6. Благородный Артур

Здесь повествуется о рождении, жизни и смерти благородного Артура, короля Британии

Любезный читатель, говоря об Арвираге, короле Британии — первооснователе и ныне славного Винсдорского замка, достроенного знаменитым королем Артуром — успешным принцем, достойным того, чтобы его помнили и почитали, я подумал, что было бы хорошо (умоляемый моими мудрыми и благородными друзьями не упускать такой удачной и подходящей возможности из-за того, что сейчас времена полемики и сомнений об этом высокочтимом принце Британии) создать не согласующуюся с общепрнинятым суждением амнистию, основанную на трудах только наших древних английских хроникалистов, которые, без сомнения, приложили огромные усилия в поисках истины об этом достойном христианине, и поскольку (я знаю, не ради откровенности, а чтобы утаить) некие авторы (как я думаю, враги истины) измыслили ложные порицания, не имеющие под собой никаких оснований.
Каким мифическим не показалось бы нижеизложенное, я предоставляю его на суд лучших из читателей, которые наверняка знают, что неумирающей памяти этого принца посвящено больше работ на французском, латыни, шотландском, итальянском, даже на греческом, чем на родном языке англичан, которые более других должны чествовать его славу и деяния. Не позорно ли то, что некоторые среди нас искажают правду об этом монархе?
В подтверждение истины посмотрите в аббатстве Венсминстера или церкви Святого Эдварда оттиск его королевской печати на красном воске, обрамленный бериллием, с такой надписью: Патриций Артур, Галльский, Немецкий и Датский император. Подобно тому, в Дувре вы также можете увидеть череп сэра Джавина и мантию Крадока, а в Винчестере, городе, хорошо известном в Англии, знаменитый Круглый стол со многими другими примечательными артефактами, которые можно долго перечислять. Кроме того, я сам видел оттиск французского памфлета о сражениях короля Артура и его знаменитых отважных рыцарей, выполненный в цвете французскими герольдами. Насыщенный их яркими впечатлениями, он был слишком великолепен, иначе бы я вставил его, как есть, в свое описание жизни и деяний короля Артура.
Итак, (нежный читатель) прими великодушно мои старания, и в дальнейшем я буду с готовностью стремиться использовать свой скромный разум для твоего наилучшего чествования. Здесь я помещаю (переложив с французской прозы на английский стих) слова герольда, служившего под началом этого достойного британца.


На боевом щите своем Артур носил
Тринадцать чисто золотых корон,
И как нам древняя история гласит,
Был воин храбрый и достойный он,
    В Британии был Круглый стол, где ежегодно
    Присягу рыцари ему давали всенародно.

Удивительное рождение, благородная коронация и роковая гибель прославленного Артура, короля Британии

Пред гибелью Артура и рождением,
Пред праздничным на трон венчаньем,
Пред славой подвигов и достижений,
Перед триумфом битв, огнем завоеваний
    И перед памятью достойного правителя
    Готов своим стараньем преклониться я.

Во время давнее жил Атер Пендрагон,
Так названный за мудрое правление,
Был королем, по мненью многих он
Союзников, прославленной Британии.
    Был там же герцог, управлявший Корнуэлом,
    Меж ними жаркая вражда была привычным делом.

Тот недруг звался герцог Тинтагил,
И после прекращения военных действий,
Он поселился временно в местечке Террабил,
И здесь от Пендрагона получил известие.
    Стрелою Купидона в сердце поражен,
    Велел ему с женой явиться Пендрагон.

Жена его, обворожительна, умна, мила,
Хранила верность своему супругу,
Чья слава благородная известна всем была,
И Весту идеалом избрала она и другом.
    Игрен звалась та, чьей несравненной красотой
    Пендрагон бредил безрассудно, как больной.

И наконец король раскрыл свой ум,
Перед своим советником и другом первым,
И тем избавился от скорбных дум,
Ведь друг счел ход любовных мыслей верным
    И Пендрагону посоветовал, чтоб избежать унынья,
    Прошенье сладострастное поведать герцогине.

Но та, безжалостна, сурова и неумолима,
Желая чарам льстивого соблазна противостоять,
Для вкрадчивых речей его недостижима,
К преддверью скромности не допустила страсть.
    Но мужу искренне все поспешила рассказать,
    Оставив его милости свою судьбу решать.

И посоветовала поскорей бежать отсюда,
Плащом укрывшись темной мрачной ночи,
И пусть он с этих пор в изгнанье будет,
Чем время уготовит им несчастье больше.
    Ибо желание — всепожирающее пламя —
    И чувствами руководит, и правит королями.

По слову герцогини муж ее бежал,
Так что ни Атер, ни советник, где укрылся,
Не знали. Красавицу правитель вопрошал,
Но правды от нее он так и не добился.
    И этих пор, как рухнули его надежды,
    Король от гнева стал несдержан.


Прочь удаляешься, когда со струн слетает
Твоих вдруг ложный звук, тебе он режет слух,
Своим неблагозвучьем оскорбляет,
Разлад тот чувствует и мой мятежный дух.
    Уходишь вместе с музыкой ты в тот момент,
    Оставив в одиночестве меня и инструмент.

Прочь, предпочтя стихи Овидия, уходишь,
Поэму о Лукреции несчастной отложив,
О бегстве Игрен средь безмолвья ночи,
Что помогла ей скрыться, тьмою услужив:
    О, пусть ни лай собак, ни петушиный крик
    Ее не выдаст Пендрагону в этот миг.


Ничто не радовало Атера, но грусть
Зловещая его преследовала беспощадно.
От страсти невозможно отдохнуть,
Она умом, душой завладевает жадно.
    Лишь имя Игрен повторял он непрестанно,
    Той жесткосердной Игрен, что его не стала.

И наконец не выдержали доблестные лорды
Терзаний жутких государя своего,
В беду попал их император гордый,
И чтоб уменьшились страдания его,
    Дали совет гонца отправить герцогу тому:
    Пусть жизнь свою отдаст или свою жену.

И тот час же отправился гонец
Поведать мужу прихотливой леди:
Коль не желает герцог встретить свой конец,
Пусть герцогиня ко двору немедленно приедет.
    И если он в течение двух месяцев не согласится,
    То за семью ему придется насмерть биться.

Как только герцога в том известили, тут же он
В двух крепостях, предвидя нападенье,
Расположил артиллерийский батальон,
Лучших бойцов с провизией и снаряженьем.
    Ценнейшее сокровище он в замке верном
     Спрятал — свою Игрен, любя её безмерно.

Та крепость, что сам герцог охранял,
Имела много потайных ходов,
Кто им доверил жизнь свою — пропал,
Под стенами надежными глубокий ров,
    Про крепость ту рассказывают чудеса —
    От Фурий устоит, не проберется и лиса.

Сюда поспешно Атер прибыл с тьмою войск,
Шатры богатые велел в окрестностях поставить,
Был ум его далек от славы, только злость,
Любовь и гнев могли сознаньем править.
    В той битве обе стороны счесть не могли потерь,
    Жатву обильную в те дни здесь пожинала смерть.

Терзанием любви к той леди несравненной,
Стрелою жгучей Купидона мучим был король
Невыносимо так, что боги сей вселенной
Его острейшую почувствовали боль.
    Венера умолила Марса в тех краях остаться
    И битвы празднеством подольше наслаждаться.

Тогда сэр Ульфус, рыцарь благородный, славный,
Явился о недуге государя вопросить, —
Имея право обсуждать с ним всё на равных, —
Что может сердце Пендрагона исцелить.
    Ах, — отвечал король, — Игрен заворожен,
    Рассудок чувствами взят в плен, а разум ослеплен.

Мужайся, повелитель, Мерлина к тебе
Я приведу, провидца подлинного и пророка
Мудрейшего, прославленного в сей земле,
Доволен будешь ты его подмогой:
    Ученый, опытный, он, для любовных ран
    Найдет немедленно целительный бальзам.

И вскоре Ульфус снарядился в путь,
Как Мерлина найти, он спрашивал в дороге,
На помощь мага уповая от любовных пут,
И попрошайку встретил средь толпы убогой.
    У лорда знатного тот странный нищий
    Спросил: В такой дали кого ты ищешь?

Его лохмотья Ульфус удивленно оглядел,
И заявил, что требовать у рыцаря ответа
Невероятной наглости предел,
Его командам он не подчиняется. На это
    Паломник усмехнулся: Мне яснее дня,
    Ты ищешь Мерлина, а Мерлин — это я.

И если примет государь мое условие,
Мои старанья, мою верность наградит,
Блаженством станет для него любовная агония,
Пусть лишь исполнит то, что Мерлин повелит.
    А ты заслужишь среди рыцарей отряда
    Расположенье, почести и царскую награду

И Ульфус, обнадеженный, вернуться поспешил,
Обрадовать скорей желая господина,
Что встретил Мерлина, что всё с ним обсудил,
И свет забрезжил наконец во тьме унынья.
    И в нетерпении вскричал король: Где ж он? —
    Он у твоих дверей, мой славный Пендрагон.

Один лишь вид волшебника унял всю боль
Измученного Атера, наполнил счастьем душу.
Обняв, он мага усадил рядом с собой,
Готовый поделиться тайной. Мерлин не дослушал:
    Известен мне твой ум, оставь признанья,
    Прекрасная Игрен глуха к твоим желаньям.

Но если же сейчас ты дашь мне слово
И поклянешься нерушимой клятвой короля
Исполнить мою волю без обмана и уловок,
То встречу долгожданную устрою для тебя.
    Клянусь, — промолвил Атер, — Апостолом святым,
    Если от слова отступлю, пусть проклят буду им.

Я требую уплаты, сэр, — продолжил Мерлин —
За то, что легче описать, чем воплотить,
За ночь прелестную любви безмерной
В объятьях милой Игрен; ночь, что породит
    Вам сына славного. Время придет, и имя
    Его одно с врагами поквитается своими.

Ребенка вашего отдать ты должен мне,
И он воспитан будет под моим надзором,
Тогда могущество свое он обретет вполне.
А ты свое стремление исполнишь скоро:
    Коль будет так, то не пройдет и дня,
    На ложе с Игрен ты найдешь себя.

И как Юпитер у Алкмены ночь украл
В обличии великого Амфитриона,
Ведомый страстью, обретешь свой идеал,
В покои Игрен ты проникнешь непреклонной.
    Подобен герцогу и обликом, и статью,
    Вместо него вкусишь супружеское счастье.

А ты, мой благородный лорд, сэр Ульфус,
Сэра Брустиаса получишь внешность,
Я — верным Джиорданом притворюсь,
И вместе ночью проберемся в крепость.
    Но помни — голос выдаст, не говоря ни слова
    Спеши в желанную постель, где рай уж уготован.

А поутру не поднимайся, господин,
Пока тебе я знака не подам,
Ибо на десять миль вокруг ты не один,
О нашей шалости не стоит знать войскам.
    Король, довольный, тут же принял предложенье,
    Моля всем сердцем сладость утешенья.

Как только герцог Тинтагил узнал,
Что Атер в одиночку лагерь свой покинул,
Он тут же вылазку из замка предпринял,
Чтобы его солдат застать без господина.
    Но в западне, что мыслил вражеским войскам,
    Он по иронии фортуны оказался сам.

Король вошел, желаний страстных полон,
Преображенный выдумкою странной,
И с простодушной Игрен в омуте любовном
Он долгих три часа победой долгожданной
    Наслаждался. В ту ночь им был зачат
    Король всех королей, кто станет славен, свят.

Как только Феба солнечная колесница
Обогнала в пути небесном фаэтон,
В котором едет полуночная сестрица,
Был Мерлином разбужен Пендрагон.
    Приветствовав его величество, колдун сказал,
    Что час оставить удовольствия настал.

Держа еще в объятьях Игрен, Атер,
Известьем этим неприятно удивлен,
Желал, чтоб никогда не наступило завтра,
Чтоб Мерлин онемел, и чтобы грубый звон
    Колоколов, подобный песне смерти,
    Не отнял обретенного сокровища от сердца.

Потом в ладони ручку белоснежную он сжал
Любимой, еще горячую от пыла его крови;
Огонь желанья ей ланиты украшал
И взгляд прекрасных глаз сиял любовью.
    И на прощанье два-три сладких поцелуя
    Он украл, о новой ночи счастья уж тоскуя.

Но когда Игрен соблазненная узнала,
Что муж законный в славной битве пал
Прежде, чем страсти ночь ее очаровала,
Свиданья откровенного ее потряс финал.
    Кто ж это был?! — изумлена, поражена,
    Себя в смущенье вопрошала вновь она.

И начинала понимать она в душе
Бессмысленность сей жизни безупречной,
Проклятья посылая горестной судьбе,
Что узами замужества ее терзала вечно.
    Уж лучше навсегда остаться девой,
    Чем соблазниться искусителем умелым.

Советник благородный, что за Атера радел,
Начал всерьез продумывать, как обустроить
(Ибо влюбленного монарха безнадежен был удел)
Все так, чтоб мысли страстные красою успокоить
    И привести от тайных мук обоих поскорее
    К сладостным и законным узам Гименея.

И этот план в их пылком суверене
Родил броженье крови молодой,
Мысли о счастии небесном, неизменном,
Что возродит его, прогнав тоску долой,
    Желание явить любимой свою милость
    В супружестве, что вскоре и свершилось.

Полгода минуло с тех пор, как наш король
Обрел блаженство со своею королевой,
И раз на ложе с милой он ночной порой
Решился расспросить об их свидании первом:
    Ответь без страха, Игрен нежная моя,
    Под сердцем чье растишь ты мне дитя?

Его вопросом неожиданным удивлена,
Она в смущенье побледнела тут же,
Не зная что сказать, хотя ее вина
Была лишь в том, что покорилась мужу.
    Но Атер был настойчив, и собравшись с духом
    Она сказала правду, чтоб он не верил слухам.

И так она была несчастна в этот миг,
Что он не смог от поцелуя удержаться,
И успокоил, что в ту ночь он к ней проник
И должен только он отцом считаться,
    Нечаянная радость сердце Игрен озарила,
    Ведь наконец судьба ее благословила.

В то время Мерлин (короля любя и почитая,
Ведь нес он на себе доверие страны)
Решил все подготовить к воспитанью
Ребенка, призванного для свершенья истины.
    Как ты желаешь — молвил Атер, — быть тому.
    Тебе я сына доверяю одному.

Ну что ж, — сказал пророк,  — я знаю
Сиятельного преданного лорда,
Превыше вас он никого не почитает
И вам готов служить все свои дни и годы.
    Его заботам вверите вы сына,
    И вся Британия прославит его имя.

Его зовут сэр Гектор, пусть за ним пошлют
Гонца и ко двору немедленно доставят,
И вы, мой государь, обсудите с ним тут
Все, что потребуется принцу, подрастая.
    И поклянетесь прибывшему господину,
    Что будет он воспитывать наследника и сына.

А когда тот, кто у прелестной Игрен был зачат,
Самой Судьбы возлюбленный приемник,
Придет и засияет в солнечных лучах,
Как сказано в пророчестве нам древнем,
    Его в покое тайном я на руки возьму
    И именем христианским славным нареку.

И как задумал Мерлин, всё произошло,
Ему выказывали все великое почтенье,
Сэр Гектор изъявил согласие свое,
И Атер с ним составил соглашенье,
    Довольный, что его любимая жена
    Прославленного сына подарить должна.

И наконец счастливо разрешилась королева
От бремени к великой радости ее,
И Атер приказал двум рыцарям, двум девам
В тончайшее расшитое белье
    Младенца завернуть и у ворот
    Отдать паломнику, что там смиренно ждет.

Так Мерлин под опеку принял принца
И к верной Гектора жене препроводил,
И чтоб могли им в будущем гордиться,
Артуром он ребенка окрестил.
    Почтенный старец знал, что скоро станет
    Этот принц принцев королем Британии.

После веселой королевской свадьбы
Обряд печальный скорбных похорон.
Увы, героев несчастливы судьбы,
Убит коварно Атер Пендрагон.
    Шестнадцать лет победоносного правленья,
    И смерть не в славной битве — отравленье.

В Стоунхендж его препроводили тело,
С братом, с Аврелием, ему покой готов,
И памятник прекрасный высекли умело.
Умер король, чья жизнь — кошмар врагов.
    Но он от чресл своих оставил сына,
    Его предназначение исполнено отныне.

Великого Артура королем зовем британским,
Прославленного множеством побед,
Он пиктов покорил и усмирил саксонцев.
Об этом можете прочесть в сказаньях древних лет.
    И, как один, все говорят хроникалисты —
    Король Артур был благородный рыцарь.

Артур победу одержал в двенадцати сраженьях
Против саксонцев, выстоявших много битв,
От них он не скрывал пренебреженья,
В итоге своей власти покорив.
    Но из страны родной он их не изгонял,
    А, победив, на прежнем месте оставлял.

Валериус свидетельствует, что король Артур завоевал тридцать государств, большая группа правителей находилась под юрисдикцией острова (Британии), включая Францию и Германию.

И до сих пор они обязаны великодушию Артура,
Что дети их живут на землях предков
В Норфолке, в Южном Кенте; их натуру
Спесивую своею волей он смирял нередко.
    Суровость с мягкосердьем сочетая, словно лев,
    Король щадил врагов, покорность их узрев.

Он с пиктами все время вел бои,
Ибо они давнишние союзники саксонцев,
Против коварных скотов шли его полки,
Поскольку об их верности и речи не ведется —
    Его радение за королевство презирая,
    Они стремились силой сбросить государя.

Но главная причина той вражды смертельной,
Из-за чего меж королями был раздор,
В том крылась, что они хотели
Сами возглавить весь британский двор.
    Вождь пиктов и правитель скотов знатный
    Были на сестрах короля Аврелия женаты.

Поэтому они считали, править государством
Наследник истинный, законный должен был,
А не Артур, чей нрав упрямый, властный
В них ненависть и зависть возбудил.
    Его происхожденье объявив туманным,
    Трон прочили они сыну принцессы Анны.

И лично отослать они спешили
Посланников к прославленной Британии
От пэров, наконец-то предъявили
На королевство и на трон свои претензии.
    Но кто же присягнет, услышав имя чужака —
    Короновали Артура, чья слава широка.

Коронация Артура, последовавшее за церемонией надменное послание римлян и ответное решение короля и его дворянства

Приблизилось назначенное время,
День коронации, был так желанен он
Артуру, почитавшему над всеми
Другими городами славный Керлеон,
(Уже при Цезаре он был и звался Легион).
    И этот город без сомненья очень важен,
    Как резиденция правителей отважных.

Почтить Артура, коего в Британии любили,
Архиепископы известные страны —
Дубрайт из Йорка, два из Лондона прибыли
Британскою короной венчать его должны,
Чтобы спесивые враги были покорены.
    Они явились в замок королевский величавый,
    Откуда славы подлинной родник берет начало.

Дубрайт (поскольку двор в те времена
Духовной знатью руководствовался часто),
Наряженный богато в честь такого дня
К Артуру с речью обратился страстной,
Свою любовь в ней выразив прекрасно.
    Он короля из рук благословил своих,
    Когда восторг толпы немного поутих.

Так состоялась коронация, бразды
Правленья принял с пышностью король,
Сердца собравшихся, искренни и чисты,
Объединил собора кафедрального престол,
Сакральную свою исполнив этим роль.
    И Божий промысел узрев, народ возликовал,
    Что на их землю столь чудесный жребий пал.

По обе стороны от короля Британии
Архиепископы прославленные шли,
Четыре рыцаря пред ним: король Албании
Отважный Ангисел и Сафер из Деметии,
Следом Кадвол и Кадор — доблестные короли.
    Кадвол из Венедосии специально прибыл,
    Кадор для Корнуэла честь снискал и прибыль.

Те четверо, в роскошные наряды облачась,
Древних родов символизируя правленье,
Пред королем четыре золотых меча
Несли, и четырех сердец биенье
Было их преданности верной подношенье.
    Бесстрашием и доблестью известны,
    Сопровождались они музыкой небесной.

Супруга Артура присутствовала там,
В сопровождении знатных пэров
И благородных и прекрасных дам.
Несли голубок перед ней четыре королевы,
Символизируя любовь и верность их мужьям.
    Ее гербов и венценосных титулов сиянье
    Могли повергнуть неудачников в унынье.

К отважному Артуру на парадный пир
В тот день осуществленья предсказанья
Четыре мрачных всадника, как на турнир,
Явились Рима передать надменное посланье.
    Они несли зеленую оливковую ветвь
    И от их господина славного конверт.

Послание Люция Тиберия, римского лейтенанта, Артуру королю Британии

Тиберий Люций, славный губернатор Рима
Артуру, королю Британии великой,
Достойному принять от нас поддержку:
Рим и сенаторы очень удивлены,
И сам весьма я тоже озадачен
Твоим заносчивым и дерзким поведеньем
И деспотичным к Риму отношеньем.
Гнев праведный кипит в наших сердцах,
И движим этой побудительной причиной,
Убыток возместить, что причинил ты Риму
Я требую. Если же подобно гордецам
Приказ мой ты не примешь во вниманье
Не дашь нам компенсацию с почтеньем,
Если надменность и забывчивое упущенье,
И своевольные поступки, оскорбившие Сенат,
Что высшей властью наделен навечно,
Забвением больным глаза тебе слепят,
То знай, со всего мира, всей округи
Нам подати с почтеньем доставляют,
Британия одна не платит нам налоги.
Поэтому потребовал решительно Сенат
Отдать долги империи романской,
Ибо тем еще Юлий Цезарь ублажал себя
И испокон веков много достойных римлян.
Ты вопреки всему — порядкам заведенным
И завоеванному нами положенью —
Посмел нахально выплаты отсрочить.
Границы Галлии, так расположенной удачно,
Провинции Доулфин и Савойя
Огнем войны себе ты подчинил
И под свое отныне управленье принял,
А также острова по краю океана,
Что королей своих и нас одаривали рьяно,
Платя дань благородным нашим предкам.
Сенат такой самонадеянностью редкой
Взволнован, требует внести поправки
Восстановить былую справедливость.
Я от лица возвышенных сенаторов
Тебе велю, чтобы свою лояльность
Ты мне, Сенату, Риму доказал немедля,
До будущего августа тебе даем мы время
К Риму с почтительным ответом обратиться,
Пока Сенат достойный и все лорды
За посягательства не вынесут решенья,
Которое должно восстановить порядок
И кару справедливую на голову призвать.
Если же ты самонадеянно откажешь,
Твою страну всю выжжем, города и башни,
Отнимем всё, что сам нам не отдашь ты,
Всё, что от Рима и Империи укрыл.
И лично я мечом верну сокрытое обратно.
Пока ж, уверенный в твоем повиновенье,
Я покаянного жду заверенья.

Речь Кадора герцога Корнуэла к королю

Прославленный Артур и герцоги Британии,
Как быстро кровь в моих стремится венах
От этого невразумительного римского посланья
Я до сих пор волнение сдержать не в силах.
И не могу поверить, что Британия так просто
Свой долгий мир, покой, благополучье
Сменит на малодушье и презренье,
И потеряет доброе благое имя,
Дух рыцарства, воинское уменье.
В чем же, о, мой король, мы просчитались,
Когда завоевали все народы мира?
И есть ли польза в армии без величья,
Но похороненной в забвении тошнотворном
Или погрязшей в алчности, разврате?
Мы не имеем права выбрать участь труса
И тем свести на нет все прошлые заслуги.
Пять полных лет свой завершили ход,
С тех пор, как все со спин мы сняли луки,
И как в ушах златые горны отзвучали,
С тех пор, как маршем шли под грохот барабанов,
Пьяны от изобилья женской ласки.
Свое мы имя, видит Бог, пятнать не можем
Позором мерзким, непристойной ленью,
Снося все оскорбленья наглых римлян!
Наточим же мечи, лежащие без пользы,
Им головы срубить такой благой есть повод.
От ржавчины очистим алебарды,
Чтоб гордого врага сразить в кровавой схватке.
Восстань, великий Артур, и цветные стяги
Пусть снова озарит огонь твоей отваги!

Обращение короля Артура к своим лордам и последователям

Мои друзья и спутники драгие,
Беды и радости минувших лет
Делили вы со мною преданно и верно,
Совет давая добрый в трудную минуту
Военных действий или жизни мирной,
Которому я следовал с уверенностью твердой
В вашей степенности и мудрости глубокой.
Позвольте мне теперь поддержкой благородной,
Вашим предвиденьем умелым заручиться,
Касаясь в речи горделивого посланья.
То, что мы тщательно продумаем сначала,
В конце концов с успехом разрешится.
И в результате мы легко сломаем бремя,
Если высокомерное письмо Тиберия
Обсудим вдумчиво между собой,
Чем нам на требованья римские ответить.
Уверен также, благородные сторонники мои,
Нам нет причин бравады иноземной опасаться,
Ибо мало того, что повеленье просто вздорно,
Он получить с Британии желает выкуп,
Бесспорно, памятуя о Цезаревых днях,
Бесчестя и пороча древних бриттов:
Страну тогда междоусобицы терзали,
Когда явился Цезарь с армией солдат,
Обученных и до зубов вооруженных,
И научил покорности он дикие народы,
Посильную и небольшую налагая дань.
Об этом подданстве они теперь тоскуют
И незаконно дань востребовать хотят.
Это насилье — обобрать нас просто так,
Насилие, а не какой-нибудь пустяк!
Но как осмелился он требовать от нас
Уплаты несуществующего долга, так и мы
Имеем право требовать и по причине той же
Дань с Рима, их могущество тем ослабляя.
И мы ему, самоуверенному столь в насилье,
Окажем честь владенья нашей данью,
Если он будет в силах взять ее у нас,
Поскольку Цезарь и другие принцы Рима
Время от времени нас побеждали.
Но не без оснований я считаю так же,
Что Рим обязан нам платить как наш вассал,
Ибо их часто побеждали мои предки:
Белин, король Британии благородный,
С его воинственным помощником
Бесстрашным братом Бреном
В сопровождении доблестного герцога Савойи
Разрушил стены Рима и свои гербы
Установил с победою на городских воротах,
И в центре площади, где главный рынок,
Повесил дюжину важных аристократов.
А Константин, что сын Елены,
И Максиминиан, — они мои кузены,
Оба короновались на имперский трон
И правили Империей великой Рима.
Касаясь Франции и островов других, —
Не стоит отвечать на глупость тех претензий,
Поскольку данников своих они не удержали,
Когда мы вырвали добычу прямо из их рук.
Так посоветуйте же мне, достойнейшие пэры
Не увлекаться робостью и страхами сверх меры.
Король Артур

Ответ Ховелла, короля малой Британии

Хотя твое благоразумье и серьезность
Несут служенье и Совету, и дворянству,
Они — златые листья на могучем древе
Намерений, не высказанных прямо
В твоей изысканной и веской речи.
Ты ярким, убедительным и мудрым словом
Подвигнул нас к такому начинанью,
Которое мы чествовать готовы,
Ведь в мудрости и опытность, и знанье.
И посему поторопись отдать приказ
Суда готовить для похода к Риму,
Который должен ждать приход наш,
Царственный и скорый. Нет сомненья,
Что под твоим умелым руководством,
Он принесет нам славную победу,
Триумфом украшая наши шлемы,
И устрашит умы врагов романских.
Так отстоим же древнюю свободу,
С презреньем скинем рабские колодки,
Что по сей день Британия носила.
Давайте ж выступим с готовностью
И взыщем с них по праву
То, что с нас взять желают незаконно,
Пренебрегая нашими правами.
И это будет лишь заслуженная кара,
А не захватническое наступленье армий.
Пусть тот, кто зло и ненависть несет,
От своего же дерзкого меча падет.

И видя, как романцы вероломно посягают
На честь и власть Британии достойной,
Не сомневаюсь, что ты, благородный Артур,
Равняясь на своих великих предков,
Что гордым Римом в схватке овладели,
Его вернешь опять нам в славной битве,
Если мы все сплотимся под твоим началом.
Знай же, что твои верные британцы
Давно уж ждали случая такого.
И мудрая Сибилла предвещала
Эту победу в предсказанье древнем,
И ныне то свершится к радости великой,
Что в третьем поколенье королей-британцев
Родится принц, который сможет одолеть
Могущество Империи романской,
Как было прежде дважды до него
Сделано Белином и грозным Константином,
Которые разбили легионы Рима.
А ныне больше некому, великий государь,
Стать третьим и последним, на наш взгляд,
Кто был способен бы на этот подвиг.
А посему спеши, наш повелитель,
Принять, что Бог нам ныне уготовил,
И подчинить те жадные умы,
Что спесь приводит прямо тебе в руки.
Спеши, мой государь, вести нас всех,
Распоряжаясь нашими владеньями и жизнью,
К свободе и прогрессу дорогой отчизны.
И в подтвержденье своих слов, о, мой король,
Я десять тысяч приведу тебе героев.


Ангисел, правитель Албании, и его ответ королю

Когда услышал я, как ты, мой государь,
Здесь выступил умно, красноречиво,
Внезапно радостью мне озарило душу,
И я не в силах выразить словами
Все ликованье дум моих согласных.
Победы одержав в бесчисленных сраженьях,
Завоевав столько земель и государей,
Все ж почестей на йоту не заслужим,
Коль будем наглых римлян мы пугаться,
Высокомерных и воинственных германцев,
Не отомстим за ту кровавую резню,
Которую они здесь прежде учиняли,
Наших друзей, сограждан убивая.
Теперь нам выпал редкий случай попытаться
С оружием в руках вернуть себе свободу.
И счастлив я дожить до дней этих великих.
Чего ж еще, лишь выйти и сразиться!
О, как я жажду, государь мой, сладостного мщенья,
Словно три дня во рту воды ни капли.
И раны, что в той битве получу,
Желанны будут моему пылающему сердцу,
Как влага путнику, измученному жаждой,
Иль как свобода осужденному навечно.
И даже смерть сама будет приятна,
Коль мщенью за страдания отцов послужит,
Вернет свободу и поможет королю.
Дадим отпор этим зарвавшимся павлинам,
Изнеженным и невоздержанным мужчинам,
И разгромим всех до последнего в бою.
И водрузив повсюду яркие гербы и стяги
Как знак триумфа и победы славной,
Мы сможем насладиться привилегией хозяев.
В знак преданности доблестному королю
Я двадцать сотен всадников даю.
Артур свои войска уж к битве подготовил,
Чтобы атаковать романцев в их стране,
Подобно Марсу, предводителю героев.
Легенды сочинят об этом славном дне:
Как, смелость и решительность призвав,
Врагу мы показали, кто здесь прав.

Британцы, смелы, доблестны, сильны,
Воинственные чада матери Беллоны,
Под ликование и одобренье всей страны,
Парадом выстроились в ровные колонны,
    Готовые сражаться и в стремлении едином
    Вернуть Артуру завоеванное Константином.

Бьют барабаны радостно и звучно,
Златые горны силу пробуют трубя,
Война ни ужасом, ни страхами не мучит,
Британцы жаждут жизнь отдать за короля.
    Победу, как один, все прочат непрестанно
    Артуру, королю прославленной Британии.

Его цветные стяги вьются на ветру,
Под ними еще предки свои мечи точили,
И вымпелы рядами к королевскому шатру
Дорогу яркими гербами оградили.
    Ругая ветер за несдержанные поцелуи,
    Они прекрасному Артуру воздают хвалу.

Средь флагов реющих он первым нес
Герб, данный королевской долей —
Портрет златой в рамке из белых роз
И лилий россыпь на лазурном поле.
    Гордясь красою матери и мантией отца,
    Артур не знал пощады наглецам.

И вот, в душе приняв ответственность за все,
Верным умом обдумав все детально,
Вскочил в седло, взял доброе копье,
В согласье с мыслями, путь намечая дальний.
    И приказал перед собою герб нести,
    Где крест серебряный на зелени блестит.

Крест на четыре части разбивает поле.
На первой Богородица и Сын
В ее руках — на случай если боле
Геройства не найдет в солдатах господин.
    Ведь их узрев, идущих пред собою,
    Вновь превратятся рыцари в героев.

Тот не любили образ в давние года
Умы, далекие от христианской веры,
Но не Артур. Сей рыцарь слыл тогда
Христианином прямо-таки первым.
    Знак этот обладает редким свойством —
    Спасает крест благой от беспокойства.

И праведник пред ним склонит главу,
Тем доставляя ангелам отраду,
Он нечестивцам усложнит судьбу,
Всех неугодных устрашая адом.
    Он покорит грех, сатану и преисподнюю,
    Жизнь новую нам обещая уж сегодня.

Историограф знающий и мудрый
Писал, что этот знак блаженного креста
Меркурию был послан в деле трудном,
Ведь Апостата одолен он неспроста.
    Бог с ангелом своим его послал,
    И он Меркурию защитой лучшей стал.

Лазурный щит с крестом цветочным
Между двух золотистых роз
Безумьем поразил евреев всех порочных.
Свое могущество он втайне нес.
    Небесное оружье: щит и острый меч
    Врагу любому голову сносило с плеч.

Во время Чарли, короля французского седьмого,
Британцам и французам выпал счастья миг —
Средь легких облаков, в сиянье солнца золотого,
Под пенье птиц в Творении возник,
    Даря благословения, молочно-белый крест
    И озарил просторы их небес.

Хотя тот знак оба народа увидали,
Высокомерные французы подняли мятеж
Против своих законных государей,
Переступая верноподданный рубеж,
    Ибо считали знак предупрежденьем
    Великих бед, жестоких потрясений.

Однако можем видеть мы, что вера,
Которой принят все же был священный знак,
Внесла почтенье в их умы и чувство меры,
Смягчив сердца и самых дерзких забияк.
    И в них смогло повиновение их принцу
    Покорность, вместо оскорблений поселиться.

И в битве чести ради славы короля
Они держались на виду у всей страны,
Чтоб не досталась Эдварду французская земля,
Его гербы чтоб на ней не были видны.
    Но Эдвард Третий к ним епископа послал,
    Когда принять христианство час настал.

Так славили франки знаменье Владыки,
Которое вскоре им небеса проявили,
Дабы веру душе даровать благородной.
И свято хранили тот высший символ Владыки,
Бесценный, златой в окружении лилий
Предки, кто прежде были слепыми, прозрели,
Увидев божественный свет, победу Владыки.

С тех пор, как посланный к ним Эдвардом епископ,
Влиянье англичан на франков проявил,
Вместо трех лягушатников, их королей, английский
Дух сей страною много лет руководил.
    К чести английских королей должен заметить,
    Они сбивали часто спесь с французов этих.

Уж кони в нетерпении землю бьют копытом,
Пугая громким ржанием врага,
Уж всадники победы предвкушают в битвах,
Мечтая сокрушить романцев на века.
    И блеск оружья грозного украсил эту рать,
    Всем сообщая, что мужчины едут побеждать.

Оружье их, остро заточенное, кованое крепко
Не достояние замшелой старины,
Не безделушка ювелира с камнем редким,
Не известняк, но как гранит стены.
    Не украшеньем горделивым, а жестоким в битве
    Оружьем беспощадным обладали бритты.

Уж Кале сдался в страхе перед принцем,
И там Артур свои знамена разместил,
И дальше сквозь полки французских диспозиций
Пошел он на Париж, потом в Руан вступил.
    И обладая, видно, даром убежденья,
    Он быстро подавлял сопротивленье.

Он благородный титул и благое имя,
Не ставя никогда могуществу предел,
Обогатил победами своими.
Он Францией прелестной быстро овладел,
    Мечом и милосердием завоевал Исландию,
    И в славной битве победил Голландию.

Так возросли числом его полки,
Ибо им побежденные могущественные государи,
Чтоб в мире и покое жить могли,
Артуру всестороннюю поддержку оказали.
    Артур Британский, приводя в смятение врагов,
    Все силы бросить на Италию готов.

И наконец-то недруга он встретит своего,
Высокомерного и наглого Тибериея,
Что в Керлеон великий посмел прислать письмо,
Полное оскорбительных намерений.
    Но ныне Люций понял, что Артура приход
    Его к потере доблести и славы приведет.

Геройски бились бритты по дороге к Риму,
С молитвой шли в сраженье, словно львы,
Отвага Артура столь поразительна, неизмерима,
Что их остановить романцы не могли.
    И вихрь битв быстро развеял в пыль
    Все их претензии, могущество и пыл.

Всюду романцев побежденных груды,
Растоптанных копытами коней,
А тут друг убивает окровавленного друга,
Чтоб тот не мучился от жутких ран сильней,
    Там стоны и крики воинов раненых,
    Зовущих Артура помочь им в страданиях.

Но тем, кто обращался к милости его,
Чтобы уменьшились кровавые потери,
Артур прощение и жизнь был даровать готов.
А славный лидер, доблестный Тиберий,
    Оставив погибать солдат на поле том,
    Трусливо скрылся в сумраке ночном.

Счастливая победа и побег трусливый
Артуру славу принесли, Тиберию позор.
Об имени британском горделивом,
Услышал каждый королевский двор,
    И как романцы умирали голодные, больные,
    Пока Артур не сжалился над ними.

Победы одержав, британцы направлялись к Риму,
Даль оглашая дерзким звуком труб,
Гордясь штандартами геройскими своими,
Силой оружья побеждая всех вокруг,
    И все селенья признавали величие Артура,
    Страдая много лет от римской диктатуры.

Но проходя просторный Мирмедон,
Артур был атакован войском великанов.
Их предводитель, Риму верен он,
Поклялся Артура убить и бросить в океан.
    И устрашить его войска, разрушить репутацию,
    Что они диких монстров не страшатся.

И вот, остановившись на огромном поле,
Британцы великанов увидали строй.
Позора отступления не мыслили герои,
Победа или смерть — решив между собой.
    Мужайтесь, — молвил Артур, — жизнь без чести,
    Побег трусливый — хуже славной смерти.

И встретились они, бились друг с другом яро,
Как вепри дикие с жестокостью звериной.
Уж искры от мечей зажгли поля пожаром —
Не в силах победить ни та, ни эта половины.
    В груди Артура гнев пылал такой,
    Что просеку мечом косил перед собой.

И наконец, прорвавшись сквозь заслон,
Артур набросился на короля гигантов,
Ведь за судьбу страны ответственен был он,
Прогресс родной земли, покой британцев.
    И, в подтвержденье славы, бриттов господин
    С титаном бой один вел на один.

И увидав, что их вожак был Артуром повержен,
Гиганты разбежались в страхе кто куда,
Гонимые британцами, и, окропив одежды,
Их кровь лилась на травы, как вода.
    И эта бойня с тьмою монстров диких,
    В веках запомнилась сражением великим.

Гигантов одолев, король уж был готов
С остатком войска снова двинуться на Рим
И, окончательно разбив врагов,
Решенье объявить сторонникам своим:
    Короноваться в Риме на Имперский трон,
    И править землями, что в битвах занял он.

А в это время, не боясь отпора,
Дома злословить начали клеветники,
Пытаясь славу Артура чернить позором,
Что он из самолюбия на Рим повел полки.
    И Мордред лицемерный, дядюшка родной,
    Решил Артура свергнуть гражданскою войной.

О, лживый Мордред, родственник коварный,
Наследный сын Измены, задумавший мятеж
Против того, кто славой лучезарной,
Победами геройскими дарил столько надежд
    Родной стране, кому самой судьбой
    Предсказано завоевать Британии покой.

О, Беркут низменный, как мог свое крыло
Поднять против Орла в том царственном полете?
И как Змея шипящая Льву угрожаешь зло,
Обязанный благополучием его заботе.
    Но бойся, ныне он прозрел для мести
    И с войском навестит тебя в поместье.

Известья о восстании в его стране,
Словно стрелой, Артура поразили в сердце,
Неистовая ярость дала понять вполне —
Не избежать ужаснейших последствий
    Мятежникам, что клятву верности предали,
    Пока он защищал страну огнем и сталью.

И объявив с тяжелым сердцем отступленье,
Незанятым оставив славный Рим,
Безмолвно Артур вел войска через селенья,
Мысли заняв лишь мщением одним.
    Романцы были вне себя от счастья, что в Британии,
    Так своевременно случилось народное восстание.

А на пути домой Артуру доложили:
Уже нарек себя изменник королем,
Всех недовольных силой усмирили,
Лишив земель, дарованных при нем.
    И с Челдриком Саксонским подписан договор,
    Чтобы он шел арестовать Артура в порт.

У берегов они на Артура напали,
Как изверги, безжалостно убив его людей,
Но он не сдался — под напором стали
Мощь увеличивается у королей.
    И победив их корабли в морской баталии,
    Артур удачно в Сендвиче причалил.

И тут с врагами снова битва завязалась,
Подлых предателей он смял военный строй,
Мордред бежал, сторонников с ним малость,
Чтобы заставить Челдрика дать новый бой,
    Собрать мятежников, головорезов и опять
    На Артура двойною силою напасть.

В том столкновении Артур много потерял
Друзей и родственников горячо любимых,
О смерти сэра Джавена так сильно горевал,
Что слез сдержать не смог неодолимых.
    Больней всего, что Джавена родимый брат,
    Надменный Мордред, в его смерти виноват.

О, зеркало подлинного аристократизма,
Прекрасный образ чести благородной крови,
Кто почитал любовь к родной отчизне
Превыше роскоши и царственных условий.
    Кто жизнь провел на войнах и в пути,
    Вместо того, чтоб сына завести.

Добрейший Джавен, благородный и достойный,
Любимый Артуром за преданность и честь,
Твой опыт принял мир наш беспокойный,
Чтоб в книгу памяти события занесть:
    Шел против брата он и в распрях королей
    Не поступился честностью своей.

Твой добрый государь тебя сопроводил
В последний путь, в гробнице упокоив,
Где ты навечно среди роскоши почил
На землях предков и где памяти героя
    Племянник царственный моление вознес,
    В печали не скрывая горьких слез.

Но этим не закончились несчастья и терзания —
Погиб в кровавой схватке Ангисел,
Любимый Артуром король Албании,
Загородив собою повелителя от стрел.
    В Шотландии, что Артур прежде даровал ему,
    Нашел он вечное пристанище и тьму.

А Мордред недостойный, родоначальник бед,
Позор эпохи, государственный изменник,
Британии нанесший непоправимый вред,
Чье имя вызывает ненависть у поколений,
    Дрожа от страха, с поля битвы убежал,
    Сел на корабль и в Вестворде пропал.

Когда услышал Артур о его отплытии,
О бегстве по причине неудачи мятежа,
Он, закрепляя преимущество, не вытерпел,
Вослед скорей отправить армию спеша.
    И, обновив экипировку и припасы,
    Рыцари смелые надели вновь кирасы.

Со всеми силами Артур преследовал его,
И люди в Кенте были счастливы узреть
Цветные стяги государя своего,
Чья слава солнце заставляет побледнеть.
    Без отдыха, без сна, он грезил лишь о мести,
    Чтоб Мордреду не избежать возмездья.

Подле Винчестера расположил свои войска
Предатель Мордред, и тотчас за тучи
Укрылось солнце, чтобы смертная тоска
Мятежников смущала, чтобы ужас мучил.
    Как только Артур прибыл, той же ночью
    Противники схватились, что есть мочи.

В Камблане то кровавое сраженье унялось,
Где раны получил жестокие Артур,
Чей меч Прайдвин голов несчетно снес,
И умер там, и погрузилась в траур
    Британия. Так случай, вечность попирая,
    Ростки монархии подчас уничтожает.

Со смерти Артура трагического дня,
Когда замолкло сердце благородное в груди,
У солнца нет ни сил сиять, ни прежнего огня,
И в горе плачут над Британией дожди,
    Терзают душу безутешной скорбью люди
    О короле, как о великом чуде.

Судьбою маленького острова он правил,
И ему было только двадцать шесть,
Когда двенадцать победил он государей,
Что не преминули биографы учесть.
    И в Гластонбри на кладбище церковном
    Артуру был приют забвенья уготован.

И лишь в правление Генри Второго
Меж обелисков двух склеп с телом найден был.
Хотя достоин поклонения святого —
Над ним шестнадцать футов грязь и ил.
    Саксонцы подлые на спящего напали,
    Но тело изуродовать им все-таки не дали.

В последний год правленья Генри,
Спустя шестьсот лет после похорон,
Аббаты Гластонбри нашли захороненье,
В котором Артур был когда-то погребен.
    В честь Генри де Блуа обитель ту назвали,
    Ведь лишь из-за него гробницу отыскали.

Важнейшей и серьезнейшей причиной,
Что побудила Генри поиски начать —
Стали сказанья барда гвардии старинной,
Который смог деяния Артура записать.
    И в них певец Уэльса возвестил им,
    Где на церковном кладбище искать могилу.

И в месте том на глубине семь футов
Явилась им гранитная плита,
Большой тяжелый крест ее хранил как будто,
И надпись на кресте красивая была.
    Она его весь вдоль пересекала
    И на латыни строки содержала.

Здесь в северном уединенном храме
Спит вечным сном Артур, король Британии.

Священно тело тех, чьи славные деяния
Короткой жизни вечно помнит свет,
И горны воспевают в золотом сиянии
Те распри, те раздоры, яркий блеск побед
    За честь родной страны, и ту любовь,
    Что мы лелеем верно множество веков.

Он не был погребен с помпезностью монаршей
И с пышностью друзьями и родней,
Без арабесков мраморных, один другого краше,
Был гроб его, монахи черною толпой
    Его не провожали. В деревянном скромном
    Был склепе Артур благородный похоронен.

Но поведеньем внешним боль не мерьте,
Ибо тогда рыдали миллионы глаз
На каждой улице, и в каждом сердце
Настала смерть тогда, и каждый раз
    Проклятья сыпались завистливой натуре,
    Что на святую жизнь войною посягнула.

И короли, что окружали его трон,
В глубокой скорби позабыв владенья и короны,
Сердцами гордыми не в силах тот урон
Принять, нелепой смертью нанесенный,
    Готовы были власть и пост отдать, и положенье,
    Лишь бы спасти Артура от несчастного паденья.

Склеп был открыт, и наконец предстали
Пред всеми те сияющие мощи
Великого Артура, короля Британии
(Как древний повествует нам помощник).
    То был укрытый знаменем по бедра человек,
    Высокий, хорошо сложенный, удививший век.

И череп короля был временем не тронут
Видны широкие глазницы прежде крупных глаз
Высокий лоб грубой материей обернут —
Так повествует нам историограф без прикрас.
    Жаль, что аббат тот до сих дней не дожил,
    Не зная, как Артура ложью уничтожат.

На голове его след десяти ранений,
Все шрамы небольшие, кроме одного.
Он был особенно глубок и, без сомнений,
Британец величайший умер от него.
    Несправедлива жизнь — кто меньше славен,
    Тот больше и усердней почитаем.

И в склепе деревянном том на грудь супруга,
Словно на брачном ложе голову склонив,
Лежала Гвинивера — вечная подруга,
Длинными локонами милого обвив.
    Пряди сияли чистым золотом в веках,
    Но от прикосновенья обратились в прах.

Так наконец по приказанью Генри де Блуа
Король Артур с прекрасной Гвиниверой
Были положены в мраморный склеп тогда
В той самой церкви, и поэт усердный
    Такую эпитафию сладостным стихом
    Герою начертал на гробе том.

Здесь лежит юный Артур, король-победитель,
Чьи благородство и честь никогда не иссякнут.
Иоган Лейландий, биограф, создал панегирик
Жизни, деяниям, смерти славнейшего Артура.

Он часто крушил саксонцев жестоких отряды,
Трофеи богатые с них собирая в награду,
Пиктов смирил мечом горделивым, отважным
И скоттов упрямых в общую впряг он упряжку.
Высокомерных французов, свирепых германцев
В войнах разбил, датчан покорил и романцев.
И с наслаждением Мордреду голову снес —
Был смерти достоин предатель, тиран, лживый пёс.
Ныне Артур в усыпальнице этой навечно
В гирлянде побед упокоен с любовью сердечной.
Птицей слава его несется по миру, легка,
Пики славы его блестят в грозовых облаках.
О, нежный потомок британской прославленной крови,
Почти императора, рыцаря, друга, героя,
Венок на надгробье из сладостных роз положи
И сладостной рифмой с любовью ему услужи.

Подлинная родословная знаменитого и достойного Короля Артура, составленная многими учеными авторами.

Двенадцать храбрецов ушли в долину Авалона
Ариматейский Джозеф — главный среди них,
Иосиф вслед за ним, как сын отца достойный,
И после десять государей остальных,
Владевшие поочередно королевским троном.
Хиларий, был Иосифа мудрейшего племянник,
Отцом Аминадаба став волею судьбы,
Кастеллор был Аминадаба сын и данник,
А после Манаэль принял правления бразды
И передал их умному и миловидному Ламбарду
И сыну младшему любимому Урларду.
Ламбардом порожден был тот, кто, обойдя закон,
Любви добился от прекрасной Игрен
И в жены взял — великий Атер Пендрагон,
И родился Артур от страсти той взаимной,
Деяньями прославивший свой знаменитый род.
О нем и его предках память не умрет.
На этом родословную могли бы мы закончить,
Ведь Артуру не суждено было иметь детей,
Но Петер, царь Аркадии, словно умелый кормчий,
Повел вторую линию от рода королей.
Он был Ариматейского Иосифа кузеном,
Мелиан и Ерлан были его внук и сын,
Завоевавшие соседей всех надменных,
А Эдор стал наследником родственникам своим,
И сын его, с любовью нареченный Лотом
Вирджинию взял в жены, Артура сестру
Очаровательную, их опеке и заботам
Четыре славных мальчика родились в ту пору.
И вместе все они своим авторитетом
Британию любимую вели к рассвету.

И теперь, завершив рассказ о рождении, жизни, смерти и родословной
Артура, короля Британии, мы вас покидаем.









Благородный Артур

Here followeth the Birth, Life and Death of honourable Arthur King of Brittaine.
Здесь повествуется о рождении, жизни и смерти благородного Артура, короля Британии.

To the courteous Reader
Любезному читателю

Courteous Reader, hauing spoken of the first foundation of that yet renowned castle of Windsor by Aruiragus king of Britain, & finishied by that succeeding prince of worthy memory famous king Arthur; I thought good (being intreated by some of my honourable-minded Friends not to let so good and fit an occasion, by reason that there yet remaines in this doubtfull age of opinions a controuersie of that esteemed Prince of Brittaine) to write not according to ages obliuio, but directed onely by our late Historiographers of England who no doubt haue taken great paines in the searching foorth of the truth of that fist Christian worthie: and wheras (I know not directed
by what blindnes) there haue bene some Writers (as I thinke enemies to truth) that in their erronious censures haue thought no such ma euer to be lining ; How fabulous that should seeme to be, I leaue to the judgement of the best readers, who know for certaine, that that neuer dead Prince of memory, is more beholding to the French, the Romane, the Scot, the Italian, yea to the Greekes themselues, then to his own Countrymen, who haue fully and wholly set foorth his fame and liuely-hood: ten how sliamelesse is it for some of vs to let flip the truth of this Monarch? And for more confirmatio of the truth, looke but in the Abbey of Westminster at Saint Edwards shrine, there shalt thou see the print of his royal Scale in red wax closed in Berrill, with this inscription, Patricius Arthurus Gallie, Germanise, Daciae Imperator. At Douer likewise you may see Sir Gawins skull and Cradocks mantle: At Winchester, a Citie well knowne in England, his famous round Table, with many other notable monuments too long to rehearse: Besides I my selfe haue seen imprinted, a french Pamphlet of the armes of king Arthur, and his renowned valiant Knights, set in colours by the Heraulds of France: which charge of impression would haue been too great, otherwse I had inserted them orderly in his Life and Actions: but (gentle Reader) take this my paines gratefully, and I shal hereafter more willingly striue to employ my simple wit to thy better gratulation ; I haue here set downe (turned from French prose into English meeter) the words of the Herald vnder the arms of that worthy Brittaine.

Любезный читатель, говоря об Арвираге, короле Британии — первооснователе и ныне славного Винсдорского замка, достроенного знаменитым королем Артуром — успешным принцом, достойным того, чтобы его помнили и почитали, я подумал, что было бы хорошо (умоляемый моими мудрыми и благородными друзьями не упускать такой удачной и подходящей возможности из-за того, что сейчас времена полемики и сомнений об этом высокочтимом принце Британии) создать не согласующуюся с общепрнинятым суждением амнистию, основанную на трудах только наших древних английских хроникалистов, которые без сомнения приложили огромные усилия в поисках истины об этом достойном христианине, и поскольку (я знаю, не ради откровенности, а чтобы утаить) некие авторы (как я думаю, враги истины) измыслили ложные порицания, не имеющие под собой никаких оснований.
Каким мифическим не показалось бы нижеизложенное, я предоставляю его на суд лучших из читателей, которые наверняка знают, что неумирающей памяти этого принца посвящено больше работ на французском, латыни, шотландском, итальянском, даже на греческом, чем на родном языке англичан, которые более других должны чевствовать его славу и деяния. Не позорно ли то, что некоторые среди нас искажают правду об этом монархе?
В подтверждение истины посмотрите в аббатстве Венсминстера или церкви Святого Эдварда оттиск его королевской печати на красном воске, обрамленный бериллием, с такой надписью: Патриций Артур, Галльский, Немецкий и Датский император. Подобно тому в Дувре вы также можете увидеть череп сэра Джавина и мантию Крадока, а в Винчестере, городе, хорошо известном в Англии, знаменитый Круглый стол со многими другими примечательными артефактами, которые можно долго перечислять. Кроме того, я сам видел оттиск французского памфлета о сражениях короля Артура и его знаменитых отважных рыцарей, выполненный в цвете французскими герольдами. Насыщенный их яркими впечатлениями, он был слишком великолепен, иначе бы я вставил его, как есть, в свое описание жизни и деяний короля Артура.
Итак, (нежный читатель) прими великодушно мои старания, и в дальнейшем я буду с готовностью стремиться использовать свой скромный разум для твоего наилучшего чевствования. Здесь я помещаю (переложив с французской прозы на английский стих) слова герольда, служившего под началом этого достойного британца.

(Эти строки раскрывают подлинную природу Рэтленда, исследователя и исктеля истины, который, подобно мне, стремился рассказать миру правду о великой, но незаслуженно оболганной личности )

King Arthur in his warlike Shield did beare
Thirteene rich Crownes of purified gold:
He was a valiant noble Conqueror,
As ancient Memorie hath truly told:
    His great Round-table was in Britanie,
    Where chosen Knights did do their homage yearely.

На боевом щите своем Артур носил
Тринадцать чисто-золотых корон,
И как нам древняя история гласит,
Был победитель храбрый и достойный он,
    В Британии был Круглый стол, где ежегодно
    Присягу рыцари ему давали всенародно.

The strange Birth, honorable Coronation and most vnhappie Death of famous Arthur King of Brytaine
Удивительное рождение, благородная коронация и роковая гибель прославленного Артура, короля Британии

Of noble Arthurs birth, Arthurs fall,
Of Arthurs solemne Coronation,
Of Arthurs famous deedes Heroyicall,
Of Arthurs battels and inuasion,
    And that high minded worthie Brytish King,
    Shall my wits memorie be deifying.

Пред гибелью Артура и рождением,
Пред праздничным на трон веньчаньем,
Пред славой подвигов и достижений,
Перед триумфом битв, огнем завоеваний
    И перед памятью достойного правителя
    Готов своим стараньем преклониться я.

In the last time of Vter surnam'd Pendragon
So called for his wittie pollicies,
Being a King of estimation,
In famous Brytaine mongst: his owne allies,
    There was a mightie Duke that gouern'd Cornwaile,
    That held long warre, and did this King affaile.

Во время давнее жил Атер Пендрагон,
Так названный за мудрое правление,
Был королем, по мненью многих он
Союзников, прославленной Британии.
    Был там же герцог, управлявший Корнуэлом,
    Меж ними жаркая вражда была привычным делом.

This Duke was nam'd the Duke of Tintagil
After these hot bred warres were come to end,
He sojourn'd at a place cald Terrabil,
From whence Pendragon for this Duke did send,
    And being wounded sore with Cupids sting,
    Charged him his Wife vnto the Court to bring,

Тот недруг звался герцог Тинтагил,
И после прекращения воейнных действий,
Он поселился временно в местечке Террабил,
И здесь от Пендрагона получил известие:
    Стрелою Купидона в сердце поражен,
    Велел ему с женой явиться Пендрагон.

His Wife a pashing Ladie, louely, wise,
Chaste to her husbands cleare vnspotted bed,
Whose honor-bearing Fame none could supprize,
But Vesta-like her little time the led:
    Igrene her name on whose vnequall beautie
    Pendragon doted, led by humane folly.

Жена его, обворожительна, умна, мила,
Хранила верность своему супругу,
Чья слава благородная известна всем была,
И Весту идеалом избрала она и другом.
    Игрена звали ту, чьей несравненной красотой
    Пендрагон бредил безрассудно, как больной.

At length he broke his mind vnto a Lord,
A trustie Councellour and noble Friend,
That soone vnto his minds griefe did accord,
And his Kings louing loue-thoughts did commend,
    Telling Pendragon this should be his best,
    To tell the Dutchesse of his sweete request.

В конце концов король раскрыл свой ум,
Перед своим советником и другом первым,
И тем избавился от скорбных дум,
Ведь друг счел ход любовных мыслей верным
    И Пендрагону посоветовал, чтоб избежать унынья,
    Прошенье сладострастное поведать герцогине.

But the a Woman, sterne, inexorable,
Willing fond Lusts inchauntments to resist,
All his tongues smoothing words not penetrable,
In her chaste bosomes Gate could not insist,
    But straight she told her Husband how she sped,
    Left that his grace should be dishonoured.

Но та, безжалостна, сурова и неумолима,
Желая чарам льстивого соблазна противостоять,
Для вкрадчивых речей его недостижима,
К предверью скормности не допустила страсть.
    Но мужу искренне все поспешила рассказть,
    Оставив его милости свою судьбу решать.

And counseld him to passe away in haste,
That Nights darke duskie mantle might oreshade,
Their flying bodies, least at last they leaft,
More miserie then Time did ere inuade,
    “For Lust is such a hot inflamed thing,
    “It gouerneth mans senses, rules a King.

И посоветовала поскорей бежать отсюда,
Плащем укрывшись темной мрачной ночи,
И пусть он с этих пор в изгнанье будет,
Чем время уготовит им несчастье больше.
    Ибо желание — всепожирающее пламя —
    И чувствами руководит, и правит королями.

And as the Duchesse spake, the Duke departed,
That neither Vter nor his Councell knew,
How his deepe bosomes. Lord the Dutchesse thwarted,
But marke the story well what did ensue:
    Soone as the King perceiued their intent,
    Intemperate Rage made him impatient.

По слову герцогини муж ее бежал,
Так что ни Атер, ни советник, где укрылся,
Не знали. Красавицу правитель вопрошал,
Но правды от нее он так и не добился.
    И этих пор, как рухнули его надежды,
    Король от гнева стал несдержан.

Away with Musicke for your strings do jarre,
Your found is full of Discords, harm and ill,
Your Diapazon makes a humming warre
Within mine eares, and doth my sences fill
    With immelodious mourning; He is gone
    That rul'd your selues and Instruments alone.

Прочь удаляешься, когда со струн слетает
Твоих вдруг ложный звук, тебе он режет слух,
Своим неблагозвучьем оскорбляет,
Разлад тот чувствует и мой мятежный дух —
    Уходишь вместе с музыкой ты в тот момент,
    Оставив в одиночестве меня и инструмент.

Away fond riming Ouid, left thou write
Of Prognes murther, or Lucretius rape,
Of Igrens journey taken in the night,
That in the blacke gloom'd silence did escape:
    O could no Dogge haue bark'd, no Cocke. haue crow'd,
    That might her passage to the King haue show'd.

Прочь, предпочтя стихи Овидя, уходишь,
Поэму о Лукреции несчастной отложив,
О бегстве Игрен средь безмолвья ночи,
Что помогла ей скрыться, тьмою услужив:
    О, пусть ни лай собак, ни петушиный крик
    Ее не выдаст Пендрагону в этот миг.

(В лирическом отступлении Рэтленд упоминает о своей «Обесчещенной Лукреции», которая была посвящена им Генри Саутгемптону в 1595 году. Упоминая Лукрецию рядом с Игрем, он дает понять догадливому читателю, что у обеих поэм один автор )

No mirth pleasde Vter, but grimme Melancholy
Haunted his heeles, and when he sate to rest,
He pondred in his mind Igrenas beautie,
Of whom his care-craz'd head was full possest:
    Nothing was now contentiue to his mind,
    But Igrenes name, Igrene, to him vnkind.

Ничто не радовало Атера, но грусть
Зловещая его преследовала беспощадно.
От страсти невозможно отдохнуть,
Она умом, душой завладевает жадно.
    Лишь имя Игрем повторял он непрестанно,
    Той жесткосердной Игрем, что его не стала.

At last his noble Peeres with pitie mou'd,
To see the Kings sodaine perplexitie,
With a great care that their Liege Emperour lou'd,
For to allay his great extremitie,
    Did counsell him to send for Garloyes wife,
    As he would answer it vpon his life.

И наконец не выдержали доблесные лорды
Терзаний жутких государя своего,
В беду попал их император гордый,
И чтоб уменьшились страдиния его,
    Дали совет гонца отправить герцогу тому:
    Пусть жизнь свою отдаст или свою жену.

Then presently a Messenger was sent,
To tell the Duke of his wifes secret folly:
This was the substance of his whole, intent,
To bring his wife to Court immediatly:
    Or within threescore dayes he did protest,
    To fetch him thither to his little rest.

Спустя несколько дней отправился гонец
Поведать мужу прихотливой леди:
Коль не желает встретить свой конец,
Пусть герцогиня ко двору немедленно приедет.
    И если он в течение двух месяцев не согласится,
    То за семью ему придется насмерть биться.

Which when the Duke had warning, straight he furnish'd
Two Castles with well-fenc'd artillerie,
With vitailes and with men he garnish'd,
His strongest Holds for such an enemie:
    And in the one he put his hearts-deare Treasure,
    Faire Igrene that he loued out of measure,

Как только герцога в том известили, тут же он
В двух крепостях, предвия нападенье,
Расположил артиллерийский батальон,
Лучших бойцов с провизией и снаряженьем.
    Ценнейшее сокровище он в замке верном
     Спрятал — свою Игрем, любя её безмерно.

That Castle which the Duke himselfe did hold,
Had many Posternes out and issues thence,
In which to trust his life he might be bold,
And safely the warres Furie to commence:
    But after-telling time did wonders worke,
    That Foxes in their holes can neuer lurke.

Та крепость, что сам герцог охранял,
Имела много потайных ходов,
Кто им доверл жизнь свою — пропал,
Под стенами надежными глубокий ров,
    Про крепость ту рассказывают чудеса —
    От Фурий устоит, не проберется и лиса.

Then in all haste came Vter with his hoast,
Pitching his rich pauilions on the ground,
Of his aspiring mind he did not boast,
For Loue and Anger did his thoughts confound,
    Hot warre was made on both sides, people slaine,
    And many Death-doore-knocking Soules complaine.

Сюда поспешно Атер прибыл с тьмою войск,
Шатры богатые велел в окрестностях поставить,
Был ум его далек от славы, только злость,
Любовь и гнев могли сознаньем править.
    В той битве обе стороны счесть не могли потерь,
    Жатву обильную в те дни здесь пожинала смерть.

Loue and minds anguish so perplext the King
For Igrene that incomparable Dame,
That Cupids sicknesse pearc'd him with a sting,
And his warres lowd Alarums ouercame,
    Venus intreated Mars awhile to stay,
    And make this time a sporting Holiday.

Терзанием любви к той леди несравненной,
Стрелою жгучей Купидона мучим был король
Невыносимо так, что боги сей вселенной
Его острейшую почувствовали боль.
    Венера умолила Марса в тех краях остаться
    И битвы празднеством подольше наслаждаться.

Then came sir Ulfius, a most noble Knight,
And askt his King the cause of his disease,
Being willing in a subiects gracious right,
Vter Pendragons mind in heart to please:
    Ah, said the King, Igrene doth captiuate
    My Heart, and makes my Senses subjugate.

Тогда сэр Ульфус, рыцарь благородный, славный,
Явился о недуге государя вопросить, —
Имея право обсуждать с ним всё на равных, —
Что может сердце Пендрагона исцелить.
    Ах, — отвечал король, — Игрен заворожен,
    Рассудок чувствами взят в плен, а разум ослеплен.

Courage, my gracious Liege, I will go find
That true diuining prophet of our Nation,
Merlin the wise that shall content your mind,
And be a Moderator in this action:
    His learning, wisedome, and vnseene experience,
    Shall quickly giue a Salue for loues offence.

Мужайся, повелитель, Мерлина к тебе
Я приведу, провидца подлинного и пророка
Мудрейшего, прославленного в сей земле,
Доволен будешь ты его подмогой:
    Ученый, опытный, он, для любовных ран
    Найдет немедленно целительный бальзам.

So Vlfius at the length from him departed,
Asking for Merlin as he past the way,
Who by great fortunes chance sir Vlfius thwarted,
As he went by in beggers base aray:
    Demanding of the Knight in basenesse meeke,
    Who was the man he went so farre to seeke?

И вскоре Ульфус снарядился в путь,
Как Мерлина найти, он спрашивал в дороге,
На помощь мага уповая от любовных пут,
И попрошайку встретил средь толпы убогой.
    У лорда знатного тот странный нищий
    Спросил: В такой дали кого ты ищешь?

Vlfius amazed at his bate attire,
Told him it was presumption to demaund
The name of him for whom he did enquire,
And therefore would not yeeld to his command:
    Alas said Merlin I do plainly see,
    Merlin you seeke, that Merlin I am he.

Его лохмотья Ульфус удивленно оглядел,
И заявил, что требовать у рыцаря ответа
Невероятной наглости предел,
Его командам он не подчиняется. На это
    Паломник усмехнулся: Мне яснее дня,
    Ты ищешь Мерлина, а Мерлин — это я.

And if the King will but fulfill my hest,
And will reward my true deseruing heart,
In his loues agonies he shal be blest
So that he follow what I shall impart,
    Vpon my Knighthood he will honor thee,
    With fauour & rewards most royally.

И если примет государь мое условие,
Мои старанья, мою верность наградит,
Блаженством станет для него любовная агония
Пусть лишь исполнит то, что Мерлин повелит.
    А ты заслужишь среди рыцарей отряда
    Расположенье, почести и царскую награду

Then Vlfius glad departed in all hast,
And rode amaine to King Pendragons sight,
Telling his Grace Merlin he met at last,
That like a Lampe will giue his Louelaies light.
    Where is the man? I wisht for him before.
    See where he stands my Liege at yonder doore.

И Ульфус, обнадеженный, вернуться поспешил,
Обрадовать скорей желая господина,
Что встретил Мерлина, что всё с ним обсудил,
И свет забрезжил наконец во тьме унынья.
    И в нетерпении вскричал король: Так где же он? —
    Он у твоих дверей, мой славный Пендрагон.

When Vter saw the man, a sudden joy,
And vncompre'nded gladnesse fild his hart:
With kind embracements met him on the way,
And to him gan his secrets to impart.
    Leaue off, quoth Merlin, I do know your mind,
    The faire-fac'd Lady Igrene is vnkind.

Один лишь вид волшебника унял всю боль
Измученного Атера, наполнил счастьем душу.
Обняв, он мага усадил рядом с собой,
Готовый поделиться тайной. Мерлин не дослушал:
    Известен мне твой ум, оставь признанья,
    Прекрасная Игрем глуха к твоим желаньм.

But if your Majesty will here protest,
And sweare as you are lawfull King annointed,
To do my will, nothing shall you molest,
But follow my directions being appointed.
    I sweare quoth Vter by the Euangelists,
    He dyes for me that once thy will resists.

Но если же сейчас ты дашь мне слово
И поклянешься нерушимой клятвой короля
Исполнить мою волю без обмана и уловок,
То встречу долгожданную устрою для тебя.
    Клянусь, — промолвил Атер, — апостолом святым,
    Если от слова отступлю, пусть проклят буду им.

Sir, said the Prophet Merline, this I craue,
That shall betoken well what ere betide,
The first faire sportiue Night that you shall haue,
Lying safely nuzled by faire Igrenes side,
    You shall beget a sonne whose very Name,
    In after-stealing Time his foes shall tame.

Я требую уплаты, сэр, — продолжил Мерлин —
За то, что легче описать, чем воплотить,
За ночь прелестную любви безмерной
В обьятьях милой Игрем; ночь, что породит
    Вам сына славного. Время придет, и имя
    Его одно с врагами поквитается своими.

That child being borne your Grace must giue to me,
For to be nourished at my appointment,
That shal redound much to his maiestie,
And to your Graces gracious good intent:
    That shall be done: (quoth Merlin) let's away,
    For you shall sleepe with Igrene ere't be day.

Ребенка вашего отдать ты должен мне,
И он воспитан будет под моим надзором,
Тогда могущество свое он обретет вполне.
А ты свое стремление исполнишь скоро:
    Коль будет так, то не пройдет и дня,
    На ложе с Игрем ты найдешь себя.

And as Ioue stole to faire Alcmenas bed,
In counterseiting great Amphytrio
By the same lust-directed line being led,
To Igrenes louely chamber must you go:
    You shall be like the Duke her husbands greatnesse,
    And in his place possesse her husbands sweetnesse.

И как Юпитер у Алкмены ночь украл
В обличии великого Амфитриона,
Ведомый страстью, обретешь свой идеал,
В покои Игрем ты проникнешь непреклонной.
    Подобен герцогу и обликом, и статью,
    Вместо него вкусишь супружеское счастье.

And you my noble Lord, sir Vlfius,
Shall be much like sir Brustias a faire Knight,
And I will counterfeit the good Iordanus,
And thus weele passe together in the night,
    But see you question not, say you are difeased,
    And hie to bed there shall your heart be pleased.

А ты мой благородный лорд, сэр Ульфус,
Сэра Брустиаса получишь вешность,
Я — верным Джиорданом притворюсь,
И вместе ночью проберемся в крепость.
    Но помни — голос выдаст, не говоря ни слова
    Спеши в желанную постель, где рай уж уготован.

But on the morrow do not rise my Liege,
Vntill I come to councell for the best,
For ten miles off you know doth lie the Siege,
That will not turne these night-sports to a jest,
    Pendragon pleas'd hatted for to embrace,
    The sweet'st got pray that euer King did chase.

А по утру не поднимайся, господин,
Пока тебе я знака не подам,
Ибо на десять миль вокруг ты не один,
О нашей шалости не стоит знать войскам.
    Король, довольный, тут же принял предложенье,
    Моля всем седцем сладость утешенья.

Soone as the Duke of Tintagill did perceiue,
That Vter left alone his royall armie,
He issued from his Castle to bereaue
The souldiers of their liues by pollicie:
    But see his fortune, by that wily traine,
    That he had laid for others he was flame.


Как только герцог Тинтагилл узнал,
Что Атер в одиночку лагерь свой покинул,
Он тут же вылазку из замка предпринял,
Чтобы его солдат застать без господина.
    Но в западне, что создал вражеским войскам,
    Он по иронии фортуны оказался сам.

The subtill-lust directed King went on,
Maskt in a strange deuised new found shape,
To simple-minded Igrene vnlike Pendragon,
And three long houres lay in his louers lap:
    There he begat the christian King of Kings,
    Whose fame Caister Swannes in pleasure tings.

Король вошел, желаний страстных полон,
Преображенный выдумкою странной,
И с простодушной Игрем в омуте любовном
Он долгих три часа победой долгожданной
    Наслаждался. И в ту ночь им был зачат
    Король всех королей, кто будет славен, свят.

Assoone as day-betok'ning Phoebus Chariot,
Had crost his sisters waggon in the skie,
Merlin in haste to Vters chamber got,
Bidding good morrow to his Maiestie:
    And told him vnrecalled Time did stay,
    To haste him from his pleasure thence away.

Как только Феба солнечная колесница
Обогнала в пути небесном фаэтон,
В котором едет полуночная сестрица,
Был Мерлином разбужен Пендрагон.
    Приветствовав его величество, колдун сказал,
    Что час оставить удовольствия настал.

Vter amaz'd with Igrene in his armes,
Wisht that the Prophet had no vse of tongue,
Whose dolefull sound breath'd forth these harsh Alarmes,
And like the night-Crow craokt a deadly song;
    Ah what a hell of griefe t'was to depart,
    And leaue the new-got Treasure of his heart.

Держа еще в объятьях Игрем, Атер,
Известьем этим неприятно удивлен,
Желал, чтоб никогда не наступило завтра,
Чтоб Мерлин онемел, и чтобы грубый звон
    Колоколов, подобный песне смерти,
    Не отнял обретенного сокровища от сердца.

Then by the lawne-like Hand he tooke his louer,
Being warm'd with blood of a dissembling Husband,
Desire in her cheekes she could not smother,
And her Loue-dazeling eye none could withstand;
    He kist her twice or thrice and bad adue,
    As willing his nights pleasure to renue;

Потом в ладони ручку белоснежную он сжал
Любимой, еще горячую от пыла его крови,
Огонь желанья ей ланиты украшал
И взгляд прекрасных глаз сиял любовью.
    И на прощание два-три сладких поцелуя
    Он украл, о новой ночи счастья уж тоскуя.

But when the late betrayed Lady knew,
How that her true betrothed Lord was slaine,
Ere that nights reuelling did first ensue,
In secret to her selfe the wept amaine:
    Amaz'd and maruelling who that should be,
    That rob'd her husband of his treasurie.

Но когда Игрен соблазненная узнала,
Что муж законный в славной битве пал
Прежде, чем страсти ночь ее очаровала.
Свиданья откровенного ее потряс финал.
    Кто ж это был?! - изумлена, поражена,
    Себя в смущенье вопрошала вновь она.

And to her selfe she gan for to relate,
The injuries of her vnspotted life,
And in her mind she liu'd disconsolate,
Banning her base-bad Fortune being a wife;
    Wishing for euer she had liu'd a maide,
    Rather than her chast thoughts mould be betraid.

И начинала понимать она в душе
Бесмыссленность сей жизни безупречной,
Проклятья посылая горестной судьбе,
Что узами замужества ее терзала вечно.
    Уж лучше навсегда остаться девой,
    Чем соблазниться искусителем умелым.

The noble Councell that attended Vter,
Began with grauitie for to deuise,
That (where their King had doted much vpon her)
Her beautie his young thoughts to equalize,
    To knit them both in Hymens sacred right,
    And then in lawfull wife to tast delight.

Советник благородный, что за Атера радел,
Начал в серьез продумывать, как обустроить
(ибо влюбленного монарха безнадежен был удел)
Все так, чтоб мысли юности красою успокоить
    И привести от тайных мук обоих поскорее
    К сладостным и законным узам Гименея.
This motion made vnto their Soueraigne,
Of a warme lustie stomacke youthfull bloud,
Thought it a heauen such a Saint to gaine,
That would reuiue his spirits, do him good:
    And gaue content to have her honoured,
    With mariage Rites, the which were soone performed.

И этот план в их пылком суверене
Родил броженье крови молодой,
Мысли о счастии небесном, неизменном,
Что возродит его, прогнав тоску долой,
    Желание явить любимой свою милость
    В супружестве, что вскоре и свершилось.

Halfe a yeare after as the King and Queene,
Then growing great with child a bed were lying,
The Curtaines drawne vnwilling to be seene;
This pollicie the King himselfe deuising:
    Asking whose child it was that she did beare,
    Speake gentle Igrene tell me without feare.

Полгода минуло с тех пор, как наш король
Обрел блаженство со своею королевой,
И раз на ложе с милой он ночной порой
Решился расспросить об их свиданье первом:
    Ответь без страха, Игрем нежная моя,
    Под сердцем чье растишь ты мне дитя?

The Queene amazed at this question,
Being fully wrapt in pale timiditie,
Knew not to answer this sad action,
Because she fully knew her innocencie:
    He vrg'd her still, at length she waxed bold,
    And stoutly to the King the truth she told.

Его вопросом неожиданным удивлена,
Она в смущенье побледнела тут же
Не зная что сказать, хотя ее вина
Была лишь в том, что покорилась мужу.
    Но Атер был настойчив, и собравшись с духом
    Она сказала правду, чтоб он не верил слухам.

With that he kist his Queene that was beguil'd,
And did recomfort her being halfe forlorne,
Telling t'was he that did beget the child,
The child that from her faire wombe should be borne:
    With that a sudden joy did repossesse
    Her pensiue hart, whome Fortune late did blesse.

И так она была несчастна в этот миг,
Что он не смог от поцелуя удержаться,
И успокоил, что в ту ночь он к ней проник
И должен только он отцом считаться,
    Нечаянная радость сердце Игрем озарила,
    Ведь наконец судьба ее благословила.

Then Merlin (that did alwaies loue the King,
As bearing chiefe alliance to his countrey)
Sought to prouide for the childs nourishing,
Therein to shew his well disposed dutie.
    As thou decreed said Vter, must it be,
    My deare Sonnes fortunes lie commit to thee.

И Мерлин (короля любя и почитая,
Ведь нес он на себе доверие страны)
Решил все подготовить к воспитанью
Ребенка, призванного для вершенья истины.
    Как ты задумал — молвил Атер, — быть тому
    Тебе я сына доверяю одному.

Well said the Prophet, I do know a Lord,
A faithfull parting true disposed man,
That to your Graces pleasure will accord,
And in your seruice do the best he can:
    Commit your child vnto his custodie,
    A man renoun'd in famous Britany.

Ну что ж, — сказал пророк,  — я знаю
Сиятельного преданного лорда,
Который никого превыше вас не почитает
И вам готов служить все свои дни и годы.
    Его заботам вверите вы сына,
    И вся Британия прославит его имя.

His name Sir Hector: send a Messenger,
To will him come vnto the Court with speede,
And that your Maiestie must needs conferre,
Of matters helpefull in a Princes neede.
    When he is come your Grace may certifie,
    You'le put your sonne & heire to his deliuerie.

Его зовут сэр Гектор, пусть за ним пошлют
Гонца и ко двору немедленно достявят,
И вы, мой государь, обсудите с ним тут
Все, что потребуется принцу, подростая.
    И поклянетесь прибывшему господину,
    Что он будет воспитывать наследника и сына.

And when that Fortunes child kind Fortunes heire,
(For so the Destinies prognosticate)
Shall be brought foorth into the open aire,
That of faire Igrene lately was begate:
    At yonder priuie Posterne being vnchriftened,
    You must deliuer it me to be baptized.
А когда тот, кто у прелестной Игрем был зачат,
Самой Судьбы возлюбленный приемник,
Придет и засияет в солнечных лучах,
Как сказано в пророчестве нам древнем,
    Его в покое тайном я на руки возьму
    И именем христианским славным нареку.


As Merlin had deuised, so twas done:
For all the Court to him did yeeld obeysance;
And now Sir Hector to the king is come,
And to Pendragon made his deare alliance,
    Wishing his Wife might nourish that bright sonne,
    Whose Mornings glorie was not yet begunne.

И как задумал Мерлин, все произошло,
Ему выказывали все великое прочтенье,
Сэр Гектор изъявил согласие свое,
И с Атер с ним составил соглашенье,
    Довольный, что его любимая жена
    Прославленного сына подарить должна.

Then when the louely Queene was soone deliuered,
Of that rich bearing Burthen to her joy,
The King himselfe in person hath commaunded,
Two Ladies and two Knights to beare the boy,
    Bound vp in cloth of gold being rich of State,
    And giue it to the pooreman at the gate,

И наконец счастливо разрешилась королева
От бремени к великой радости ее
И Атер приказал двум рыцарям, и леди первым
В тончайшее расшитое белье
    Младенца завернуть и у ворот
    Отадть поломнику там смиренно ждет.

So Merlin had the Prince at his disposing,
Committing it to Hectors faithfull wife:
Now nothing wanted but the sweete baptizing,
To grace the Prince of Princes all his life:
    A holy reuerent Man indu'de with fame,
    Arthur of Britaine cald the Princes name.








After the royall Solemnation,
Of that blacke mournfull weping funerall,
Of Vter that we name the great Pendragon,
By fubtill practife brought vnto his fall:
    Tlie fixteenth yeare of his victorious raigne,
    By poifon was this braue Pendragon flaine.








His body vnto Stone-heng being brought,
Hard by his brother Aurelius is he laid,
In a faire Monument then richly wrought,
Dead is the King whofe life his foes difmaid,
    But from his loynes he left a sonne behind,
    The right Idea of his fathers mind.








Great Arthur whom we call the Britaines King,
A man renown'd for famous victories,
Saxons and Pictes to homage he did bring,
As you may read in auncient hiftories :
    Our later Chronicles do teftifie,
    King Arthurs noble mind in Chiualrie.








Twelue noble battels did King Arthur fight,
Againft the Saxons men of hardie ftrength,
And in the battels put them ftill to flight,
Bringing tliem in fubieftion at the length :
    He neuer ftroue to driue them quite away,
    But ftragling here and there he let them ftay.








Valerius vvitnesseth that K. Arthur coquered thirty kingdomes, for as the a great copany of Gouernours held undertheir iurisdiction the Iland together vvith France and Geramany.



In Southry Kent, and Norfolke did they dwell,
Still owing homage to king Arthures greatneffe,
Whofe puiffance their pride did alwaies quell,
Yet did he temper rigour with his meekneffe :
    And like a Lion fcorn'd to touch the Lambe,
    Where they fubmissiue-like vnto him came,








Againft the Pictes he held continuall warre,
The which vnto the Saxons were allide,
And with the fubtill Scot did alwaies iarre,
Who neuer true to Arthur would abide:
    But (fcorning his aduancement to the Crowne)
    Did thinke by force to pull his greatneffe downe.








The chiefeft caufe of this hot mortall ftrife,
That mou'd thefe Kings to be diffentious,
Was that the King of Pictes had tane to wife
The eldeft fister of Aurelius,
    And Cornon King of Scots had married
    The youngeft fister to his Princely bed.








Wherefore they thought the Brytish Regiment,
Should haue defcended to the lawfull heires
Of Anna, wife to both in gouernment,
And he as King to rule their great affaires :
    And do inferre king Arthures barftardie,
    And vniuft claime to that high dignitie.








And prefently they do difpatch in haft,
Ambaffadours to famous Brytanie,
Of their great Peeres for to demaund at laft,
The kingdomes Crowne and kingdomes Royaltie:
    Who fcorning for to heare a ftranger nam'd.
    Crowned king Arthur, whom the world hath fam'd.








The Coronation of King Arthur, and the Solemnitie thereof: the proud meffage of the Romanes, and the whole refoluiion of King Arthur and his Nobles.




THe appointed time and great Solemnitie,
Approched of king Arthurs Coronation,
To which high ftates of mightie Dignitie,
Affembled at the Citie of Caerleon,
In Caefars time cal’d Vrbs Legionum:
    A Title doubtleffe bearing some import,
    Where many famous Brytaines did resort.









To grace king Arthur whom the Britaines loued,
Came three Arch bishops Englands chiefe renowne,
Both London, Yorke, and Dubright Honor moued,
On Arthurs head to fet the British Crowne,
That after puld the pride of Nations downe :
    Vnto the Pallace of this princely King,
    They were conuay'd where true-born Fame did fpring.









Dubright (becaufe the Court at that time lay
Within the compaffe of his Dioceffe)
In his own perfon on this Royall day,
Richly to furnifh him he did addreffe,
His loue vnto his King he did expreffe,
    And at his hands the King was dignified,
    When Aue Caefar lowd the people cride.










This happie Coronation being ended,
The King was brought in fumptuous royaltie,
With all the peoples harts being befriended,
To the Cathedrall church of that fame See,
Being the Metropoliticall in nobilitie,
    With lowd exclaiming ioy of peoples voyce,
    That God might bleffe their Land for fuch a choice










On either hand did two Archbifhops ride,
Supporting Arthur of Britania,
And foure Kings before him did abide,
Angifell King of ftout Albania,
And Cadual King of Venedocia,
    Cador of Cornewaile mongft tliefe Princes pafb,
    And Safer of Demetia was the laft.









Thefe foure attired in rich ornaments,
Foure golden Swords before the King did beare,
Betokening foure royall Gouernments,
And foure true Noble harts not dreading feare,
That Enuie from their breafts can neuer teare:
    Before them playd fuch well-tun'd melodie,
    That birds did sing to make it heauenly.









King Arthurs Queene vnto the Church was brought,
With many noble Peeres being conducted :
Her Armes and Titles royally were wrought,
And to her noble Fame were garnifhed,
That Infamie had neare diminifhed :
    Foure Queenes before her bore foure filuer Doues,
    Expreffing their true Faith and husbands Loues.









To braue King Arthur on this folemne feaft,
This day of high vnfpeakeable dignitie,
Came foure graue difcreet perfons of the beft,
From Romes Lieutenant, proud in Maieftie,
    Carying in token of their Embaffage
    Greene Oliue boughs, and their dear Lieges meffage.








The Epiftle of Lucius Tiberius the Romane Lieutenant, to Arthur King of Britanie.


LVcius Tiberius, Romes great gouernour,
To Arthur King of large Britania,
As he deferueth fauour at our hands :
Rome and the Romane Senators do wonder,
And I my felfe exceedingly do mufe,
To thinke of thy audacious haughtie mind,
And thy tyrannicall dealing to our State:
Hote firie Anger boyleth in iny breast,
And I am mou'd with honour of the caufe,
For to reuenge thy Iniuries to Rome :
And that like one or’ proud of his eftate,
Refufeft to acknowledge her thy head,
Neither regardeft fpeedily to redreffe,
Thy bafe and blind obliuous ouerjight,
And vniust dealings to offend the Senate,
Vnto whofe high imperiall Dignitie,
Vnleffe Forgetfulneffc do blare thine eyes,
Thou knowft the whole huge Circle of the world,
Are made Contributorie and owe vs homage.
The tribute that the Britaines ought to pay,
The which the Senate did demaund of thee,
Being due 'unto the Romaine Emperie :
For that braue Iulius Caefar had enioy'd
And many worthy Romanes many yeares,
Thou in contempt of vs and our Eftate,
Our honorable Eflate and our dignitie,
Prefum'st iniurioufly for to detaine :
The confines of wel-feated Gallia,
The Prouinces of Sauoy and Daulphine,
With hot-flam'd fierie warre haft thou fubdude,
And gotten in thy large poffeffion ;
The Ilands of the bordring Ocean,
The Kings whereof fo long as we enioy’d them,
Payd tribute to our Noble aunceftors.
The Senate highly mou'd with thy prefumption,
Determine for to redemaund amends,
And reftitution for thy open wrongs :
I therefore from the noble Senatours,
Commaund thee on thy true Allegiance,
To Rome, to them, to me, and our Eftate,
That in the midft of Auguft next enfuing,
Thou do repaire to Rome, there for to anfwer,
Before the worthie Senate and the Lords
Thy Trefpaffe ; and abide arbitrement,
Such as by them shall there be ordred,
And iuftice shall impoje vpon thy head:
Which thing- if thou prefumptuoufly refufe,
I will forthwith inuade thy Territories,
Waft thy whole Countrey, burne thy Townes and Cities;
And whatfo ere thy rashneffe hath detained,
From Rome or from the Romaine Emperie,
I will by dint of fword fubdue againe.
Thus arm'd with hopefull Refolution,
Weele stay thy anfwer of fubmission.


























































Cador the Duke of Cornewaile his Oration to the King.


REnowmed Arthur and thrice worthie Britaine :
O how a liuely blond doth fill my veines,
At this proud message of 'the hawtie Romanies,
I hitherto my Lord haue bene in feare,
Lest that the worthy Britaines with much eafe,
And long continuall, peace and quietneffe,
Should grow to too much flouth and cowardize,
And lofe that honorable Reputation,
Of Chiualrie and Martiall difcipline:
Wherein (right Noble King) we hane bene counted,
For to furmount all Nations of the world.
For where the vfe of Armes is not esteened,
But buried in Obliuions loathfome caue,
And wanton dallying held in oestimate,
It cannot chufe but pale-fac'd Cowardize,
Must dimme and cleane deface all worthy Vertue.
Fiue yeares haue fully runne their monthly courfe,
Since we put off our armour from our backes,
Or heard the Trumpets clangor in our eares,
Or marcht in triumph with the ratling Drum,
Being muzzeled in effemenate delights,
God willing that our names should not be blotted
With the foule staine of beastly sluggardie,
Hath stirred vp the proud insulting Romaines
To whet our dull edg’d swords not now in vse,
To cut their heads off in this rightful cause,
And fcoure our ruflie Armour long laid vp,
To buckle with fo proud an enemie,
Therefore great Arthnr in thy greatneffe raise
Thy colours vp for to vpreare thy praife.

































The Oration of King Arthur to his Lordes and Followers.


MY Fellowes and my deare Companions,
Both in the aducrfe chances of our age,
And profperons fucceffefull happineffe,
Whofe true vnfpeakable fidelities,
In giuing counfell touching warres abroad,
And home-bred mutinies amongst ourfelues,
With good fucceffefulneffe haue I perceau’d
In your deepe wifedomes and your grauiti.
Affoord me now your honorable aides,
Wifely forefeeing what you think conuenient,
Touching the proud command'ment fent,
A thing at firfl carefully deliberated,
Is in the end mofl eafily tollerated:
We therefore fhall with eafier burden brooke,
The hawtie meffage of Tiberius Lucius,
If mongft our felues in wifedome we conferre,
How and which way to anfwer his demaund,
And furely (noble Followers) I fuppofe,
We haue no caufe to feare their foreine braues.
For that vpon a mofl vniuft request,
He feekes to haue a tribute paid from Britaine,
Becaufe forfooth in lulius Caefars time,
Through iarres and difcords of the ancient Brytains,
The tribute hath beene due and payable :
For when our countrie was at full poffeft,
With ciuill garboiles and domefiicke brawles,
Their Caefar did ariue within this land,
And with this armed fouldiers full of force,
Brought in fubjetion that vnquiet Nation,
By this alleadgance they vniuftly craue,
Tribute and fatisfaction at our hands,
For nothing that is got by violence,
May iuflly be poffessed by violence.
Sith therefore he prefumeth to demaund,
A thing being moft vnlawfull at our hands,
By the fame reafon let vs demaund of him,
Tribute at Rome mauger their Romifh power,
And he that is the mightier in force,
Let him poffeffe the honor of the tribute,
For if his allegations and demaunds,
Be forcible and worthie to be kept,
Becaufe their Caefar and fome Romane Princes
Haue fometimes conquered Brytania,
By the like reafon I do thinke that Rome,
Ought to pay tribute and to do vs homage,
Becaufe my Predeceffors conquered it :
Bellin the noble King of Brytanie,
With his braue brother Brennus warlike ayde,
Being then accounted Sauoies noble Duke,
Razed the wals of Rome, and fet his Standard
With victorie vpon the Citie gates,
And in the middle of their Market place,
Hung vp twentie of their chiefeft Noblemen.
And Conftantine the fonne Helena,
And Maximinianus my neere Coufms,
Were both inthroniz’d in the Imperiall feate,
And gouernment of Romes great Emperie.
As touching, Fraunce and other Ilands there,
We neede not anfwer their out-brauing termes :
For they refufed to defend their owne,
When we by force redeemed them from their hands.
Then counfell me thrife-worthy Brytaine Peeres,
Abandoning bafe cowardice and feares.

K. Arthur.



































































The Anfwer of Howell King of litle Brytaine.


THough all your wifedomes and your grauities,
Handmaides to Counfell and Nobilitie,
Should be engrafted in one golden leafe,
More to the purpofe could not you inferre,
Then thy mofl graue and exquijite Oration,
Thy eloquent and Tully-like aduife
Hath furnisht vs with fuch experiment,
Whereby we ought incejfantly to praife,
In you the wifedome of a constant man:
For if with all post expedition,
You will prepare a voyage vnto Rome,
That doth expect our hafte and royall comming,
According to the reafons you alleage,
I doubt not but that faire Victoria,
Will fit in triumph on our conquering Helmes,
To fright the mindes of Romifh aduerfaries,
Sith we defend our auncient libertie,
Difdaining for to beare a feruile yoke,
Which to this day the Britaines do maintaine:
Let vs go chearefully and demaund of them,
With Iustice what vniuftly they demaund:
For he that doth deface anothers right,
And thinkes vniuftly for to difpossesse,
And take from him his owne inheritance
Deferuedly, and with a worthy meanes,
Not violating large and hostile Armes,
May he be put from that which is his owne,
By him to whom the wrong is offred.

Seeing therefore that the Romanes would vfurpe
The royall dignitie of worthy Britaine,
Due to your honorable aunceftors,
I doubt not (noble King) but weele regaine,
That which your Predeceffbrs haue poffeft,
Euen in the middle of t/ieir proudest Citie,
If we may come to buckle with our foes.
This is the conflict that true hearted Britaines,
So long haue wisht to happen to our age.
These be the prophefies of wife Sibilla,
Long time agoe, plainly and truly told,
And now at length fulfilled to our ioy,
That of the third race of the worthie Britaines,
There should be borne a Prince to repoffeffe,
The Romifh Empire and their Dignitie:
For two of thefe the prophefie is past,
In Belin and that worthie Conftantine,
Who ouercame, and gaue the Armes of Rome :
Now haue we none but you my gracious Liege,
The third and loft, not least in all our eyes,
To whom this high Exploit is promifed:
Make hafte therefore mofl royall Soueraigne,
For to receiue that which our God will giue,
Hasten for to fubdue their willing minds,
Which profer vp their honor to your hands,
Haften deare Liege for to aduance vs all,
That willingly will fpend our liues and lands,
For the aduancement of our libertie.
And to atchieue this Labour worthie King,
Ten thoufand armed fouldiers will I bring.
Angufel King of Albania his Anfwere to the King.
Since first I heard my Soueraigne fpeake his mind,
Ful fraught with Eloquece and learned Counfel,
A fodaine ioy did fo poffeffe my foule,
As that in words I cannot vtter forth
The explanation of my willing thoughts :
In all our Victories and Conquefts wonne,
Subduing many Regions, many Kings,
Nothing at all in honour haue we gain'd,
That we fuffer the proud-minded Romanes,
And hautie Germaines to vfurpe vpon vs.
And do not now reuenge thofe bloudie slaughters,
Enabled on our friends and countrymen,
And fith occafion now is profered,
And Libertie to trie our force of Armes,
I do reioyce to fee this happie day,
Wherein we may but meet and ioyne with them:
I thrist my Lord in heart for fweet reuenge,
As if three dayes I had beene kept from drinke;
The wounds I should receiue vpon that day
Would be as pleafant to my labouring foule,
As Water to a thirstie Traueller,
Or elfe Releafement to a man condemned,
Nay death itfelfe were welcome to my bofome,
For to reuenge our Fathers iniuries,
Defend our libertie, aduance our King :
Let vs giue onfet on that meacocke Nation,
Thofe fond effeminate vnruly people;
And fight it out vnto the latest man ;
That after we haue fpread our waning Colours
In figne of Triumph and of Victorie,
We may enioy the Honors they poffeffe,
And for my part renowned valiant King,
Two thoufand armed horfemen will I bring.
A Royall armie Arthur hath prouided,
To beard the brauing Romanes in their Countrie,
And like a Martialift hath them diuided,
To buckle with fo proud an Enemie:
And Courage ioyn'd with Refolution,
Doth pricke them forwards to this Action.















































































































The Britains hawtie and refolued men,
Stout, valiant, of Bellonas warlike brood,
Chear'd on their Followers, and began agen
For to reuiue their new decayed blood:
    And to redeeme to Arthur and his Line,
    What once was wonne by valiant Constantine.








Now founds his Drumme a march in chearfull fort,
Now his loud winded Trumpets checke the aire,
And now the Britaines to him do resort,
Not fearing warres affliction or defpaire :
    But all with one voyce promife victorie
    To Arthur King of famous Britainy.








His Colours they are wauing in the wind,
Wherein is wrought his Armes of anceftrie,
His Pendants are in formall wife aflign'd,
Quartred at large by well read Heraldrie :
Cuffing the ayre that ftruggles for to kiffe,
The gaudineffe of faire King Arthurs bliffe.
Within his fpreading Enfigne firft he bore,
Allotted from his royall familie,
Portraid de Or, the field of Azure die,
    His fathers Coate, his Mothers Countries grace,
    His honors Badge, his cruell foes deface.












At laft vnto himfeife he hath affumpted,
And tooke to Armes proper to his defire,
As in his faithfull mind being beft accounted,
And fitting to thofe thoughts he did require :
    A croffe of Siluer in a field of Vert,
    A gracious Embleame to his great defert.








On the firft quarter of this field was figured,
The image of our Ladie with her Sonne
Held in her armes ; this he defired,
Wherein his new-growne valour was begonne :
    And bearing this fame Figure forth right nobly,
    Did maruellous Actes and feates of Chiualrie.








This Signe in elder ages being odious,
And hated of the bad deferuing mind,
By his deare blood is made moft pretious
Our vnpure Sinne by him being full refind :
    A great triumphant Signe, a Signe of ioy,
    A bleffed Croffe to free vs from annoy.








To this the righteous man bowes downe his head,
And this the heauenly Angels do adore,
By this our vnpure foules with life is fed,
And Diuels fearing this do much deplore:
Hereon he vanquifht Sathan, Hell, and Sinne,
And by this Signe our new-life we begin.
Wife, learned Historiographers do write,
That this pure Signe of the moft holy Croffe
Was sent from God, to Mercuries delight,
Iulian the Apostata’s onely loffe,
    And that an Angell brought to Mercurie,
    All Armour for his backe moft neceffarie.













A Shield of Azure herein coloured,
A flowrie Croffe between two golden Roses,
That the prowd Iewes minds much diftempred,
Whofe vertue in it feife true Time enclofes
    A rich wrought Shield and a moft heauenly Armour,
   That to the proud Foe ftrucke a deadly terrour.








And in the time of Charles the feuenth french King
The Sunne giuing glorie to the dim-fac'd Morne,
When early rifing Birds alowd did fmg,
And faire cleare clouds the Element did adorne,
    To Englishmen and French from heauen was sent
    A milke-white Croffe within the Firmament.








Which heaue'nly Signe of both thefe nations feene,
The haughtie French mou’d with rebellion
Againft their lawfull King and true-borne Queene,
Began to yeeld their true fubmiffion,
    And tooke it as a great admonifhment,
    And Signe betok'ning bitter detriment.








Thus we may fee, that the Religion
Which they conceiued of this bleffed fight
Altred their minds to veneration,
And mollified their harts then full of fpight,
    Yeelding vnto their Prince obedience,
    And true fubmiffion for their great offence.








This fight of honor, to the French Kings fame
They did behold, a fpectacle to Fraunce,
At the fame time when the third Edward came,
And in the land his colours did aduance,
    Sending to Clodoueus then their King
    Which there became a Chriftian by Baptizing.








Haec funt Francorum celebranda infignia Regum,
Quae demiffa polo, fuftinet alma fides
Et nobis caelica dona :
Et pia Francorum placeant infignia Regum,
Aurea caelefti primum fuffulta colore
    Lilia, Caefarijs olim iam credita ceruis
    Auri flamma dehinc, veterum victoria Regum.








And euer fince great Clodoueus raigne,
They did remaine as Enfignes to that Nation,
Where ftill before three Toades they did fuftaine,
Their onely pourtraiture of commendation,
    By honor to the English Kings pertaining,
    That conquer'd Fraunce, when all their pride was waining.








His barbed Horfes beat the yeelding ground,
And with their neighing terrifide their foe,
Prowd of their riders, in whofe harts are found
A promiie to the Romanes ouerthrow.
    The glittering fhine of their well-fafhion'd armour,
    Tels all men here doth ride a Conquerour.








Their Armour firongly made and firmely wrought,
Not to the vfe of old decayed Time,
Who with their guilded fhewes are good for nought,
But like to ftonie wals not made with lime,
    The Brytaines went not proudly armoured,
    But ftrong, as fcorning to be conquered.








In Calis he his colours doth aduance,
Who all for feare do entertaine this Prince.
And paffeth through the regiment of France,
And doth with puiffance the French conuince:
    Still marching vp to Paris and to Roane,
    Bringing that Countrie in fubiection.








And hauing got his Title and his Name
A Title got with famous victorie,
He marcheth forward to enlarge his Fame,
Leauing faire France in his authoritie,
    By fword and clemencie he conquered Ifland,
    And wonne by famous warre the land of Gothland.








Now more and more his armie doth increafe,
And mightie Kings do offer him their aide,
So in the country they might liue in peace,
His warlike followers to their minds difmaid :
    The name of Arthur King of Britanie,
    Hath fear'd the Romish force from Italy.








At laft he comes to meete his enemie,
High-harted Lucius that his letters fent,
To great Carleon with fuch Maieftie,
That ftiffely did demaund a bafe intent:
    But now he wifht King Arthur were away,
    For feare he loft the Honor of the day.








The Britaines valour was fo admirable,
As when a Lion meeteth with his Pray;
King Arthurs courage fo ineftimable,
That nere a Romaine durft his ftrength affay :
    But like the duft with wind did take their flight,
    Yeelding by Warre what they demaund by Might.








Here lay a heape of Romans flaughtered,
Trode vnder foote by proud victorious Steedes,
And here one Friend another murthered,
Not able for to helpe him in his neede :
    Here bruited Souldiers that alowd did cry,
    Braue Arthur helpe vs in our miferie.








And after he had wonne fo great a Field,
And ouerthrew the Romaine Lucius,
He pardon'd thofe that gracioufly would yeeld,
And leaue their Leader proud Tiberius:
    Who left his men for feare, and would not fight,
    But hid himfeife in darkneffe of the Night.








This base retraite and glorious Victorie,
To Arthur's honour and Tiberius fhame,
Was fpred through Rome, through France, through Italy,
An exfoliation to the Brytifh name :
    Who forraged about, yet all did flie,
    Till Arthur tooke them to his pitying mercie.








Forwards towards Rome thefe Britaines make their way,
Sounding Defiance as they paffe along,
Their conquering Enfignes ftill they do difplay,
In Armes and hautie courage paffmg ftrong :
    All Cities offer peace, all Townes fubmit
    To Arthurs greatneffe, as a thing moft fit.








But as they paffe huge Mirmedons do ftriue,
Surnamed Giants, for to ftop this King.
And vow by Paganifme (by which they thriue,)
His bodie in Oceanus to fling:
    And daunt his followers, who as Fame hath faid,
    Of great bigge monftrous men were not afraid.








At laft they march vpon a large broade plaine,
When firft thefe hautie Giants he doth fpie,
The Britaines fcorne for to retire againe,
But either winne the honor, or elfe die:
    Courage quoth Arthur, better die with fame,
    Then yeeld or turne to our immortall fhame.








At length they meete, and meeting cope together,
As when two fauage Boares are full of ire,
The Victorie as yet inclined to neither,
But from their Creafts and Shields did fparckle fire:
    Inkindled Wrath from Arthurs breaft hath fprong,
    That he made pafiage through the thickeft throng.








The King of Giants Arthur meetes withall,
And copes with him : for in his ftrength did fland
His Kingdomes great aduancement, or his fall,
His Subiefts peace, his quietneffe of land :
    But this renowne to Britaine doth remaine,
    The Giant, Arthur hand to hand hath flaine.








When he was downe the reft did faint for feare,
Which when the Britifh armie had efpied,
Their true-borne valour did they not forbeare,
But all the greene graffe with their bloud they died :
    And made fuch flaughter of thefe monftrous men,
    That after-time hath regiftred agen.








After this Conqueft is King Arthur minded,
With all his royall power to march to Rome,
And with his Lords he hath determined,
This gallant Refolution, and this Doome :
    To crowne himfeife by warre their Emperour,
    And ouer all a mightie Gouernour.








And had not Fortune and Rebellion,
Stir’d vp his Coufin Mordreds hautie mind,
At home to make ciuill inuafion,
Who fought King Arthurs glory for to blind,
    With honour had he re-inkindled fire,
    To burne the wals of Rome to his defire.








But O false Mordred, thou deceitfull Kinfman,
(Begot of Treafons heyre) thus to rebell,
Againft thy noble Nephew, who hath wonne
Cities and peopled Townes that did excell:
    And all he did was for to glorifie
    His Royall kindred and his Noble countrey.








But thou fome bafe-borne Haggard mak'ft a wing,
Againft the Princely Eagle in his flight,
And like a hiffing Serpent feek'ft to fling
The Lion that did fhield thee from defpight:
    But now being wakened by his Countries wrong,
    With warre he meanes to vifite you ere long.








The news of this proud Rebell in his Land,
Was like deepe piercing arrowes at his hart,
Intemperate Rage did make them vnderftand
King Arthurs furie, and fond Mordreds fmart,
    Who vow'd reuengement moft vnnaturall,
    On him that fought to bring his friends to thrall.








He founds Retraite with heart-fwolne heauineffe,
That he muft leaue faire Rome vnconquered,
And marcheth through the Land in quietneffe,
To be reueng'd on the Vfurper Mordred :
    At this fweet newes of his departing thence
    The Romaines praife the Rebels excellence.








King Arthur heard at his returne towards Brytaine
How Mordred had proclaim'd himfelfe there King,
Thofe that refifted, he by force hath flaine,
Vnto their Countries ground a gentle offring,
    And to the Saxon Cheldricke is allide,
    Who landing to their lawfull King denide.








By force they driue King Arthur from the fhore,
And like rebellious Monfters kill his men,
Which when he viewes, he ftriueth more and more,
And his great puiffant ftrength renewes againe,
    And maugre all the power they withftand,
    At Sandwich Noble Arthur taketh Land :








And ioyning battel with his enemies,
The traytrous Rebels are difcomfited,
And Mordred all in haft away he flies,
By Treafons bloudie Traine & murther led,
    To gather Power to renew the fight,
    Vrg'd forward by the Saxon Cheldricks fpight.








The Noble Arthur in this conflict loft
Some of his followers whom he lou'd too deare;
The death of gentle Gawen grieu'd him moft,
As by his outward forrow did appeare:
    This Gawen was proud Mordreds lawfull brother,
    Legitimate by father and by mother.








O mirrour of true borne gentilitie,
Faire mappe of Honor in his gentle blood,
That rather chofe to loue his noble countrie,
And feeke the meanes to do his life Liege good,
    Then to defend his kindred by that warre,
    That made the Sonne and moft kind Father iarre.








Kind Gawen, truftie worthie Gentleman,
Belou'd of Arthur, as deferuedly,
Recording Time thy faithfulneffe fhall fcan,
And loyall Truth wrapt vp in memorie :
    Shall fay in thy Kings quarrell being iuft,
    At laft thou diedft, not in thy Brothers truft.








Thy gentle King prepared thy Funeral,
And laid thy bodie in a Sepulchre,
In thine owne country richly done and royall,
At Roffe whofe aunceftrie fhall ftill endure:
    And like a Nephew, mourn'd and wept for thee,
    Grieuing to loofe Brytifh Nobilitie.








But to proceede in this vnluckie fight,
King Angufel was flaine whom Arthur loued,
A man in whom his countrie tooke delight,
That ne're with home-bred Treacherie was moued
    In falfe-faith'd Scotland was his bones interd,
    To which before King Arthur him prefer'd.








That vniuft Mordred, Mifchiefes nourifher
Times bad infamer, Traitor to the State,
Of his whole Countrie bounds the chiefe perturber,
Whofe name to this day mong’ft them growes in hate.
    Fled from the battell, getting fhips he faild
    Weftward towards Cornwail whe his force was quail’d.








But when King Arthur heard of his departure,
Caufing the refute Rebels for to flie,
To make the way of his defence more fure,
With fpeed he re-inforft his royall armie,
    With new fupplie of hardie men at Armes,
    Whofe Refolution fear'd no following harmes.








With his whole force he marcheth after him,
Where all the Kentish men reioyce to fee
King Arthurs Colours, whofe rich pride doth dim
The faire-fac'd Sunne in all his Maieftie:
    Not refting till he came vnto the place,
    Where Mordred was encamped for a fpace.








By Winchefter a Citie of renowne,
The Traitorous armie of this Mordred lay,
On whofe proud gather’d troupe the Sunne did frowne,
Fore-fhewing to his men a blacke-fac't day:
    And fo it prou'd before the felfe-fame night;
    Mordred and his beft friends were flaine in fight.








At Camblane was this bloudie battell ended,
Where fame-acthieuing Arthur fore was wounded,
With gallant Britaine Lords being attended,
Whofe fword (cald Pridivin) manie had confounded,
    Yet Fortunes vnfeene immortalitie,
    Sometimes cuts downe fprigs of a Monarchie.








At this dayes dolefull ftroke of Arthurs death,
The glorious fhining Sunne lookt pale and wanne,
And when this Monarch lofed forth his breath,
The Britaines being amaz'd about him ranne:
    And with their nailes did teare their flefh afunder,
    That they had loft their King the worlds great Wonder.








Ouer this litle Iland he had raigned,
The full iuft terme of fixe and twentie yeares,
When twelue moft famous battels he obtained,
As in our auncient Chronicles appeares,
    And in the Church-yard of faire Glastenburie,
    They held King Arthurs wofull obfequie.








And in the time of fecond Henries dayes,
Betweene two pillars was his body found,
That in his life deferu's immortall praife,
Layd fixteene foote deepe vnderneath the ground
    Becaufe his Saxon foes whom he did chafe,
    Should not with fwords his liueleffe corps deface.








In the laft yeare of Henries royaltie,
More then fixe hundred after his buriall,
By the Abbot of the houfe of Glastenburie,
At last they found King Arthurs funerall:
    Henry de Bloys the Abbots name they gaue,
    Who by the Kings commaund did find the graue.








The principall and chiefe occafion
That moou'd King Henry for to feeke the place,
Was that a Bardth in Welfh diuition,
Recorded Arthurs actes vnto his Grace :
    And in the forefaid Church-yard he did fmg,
    That they fhould find the body of the King.








And thofe that dig'd to find his bodie there,
After they enterd feuen foote deepe in ground,
A mightie broade ftone to them did appeare,
With a great leaden Croffe thereto bound,
    And downwards towards the corpes the Crosse did lie,
    Containing this infcripted poefie.








Hic iacet fepultus inclytus Rex,
Arthurus in Infula Aualoniae.





His bodie whofe great actes the world recorded,
When vitall limitation gaue him life,
And Fames fhrill golden Trump abroad had founded,
What Warres he ended, what Debate, what Strife,
    What Honor to his countrey, what great Loue,
    Amongft his faithfull fubiefts he did proue.








Was not interd in fumptuous royaltie,
With funerall pompe of kindred and of friends,
Nor clofde in marble ftone wrought curioufly,
Nor none in mourning blacke his King attends,
    But in a hollow tree made for the nonce,
    They do enter King Arthurs princely bones.








Their outward habite did not fhew their mind,
For many millions of fad weeping eies,
In euery ftreete and corner you might find,
Some beating their bare breaft, and some with out cries,
    Curfmg and Banning that proud Mordreds foule,
    That did by warre his princely life controule.








The Kings that were attendant on his traine,
Forgot their kingdomes, and their royall crownes,
Their high proud hautie hearts with griefe were flaine,
Strucke in amaze with Fortunes deadly frownes :
    For they had loft their Scepter, Seate, and all,
    By princely Arthurs moft vnhappie fall.









The trunke being opened, at the laft they found
The bones of Arthur King of Brytanie
Whofe fhin-bone being fet vpon the ground,
(As may appeare by auncient Memorie)
    Reacht to the middle thigh within a fpanne,
    Of a tall proper well fet bigge lim'd Man.








And furthermore they found King Arthurs skull,
Of fuch great largeneffe that betwixt his eyes,
His foreheads fpace a fpanne broad was at full,
That no true Historiographer denies:
    The forenam'd Abbot liuing in thofe daies,
    Saw what is written now to Arthurs praife.








The print of tenne wounds in his head appeared,
All grown together except onely one,
Of which it feemes this worthie Brytaine died :
A true Memoriall to his louing Nation ;
    But that was greater far then all the reft,
    Had it bene leffer Brytaine had bene bleft.








In opening of the Tombe they found his wife,
Queene Guiniuere interred with the King,
The Treffes of her haire as in her life,
Were finely platted whole and glittering:
    The colour like the moft pure refin'd gold,
    Which being toucht ftraight turned into mould.








Henry de Bloyes at the length tranflated
The bones of Arthur and his louely Queene,
Into the great Church where they were interred,
Within a Marble toombe, as oft was feene:
    Of whom a worthie Poet doth rehearfe,
    This Epitaph in fweete Heroicke Verfe.








Hic iacet Arthurus flos regum, gloria regni,
Quem mores, probitas commendant lande perenni.




lohannis Leylandij antiquarij Encomion funerale, in vitam, facta, mortemq; Regis Arthuri inclitiffimi.

SAxonicas toties qui fudit marte cruento
Turmas, & peperit fpolijs fibi nomen ofimis,
Fulmineo toties Pictos qui contudit enfe,
Impofuitque iugum Scoti ceruicibus ingens,
Qui tumidos Gallos, Germanos qidq. feroces
Pertulit , & Dacos bello confregit aperto :
Denique Mordredum e medio qui fuftulit illud
Monstrum, horrendum ingens, dirum fcuumque tyrannum,
Hoc iacet extinctus monumento Arthurius alto,
Militiae clarum decus & virtutiis alumnus,
Gloria nunc cuius terram circumuolat omnem
AEtherij que petit, fublimia tecta tonantis.
Vos igitur gentis Proles generofa Britannae
Induperatori ter magno affurgite vestro :
Et tumalo facro Rofeas inferte Corollas,
Officij testes redolentia munera veftri.

Thus Englished


He that fo oft the Saxon Troupes did foile,
And got a name of worth with richeft fpoile :
He that with brandifht fword the Picts deftroyd,
And yok'd the Scots, their flubborn necks annoy'd:
He that the loftie French and Germaines fierce did fmite,
And Dacians force with Warre did vanquifh quite :
Pie laflly which cut off that monfter Mordreds life,
A cruell Tyrant horrible, mightie, full of ftrife:
Arthur lyes buried in this Monument,
Warres chiefeft garland, Vertues fole intent;
Whofe Glorie through the world ftil fwiftly flies,
And mounts with Fames wings vp to the thundring skies.
You gentle Offfpring of the Britaines blood,
Vnto this puiffant Emperour do honours good,
And on his Tombe lay Garlands of fweete Rofes,
Sweete gifts of Dutie, and fweet louing pofies.



















Finis Epitaphij.

The true Pedigree of that famous VVorthie King Arthur, collected out of many learned Authors.


TWelue men in number entred the vale o! Aualon:
Iofeph of Arimathea was the chiefeft we confeffe,
Iofue the fonne of lofeph his father did attend on,
With other ten, thefe Glafton did poffeffe,
Hilarius the Nephew of Iofeph firft begate
Iofue the Wife : Iofue Aminadab,
Aminadab Caftellors had by fate:
Caftellors got Manael that louely Lad,
And Manael by his wife had faire-fac'd Lambard,
With another deare fonne furnamed Vrlard
And Lambard at the length begot a fonne,
That had Igrene borne of his wife,
Of this Igrene, Vter the great Pendragon
Begot King Arthur famous in his life,
Where by the truth this Pedigree doth end,
Arthur from Iofephs loynes did firft defcend
Peter Coufin to Iofeph of Arimathea,
Being fometimes King of great Arcadia,
Begat Erlan that famous worthy Prince,
And Erlan gat Melianus, that did conuince
His neighbour foes, Melianus did beget
Edor, and Edor Lothos name did fet,
That tooke to wife the fifter of King Arthur
A Virgine faire, chafte, louely, and moft pure,
Of whom this Lotho had foure louely boyes,
Their fathers comfort and their mothers ioyes,
Wawanus, Agranaius, Garelus and Guerelife,
That in their countrey much did foueragnize:
All which were men of great authoritie,
And famous in the land of Britanie.
































Here endeth the Birth, Life, Death, and Pedigree of King Arthur of Britanie, & now, to where we left.