитическом пространстве; к Руси, её истории, её завоеваниям, к её поражениям и победам. Он ясно видел «картины грозного раздора» уже тогда, в 1960году, когда написал своё знаменитое ныне «Видение на холме» и завещал нам хранить себя. Это значит не предавать чужой стране ни клочка своей земли, своей почвы, своей судьбы и своего дома – пусть и в глухом, затерянном краю!
А в последних его стихах так много света, чистоты, святости:

В потемневших лучах горизота
Я смотрел на окрестности те,
Где узрела душа Ферапонта
Что-то божье в земной красоте.
И однажды возникло из грёзы,
Из молящейся этой души,
Как трава, как вода, как берёзы,
Диво дивное в русской глуши!
И небесно-земной Дионисий,
Из соседних явившись земель,
Это дивное диво возвысил
До черты, небывалой досель…
Неподвижно стояли деревья,
И ромашки белели во мгле,
И казалась мне эта деревня
Чем-то самым святым на земле…
                «Ферапонтово»1970
Стихи 1970года в основном радостны: «…И всё ж прекрасен образ мира, когда в ночи равнинных мест Вдруг вспыхнут все огни эфира, И льётся в душу свет с небес…» («Уже деревня вся в тени»),  поэт настроен на доброе со-бытиё: «Вместе мы накормим кошку! Вместе мы затопим печь!» Осень «ждёт чистой, весёлой зимы; пылает пламенем мятежным наследник розы георгин!» Сентябрь «словно бы праздник нагрянул на златогривых конях!»
Есть время «подумать о жизни всерьёз». И он думает с такой же весёлой энергией, легко отпуская поводья жизни, «да мне дороги нет». И роковое предсказание: «Я умру в крещенские морозы» содержит эту светлую энергию и даже юмор: «уплывут ужасные обломки»гроба. И даже само неверие в покой оборачивается верой в жизнь, в движение, в бессмертие: «Я не верю вечности покоя!»(1970)
Снова в его стихах появляется Гость, но если тогда, в 1962 году он ставит вопрос: «Какой же ты поэт? Когда среди бессмысленного пира Слышна всё реже гаснущая лира, и странный шум ей слышится в ответ?». Вопрос, разрешающий недавнюю дискуссию о поэзии в «ЛГ». То в стихотворении «Гость»1970года слышится волнение Н.Рубцова: «Что же, что же впереди?» Поэту 34года, и он говорит гостю, --  «как же так, в наши годы всё прошло…» После этого и следующий вопрос кажется вполне законным: «Неужели Бога нет?»
Эти вопросы к нам, к нашему времени. Тревога нарастает в нём и за свою личную судьбу, и за судьбу поэзии, и за судьбу русской глубинки. Но он старается противостоять сам себе: «Я люблю судьбу свою, Я бегу от помрачений!» Вспоминая Есенина, Блока, Хлебникова, поэт снова задаёт тревожные вопросы: «Неужели и они – Просто горестные тени? И не светят им огни Новых русских деревенек?»
А ведь, действительно, в 70-е годы жили и здравствовали русские деревеньки, но поэт чувствовал угрозу их существованию, и за этот русский огонёк, за этот свет поэзии зрела в нём «жгучая жажда сраженья».
И осталось ему только вспомнить Родину, когда он понял, что «всё движется к тёмному устью», но в воспоминаниях этих всё же нет обиды на жизнь-судьбу. Он остался поэтом почвы и судьбы, жгучей смертной связи с Родиной, с Россией, где он был у себя дома.