Кто писал завещание в двадцать шесть лет

Кто писал завещание в двадцать шесть лет,
Тот поймет, что прекраснее времени нет,
Когда мирно живешь, когда горя не ждешь,
И проклятия Господу Богу не шлешь.
Когда самолет не бомбит все подряд,
Когда по тебе не "работает" "Град",
Когда пули свистят лишь с экрана кино,
Только это "кино" наблюдаешь в окно.
А вернее в пролом, что был раньше стеной.
А за нею разрывы, осколочный вой,
А за нею возможность процентов из ста
Что не будет нарушен армейский устав.
Если ты еще жив, значит все еще враг,
Значит нужно убить и развеять твой прах.
Если сделаешь шаг, сразу ляжешь в прицел.
Если бьют снайпера - не останешься цел.
Первой пулей сперва , для забавы в бедро,
Через пару секунд на убой под ребро,
Или может быть в лоб - тоже легкая смерть.
Это лучше чем в собственном доме сгореть,
Чем в могилу одну сразу мужа и дочь.
А вокруг ни кого, только черная ночь,
Только ночь, еще раненный сын на руках.
Нету сил даже плакать. В глазах боль и страх.
Только не за себя, как бы сына сберечь,
Что б не дать ему рядом с отцом в землю лечь.
Но вот снова обстрел. Нужно вновь уходить,
Да за что же все это? Разве можно так жить?
Разве можно вот так, ни за что убивать,
Наши семьи и наши дома разрушать?
Мы ведь граждане этой страны! Или нет?
Что же клином сошелся на нас белый свет?
Что же будет с детьми, без погибших отцов?
Что же будет с страной потерявшей лицо?
Объяснит кто родных потерявшим в глаза
Что все это для них, что все это не зря?
Что сожжен был не зря в своем доме старик
Что дошел до Берлина , и духом не сник.
Его старенький дом - лишь зола да песок,
То – что сын ворошит, хоронить вышел срок.
Кто ответит девчонке,  поседевшей за ночь?
Кто вернуть ей живого сына сможет помочь?
Скрип стоит над дорогой, что разбита войной,
Словно эта дорога в никуда, в мир иной.
И разбитые судьбы, в том, в чем день их настиг,
Покидают что было раньше городом их.