***

СТАРИННАЯ РАЗБОЙНИЧЬЯ  ПЕСНЯ

Ой,  да погулял добрый молодец
вдоль  лесной  проезжей  дороженьки
с  топором  тяжёлым  за  поясом,
да  с  ножом  булатным  за  пазухой.
Ой,  да  повидал  добрый  молодец
чудеса  и  дива  заморские,
клады  и  богатства  несметные,
кабаки  весёлые,  пьяные.

Привела,  петляя,  дороженька
к  терему  высокому,  тёмному,
ко  двору  чужому  широкому,
к  двум  столбам  с  одной  перекладиной.
Коротка  последняя  ноченька.
Сон – не  в  руку,  думы – не  к  совести:
«Разорвать  бы  цепи   звенящие,
распахнуть  бы  двери  железные,

проскользнуть  бы  тенью  бесшумною
мимо  задремавшего  стражника,
мимо  палачей  да  начальников –
в  чисто  поле,  к  ветру  привольному,
чтобы  увидать,  как  над  речкою
медленно  встаёт  солнце красное.
А  в  его  лучах  тёплых,  ласковых
помирать  - не  больно,  не  боязно…»

2005–2006 гг.

             ***
«Умом  Россию  не  понять…» -
как  мы  гордимся  этой  фразой!
Душою  Родину принять –
и  не  задуматься  ни  разу,
что  эта  свалка  под  окном,
и  бич,  заснувший  под  забором,
 и  дух  войны,  входящий  в  дом
с  любым  полночным  разговором,
и  хам,  уже  имущий  власть,
и  хам,  мечтающий  о  власти,
и  злой  подросток,  что,  смеясь,
рисует  в  лифте  крючья  свастик,
и  вся  судьба – тюрьма,  сума,
борьба – пока  не обессилим,
всё – дело  нашего  ума!
А  отмываться – вновь  России!..
14января  2006  года

MONEY  ВЕЛИЧИЯ
               
Коль  за  добрые  дела  ни  фига
не  обломится  мне  славы  земной,
напечатайте  меня  на  деньгах -
на  рублёвой  на  купюре  родной!

Я  не  Ленин,  чью  блестящую  плешь
время  стёрло,  не  оставив  следа.
Меня  заживо  так  просто  не  съешь
и  в  могилу не   сведёшь  без  труда.

И  запомнят  мой  сияющий  лик
все  народы,  заселившие  Русь –
и  татарин,  и  еврей,  и  калмык,
даже  друг  метеоритов  тунгус.

Буду  я  в  авторитете,  в цене.
За  меня  прольётся  нефть  или  кровь.
Будет  точно  измеряться  во  мне
правда,  вера,  и  талант,  и  любовь.

И,  зарплату в  кошелёк  положив -
мелочь  вроде  бы,  а  сердцу  мила,
сам  пойму,  что  не  напрасно  я  жил.
Хоть какая-то,  а  польза  была!
2006г.

                *** 
Хоть  диалектику  учили  мы  по  Гоголю,
а  к   вере  если  шли- то  лишь  через  Булгакова,
какой  судьба  ни  получилась  бы  убогою,
душа  болит  у  всех  о  разном  одинаково.

Святое  что-то -  за  любой  стеною  каменной,
и  свет  окна  любого  в  битве  с  ночью  выстоит.
Но  новый день  дано  увидеть  только  Каину.
Где  сила есть – там  никому  не  надо  истины.

Пока  не  кажется  земля  опорой  шаткою,
пока  не  сыплются  с  небес  благие  вести  к  нам,
сотри  с  ножа,  палач,  родную  кровь  украдкой,  и…
живи  спокойно. Твой  закон – отбор  естественный.
12 июня  2006  г.

***
Пьяный  шофёр  на  дорожном  катке…
Нет  больше пробок у  нас  в  городке!
2006  г.   

АПОКАЛИПСИС  НАШЕГО  ВРЕМЕНИ 

То  ли  страхом  заповедным,  то  ли  ненавистью  пьян,
пропадаю  я  бесследно  как  последний  партизан.
Ничего  уже  не  надо,  и  как  будто  всё  равно,
чем   назавтра  оборвётся  это  пошлое  кино.

Нет  у  Бога  телефона,  и  не  будет  дан  ответ,
для  чего  нужны  законы,  если  будущего  нет?
Мне  бы  хищником  родиться  или  просто  подлецом,
чтобы  вволю  насладиться  света  белого  концом!

А  вокруг  чужие  лица,  незнакомые  миры.
Неживое  и  живое  изнывает  от  жары.
Обжигает  лето  жаждой.  Солнце  светит  в  левый  глаз.
И  наивно  верит  каждый,  будто  время  есть  у  нас.

Кто-то  делает  карьеру,  кто-то  курит  косяки,
кто-то,  обретая  веру,  душу  режет  на  куски,
кто-то  без  гроша  в  кармане  точно  знает,  что  почём,
и  ничем  пока  не  занят  ангел  с  огненным  мечом.
Или  день  Последней  Жатвы  отменили  втихаря,
или  просто  отложили – и,  наверное,  не  зря.
На  тупых  земных  букашек  тратить  силы  не  с  руки,
коль  они  и  так  однажды  передохнут  от  тоски!
июль  2006 г.

                *** 
Кто  сильней,  тот  и  прав – и  не  нами  придумано  это.
Как закон  ни  читай – правда  будет  всегда  между  строк.
Загребли  мужика по  чьему-нибудь  злому  навету,
за  чужие  грехи  на  почти  что пожизненный  срок.

На  допросах  упрямо  бубнил  он:  «Всё  было  иначе!
Нету  крови  на мне!»,  - хрипло  харкая  кровью  на  пол.
Но,  попав  под  каток,  по  разбитой  дороге  не  плачут.
Прозвучал  приговор – и  мужик  по  этапу  пошёл.

Нёс  он  бремя  судьбы,  целый  мир  на  корню проклиная.
Сколько  лет – столько  бед.  Значит,  каждый  получит  своё.
И  встречала  случайного  гостя  планета  иная,
словно  был  он  рождён,  чтоб  однажды  ступить  на  неё.

Не  был  он  стукачом,  да  его  в  стукачи  и  не  звали,
перед  сволочью  мелкой  отчаянно  шёл  на  скандал,
непосильным     трудом  на  износ  тяготился  едва  ли
и  жалел  об  одном:  видеть  волю  во  сне  перестал.

Вдруг  на  зону  бумага  пришла  из  далёкой  столицы,
где  чеканные фразы  за  подписью  высших  чинов,
что  был  всё-таки  найден  и  взят  настоящий  убийца
во  главе  поредевшей  бригады крутых  «братанов»,

ну,  а значит,  с  таким-то  покончены  всякие  счёты…
Были  сборы  недолги,  прощание  заняло  час.
Вышел  он  с  невесомым  своим  узелком  за  ворота.
Над  угрюмыми  соснами  день  предосенний  погас.

Ни  кола,  ни  двора,  ни  здоровья.  Осталось  немного
даже  сил,  чтобы   всё  изменить.  Были  дали  темны,
и  у  ног  его  молча  лежала  пустая  дорога
неуютной,  чужой  и  такой  неизбежной страны…
2006г.

                *** 
Невидимые  миру  катастрофы
зима  слизнула  языком  метельным…
Под  Новый  год  во  сне  была  Голгофа –
и  год  меня  распял,  но  не  смертельно.

Любая  боль – всего  лишь  только  признак,   
что  живы  мы  и  не  утерян  разум,
способный  на  судьбу  роптать  капризно,
что  не  даёт  она  всего  и  сразу.

Всё  или  ничего!  А  как  иначе?
Чем  ближе  дно – тем  громче  о  высоком.
А  если  даже  неудачник  плачет –
чтоб  не  убить  кого-то  ненароком.

Опять  тоска  о  деле  настоящем
со  звоном  разбивается  о  стены.
И  пустотой  плюёт  почтовый  ящик
в  лицо  ненаступившим  переменам.

И  за  полночь  зовёт  всё  та  же  бездна
шагнуть  туда,  где  мысли  не  тревожат…
И  всё-таки – подняться  и  воскреснуть
всем  существом!  Из  вредности,  быть  может…
2006г.

                ***

Нос  пряча  в  пятерне  от  едкой  вони,
решал  я  сутки  круглые  почти,
в  каком  ещё  далёком  регионе
стабильность  и  порядок  навести?

От  значимости  собственной  балдея.
посеяв  репку  так,  чтоб  вырос  хрен,
я  долго  думал  русскую  идею,
пока  не  понял – это  тоже  дзэн.

Пускай  же  наши  слёзы  отольются
врагам,  что  затаились  по  углам!
В  предчувствии  кровавых  революций
я  о  марксизм  ломался  пополам.

А  годы  шли  и  становились  пеплом.
Нищали  у  державы  закрома.
Жить  было,  в  общем,  незачем.  Но  крепло
всей  жизни  дело – горе  от  ума…
2006г.
                ***   
Скоро  зимний  ветер  вырвется  на  волю
из  сырых  и  древних  северных  темниц.
Вся  Россия  станет  тихим  снежным  полем
от  самой  столицы  до  глухих  границ.

Или  даже  лесом  в  сказочном  убранстве –
в  прорубь  неба  глядя,  суету забыв?
На  заре – что  с  песней,  выходи – и  странствуй,
и  дыши  покоем  сердцу  на  разрыв!

Только  не  покоя  нынче  сердце  хочет,
позади  оставив  слишком  долгий  путь
от  беды  к  надежде,  из  утробы  ночи –
к  новой,  светлой  вере  хоть  во  что-нибудь.

И  хотя  не  может  быть  святою  ложь,  но
ждёт  оно,  не  помня,  для  чего,  подчас
облечённых  явью  снов  о  невозможном,
что  зовутся  «счастьем»  где-то  не  у  нас.

Зимы  мои,  зимы!  Вы  неотвратимы!
За  стеною  белой  далей  не  видать.
Белая  дорога – проходящим  мимо,
приносящим  чудо – мир  да  благодать!..
2006

                ***
Пока  скользит  в  окне  вчерашний  снег
из  черноты  небес – гляжу  устало
на  ледяной простор,  где     запоздалой
лишь  только  можно  быть  ещё  весне
пока  скользит  в  окне  вчерашний  снег.

Что  можно  предсказать  наверняка
над  этой  белизной  душе  вчерашней?
Сто  лет  ей  было  пусто,  нынче - страшно
без  той,  что  ждёт  полночного  звонка!
Что  можно  предсказать  наверняка?!..

Как  надышаться  этою  зимой?
Как  белым  снова  стать  до  рези  в  сердце.
чтоб  храмом  стал  весь  мир  для  иноверца.
а  вовсе  не  пожизненной  тюрьмой?!
Как  надышаться  этою  зимой?
февраль  2007г.

                ***
Е.П.
Поныне  почему-то  не  забыл,
как  опускался  тот  промозглый вечер.
и  как  февраль  зубною  болью  ныл
о  чём-то  о  своём,  нечеловечьем.

И  не  хотелось  никаких  чернил,
а  плакать  так  и  вовсе  было  глупо.
Я  над  собою  самосуд  чинил,
кусая  в  кровь  растресканные  губы.

В  уме  опять  роились  имена
всех  дорогих  и  проклятых  когда-то.
Как  горько  понимать,  что жизнь  одна
и  видеть  за  спиной  одни  лишь  даты,

и  ни  души,  и  даже  ни  следа,
хоть  каждый  шаг  на  нерве  болью  выжжен!..
Да,  выход  где-то  рядом – но  куда?
Седьмой  этаж  не  только  к  небу  ближе…

Молчал  не  первый  месяц  телефон,
 урчал  эфир  фальшивой  сладкой  нотой.
А  после  был  тяжёлый  мутный  сон,
где  я спасал  и  предавал  кого-то.

Но  поутру  безликий,  словно тень,
жалел,  что  даже  этот  сон  не  вечен.
И  ждал  меня  банальный  зимний  день.
Всего  лишь  день  до  нашей  первой  встречи…
март  2007г.

***    
Который  год  шагами  мну
планеты  этой  седину,
превратностям  судьбы  теряя  счёт!
И  дружит  с  ветром  голова!
Играю  весело  в  слова
с  самим  собой.  А  с  кем  же  мне  ещё?
Мне  не  вписаться  в эту  жизнь.
Я  слышал  слишком  много  лжи,
чтоб  свет  и  радость  каждому  дарить.
Но  не  тебе  меня  спасти.
Ты – передышка  на  пути.
О  чём  же  нам  с  тобою  говорить?

Я  вышел  родом  из  Совка,
что  оценил  наверняка.
Не  буквы  умных  книг  тому  виной,
когда  тебя  по  почкам  бьют,
а  репродукторы  поют,
какая  тишь  да  гладь  в  стране  родной.
Провинциальная  дыра.
глухой тупик.  Сулажгора*.
Весне -  цвести,  а  ТЭЦ  вдали – дымить
хоть  двадцать  лет,  хоть  сотню  лет,
а  правды  не  было  и  нет.
О  чём  же  нам  с  тобою  говорить?

В  тоске немой,  глухой  зимой
гитар  запретный  плач  и  вой
согреет  как  письмо,  что  ждал  давно.
Мне  б  нервы  из  магнитных  лент!
Дыши,  внимай,  лови  момент,
а  что  назавтра  будет – всё  равно!
И,  до  прозрачного  хрупка,
в  ответ  рождается  строка,
что  можно  мир  жестокий  покорить
без  боя – верой и  добром,
творя  историю  пером.
О  чём  же   нам  с  тобою  говорить?

Амур  не  экономил  стрел.
Но  был  я  в  юности  несмел
и  не  был  принцем  из её  мечты.
С  тех  пор  сменилось
                столько  муз!
Судить  их  строго  не  берусь.
все  на  одно  лицо – просты,  пусты…
Свободен – значит  одинок.
А  одиночество – как  смог
удушливо  и  едко  может  быть.
Но  все  пути ведут  туда,
где   горе  это – не  беда.
О  чём  же   нам  с  тобою  говорить?
2007г.
*Сулажгора – район  Петрозаводска

                ***   
Стали  тени  длинными  и  узкими.
Скоро  снова  будут  до  зари
плыть  и  плыть  под  медленную  музыку
в  океане  звёздном  фонари.
Сколько  в  жизни  создано и  роздано –
сохранится  в  памяти  одно:
как  кидала  ночь  с  размаху  гроздьями
их  в  моё  замёрзшее  окно.

Фонари  заснеженного  города –
стражи  белой,  ватной  тишины…
Век  земной  наш  призрачен  и  короток,
но  и  в  нём  однажды  мы  должны,
вниз  лицом  упав  на  дно  отчаяния
в  одинокой  ледяной  ночи
тонкий  край,  где  света  круг  кончается,
за  стеной  тумана  различить.
январь  2008г.

ОДИНОЧЕСТВО

Это  слово  знакомо  каждому,
хоть  не  каждому  в  нём  послышится
эхо  судеб,  сожжённых  заживо,
бред  горячечный  чудом  выживших...
Ночь  беззвёздная  будет  вечною,
словно  дом,  разорённый  дочиста,
где  терять  уже  больше  нечего.
Кроме,  разве  что,  Одиночества!

Кто  не  знал,  как  сладка,  прилипчива
мысль  о  том.  что твой  ад  закончится,  -
если  алая  струйка  вытечет
на  запястье  строкой  пророчества?..
Кто — ну,  кроме  святых,  наверное,
перед  бездною  не  заискивал.
чтоб  последние  стали  первыми,
чтобы  дальние  стали  близкими?

Где-то  в космосе  века  прошлого
солнце  летнего  дня  затеряно,
где  два  сердца  дрожат  восторженно -
столько  было  им  вдруг  доверено
светлой  правды  и  тихой  нежности,
что  не  вынести  в  здравом  разуме..
Но  на  том  белый  свет  и  держится,
что  не  всё  нами  всуе  сказано!

Время  всё  отнимает  запросто,
кроме  имени,  глаз  и  голоса.
Лишь  во  сне  звонкий  ливень  августа
так  же  моет  девичьи  волосы,
и  озёрные  волны  серые
так  же  бьются  о  берег  каменный,
и  воюет  тревога  с  верою,
что  былое  не  в  небыль  кануло.

Для  одних  это — лишь  созвучие,
за  которым  ничто  не  кроется,
для  других  это — даже  лучшее,
чем  дано  душе  успокоиться.
Но  не  сладить  в  пустыне  с  жаждою,
что  под  кожею  кровоточится,
убивая  незримо  каждого,
прикоснувшегося  к  одиночеству!
2006 — 2008г.г.

*** 
Как  прожигатель  жизни,  от  запоя
очнувшийся  однажды в  январе, 
опять  пытаюсь  угадать,  какое
стоит  тысячелетье  на  дворе.
Над  крышами  седые  тучи  вьются.
и  гололёд  смеётся  над  толпой.
Ещё  вчера  хотелось  революций,
а  нынче  что-то  тянет  на  покой.

Уже  давно  не  по  пути  со  всеми,
хотя  не  мною  это  решено.
На  всех  часах  одно  и  то  же  время,
но  в  сути  очень  разное  оно.
Забыты  адреса,  закрыты  двери.
Что  ж,  на  войне — всегда  как  на  войне!
Ещё  вчера  я  хоть  во  что-то  верил, 
а  нынче  злоба — всё,  что  есть  во  мне!

Она — змея,  но  всё-таки — живая
душа,  что  не  продаст  и  не  предаст,
все  беды  как  свои  переживая
и  видя  правду  жизни  без  прикрас.
Помимо  с  грязью  смешанного  снега,
других  примет  весны  не  отыскав,
вчера  в  себе  убил  я  человека.
Я  нынче — волк.  Я  жив.  А  значит — прав!
2008г.















                *** 
В  зиме  нет  повода  к  унынию.
Но  чем  утешиться,  когда
среди  фальшивых  блёсток  инея
твоя  затеряна  звезда?
Гадать  бессмысленно.  Не  выменять
свою  судьбу  на  тот  покой,
что  не  запомнит  нас  по  имени.
Стена  не  дрогнет  под  рукой.
Не достучаться  нам  до  вечности.
Да,  впрочем,  не  о  ней  и  речь.
Зимой  болеем  мы  и  лечимся,
и  время  учимся  беречь,
и  за  морозными  узорами
в  глазах  стихии  различать
рассвета  проблески  нескорого
и  беззащитности  печать.
2008г.
               


















     *** 
Учили  нищих  щедрости, учили
бессмертию  живое  существо.
А  те  упорно  всё  ползли  к  могиле
и  не  делили  с  ближним  ничего.

Века  на  веках  старых  статуй  стыли,
империи  в  труху  стирались,  но
всё  так  же  никакой  небесной  силе
здесь  навести  порядок  не  дано.

Зерну  не  прорасти  в  дорожной  пыли,
в  какой  бы  рай  дорога  ни  вела,
коль  сказочные  наши  «жили-были»
жестоким  солнцем  выжжены  дотла...

2009г


















НОСТАЛЬГИЯ  ПО...

Ночь  короткая  растает,
словно  эхо  песни  старой
или  крик  последней  стаи
на  октябрьском  ветру.
Сотый  раз  до  ста  считая,
память   бережно  листаю.
Дремлет  комната  пустая.
Свет  и  тень  ведут  игру.

Десять  лет – не  так  уж  много,
если  старых  ран  не  трогать,
и,  к  себе  не  слишком  строго,
жить  вприпрыжку,  не  всерьёз.
Ведь  гадать,  какая  сила
суд  неправый  учинила,
нас  с  тобой  разъединила,
нет  ни  времени,  ни  слёз.

И  никто  не  даст  ответа
даже  в  недрах  Интернета,
где  встречаешь ты  рассветы.
След  теряется  во  мгле!..
Что  тебя  сейчас  тревожит?
Кто  тебе  всего  дороже7
и  как день  прошедший  прожит
был  тобою  на  Земле?

Пусть  мерещатся  всё  чаще
взгляд  затравленно-кричащий,
миг  прощания  горчащий!
Но,  надеюсь,   обо  мне
в  эту  ночь  никто  не  плачет,
даже  если  это  значит -
всё  могло  бы  быть  иначе,
наяву,  а  не  во  сне...
2009 г.

*** 
Кинематограф  чёрно-белый,
свидетель  судеб  и  сует,
что  ты  с  двадцатым  веком  сделал,
какой  оставил  странный  след
на  чёрных  свитках  бесконечных
и  безголосых  до  поры!
Лежат  отсюда  недалече
потусторонние  миры,
где  прошлым  станет  всё  нескоро,
где,  невзирая  на  чины,
тираны,  иноки,  актёры
перед  историей  равны.
Уже  лежат  на  лицах  тени
смертей,  страданий  и  разлук,
и  каждый – только  современник
грядущих  бед,  грядущих  вьюг.
Последний  довоенный  праздник
шумит  наивно  и  смешно...
Но  как  мгновение  прекрасно,
когда  оно  сохранено
и  может  снова  повториться,
обдав  прохладой  невзначай
самодовольных  очевидцев,
перед  экраном  пьющих  чай!

2009  г.
*** 

Откосил  своё  високосный  год.
В  закромах  лежит  славный  урожай.
Кто  переживёт – тот  себе  солжёт,
что  ему  давно  никого не  жаль.

Лопнула  струна – дальше  тишина,
кончилось  кино – и  да  будет  свет!
В  книжках  записных  стёрлись  имена
 всех,  кому  уже  не  пошлёшь  привет.

Откосил  своё – уступи  другим!
Места  на  кресте  хватит  про  запас.
Древние  жрецы  сложат  новый  гимн

пустоте  небес  в  мире после  нас...
2009г.

НОСТАЛЬГИЯ  ПО...

Ночь  короткая  растает,
словно  эхо  песни  старой
или  крик  последней  стаи
на  октябрьском  ветру.
Сотый  раз  до  ста  считая,
память   бережно  листаю.
Дремлет  комната  пустая.
Свет  и  тень  ведут  игру.

Десять  лет  разлуки  – много.
 Лучше  старых  ран  не  трогать,
и,  к  себе  не  слишком  строго,
жить  вприпрыжку,  не  всерьёз.
Ведь  гадать,  какая  сила
суд  неправый  учинила,
нас  с  тобой  разъединила,
нет  ни  времени,  ни  слёз.

И  никто  не  даст  ответа
даже  в  недрах  Интернета,
где  встречаешь ты  рассветы.
След  теряется  во  мгле!..
Что  тебя  сейчас  тревожит?
Кто  тебе  всего  дороже?
и  как  день  прошедший  прожит
был  тобою  на  Земле?

Пусть  мерещатся  всё  чаще
взгляд  затравленно-кричащий,
миг  прощания  горчащий!
Но,  надеюсь,  обо  мне
в  эту  ночь  никто  не  плачет,
даже  если  это  значит -
всё  могло  бы  быть  иначе,
наяву,  а  не  во  сне...
2009г.
   
                ***   
Млечный  Путь,  позови  меня  в  бездну
где-то  на  полпути  до  утра!
Чтобы,  сердце  пронзив,  свет  небесный
прошептал  еле  слышно:  «Пора!»

Чтоб  по  лунной  пустынной  дорожке,
хохоча  без  причин,  кувырком,
забывая  о  тягостном  прошлом,
покатилась  душа  колобком!

Её  счастье  теперь – на  рассвете
безмятежные  сны  посещать,
всех,  при  жизни  невстреченных  встретить,
непрощённых  когда-то – прощать.

Не  держи  меня,  тяга  земная!
Чья  бы  ни  была  в  этом  вина,
чем  платить  за  постой – я  не  знаю.
За  долги  все  отвечу  сполна.

Но  не  этим  заснеженным  крышам
и  не  мутным  глазам  фонарей.
Ими  если  и  будешь  услышан -
пожалеешь  об  этом  скорей.

Тут  живым  и  свободным  не  место.
И  давно  не  вопрос,  почему
я  в  любую  шагну  неизвестность,
неизбежность  любую  приму.

Захлебнусь  необъятностью  неба
или  зимней  таинственной  тьмой -
лишь  бы  долог  мучительно  не  был
этот  путь  ниоткуда  домой!
2010  г.

ПОЛНОЛУННАЯ  СОНАТА

Полнолуние, по  слухам
нынче  ночь  посеребрит.
Ну, а  я – ни  сном, ни  духом,
всеми  проклят  и  забыт.

Не  добит – и  то  отрада!
Ветры – с  пятой  стороны»..
Никуда  спешить  не  надо.
Всё  сегодня  - до  Луны!

Не  отбрасывая  тени,
зависаю  над  столом.
В  царстве  злобных  привидений
мне  не  в  лом – и  им  не  в  лом.

Забирается  прохлада
в  запотевшие  очки.
Ничего  уже  не  надо,
никого ... или  почти.

Вот  бы  утром  от  кошмара
в  том  году  очнуться  вдруг,
где  простое  счастье – даром
для  меня  и  всех  вокруг!

Счастье  то  имело  имя
и  умело  говорить,
над  заботами  земными
помогало  воспарить...

Дело – дрянь?  Не  в  дряни  дело!
Изменились  времена.
На  карниз  шагайте  смело
все,  кого  зовёт  луна!

Не  великая  утрата -
жизнь,  которой  не  дано.
Ничего  уже  не  надо.
Всё  при  мне  давным-давно!
Май  2010  г.

*** 
В  молодости  плакать  на  заре
от  бессилия...
Целый  мир  любить – и  не  обнять,
и  не  высказать,
что  с  любой  травинкою,  любой
каплей  серою,
медленно  бегущей  по  стеклу,
крови  мы  одной!

Сколько  жить  осталось – не  вопрос.
Хватит  времени
мудрые  все  книги  прочитать,
всех  врагов  своих
победить  и  сразу  же  простить,
и  весь  белый  свет
исходить  пешком,  не  торопясь
вдоль  и  поперёк...

Сбудется?  Не  сбудется?  Мечтай!
Счастье – больше,  чем
вовремя  достигнутая  цель!
Если  поутру
не  зовут  из  дома  сто  дорог,
значит  незачем
быть  и  дню,  и  свет  пора  гасить.
Мы  живём,  пока,
прозревая,  плачем  на  заре...
2010  г.
                *** 
Возраст  кризиса  грядёт.  Кризис  возраста  плутает
в  лабиринтах  городов,  где  не  буду  никогда,
и  когда  меня  найдёт,  будет  осень  золотая,
зла  не  помнящая,  но  не  имущая  стыда.

Будет  скука  без  причин,  нестерпимая  вначале,
будет  зависть  или  злость  в  мире,  полном  тишины.
Все,  кого  я  приручил,  за  себя  не  отвечали,
и,  быть  может,  потому ничего  мне  не  должны.

Стукачи  и  торгаши  оценили  ту  свободу,
за  которую  я  мог  много-много  лет  назад
всё,  что  дорого,  отдать – и  уже  полжизни  отдал,
чтоб  полжизни  приберечь  для  сомнений  и  утрат.

А  они  спешили  жить,  лихо  делали  карьеру,
размножаясь  и  плодясь,  на  бабло  меняя  дни,
громко  пели  про  любовь  и  несломленную  веру,
намекая  между  строк,  будто  Родина – они.

Свято  верит  большинство – так  и  есть  на  самом  деле.
Но  словами  не  прикрыть  первобытный  голый  срам.
Власть  и  слава  у  того,  кто  присвоит  и  поделит:
правосудие – себе,  десять  заповедей – нам!

Всё  известно  наперёд.  Своё  время  каждый  тратит
как  умеет.  Но  всегда 
                сеем  мы – другие  жнут.
Кризис  возраста  грядёт.  Он  войдёт  и  скажет:  «Хватит!»
Но  не  сможет  объяснить,  для  чего  мы  были  тут...
2010  г.















                *** 
Время  гуляет  по  улице  пьяною сволочью,
на  все  лады  распевая  похабный  мотив.
Году  осталось  прилечь  и   подохнуть  под  ёлочкой,
дозу  мороза  в  распухшую  вену  всадив.

Это – не  выход.  Но  это  не  больно,  наверное -
лестницей  белой  на  небо  взобраться  в  ночи,
не  разобрав,  что  огнями,  дымами  и  нервами
город  любимый  в  затылок   тебе  прокричит.

Не  заморочить  нам  голову  зимними  сказками,
не  подманить,  не  купить  серебром  декабря.
Все  мы – незваные  гости  вселенной  неласковой,
на  перемену  погоды  надеемся  зря.

Всю  биографию  втиснуть  в  короткое,  крепкое
русское  слово  под  грохот  оваций  в  аду,
в  телеэкран  с  президентом  швырнуть  табуреткою
и  под  куранты  опять  загадать  ерунду!..

Завтра,  пока  что  на  позавчера  не  похожее
только  порядковым  номером,  скоро  придёт
чистое,  светлое,  доброе – к  каждому,  может  быть...
Радуйтесь  жизни,  что  стала  короче  на  год!
ДЕКАБРЬ  2010  г.

                ***    
А  утро-то  вечера  не  мудренее!
Все  раны  сильнее  болят  на  заре.
А  прошлое  с  новой  вершины  виднее,
как  зимнего  солнца  лучи  в  серебре.

Зов  прошлого  громче  и  невыносимей.
Но  время  не  ждёт.  И  мечтается  мне,
чтоб  сердце, растратив  последние  силы,
вдруг  затормозило  однажды  во  сне.

В  том  сне – бесконечны  и  трепетны  встречи,
и  некуда  деться  от  добрых  примет,
и  руки  ложатся  на  тонкие  плечи,
и  лампы  настольной  задумчивый  свет.

Но  есть  ли  на  свете  счастливые  люди?
А  реки,  порою текущие  вспять?...
С  тобой  моя  сила  навеки  пребудет,
со  мной – твоя  правда,  да  что  с  неё  взять?!..

Снежинки – как  письма  мои  без  ответа,
в  охапке  уносят  смурные  ветра.
А  дали  того  же  тревожного  цвета,
что  были  в  унылом,  постылом  вчера...
февраля  2011  г.

             ***   
Чтоб  не  сжила  со  свету
горючая  тоска,
подайтесь-ка  в  поэты
и  рифмы  с  потолка
берите  про  рассветы
и  сумерки,  пока
 свистят  года  и  беды
как  пальцы  у  виска.

Когда  былое  лето
пульсирует  в  паху,
когда  в  шкафу  скелеты
рассыплются  в  труху,

и  брода  нет  у  бреда,
доверятся  стиху
все  сплетни  и  секреты
соседей  наверху,

народные  приметы,
покой  и  страх  ночной
под  звонкой,  как  монета
холодною  луной,
и  всё  тепло  планеты
единственной,  родной,
которою  пригрето
всё  то,  что  стало  мной.

А  станет  чем – об  этом
не  время  горевать.
У  жизни  мы  сюжеты
умеем  воровать.
Зуд  совести  неведом,
хоть  ты  и  лжец,  и  тать,
литературоведам
и  критикам  под  стать,

которым  за  обедом
икнётся  много  раз
за  всё,  чего им  не  дал
людьми  создавший  нас.
У  них – свои  секреты.
А  вам – один  совет:
уходите  в  поэты -
гасите  газ  и  свет!
2011  г.

                ***   
Ты  скажи  мне,  земля,  кто  тебе  мы  по  крови?
Мы – живущие  тут  век  не  первый  уже,
испытавшие  всё,  всё  видавшие,  кроме
райских  кущ  за  окном  и  покоя  в  душе...

Сколько  судеб,  дорог – непрямых  и  упрямых,
сколько  вер,  городов  и  трагических  дат,
словно  тайну  богов  стены  древнего  храма
от  назойливых  глаз  твои  недра  таят?

Чем  придётся,  дышу.  Чем  могу,  коротаю
срок,  отпущенный  мне.  Что  имею,  храню.
Помню  горечь  измен,  но  о  лучшем  мечтаю.
Мне  и  радость,  и  грусть – словно  воздух  огню.

В  суете  городской  спорить  некогда  с  Богом.
Только  под  ноги  глянь – и  откроется  суть:
вновь  ломает  трава  свой  асфальтовый  кокон,
чтобы  пыльной  листвой  прямо  к  небу  прильнуть!

Это  значит,  что  май  наступил  в  самом  деле
всем  прогнозам  назло,  хоть  от  дома  вдали
нам  на  флейтах  своих  долго  ныли  метели
об  исходе  другом - чуть  с  ума  не  свели.

Это  значит,  что  нас  не  напрасно  когда-то
проклинали  враги  и  спасали  врачи.
Коль  надежда  всегда  с  безысходностью  рядом,
кто  тебе  мы,  земля?  Ты  ответь,  не  молчи!...
2006 – 2011  г.г.

         ***
Моя  профессия – холоп.
Скажу  об  этом  откровенно.
Я  в  этот  мир  явился, чтоб
не  наступали  перемены.

Ты  пой  о  них,  но  их  не  жди!
Дождёшься – будешь  рад  едва  ли.
Мной  пережитые  вожди
себя  бы  в  будущих  узнали.

Холоп  законов  и  идей,
не  мной  придуманных  когда-то,
один  из  множества – злодей,
ни  перед  кем  не  виноватый.

Я – генетический  мутант,
как  предок  мой  во  время  оно,
всегда  найду  работу  там,
где  надо  низко  бить  поклоны.

Живу  по  правде  и  уму,
но  за  слова  не  отвечаю,
и  не  научен  ничему,
и  ничему  не  обучаем.

Мой  голос  еле  различим,
но  мною  сделано  немало.
Сияй  же  нимбом,  скромный  чин
холопа-профессионала!
2011  г.
             *** 
В  этот  субботний  вечер
я  сам  себя  боюсь.
Душу  больную  лечит
старый  тягучий  блюз,
и  ностальгия  в  уши
вкрадчиво  шепчет,  как
с  каждою  зимней  стужей
ближе  на  целый  шаг
небытие  и  вечность.
Музыка  стихла?!  Пусть!
В  этот  субботний  вечер
я  с  тишиной  сольюсь.

В  этот  субботний  вечер
планов  конкретных  нет.
Ровно  на  шесть  намечен
выход  привычный  в  свет.
Там  для  кого-то – праздник,
а  для  кого-то – труд,
там  говорят  о  разном -
чаще,  конечно,  врут.
Будет  заполнить  нечем
снова  столбцы  газет.
В  этот  субботний  вечер
планов  конкретных  нет.

Этот  субботний  вечер
хочет  беспечно  жить.
Улицы  звуки  мечут
в  окна  домов  чужих.
Где  меня  черти  носят,
музы  молчать  должны.
Я  возвратился  в  восемь,
словно  с  большой  войны.
Сумрак-вандал  калечит
рамы  ночных  картин.
Этот  субботний  вечер
я  проведу  один!..
2011  г.

***   
А.Р.
Всё  в  мире  должно  изменяться.
И  птицы,  и  люди  стремятся
туда,  где  теплей,  неуютных  времён  не  терпя.
И  это – не  прихоть  природы,
не  споры  погоды  и  моды.
Ты  ищешь  кого-то - и  в  ком-то – себя.

С  душою,  распахнутой  настежь,
храни  своё  южное  счастье,
к  которому  долог  и  труден  был  пройденный  путь!
Но  сонный  и  пасмурный  город,
и  детство,  и  юность  в  котором
оставила  ты – ни  за  что,  никогда  не  забудь!

Не  дай  тебе  Бог  ностальгии!
Зовут  тебя  дали  другие.
А  всё-таки  вряд  ли  не  снятся  тебе  до  сих  пор 
под  солнцем  весенним  весёлым
твоя  трёхэтажная  школа
и  где  -то  на  дальней  окраине – дом  твой  и  двор.

А  мир  наш  по-прежнему  тесен.
Уже  умещается  весь  он
в  окне  монитора,  где  призраки  прожитых  лет,
и  чайки  над  гладью  Онего,
и  низкое  серое  небо
строкой  торопливой  тебе  посылают  привет!
Июль  2011  г.

 
                * * *
Всё – суета.               
                И  светлая  мечта,
и  то,  что  на  её  пути – стеною,
и  всякая  "святая"  простота,
и  грозы,
                что  пройдут  не  стороною.

Всё  суета.
                И  церковь  без  креста,
на  кирпиче – отметки  пулевые,
и  вера  в  Ильича  или  Христа,
и  нищая  Россия
                без  России.

Все  суета.
                Погасшая  звезда,
кричащая: "Спасите  наши  души!"
и  звездной  пылью  ставшие  года,
и  тот  закон,
                который  ты  нарушил.

Есть  у  любого  века  волчий  лик,
пожары  лижет  несожженный  ветер.
Нам  времени  в  обрез –
                быть  может  миг
осталось  быть
                на  черно-белом  свете.

…И  лишь  четыре  четверти  спустя,
пути,  что  оборвется  пустотою,
под  шепот  струй
                последнего  дождя
нам  больно  расставаться 
                с  "суетою".
январь  1992г



  ЛИФТ  НА  НЕБО
По  крупицам  и  крохам  себя  обретая,
светом  тусклым
                в  осеннюю  мглу  облетая,
без  особых  причин
то  ли  в  будущем,  то  ли  ещё  в  настоящем,
в  грязном  лифте,
куда-то  на  небо  летящем,
мы  о  чем-то  молчим.

А  слова  не  нужны. Здесь  и  воздух  не  нужен.
Может  быть  так  однажды
                возносятся  души
в  неземные  миры.
Дорогая,  как  губы  в  дыхании  стынут!
Как  мой  дом  до  тебя  был  нелепо-пустынен,
и  я  сам – до  поры!…

Слишком  короток  путь.
                Не  успеем  согреться,
или  даже  услышать  биение  сердца
своему  в  унисон,
или,  глядя  в  глаза
                своей  собственной  тени,
совершить  преступленье –
                заставить  мгновенье
растянуть  этот  сон.

Нам  так  мало  дано.
                Нам  так  многого  надо –
листопада,  дождя,  а  потом  снегопада,
но  встречает  везде
нас  обыденной  прозы  холодная  бездна,
где  не  нами  просчитано  всё,
                где  так  тесно
для  нелишних  людей.

В  этом  лифте,  надеясь
                развеять  усталость,
на  прогулку  спускалась
                дремучая  старость
и  на  смену  спешил
работяга,  зевал  непроспавшийся
                дачник,
и  тинейджер,  срыгнувший  осклизлую 
                жвачку,
суд  над  миром  вершил.

Мир  их  праху!
                Не  живший  уже  не  воскреснет!
Лифт  на  небо – моя  лебединая  песня.
Мельтешат  этажи…
Тусклым  светом
                в  осеннюю  мглу  облетая,
просто  руку  с  рукой
                исступленно  сплетаю
вне  спасительной  лжи.
1995-1998гг.





















                * * *
Я  проснулся  под  утро.
                Странно  жить  наяву!
Пустота  колыхала  под  окном  провода.
Ветры  яростно  мяли
                в  темном  парке  листву
и  о  чем-то  шептали
                вдалеке  поезда.

Мир  желтел  фонарями, 
                словно  ягодный  куст.
Дом  совал
                лысый  череп
                в  пасть  беззубому  льву.
Я  проснулся  под  осень –
                одинок,  мал  и  пуст.
Мне  во  сне  предсказали,
                что  я  век  проживу.
1998г.


























                * * *
Душа  живая  под  руками
вдруг  полыхнет,
                глаза  слепя…
Какими  были  дураками
все  те,  кто  предали  тебя!

Ища  друг  друга,
                мы  скорбили:
насильно  белый  свет  не  мил.
Какими  умницами  были
все  те,
           кого  я  не  любил!…
1998г.


























                * * *
…И  те,  кто  за  душой  веселой
скопить  не  смогут  ни  гроша,
и  те,  кто  под  луною  голой
играют  соло  не  дыша,

и  те,  кто  как  на  бой  кровавый
чинить  идут  водопровод,
и  те,  кто  тушею  дырявой
в  бою  насиловали  дот,

и  те,  кто  с  похмелюги  мрачно
чертей  зелёных  материт,
и  те,  кто  под  участок  дачный
уже  купили  материк,

и  те,  кому  цветенье  мая
вдруг  нагадало  Страшный  Суд –
нам  ничего  не  завещают
и  ничего  не  унесут.
17  мая  1999г. 



















           * * *
Когда  сапогом, 
                до  надменности   чистым,
вбивают  в  тебя 
                веру, правду  и  разум,
до  розовых  слёз 
                тянет  стать  атеистом
того,  кого  Бог  бы
                не  проклял  ни  разу.
 декабрь  1999  г.






























              ***               
Как хорошо  сойти  с  ума,
нисколько  не  подозревая,
что  есть  в  тебе  душа  живая
пусть  в  оболочке  из  дерьма!

Как  хорошо,  услышав  зуд
в  местах,  где  правды  не  отыщешь,
предвидеть  как  подачку  нищий,
что  сны  сегодня  принесут!…
2000г.



       


























                * * *
На  дворе - новый  век.
                Что   быть  может  новее?
Что   нашепчется  мне?
                Что  мне  ветер  навеет?
Тот  же  снег   за  окном.
                То  же  тусклое  небо.
Тот  же  свет  фонарей
                пустоте  на  потребу.
Не  найти  новизны
                на  просторах  усталых.
Не  дождаться  весны,
                чтоб  начать  всё  с  начала –
то  ли  век, то    ли  жизнь.
                Обмануться – и  ладно.
Не  казнить  же  себя,
                чтоб  другим  неповадно
было  в  толпах  безликих
                искать  человека,
что  корнями  не  врос
                в  ужас  прошлого  века.
1  января  2001  г.

















      
                * * *
     Недоброй  памяти
                ХХ  столетия.

Открывали  глаза  на  холодной  заре,
затевали  дела  без  конца  и  начала.
(А  удобства  все  были  у  них 
                во  дворе,
где  фонарь  над  помойкой
                горел  вполнакала…)

Завещали  потомкам  свои  имена,
удобряли  планету  с  крутым
                постоянством.
Человек  человеку – глухая  стена,
Человек  человеку – пустое
                пространство.

А  на  братских  могилах
                росли  города,
чтобы  вновь  утонуть
                во  вселенском  пожаре.
Если  правда  одна –
                то  одна  и  беда.
Как  делить  её  будут
                наивные  твари?

Всё,  что  в  жизни  умели –
                стрелять  да  колоть,
да  молиться  на  хлёсткое
                слово  приказа…
Человек  человеку –
                дырявая  плоть,
человек  человеку –
                горелое  мясо.

Что  со  мной  будет  завтра –
                не мне  выбирать.
Здесь  пожнёшь  только  боль,
                сея  чистую  веру.
Я  не  свят.  И  толпа –
                не  небесная  рать.
От  великих  идей  тянет
                гнилью  и  серой.

Кто  услышит  меня?
                Кто,  спасенье  суля,
в  чёрный  час  к  изголовью
                склонится  сурово?
Человек  человеку –сырая  земля,
человек  человеку –
                последнее  слово…
1995 –2001  гг.



























                * * *               
Ветер  мечется  и  стонет  в  ночи.
Подметает  листопад  кирпичи.
Надвигается  на  город  зима.
Одинокий  человек  ждёт  письма.

Не  роятся  в  голове  пустяки.
Не  родятся   на  бумаге  стихи,               
и  по  лунному  лучу  на  поклон
не  спускается  серебряный  сон.

Ветер,  к  дому  моему  поспеши!
Облаками  горизонт  испиши!
Год  за  годом…Не  сойти  бы
                с  ума!…
Одинокий  человек  ждёт  письма…
1987г.























              ПАМЯТНИК
Я  памятник  себе  на  площади  воздвиг.
И  каменный  мужик  глядит,  прищурясь,
от  жёлтого  мучительного  солнца
на  суету  и  топот  привокзалья.

И  всё  бы  хорошо,  да  только  зелен
                я  стал  от  непредвиденных  визитов
                нахальных  не  на  шутку  голубей
И  всё  бы  хорошо,  да  вот  сосульки               
                на  каменном  носу  висят,  сверкая
                как  будто  замороженные  сопли.
И  всё  бы  хорошо,  да  вот  карманы
                замуровал  проклятый  старый  скульптор,               
                а  ведь  у  статуй  тоже  руки  мёрзнут,
И  всё  бы  хорошо,  да  только  вечность
                всё  время  тонет  в  незнакомых  лицах,
                которым  никакого  дела  нет
                до  мощи  одиноких  изваяний.

                Да  хочется
                немедленно  уехать!
1993г

            














ГОРОД-ВАЛЬС
Где  толпы  темных  крон
                шумели  век  от  века,
да  хохотала  мгла
                в  груди  сугробных  масс,
решили  как-то  раз
                два  слабых  человека,
что  через  восемь  дней
                здесь  будет  город-вальс.

И  жгли  они  огни,
                и  серый  лед  рубили
(а  эхо
          имя  рек
                несло  во  все  концы!),
и  в  утренних  лучах
                воздушно  восходили
над  изразцами  волн
                гранитные  дворцы.

…А  на  девятый  день,
                что  шрам,  легло  начало
войны,  что  всем  живым
                поставила  в  вину
наивность  этих  грез,
                и  рассортировала
на  Запад – тех,  а  тех –
                в  другую  сторону.

Когда  же  улеглось,
                отныло,  отболело,
тень  срытых  городов
                с  воронками  слилась,
судьба  свела  двоих
                у  самого  предела,
вот  так – глаза  в  глаза,
                как  будто  в  первый  раз.

Друг  друга  не  узнать
                в  барачно-мрачном  быте,
где  сутками  запой,
                да  в  праздник – мордобой.
А  жизнь  уже  висит
                на  конопляной  нити,
и  круговертит  вальс
                по  замкнутой  кривой.

Где  толпы  темных  крон
                шумели  век  от  века,
да  хохотала  мгла
                в  груди  сугробных  масс,
решили  как-то  раз 
                два  слабых  человека,
что  через  восемь  дней
                здесь  будет  город-вальс…
1993г























               
                * * *               
Жара  запредельная.
           Лупит  полдня  по  затылку               
едва  доносимые  ветром  аккорды  гитары.
На  чьём-то  балконе  опять  зазвенела  бутылка,
как  будто  весь  город –
                огромный  дворец  Валтасара.

А,  впрочем,  здесь   крайне  корректно   
                случайны  все  сходства –
как  факт  этой  жизни.
                Любое  пророчество  злое –
ну  разве  зевком  в  пустоту  у  кого  отзовётся.   
И  всё  разобьётся  о  стену  кирпичного  зноя.

И  всё. Только  гулкое  время,  что  кончится  скоро,
да  сонное  солнце,  да  пыли  бездарное  сальто,
да  бешеный  блеск 
                чёрных  окон,  глядящих  с  укором,
как  жадно  шипит  под  ногой 
                сковородка  асфальта,
28 июня  1999  года.



















        СТРАШИЛКА
Повязали  людоеда
в  час  послеобеденный,
на  столе  нашли  соседа
хрящик  недоеденный.

Дело  вышло  с  перепоя.
Жизнь полна  конфузами:
выпивали  вместе  двое –
лишь  один  закусывал.

Чу! – а  в  бок  пихают  с  матом
вертухаи  грубые.
Вот  куда  ведет,  ребята,
человеколюбие!
1995-1996гг.























                ***   
Жаль,  что  камни  души  не  имеют.
Даже  в  будущей  жизни  Господь
не  заставит  одеться,  немея,
в  не  рушимую  временем  плоть,

Чем  мы  были – тем  в  Лету  и  канем,
сколько  в  тяжких  трудах  ни  потей.
Я  всё  чаще  завидую  камню
и  всё  реже  жалею  людей.

апрель  1999  года. 


























               

              АРХИВ

 В  моём  архиве –
неотправленные  письма,
безгласные  эскизы  афоризмов,
реестры  проб,  ошибок,  преступлений,
проспекты  всех  на  свете
воздушных  замков,
ждущих  до  сих  пор  меня.

Шкафы  и  стол –
Архипелаг  Сокровищ,
шуршит  измятой  мягкою  валютой
про  все  реформы,  что  он  пережил.

23  сентября  1993  года.
























         ***
Вот  дерево  растёт
корнями  пьёт  подземные  ключи,
а  кроной  ловит  импульсы  пульсаров,
и  чувствует  себя  частицей  жизни.

Вот  розовое  облачко  плывёт,
что  улыбаясь  юному  ростку,
пробившемуся  в  дёрне  пустыря,
поделится  своей  частицей  неба,
И  тем  откроет  к  звёздам  верный  путь.

Вот  неприметный  серый  воробей,
Он  не  считает  звёзд  и  облаков,
дерущийся  за  корку  с  голубями,

В  природе  и  гармония,  и  мир –
всё  относительно,
Но  оправданье
любой  жестокости  одно -  борьба  за  место
под  облаком
за  малую  частицу
того,  что  создал  сумасшедший  гений
по  имени  Разумный  Человек.

сентябрь  1993  г.














          ***
Пляши,  сатанинский  огонь,
переполняй  до  краёв
Млечный  Путь  на  семи  ветрах!..

начало  90–х.


































              СПРАВЕДЛИВОСТЬ            
Так  и  надо:
каждому  овощу – своя  грядка,
каждому  дню – свои  свежие  новости,
каждой  вороне – свой  бесплатный  кусок
первосортной,  отборной  вонючей  падали,
Чтоб  знали,  гады,  что  всё  хорошо,
что  хорошо  кончается.

16 июля  1998  г.






























                ***
Моё  окно  выходит  на  рассвет.
И  каждый  раз,  как  только  первый  луч
со  звоном  разбивается  о  раму,
открыв  глаза,  я  вижу  тень  креста
в  пурпурном  ореоле  на  стене.
И  понимаю:  это – новый  день…

9 мая  1999 г.































                ***
Мы  никому  на  свете  не  нужны.
Таких,  как  мы,  ещё  полно  в  запасе.
Не  говори,  что  этот  мир  прекрасен –
ведь  он  прожить  не  может  без  войны.

Мы  никому  на  свете  не  нужны –
так  может  в  темноте  нужны  кому – то?
Но  вечностью  становится  минута
над  омутом  беззвёздной  тишины.

Мы  никому  на  свете  не  нужны.
Снега  не  первых  зим  скрипят  под  нами.
Они  белы,  как  поражений  знамя.
И  вечен  путь  сомнений  и  вины.

5 апреля  1999  г.























                ***
И  в  июле  бывают  осенние  ветры,
что  на  клочья  бумажные  рвут  километры,
и  размашисто  травы  сгоревшие  косят,
и  у  солнца  ни  капли  просвета  не  просят.

Эти  ветры  лихие – хозяева  ночи
в  хороводе  кружат  и  о  чём – то  пророчат,
рвутся  к  звёздам 
              сквозь  тучи  всё  выше  и  выше.
Но  земля  не  пускает,  а  небо  не  слышит.

Бьётся  в  венах  дождя  роковая  отрава,
и  не  спросят:  "Откуда  вы?"  или:  "Куда  вы?"
ни  озёр  зеркала,  ни  бездонные  чащи,
ни  огни  городов,  бесконечно  пропащих.

Это  было,  быть  может,  когда-то  и  с  нами…
Полыхает  пространство  холодными  снами,
чтоб  однажды  ворваться  сверкающим  адом
в  тот  рассвет,
                что  от  искры  зажжён  листопадом.

9  июля  1999  г.
















АТЕИСТИЧЕСКАЯ  ТРАГЕДИЯ
Я  никогда  не  верил  в  гороскопы,
но  год  Собаки  мой  решил  иначе –
в  ошейнике  металла  низшей  пробы
иду  по  жизни  поступью  собачьей.

На  все  четыре  лапы  припадая,
захлёбываясь  лаем  одиноко,
по  встречным  лицам  на  любовь  гадаю,
а  выпадает  дальняя  дорога.

И  понимаю  вдруг,  изгой  калечный,
сквозь  ледяную  горькую  истому:
пуская  не  здесь – но  на  Пути  на  Млечном
своя  звезда  отыщется  любому.

Не  требующий  ласки  или  хлеба,
у  следа  на  подтаявшей  пороше
я  вдруг  спросил: "А  как  пройти 
                на  небо?"
Лишь  усмехнулся  сумрачный  прохожий.
1993 –1997  гг.


















         НЕПРИКАЯННЫЙ
Мне  негде  развеять 
                мою  вековую  усталость –
бумага  не  стерпит 
                и  самой  талантливой  лжи.
Нет  сил  на  стихи,
                и  ни  капли  уже  не  осталось
ни  воли,  ни  боли,  ни  сил,  ни  созвучий
                на  жизнь.

Я  миру  бросаю  злорадно:
                "  Да  здравствует  бездна! "
и  провозглашаю,
                что  рад  даже  тем,  чем  богат,
но…  ради  святого  всего,
                уступите  мне  место
хотя  бы  в  автобусе,
                ждущем  отбытия  в  ад!

2  августа  1996  г.


































                ***
К  аду,  к  раю  ли – во  прахе
           ляжет  путь  земной  души:
кто – в  бандиты,  кто – в  монахи,
           кто – в  шуты,  кто – в  торгаши,
кто -  в  крутые  депутаты,
            кто – в  седые сторожа,   
 а  финал  один:  ограда,
              а  за  ней – бурьян  да  ржа.

Мы  у  смерти  на  закорках
              едем  тихо,   смотрим  сны –
как  в  лукавой  поговорке: 
              "Лишь  бы  не  было  войны!"
Не  по  седоку  ли  кляча,
                коль  проводим  хохоча
день   прошедший,  чтобы  плача
                день  грядущий  повстречать?

Тает  век  свечой  из  воска,
                и,  томительно – легки,
к  бездне  тянутся  беззвёздной
                мои  мысли – мотыльки.
О  бессмертии  не  ною,
                существую,   не  спеша.
Польза  есть  от  перегноя,
                а  кому  нужна  душа?

14  декабря  1996  г.











                ***
Быть  человеком  прошедшего   века -
                не  хуже,
чем  человеком  однажды  прошедшего  дня.               
Вечен  как  мир
                гул  о  времени  споров  досужих.
Нам  ли  судить  их,
                рассудка  ни  в  грош  не  ценя?

Мир  изменился,  и  стал  до  прогорклости  пресен.
лиц  незнакомых  чем  дальше,  тем  больше  кругом.
И  от  наивных,  но   памятных  с  юности  песен
сердце  сожмётся – но  вспомнит  о  чём-то  другом.

Грустно…  Но  жить,  об  одном  лишь  былом
                беспокоясь –
словно  сценарий  писать 
                для  своих  похорон.
Что  оставляет  судьба  опоздавшим  на  поезд?
Право  покинуть  давно  опустевший  перрон

и  разойтись  по  домам,  и  в  привычном  уюте,
глядя  в  окно,  за  которым  опять – снегопад,
думать  о  том,  что  на  свете  ещё  есть  и  люди –
те,  чьи  дороги  пока  что  не  знают  преград…

22 января  2001  г.













     ДЕКАБРЬСКИЕ  ЭТЮДЫ
Над  валунами  заснеженных  зданий,
над  головами  унылых  распятий
мчатся  бесшумные   лёгкие  сани 
утренне–свежей  лихой  благодати.
Белые  сани,  гружёные  ватой,
полудымы  в  сером  хаосе  крошев…
Хмурые  дворники  чуть  виновато
чертят  пунктиры  на  робкой  пороше.

Их  не  тревожат  магнитные  бури.
Взгляды  похмельные  катятся  в  иней,
чтобы  запечься  на  рыхлой  лазури
зудом  их  "яни"  по  пропитой  "ини".
Ветер  колдует  в  безликих  подъездах 
над  изразцами  оконных  видений,
запечатляя  туманные  ветви
хрупкой  строкой  ледяных  пробуждений.

В  рыжей  протоке  плывёт  по  теченью
тучный  троллейбус  томатного  цвета,
плавно  качая  волнистые  тени
не  написавших  ни  строчки  поэтов –
тех,  что  на  дыбе  в  час  пик  зависают,
тех,  что  торопятся  жить  без  оглядки,
дважды  на  дню  из  золы  воскресают,
будни  рифмуя  со  скудным  достатком.

Вдруг  на  знакомом  до  слёз  перекрёстке
весело  им  подмигнут  светофоры?
Души  шепнут  оболочкам  неброским:
"Всё  на  корню  переменится  скоро!
Всё  обойдётся  и  переживётся!
Скоро  сотрутся  морщины  на  лицах
в  городе  низко  плывущего  солнца,   
в  городе,  где  ничего  не  случится…"

Над  валунами  заснеженных  зданий
медленно  кружит  холодная  Вечность.               
И  хороводом  иных  мирозданий
кто-то   баюкает  нашу  беспечность.
Коркою  льда  занавесило  дали,
Прошлое  миру  уже  не  по  росту.
Год  превращается  в  груду  развалин:
ставил  на  "рано",  а  выпало:  "поздно"…
1995г.


































                ***
Снова  хмурое  небо  в  провале  окна,
а  в  глазах – позапрошлого  сна  пелена
застилает  сырые  просторы  грядущего  дня.
Обескровленный  ливень,  над  лужей  склонясь,
цедит  воду  святую  в  дворовую  грязь,
но  уходит  под   камни  вода,  тайну  жизни  храня.   

Одиночеством  тянет  из  дальних  щелей…
Память  сердца – всё  злей, подсознанье – белей,
чем  обрывки  бумажного  сора,  что  ночь  напролёт
покрывал  я  своей  суетою  сует,
подгоняя  вопрос  под  известный ответ, 
и  наивно  не  веря,  что  кто–то  меня  не  поймёт.

Век  живи – век  ходи,  не  касаясь  земли
между  всполохом  боли  и  тенью  петли
и  держи  в  чёрном  теле  свою  сумасбродную  суть.
Но  чернила – не  кровь.  Эта  жертва  свята
не  героям  великой  войны  за  места,
хоть  ты  сотней  надсадных  видений               
 им  вымости  путь.

Мир  иллюзий  не  может  надолго  пригреть.
Ничего  не  случится  ни  нынче,  ни  впредь.
Я кругами  пишу  на  воде  о  живущих  на  дне.
По  стеклу  растекается  бледный  рассвет.
Так  пройдёт  незаметно  две  тысячи  лет –
слава  Богу,  их  большая  часть  не  достанется  мне!

15 апреля  1996  г.









                ***
Сна  слепящая  мгла –
         вот  и  всё,  что  осталось  в  наследство
от  погасшего  солнца. 
       Мы  веки  сомкнём  на  века.
Люди  сходят  с  ума  потому,  что  им  некуда  деться.
…От  железных  шагов  штукатурка  летит  с  потолка,

под  тяжёлым  дыханьем 
         запели  дверные  запоры,
бесполезное  эхо  уплыло  в  полуночный  зной:
" Это  ваше  висит  объявленье:  "Ищу  командора"?"
Донна  Анна,  не  плачьте –
               наверное,  это  за  мной!

Не  стряхнуть,  не  смахнуть
            роковое  пожатье  десницы…
Напролом,  через  боль –
                возвращенье  на  круги  своя.
Люди  сходят  с  ума  потому,  что  им  это  не  снится,
и  слепящая  мгла
                режет  ночь,
                словно  лёд  полынья.

14  июня  1993  г.















                ***
Лёд  времени  справа, 
                грязь  времени – слева…
Но  где  же  мои  современники,
                где  вы?
Ещё  не  дотла  зорь  костры
                оталели.
В  какой  полынье  ваши  души
                истлели?

Я  вам  доверял
                свои  первые  строки,
а  судеб  жестокие  ваши  уроки
учил  так  прилежно,
                что  снова  и  снова
брал  полною  мерой
                удачу  любого.

Но  спорили  жарко,
             но  верили  свято,
лишь  гибель  иллюзий
                считали  утратой.
Я  знал:  даже  истина
                жизни  не  стоит.
С  кем  нынче  делиться
                моей  правотою?

26  июля  1997  г.













                ***
Странные  дни.  Время  медленных  танцев.
Тени  теней  на  гитарном  чехле.
Каждый  хотел  бы  навеки  остаться
каплей  грозы  на  холодном  стекле.


Лунная  власть  иллюзорных  империй,
или  пустырь,  где  кружит  вороньё?
Каждый  из  нас  выбирает  по  вере,
каждый  их  нас  выбирает  своё.

Слякоть  и  слизь – роковое  раздолье,
плесень  весны  запеклась  во  дворах.
Древние  сумерки  мёртвого  поля
прячут  за  пазухой  огненный  страх.

Ветер, которому  негде  согреться,
кутает  душу 
                в  гнилое  тряпьё.
Каждый  из  нас  выбирает  по  сердцу,
каждый  из  нас  выбирает  своё…

1995г.














         

      ГУМАНИТАРНЫЙ  РЭП
Когда  сила  воли 
                мельчает  упорно
и  платит  тебе  по  труду,
есть  выход  один – запереться  в  уборной
и  выплакать  Богу  нужду.
Искусственный  рай 
                для  рассудка  не  вреден,
Случайные  глюки – не  в  счёт.
Всю  жизнь  человечество               
                яростно  бредит
нехваткой  кого–то  ещё!

Тусовка  всё  хавает
                старые  песни
о  главном,  которого  нет.
Но  серые  мозги  покрывшая  плесень
не  дарит  особых  примет,
а  святость – игра  недозрелых  эстетов,
которые  будут  чисты
до  тысячной  сплетни 
                в  бульварных  газетах,
а  может – до  первой  звезды.

Всё  чаще  мне  снится:  я  сторож  музея,
где  собраны  наши  слова,
и  всякий  прохожий,  лениво  глазея,
на  них  предъявляет  права.
Одни  здесь  отыщут
            записки  безумца,
другие – пустой  анекдот.
Лишь  тяга
             наивной  душою  разуться
сюда  никогда  не  придёт.

Привет  же  тебе,  поколение  боли,
не  высказанной  до  конца!
Как  пепел               
                развеянной  по  ветру  воли
стучится  в  чужие  сердца!
Герои,  которых  не  мы  выбирали,
не  знают  забот  и  стыда,
пока,  устремлённая  в  дальние  дали
в  бачке  не  мурлычет  вода…

апрель -  сентябрь  1997  г.

































                НАШЕ
Мне  нравятся  старые  хриплые  плёнки –
надтреснутый  вокал   с  глуховатым  эхом
и  дребезжащие  аккорды  гитар,
раскроенных  в  щепки
чуть  ли  не  до  Рождества  Христова.

Где  ты – рычащая  альтернатива
                карманной  культуре,
запекшаяся  в  подвалах 
                спальных  районов,
вдали  от  тотальных  массовок  очередей
                за  счастьем?
Что  такое  счастье,  каждый  не  понимал  по-своему.

Рок –
нервный  рефрен  ветреных  80-х,
грубо  сколоченный  храм 
             без  единого  гвоздя –
все  гвозди  пошли  на  распятия  зодчих.
Ни  в  чём,
ни  в  чём  не  вините
высеченных  в  виниле:
вольного – в  долю!
Поплачьте  лучше  о  тех,
у  кого  из  пустой  оболочки
осыпался  голос,
распроданный  за  бесценок.

1993 – 1995  гг.










                ***
Беги,  если  можешь,
пока  этот  мир  не  заметил,
что  ты – его  часть
и  твоей  не  пресытился  кровью.
Ты  будешь  собою –
тебя  будут  путать
                с  другими,
ты  выберешь  путь,
но  и  права  на  шаг  не  добьёшься,
и  вдруг  ощутишь
превосходство  растительной  жизни
над  той  суетою,
что  прежде  казалась
                свободой…

Беги,  если  можешь –
в  окно,  в  подсознание,  в  ересь,
пока  катит  волны
дождливая  полночь  на  город,
и  на  циферблатах  часов –
то  ли  ночь,  то  ли  вечность,
и  сны  о  запретном
лунатиков  манят  из  дома –
из  боли  и  страха,
из  участи  самоубийцы.

Беги,  если  хочешь –
а  завтра  уже
                будет  рано!…

1998г.








                ***
Ничто  нигде  не  стукнет  и  не  скрипнет.
Зияет  ночь.  Пронзительная  ночь.
В  такие  ночи  пишется  постскриптум.
Шагнёшь  в  окно – и  улетаешь  прочь.

Где  нет  закона – нет  и  оправданья,
но  осужденьем  горю  не  помочь.
И – ни  следа  на  теле  Мирозданья.
Всё  смоет  ночь.  Пронзительная  ночь.

сентябрь  1989  г.





























                ***
В  толпе  маячу  ангелом–расстригой,
что  рай  отверг – а  духом  не  померк,
в  кармане  не  лелею  даже  фигу
и  жду  кислотных  дождичков
                в  четверг.

Что  в  наших  жилах – кровь,  а  не  помои
поймём,  закат  последний  окропя.
Вся  наша  жизнь – кино  глухонемое
для  бога,  что  не  верует  в  себя.

14  июня  1999  г.


























                ***
Утренний  транспорт. Победный  парад
мятых  затылков,  локтей  и  коленей.
Каждый – почти  Неизвестный  Солдат,
жертва  рискованных  прикосновений.

Всё – мимоходом,  плашмя,  напролом.
Сумерки  тают  шагреневой  кожей
за  истекающим  потом  стеклом,
врезав  авоськой  по  заспанной  роже.

Северный  ветер  бесстрашен  и  сер.
И,  небеса  выжимая  как  губку,
сидя  на  туче  верхом,  Люцифер
весело  крутит  свою  мясорубку.

1995г.























                АРМАГЕДДОН
Объятые  трепетом  звёздного  часа
над  смрадом  всемирной  весны
на  белых  костях  человеческой  расы
мы  пляшем  ветрами  войны.

И  чёрные  дыры,  разинувши  пасти,
плюются  окурками звёзд
в  холодную  землю,  что  вспорота
                настежь ,
во  всех,  кого  предал  Христос.

Ведь   что  тут   делить,  кроме  мёртвого
                бога,
да  веры  в  "кабы"  да  "авось"?
Шутов,  засыпающих
                в  снежных  чертогах?
Украденный  погнутый  гвоздь?

Ну,  сказку  про  репку,  ну,  телерекламу,
ну,  вшивую  кузькину  мать,
ну,  мерную  поступь  грядущего  хама,
что  пустит  историю  вспять…

Любая  эпоха  всё  спишет  на  совесть
растоптанного  муравья.
Живи,  жуй,  о  будущем  не  беспокоясь-
уютна  могила  твоя.

Нам  нынче  позволено  всё,  даже  если
все  помыслы  мира  грешны.
Безветрие.  Полночь.
                Шаманская  песня
моей  муравьиной  войны.

июнь  1997  г.




                ***
Из  глины  Бог  от  одиночества
двуногих  налепил  существ,
а  ныне  всех  извёл  бы  дочиста –
так  ни  одна  свинья  не  съест.

И  толпы  озверелой  нечисти,
вполне  довольные  собой,
творца  калечной  человечности
друг  другом  кормят  на  убой.

14  января  1997  г.
 


























       
                РУССКИЙ  ГРЕХ
Сначала – вершки,
                а  потом – корешки,
а  после  всех,  чудом  спасённых –
                в  штыки,
а  после  вторично  прибили  на  крест
того,  кто,  забыв  о  приказе,
                воскрес,
а  после –
                весёлой,  развязной  гурьбой
расселись  и  пили
                за  их  упокой,
и  песни  орали, 
                стуча  себя  в  грудь,
и  хрипло  ворчали:
                "Ну  дайте  уснуть!"
Да  идолов  лики
                молчали  в  углу,
не  снятые  кем – то
                в  запойном  пылу,
наивно  надеясь.
                что  все,  может  быть,
назавтра  сумеют
                грехи  замолить…

1990г.














           ВОЗВРАЩЕНИЕ
Мой  край – раздолье  зелени  и  сини,
окраинная  сонная  земля,
пускай  слывёт  задворками  России –
его  столицей  мира  вижу  я.

В  любой  детали  смог  запечатлеться
воспоминаний  дружеский  привет –
об  играх  легкомысленного  детства,
о  смутных  грёзах  юношеских  лет.

У  прошлого  нет  лада  с  настоящим.
Прошла  и  стихла  первая  гроза.
И  в  тишине  зловещей  и  звенящей
не  различить  родные  голоса.

Иных  уж  нет –
            что  к  лучшему,  быть  может,
у  прочих – и  огонь  в  глазах  погас.
Среди  прохожих  нет  давно  похожих
на  настоящих,  чистых,  честных  нас.

Трудны  дороги  вечных  возвращений.
Когда  же  нам  покажется  вдали
страна,  где  царь  и  бог –
                Природы  гений,
а  каждый  дом –святилище  Земли ?

июнь  1993  г.

 








               

           ***
Ещё  позавидуют
горе – потомки
вскочившим  в  последний  вагон перестройки.
Раскромсаны  в  клочья
густые  потёмки.
Вглядеться  бы  в  лица!…
Оттенки  нестойки…
Мы  перебродили   кровавою  лавой –
и  смыло  дождями  тревожные  даты.
Смешала  толпа
виноватых  и  правых,
всех  парто-,
и  демо-,
и  аристократов.
Проспавшим
ещё  предстоит  оглядеться,
понять:  мы – не  беженцы,
                не  погорельцы.
Разлуки  и  встречи –
для  памяти  сердца,
лишь  для  хрестоматий –
Зюганов  да  Ельцин.
Пускай  только  птицам  распахнуты  дали,
но  вряд  ли  сравнится 
                такая  чужая
громада,  которую  вы  прозевали
с  Россией,
которую  мы  выбираем.

16–17  марта  1994  г.








                ***
Поэтике  российских  песнопений
лишь  пафос  безмятежности  не  мил.
Подпольною  душой  под  маской  лени
скрываются  зародыши  светил.

Елейный  Грин  и  пресный  Северянин
здесь  даже  на  раскурку  не  нужны.
Идиллия  природы – поле  брани,
забор – скрижаль  истории  страны…
ноябрь  1996г.






























                СИМВОЛ  ВЕРЫ
Меченое  перхотью  здание  кирпичное.
На  стене  начертано  нечто  неприличное –
то  ли  бред  охальника,  то  ли  подпись  гения,
то  ли  изначальное  Божие  творение.

 Эх,  душа – затейница,
             Русь  моя  фрейдистская!
Всё  в  виду  имеется –
             дальнее  и  близкое.
И  в  мозгах  мешается  два  полярных
                полюса:
то,  что  шире  космоса –
                с  тем,  что  ниже  пояса…

1990–1996 г.























ПОДРАЖАНИЕ  "КАЛЕВАЛЕ"

Вдоль  пустой  лесной  опушки,
над  болотною  трясиной
косолапо  ковыляет
старый  мудрый  Вяйнемяйнен
жёлтой  мумии  подобный.
Он  на  кантеле  играет
и  поёт  блатные  песни.
Все  подъедены  поганки
в  радиусе  километра.

Жажду  жизни,  зов  свободы,
силу  гнева,  пламя  страсти
в  предвкушении  обеда
слышат  звери  в  этом  крике.
Стонут  вепсы  и  карелы,
в  страхе  мечутся  по  лесу.
Ловкий  Ильмаринен  прячет
тело  Лоухи  под  ёлкой.
Но  старухе  неизвестно
наслажденье  битвой  жизни.

Светлый  месяц  налил  зенки
и  на  дне  озёрном  сгинул.
А  весёлый  Леммикайнен
по  воде  багром  колотит
Рыбу  всю  извёл,  но  Сампо
даже  в  сладком  сне  не  видит.

Скалы  сумрачно  роняют
взгляды  мутные  на  лодку.
Ветер  северный  вздыхает
сквозняками  чёрных  просек:
"Ску-у-учно  жить,  ребята,
                ску-у-учно!…"

1987 –1994 гг.


    РОЖДЕНИЕ  МЫСЛИ
"Платон  мне  друг,  но  истина  дороже!" –
сказал  Сократ,  Платону  дав  по  роже.

30   сентября  1998 г.



































НИРВАНОПАТОЛОГИЯ
Гуляет  Сильвер  одноногий
по  крыше  дома  своего,
круша  воздушные  потоки
истошным  криком:  "Иго-го!"

То  принимает  грамм  по  двести,
то  славит  песнями  прогресс.
Струя  лазури  бьёт  по  жести –
и  гулко  гнётся  твердь  небес.

Урчит  желудок.  Ветер  свищет.
На  плеши – снежный  порошок.
Но  Сильвер  счастия  не  ищет.
Ему  безумно  хорошо.

14  ноября  1993  г.
























ЛЮБИМАЯ  ПЕСНЯ  ВЛАДИМИРА  ВОЛЬФОВИЧА
Из  бензиновых  разводов  на  простор  морской  волны
выплывали  расписные  Стеньки  Разина  штаны,
и  с  улыбкою  умильной,  с  луноликою  княжной
грёб,  отмеривая   мили,
               аллигатор  молодой.

Распрягайте,  хлопцы,  танки!
        Хоть  печален  эпизод,
на  Индийском  океане  мы  закончили  поход.
Наконец,  куря  махорку  и  ругая  Пентагон,
сапоги  помоет  Тёркин –
             ленинградский  почтальон.

1   мая  1994 г.
























ТУЗЕМНАЯ  ЛИРИЧЕСКАЯ
Пришёл  сентябрь.  Осыпались  бананы.
На  север  улетели  попугаи.
В  лианы  на  меху  одели  станы
валютные  миклухи  и  маклаи.

В  парламенте  опять  кого-то  съели,
хоть  жилистый  и  старый – без  калорий.
Мессию  в  нём  шаманы  проглядели.
Темно  у  нашей  власти  в  коридоре!

Пал  тугрик.  Не  обидно  за  державу.
Жаль – водку  гоним  из  дерьма  бизона.
Мы  с  Туем  пили.  Жуткая  отрава!
Туй  знает,  виноваты  ли  масоны.

Ночами  досаждают  бегемоты.
Травили  дустом.  Вымерли  гориллы.
Жаль  родичей.  Но  милости  природы
куда  ценней  интеллигентов  хилых.

А  у  вождя  соседнего  проблема.
Чуть  бабе  изменил – и  враг  народа!…
Матриархат – паршивая  система,
но  лучше  не  придумала  природа.

Плюс  сорок.  Ледостав.  Но  мы  едины.
Отключат  солнце – это  ли  обида?
Эх,  были,  говорят,  в  роду  пингвины…
Всё – сваливаю,  братцы,  в  Антарктиду!
конец  августа  1998 г.









                ***
На  тихой  улочке  астролог
с  разбегу  вляпался  в  астрал.
Был  вечер  ядовит  и  колок.
Бодун,  рыча,  за  глотку  брал.

А  город  дыбился  стеною
и  излучал  ультрамарин.
И  пасся  дикий  гуманоид
в  хрустальных  зарослях  витрин.

10-11  декабря  1996 г.




























             ***
В  конце  будет  слово,
как  было  в  начале.
Над  вспышкой  багровой
в  глубокой  печали
склонится  Всевышний
болезненно – белый
и  всхлипнет  чуть  слышно:
"Как  всё  надоело!…"

  25  мая  1997 г.





























               ***
На  разговоры  время  тратим  попусту,
и  что  ни  слово – мертвенный  покой,
а  жизнь  промчится  мимо  в  скором  поезде,
в  окно  вагона  не  махнув  рукой.

Но  что  нам  путь,  единожды 
                отмеренный,
коль  каждый  сон,  да  и  предсмертный бред –
о  полустанке,  в  вечности  затерянном,
где  ждали  нас  и  не  гасили  свет?…

март  1998 г.


























       

                ***
Судьба  у  последнего  снега  своя.
Как  это  привычно  и  как  непонятно!
Вдруг  солнце,  плеснувшее  через  края,
смывает  с газона  все  рыжие  пятна.

в  которых  уже  не  узнать,  не  найти
той  звёздочки  первой – усталой  и  стылой,
что  в  сумерках  серых  меня  на  пути
в  осеннюю  вечность,  кружась,  ослепила.

А  я  бы  её  приласкал,  приручил –
не  небом  единым  мы  вскормлены  что  ли?
И,  греясь  у  пламени  вьюжной  ночи,
однажды,  вздохнув,  отпустил  бы  на  волю.

  12  апреля  1999 г.






















                ***
Лист,  сорванный  ветром
со  сломанной  ветви.
пускай  незаметный,
пускай  не  навеки

хочу  докричаться
до  тихого  счастья,
не  мимо  промчаться,
а  стать  сопричастным

с  отчаянным  громом,
с  росой невесомой,
с  надтреснутым  комом
земли  незнакомой,

где,  вспыхнув,  погаснет
моей  жизни  праздник…

14  августа  1997 г.




















             ***
Бессолнечный  август.  Пора  сожалений.
Прекрасное  время  для  ссор  и  для  путчей.
Но  тело  не  спорит  с  земным  притяженьем
и  кровь  не  становится  смесью  гремучей.

Растрёпанный  август.  Безмолвие  листьев,               
раздавленных  ветром,  на  смерть  обречённых.
В  беспамятство  дней   осыпаются  листья
под  кров  вечеров  непривычно – бездонных.

Уже  ничего  не  случится  на  свете.
Не  спрячешь  в  архив  подведённых  итогов.
Сперва  было  Слово,  Жаль,  Бог  не  заметил
в  процессе  творенья,  как  слово  убого!

1992 – 1995  гг.
























                ***
Заснеженный  пустырь
Вселенной
старше  стал.
Мир,  скомканный  в  горсти
вширь  крылья  распластал.
Вдоль  замкнутой  кривой,
полвечности  в  облёт –
солнц  танец  огневой,
лун  мутно – серый  лёд.
С  плеч  сброшенная  мной
даль  прошлого  темна.
Стал  дымной  пеленой
путь,  выпитый  до  дна.
Год –
с  чистого  листа,
день –
с  круглого  нуля!
Бог
крикнет:  "От   винта!"
Рок
встанет  у  руля…

Ночь  31  декабря  1995 г. – 1  января  1996 г.















              ХОККУ
                1
А  жизнь  похожа
на  сериал,  который
мы  недосмотрим.

                2
Каждому – своё,
даже  если  не  просит.
А  нам  всё  мало.

                3
И  майский  жук  тот,
что  тобой  раздавлен  был,
спешил  куда – то.

                4
Всё  небо  серо.
Вновь  ушедшая  весна
нас  обманула.

                5
Средь  белой  ночи
и  тоска  безоблачна,
и  сон  безбрежен.

                6
Старая  книга.
Истины  в  ней  не  нашло
столько  наивных!

                7
Ветер  игриво
город  лизнул  на лету,
сплюнул  дождями.

                8
Звёздам  небесным
знать  не  дано  красоты
своих  же  имён.

               
                9
Тихий  рассвет.
Ты  где–то  с той  стороны
стены  огненной.

июнь  1999 г.
































                ***
Я  в  небо  не  глядел  так  много  лет,
что  не  скажу,  каков  у  неба  цвет,
когда  оно  волною  ветерка
в  бока  тугие  тычет  облака.

А  может  никакого  неба  нет?
А  может  быть  оно  всего  лишь  мне
приглючилось  в  тот  чёрный  час,  пока
не  рассвело  над  тундрой  потолка?

Попробуй,  разберись  наверняка,
В  мозгу  то  зной,  то  зыбкие  снега,
и  я  встречаю  день  очередной
в  щели
       промеж  диваном  и  стеной.

14  апреля  1999 г.




















 
               
ЛЕТЯЩИЕ  НА  СВЕТ
Тянемся  к  небу,
а  звёзды  становятся  дальше
даже  во  сне,
даже  в  памяти  о  невозможном.
Хоть  и  корней  никаких
в  каменистую  почву  не  пустим,
тянемся  к  небу…

Тянемся  к  небу,
но  только  земля  согревает
искоркой  робкой
бесцветные  капельки  жизни,
что  обращаются  в  пар
и  уже  не  расскажут,
как перелётные  птицы
и  тихие  травы
тянутся  к  небу…

февраль  1998 г.

               


















              ***
Что  дождь  осенний?
                Лишь  вода
без  редких  проблесков  души,
что  бредит  снегом,  навсегда
все  звуки  лета  заглушив.

Опять,
           разлукам  вопреки,
былым  бессонницам  под  стать,
быт  разменять  на  пустяки
и  мысли  вялые  листать.

Настало  время  без  лица,
где  потеряешь – не  вернёшь.
Но  жизнь 
        из  нас  ушла  не  вся,
пока  в  века
            стекает  дождь.
сентябрь  1998г.
               










 








                ***
Дожди  ночные,  незаметные
для  мира  и  большого  города
в  литавры  глухо  лупят  медные
больною  дрожью  пульса  холода.

Звонки  из  мира  параллельного,
в  которых  незачем  и  некому
искать  чего-то  чисто – цельного.
Темно  за  сомкнутыми  веками.

Лишь  туча  тучу  с  хрустом  тискает.,
надрывно  ливень  кровоточится,
да  лунный  ветер
                рвётся  высказать
все  тайны  злого  одиночества.

На  дне  двора  собака  взвоется,
спросонья  лифта  шум  замечется,
и  сердце  ночи  успокоится,
водою  мёртвою  излечится.

За  горизонт,  грозой  расколотый,
рванутся  сполохи  незрячие.
И  снова  осень  сорит  золотом,
хотя  давно  за  всё  заплачено.

1996 – 1997 гг.   
 










         
                ***
Из  ночи  в  ночь  одни  и  те  же  темы –
холодный  ветер,  фонари  и  мгла,
расшатывают   нервную  систему
под  лампой,  раскалённой  добела.

Чем  глуше  час – тем  яростней  и  пуще
перед  зимою  настающей  страх.
Чуть  классика  прочтёшь  на  сон  грядущий –
не  обнаружишь  облака  в  штанах,

поскольку  под  луной  ничто  не  ново, 
включая  то,  чего  под  нею  нет.
За  гранью  мглы  и  ветра  нас  сурово
встречают  ветер
                и  колючий  свет.
1995-1998гг.























                ***
В  мире  этом  неуютно – вьюжном
человеку  очень  мало  нужно
для  того,  чтоб  душу  отогреть:
только  взглядом  жадно – воспалённым
след  своей  судьбы  запечатлённым
в  летописи  вечности  узреть.

Но  ни  самым
      мудрым  книжным  строкам,
ни  царям,  ни  пламенным  пророкам
знаний  тайных  явно  не  дано.
В  чёрном  гневе,  в  солнечном  восторге
в  бездну  души  наша  плоть  исторгнет?
Навсегда,  а  значит – всё  равно…

Не  о  том,  тщеславный,  я  жалею,
что  и  сам  однажды  околею
на  задворках  мировых  страстей,
но  болею  до  ознобной  дрожи,
мыслями,  что  век  свой  глупо  прожил-
без  природой  веленных  затей.

Дням,  что  щедро  песни  завещали,
снам,  что  горы  злата  обещали,
радовался  часто,  боль  тесня,
что  затравлен  недругами  не  был,
что  над  головою – мая  небо…
А  весна  была  не  для  меня!

В  космос  окунуться  хоть   пылинкой,
в  Завтра – хоть  дрожащей  паутинкой,
в  мутной  запредельности  свечу
чуть  затеплить…
                И  в  земную  память
сеятелем – ветром  тихо  кануть
дайте  волю – долг  вернуть  хочу!…
2  ноября  1996г.
               

                ***
Я  точно  знаю:  молодость  уходит,
когда  любым  усилиям  назло
с  тобою  ничего  не  происходит,
поскольку  всё  давно  произошло.

Как  будто  нет  причины  для  печали,
что  не  сбылось – оплачено  сполна.
Но  кажется – безбожно  измельчали
эпоха,  и  планета,  и  страна,

Нет – по  весне  растерянной  и 
                странной
уже  не  повторится  тот  сюжет:
я  шёл  на  свет,  зализывая  раны,
и  ждал  любви,  И  был  почти  поэт.

1999 г.
 





















                ***
Слепая  ночь.  Ползёт  позёмкой  холод.
Безмолвье  стужи  в  городе  царит.
Но  где-нибудь  мороз  уже  расколот.
То  искорка  в  душе  моей  горит.

Я  не  замёрз.  Я  всё  ещё  надеюсь,
что  в  городе,  который  видит  сны
я  всё  же  в  силах  нынче  что-то  сделать
во  имя  наступления  весны.

Так  помоги  разжечь  мне  это  пламя –
мне  одному  его  не  сохранить.
Довольно  вьюгам  властвовать  над  нами!
Да  будет  свет!
                И  как  ему  не  быть?

1989 г.






















                ***
Сквозь  ночь,  сквозь  годы…  Ночь  бела.
Дыханье  тёплое  свободы.
Неверный  свет.  Бормочут  воды
из-под  озёрного  стекла.

Сквозь  ночь,  сквозь  годы…  Мрак  аллей.
Ломая  даль,  клубятся  тени.
Непостижимость  откровений
в  преддверии  благих  вестей.

Сквозь  ночь,  сквозь  годы…  Звёзд  конвой.
Удушьем,  криком  затаённым.
Слугой?…  Шутом?…  Приговорённым!…
Сквозь  бесконечность…  За  тобой…

1  января  1993 г.























БЛЮЗ  ПЕРВОМАЙСКОГО  ПРОСПЕКТА
По  улице  с  названием  весенним,
сквозь  лёгких  зыбких   сумерек  прибой
в  толпе  весёлых  летних  приведений
мы  шли  куда  глаза  глядят  с  тобой.

Под  хрипы  блатарей  магнитофонных
со  школою  прощались  навсегда,
вдыхая  полной  грудью  ветер  сонный
и  споря  про  чужие  города.

Нам  фары  в  спины  с  завистью  глядели
и  фонари  в  сиреневом  пуху,
и  был  я  чуток,  словно  вор  на  деле
и  честен,  как  монашка  на  духу.

Мы  встретимся  когда-нибудь  случайно,
друг  друга  угадав  в  толпе  едва.
Вот  снова  май – а  в  нём  ни  капли  тайны,
ничья  не  закружится  голова!

Лишь  взглядами  столкнёмся 
                на  мгновенье –
как  хорошо,  что  мысли  не  видны
на  улице  с  названием  весенним,
не  завещавшей  нам  своей  весны.

1994 г.












                ***
Что-то  с  нами  не  то  происходит,
третьи  сутки  с  тобою  разлад.
Я  свободен  "как  муха  в  полёте",
как  в  народе  о  том  говорят.

Видно,  кто-то  из  нас  на  исходе.
Нас,  как  прежде,  уже  не  роднят
уличённые  в  трезвом  расчёте
золочёные  трели  баллад.

В  "посторонние"  даже  не  годен!
Чей-то  блеф  затесался  в  расклад.
Я  свободен  как  дух  от  плоти
накануне  утра  утрат.

1990 – 1993 гг.























                *** 
Я,  перебрав  последние   эпитеты,
растормошил  в  себе  исчадье  зла.
В  который  раз  по  безрассудной  прихоти
мне  предпочли  какого-то  козла.

Ты  рассыпала  в  спешке  покаяния.
В  висках  моих  стучало: "Чёрт  возьми!
Ведь  разделяли  нас  не  расстояния –
Мы  были  слишком  разными  людьми!"

Тебе – в  предчувствиях  весенних
                маяться,
мне  изводиться   в  клетке
                золотой.
"Несовпаденьем"  это  называется,
но  я  не  совпадаю  с  пустотой.

Всё  можно  было  предсказать  заранее,
но  личный  опыт – лучший  педагог.
И  ничего  нет  слаще  расставания
на  злой  развилке  жизненных  дорог…

Но  год  прошёл – а  может  быть  и  менее,
так – за  душой  ни  крошки  не  тая.
Нас  обжигают  поздние  прозрения
и  возвращают  на  круги  своя.

Не  ангел  с  фосфорическим  сиянием,
а  с  пьедестала  свергнутый  кумир!
Я  так  устал
        грустить  на  расстоянии!
Впусти  меня  в  свой  зазеркальный  мир…

12 апреля  1994 г.





                ***
Человек  человеку – строка  в  дневнике,
иероглиф,  который  никто  не  прочёл,
может  быть  потому, 
                что  уйти  налегке –
это  проще,  чем,  зная  всё,
                быть  ни  при  чём.

26  июля  1999 г.































                ***
                С.В.Асоновой
Вы  во  мне  разочарованы…
Нет – тоскуете  по  власти
над  эстетом  дрессированным,
четвертованным  отчасти.

Вы  во  мне  разочарованы,
что  скрываете  пока  Вы,
театральностью  ворованной
подкупаете  лукаво.

Вы  во  мне  разочарованы:
искрой  Божьей,  мол,  не  мечен!
Будьте  хоть  судьёй  суровою
всех  моих  противоречий,

будьте  новой  и  раскованной,
зло  жонглируя  словами…
Вы  во  мне  разочарованы –
в  очарованном  не  Вами…
декабрь  1994г.
      
















            
                ***
Всем  сущим – нервами  и  недрами
тянуться  весь  свой  век  разлучный
к  душе  заветной,  неизведанной,
созвучной.

Едва  надеждами  забрезжила
игра  стихий,  что  точит  камень,
нож  на  себя  точить  на  прежнего
как  Каин.

По  книгам  оптимистов  розовых
шуршать  невнятно,  мимоходом.
Всегда  живёт  чужими  грёзами
свобода!

С  уставом  варварским,  непрошено
вхожу  во  храм  зимы  без  даты.
Порошей  крестит  бездорожье
утраты…
10  января  1998   



















               ***
Тяжёлые  звёзды
      ныряют  в  расплавленный  снег,
метелью  оплёванный  вечер
        простился  со  всеми.
Мир  нынче  не  помнит,
         как  гордо  звучит  человек,
но  я  перестроил  часы
        на  весеннее  время.

Отныне  душа  моя –
           нерв  часовых  поясов,
гудящие  струны  прозрений,
                бездарно – внезапных,
и  благовест  почты,
           где  в  хоре  чужих  голосов
в  одном  лишь  услышу:
       "Всё  будет  когда-нибудь  завтра!"

Пусть  мёртвые  души
      страницами  контурных  карт
на  пыльной  своей  антресоли
       подводят  итоги…
И  страшно  пускать  на  порог
         новый  солнечный  март –
такой  долгожданный,
     но  не  наступивший  для  многих…

1995 – 1997 гг.











                ***
Научите  меня  летать,
стать  другим  или  быть  собой.
Я  от  жизни  успел  устать,
проиграв  самый  первый  бой

с  невозможностью  тёплых  слов,
с  беспощадностью  светлых  грёз…
Из  окрестных  бродячих  псов
я  для  вас – самый  верный  пёс…

1995 г.




























                ***
Так  больно  и  странно
                растаяла  осень
под  серым  и  стылым
              сырым  снегопадом.
Вновь  год,  уходя,
           обернётся  и  бросит
с  порога  упрёк:
            "Почему  вы  не  рядом?"

И  что  в  оправданье  сказать,
                если  сердце
полно  не  сомнений
                губительным  ядом?                               
Стена  расстояний -
                а  некуда   деться,
и  редкие письма –
               уже  не  отрада.

Век  жить –
     век  терять  себя  в  серости  буден,
пока  не  сожрёт
               роковая  прохлада?
Но  там,  где  нас  нет,
          хорошо  нам  не  будет.
Где  встречу  тебя –
           даже  солнца  не  надо.

В  огромной  стране
                так  легко  затеряться!
Следы  заметает
                безликая  вьюга.
Нам  с  болью  и  памятью
                время  расстаться –

в  дороге  к  себе,
               по  дороге  друг  к  другу.
ноябрь  1997 г.    

          
                *** 
Хочу  не  званым  быть,  не  избранным –
хочу  быть  искренним.
с  непредначертанным,  неведомым,
со  всем,  что  мне  дано,
со  всеми  вёснами  и  безднами
Земли  небесными,
над  словесами   бесполезными –
как  бритвы  лезвием.

Хочу  не  званым   быть,  не  избранным-
хочу  быть  искренним.
Искоренённым  и  непризнанным
судьбой  капризною,
букашкой  серой  ли  средь  гениев,
минутной  тенью  ли
ползти,  взывая  даже  генами
об  откровении.

Хочу  не  званым  быть,  не  избранным-
хочу  быть  искренним,
за  расстояниями  мглистыми
твой   образ  высветить.
В  век  телефонный  мы  затеряны
до  оскудения,
Меж  нами  лиц  и  дней  немеренно…
Пошли  знамение!

июнь  1998 г.











                ***
В  этом  сердце
               немногие  жили,
да  и  те  были  праведно – лживы.
Одиночество  точит  и  память.
Уживёшься  ли  со  сквозняками?

26 мая 1997 г.
































                ***
Человек  имеет  право  на  счастье,
или  счастлив               
                только  тем,  что  имеет,
но  во  власти  рокового  ненастья
каждой  клеткой  сердцевины  немеет.

Было  время –
            хоть  всё  небо  на  плечи,
нынче – хоть  за  покаяньем 
                на  площадь..
Но  под  Богом  ходят  люди  покрепче –
им  заказывать  и  песни  попрощё.

Им  и  свет – то  этот  бел  по  привычке,
хоть  запомнится,  горючий,                               
                быть  может,
только   именем    в  большой                      
                перекличке,
только  мигом,  что  не  понят,
                не  прожит.

…Всё  шумит  весна  над  вечером
                чёрным,
рвёт  ручьями
                снеговую  остуду.
Человек,  на  жажду  жить  обречённый,
задыхается  предчувствием  чуда…

1998 г. 











                ***
Когда  наступает  весна,
                заповедная  старь
вскипает  под  тесной  рубахой
                надрывной  волною,
слова  забывает  словарь,
                нагло  лжёт  календарь
и  смутные  дни
              кандалами  звенят  за  стеною.

Когда  наступает  весна,
                бес  её  бережёт
всегда  напоследок
               на  злобу  метельному  мраку,
но  всё,  что  ты  в  поисках  света
                в  золу  пережёг,
вернётся  на  черную  ниву
                бунтующим  злаком.

Когда  наступает  весна,
                заметая  следы
позорно  сбежавшей  поры
                иссушающей  прозы,
трубят  переулки  взахлёб
                песню  талой  воды
и  приступом  город  берут
                золотые  стрекозы.

Молись  же  за  них,
                если  знаешь,  кому  и  о  чем –
блаженны   немые  рабы
                у  имеющих  уши.
Наш  ветер – попутчик
                все  души  Вселенной  прочёл,
чтоб  всякая  тварь   поняла:
                "Я  кому-нибудь  нужен!"

Святую  тоску
                невпопад  загадать  наперёд,
гордиться  своею  беспечностью
                и  слепотою.
Сегодня  на  всём   белом  свете
                никто  не  умрёт,
пусть  даже  от  мысли,
           что  жить,  к  сожалению,  стоит…

1994 – 1997 гг.
































                ***
Мы  будем  друг  друга  помнить,
до  бреда  друг  другом  полнить
день  светлый
               и  злую  полночь,
смеясь  и  зовя  на  помощь.

Как  жить  с  пустотою  улиц,
что  наших  шагов  коснулись?
Как  время  делить  с  другими,
что  носят  родное  имя?

Я  мог  променять  бы  вечность
на  миг  нашей  новой   встречи.
А  если  и  в  нём  не  слиться –
мы  будем  друг  другу  сниться.

7 сентября  1998 г.






















                ***
Совесть  придумали  жертвы  бессонницы.
В  совести  есть,  несомненно,
                бесовское.
Сотнями  сволочи  дремлют  без  совести,
вечность
               ласкает  их  сны  переплёсками.

Месяц  отлили  фальшивомонетчики.
В  небе,  дымами  в  муку  перемолотом,
те,  кому  некуда,  не  с  кем  и  нечего,
не  откопают  заветного  золота.   

Город – творение  рук  неудачников:
"Только  в  толпе  страх  потерь   
                позабудется!"
Здесь  даже  ночи  заполнены  плачами
в  праздник  на  нашей  затерянной   улице.

Поделено  всё  давно  и  распродано.
Я  опоздал  в   этот  мир  на  беду  мою,
в  боги  не  выйдя  лицом  и  породою.
Дай,  хоть  тебя  я  сегодня  придумаю!

1999 г.















                ***
Я  буду  всегда  всего  лишь
обрывком  бессвязной  речи,
обломком  метеорита,
объедком  небытия.
Один  во  вселенском  поле,
никем  по  пути  не  встречен,
случайной  волной  прибитый
к  подножью  чужого  "Я"…

Бессонниц  моих  молитвы
и  жаворонки,  и  совы
растреплют  по  тёмным  чащам
на  новый,  цветастый  лад.
Я  буду  лишь  ненасытной,
беспомощной  жаждой  Слова,
предчувствием  настоящих,
не  слышных  пока  рулад…

20 февраля  1996 г.




















                ***
Смейся  в  лучах  заходящего  солнца,
глядя  в  глаза  то  ли  мне,  то  ли  мгле!
Мы  никогда,  никогда  не  вернёмся
в  день  нашей  встречи  на  этой  Земле.

Смейся  в  лицо  этой  осени  серой!
Нам  ли  бояться  её  пустоты?
Мерь  этот  мир  самой  высшею  мерой:
где  нет  меня,  начинаешься   ты!

Смейся,  назло  беспокойному  веку!
Нам  не  дано  его  сделать  иным.
Там,  где  нашёл  человек  человека,
вся  суета  обращается  в  дым.

Пусть  никогда  нам  понять  не  придётся,
как  же  тонка 
                нас  связавшая  нить!
Смейся  в  лучах  заходящего  солнца,
смейся  до  слёз…
           Завтра  может  не  быть…

1998 – 1999 гг.

















                THE  END
В  тот  слякотный   день,
когда  умрёт  моя  музыка
с  самодовольной  улыбкой,
горько – приторный  ветер  смахнёт  с  подоконника
кипу  давно  пожелтевших  газет.

Здравствуй,  беда!
Спасибо  тебе,  что  пришла!
Где  ты  была?  С  кем  ты  была?
Прощай!…

В  тот  слякотный  день,
когда  умрёт  моя  музыка
с  самодовольной  улыбкой,
кто-то  впервые   увидит
в  её  широко  раскрытых  глазах
ярко-жёлтый  осколочек  солнца.

декабрь  1994 г.



















             ВДАЛИ
                (из  Т.  Шторма)
Покой  и  тишь,  и  степь  лежит
в  лучах  горячего  светила.
Свет  ало–розовый  дрожит
на  старых  воинских  могилах.
И  трав  цветущих  фимиам
развеян  по  семи  ветрам.

Крылатый  толстый  жук  бежит
в  глухие  заросли  забиться,
пчела  весёлая   спешит 
трудом  свободным  насладиться.
Разносит  ветер  по холмам 
беспечный  птичий  шум  и  гам.

Здесь  полуразорённый  дом
стоит  приземистой  громадой.
В  проёме  сумрачном  дверном
застыл  бедняк   с  блестящим  взглядом.

Глядит,  как  юный  пастушок
на  камне  мастерит  рожок.

Едва  лишь  только  час  пробьёт
послеобеденной  дремоты,
устало  веки  дед  сомкнёт –
во  сне  лоснятся  мёдом  соты.
…Времён  беззвучных  суета
не  проникает  в  те  места.

1995 г.








                ***
По  весне  сыра  земля – в  шрамах,
солью  слёзною  полны  раны.
Развезло  мои  пути  к  храму.
Кто  не  сдох – от  тишины  пьяны.

С  головы  похмелье  сняв  плахой,
заведут  на  две  зимы  митинг.
Червоточины  зальют  лаком,
чтоб  потом  до  Колымы  гнить  им.

На  беспесеньи  и  стон – песня,
на  неволе  и  дышать – воля.
Племя  бусовых  босых  бестий
кости  в  горсть – и  засевай  поле!

И  тужить,  и  стужу  крыть  нечем,
с  верой  кончено -  гуляй,  россы!
Всяк  в  единую  печать  мечен.
Помирать – так  на  миру,  просто.

Эх,  коробушка – полна  снедью!
Не  слепые – всё  вокруг  видим,
а  за  кровушку  цена – медью,
позовёте  к  топору – выйдем.

Волком  вою  в  выгребной  яме.
Мир  по  нитке – а  взамен  что  дам?
Паутина,  плесень,  тлен  в  храме.
Кто  последний  в  звонари?…
                Продан!…

1990 г.








     КРОВАВЫЙ  РАССВЕТ

Вечер  качает меня
             на  короткой  волне,
это – молчания  знак,
              и  он  вечно  со  мной.
В  полночь  исчезнет
              последняя  тень  на  стене,
в  полночь  я  буду  укутан
               своей  тишиной.

И  будет  безумно  печален
                кровавый  рассвет,
и  будет  ещё  один  день,
                или  множество  дней,
и  вновь  не  очнётся  от  спячки
                последний  поэт,
а  старый  художник
           растопчет   портреты  друзей.

Мы  верили  в  свежие  ветры
                больших  перемен,
но  вам  перемены –
               трагической  пьесы  пролог.
Театр  уже  полон –
                и  песней  надорванных  вен
грянул  последний,
                самый  последний  звонок.

И  будет  безумно  печален
                кровавый  рассвет,
и  будет  ещё  один  день,
                или  множество  дней,
и  вновь  задохнётся  на  взлёте
                последний  поэт,
а  старый  художник
                уже  не  поднимет  кистей.

Мы  слепнем  от  снега,
         мы  сходим  с  ума  от  жары.
В  отравленном  сумраке
         светоч  надежды  погас.
Давно  позабыты
                правила  нашей  игры,
а  мы  себе  жаждем
кумира  найти  хоть  на  час.

И  будет  кровавый  рассвет –
как  команда:  "Вперёд!"
И  будет  земные  срока
                новый  день  отбывать.
а  юный  поэт
             над  сожжённой  поэмой  умрёт,
а  старый  художник
              поедет  его  отпевать…
























                2
Я  болен.
     Не  лгите  мне,  доктор – я  болен.
Я  болен  уж  тем,
      что  себе  подневолен.
Вот  именно – "под"!
        Чтобы  "над" – нет,  не  волен!

Я  ранен.
           Смертельно,  мучительно  ранен,
быть  может –
      случайно  услышанной  бранью,
привычной  для  всех
         повседневною  дрянью
я  ранен – смертельно,  мучительно  ранен.

В  министры  хотел –
                угодил  в  менестрели,
всё  время  при  деле –
                и  нерв  на  пределе.
Учил  по  складам
                буквари  многоточий –
лил  слёзы  чернил
                над  бумажною  ночью.

Хотелось  узнать –
                под  запретом  ответы,
хотелось  плясать –
                только  зябко  раздетым,
хотелось  сонетов
                в  классическом  штиле –
на  бал  с  корабля
                никого  не  пустили.

Прологи  мои
                перешли  в  эпилоги,
а  скатертью
                только  к  острогу  дороги.
Живу  в  атмосфере
                душевного  лада.
Мой  адрес:  О.Г.
                Там  найдут,  если  надо.

                3
Две  недели,  две  недели
                всё  ветра,  ветра  звенели,
две  недели,  две  недели,
                долгие  как  век.
А  потом  вдруг  налетели
                две  холодные  метели,
и,  столкнувшись  в  поднебесье,
                уронили  снег.

Две  недели,  две  недели
                догорали – не  сгорели,
две  недели,  две  недели –
                осенью  весна.
Было  звонко  и  просторно,
                словно  в  месяце  апреле,
но  ковром  порасстелилась
                всюду  тишина.


Две  недели,  две  недели –
                дни  дождливой  канители,
две  недели –как  эпиграф
                будущеё  зимы..
И  подумать  мы  не  смели,
                и  осмыслить  не  успели,
что  уже  не  существует
                это  слово – "МЫ"…

                4
Не  беда,
             коль  без  рыбок  златых  невода,
но  беда,
           если  в  "нет"  превращается  "да".
Ерунда,
           если  вечер  зовёт  в  никуда,
но  всегда
            будет  казнь  твоя  без  суда.

Лет  до  ста
             жить,  ни  разу  не  вспомнив
                Христа!
Пустота
        его  с  плачем  не  снимет  с  креста.
Нагадай,
          что-нибудь  нагадай  на  года!…
Не  беда,
           коль  без  рыбок  златых  невода…

                5
В  россыпях  мыслей  ночных
                не  найти  середины.
Мир  бесконечен,
           и  в  каждой  из  точек – ответ.
Я  в  этот  вечер  учился.
                как  наполовину
воспринимать
           боль  украденных  кем-то  побед.

Не  научился. 
            Со  всем  насовсем  примирился.
Ветер  уносит
              обрывки  черновика.
Я  покорился,  затих,
                навсегда  затаился.
Ночь  и  тоска.
           Ночь  на  миг,  а  тоска – на  века.

Счастья  вам,  спящие!
        Пусть  ваши  сны  будут  "в  руку"!
Пусть  день  любой
           будет  вашей  надеждой  согрет!
Завтра  отправлюсь
            к  пока  неизвестному  другу
продиктовать
              сохранения  жизни  секрет…

                6
Тебя  глотает
              ненасытный  город.
Ты,  не  дрожа,  шагаешь  в  эту  пасть.
Огромный  город.
          Город  тот,  который
дарить  умеет
             и  умеет  красть.

Плывут  в  толпе
                озлобленные  лица,
и  что –то  чертят
                тени  на  снегу.
Тебе  опять  придётся
                раствориться
среди  людей,  живущих  на  бегу.

Глядят  надменно
                яркие  неоны.
Знакома  схема,
                ясная  до  дна:
непросто  быть
                одной  из  миллионов,
когда  ты  среди  них
                совсем  одна.

Чужих  квартир
              недолговечна  пристань.
Ученье – свет,
               но  сколько  надо  сжечь!
А  выходные  пролетают  быстро,
длиною  в  жизнь
                неделя  будет  течь,

и  надо  возвращаться
                в  этот  город,
и  я  прошу  молитвенно  его:
"Дай  руку  ей!
                Сними  с  дверей  запоры!
Не  раздави
                живое  существо!"

                7
Напиши,  напиши
                из  своей  из  глуши,
чем-нибудь  рассмеши,
                чем-нибудь  оглуши.
От  письма  до  письма
                снова  мерю  я  жизнь.
Напиши,  напиши
                из  своей  из  глуши.

Напиши,  напиши 
                из  далёкой  глуши.
Светом  новых   надежд
                озари – окружи,
Новый  путь,  трудный  путь
                подари,  укажи.
Напиши,  напиши
                из  далёкой  глуши.

Напиши,  напиши
                из  карельской  глуши.
Да,  не  первая  ты –
                но  в  былом  миражи!
Напиши,   напиши
                из  карельской  глуши.

В  эту  ночь
                я,  наверное,  встречу  рассвет.
в  эту  ночь
                я  Тебе   сочиняю  ответ.
Это  долгое  эхо
                несётся  в  тиши:
"Напиши!
                Умоляю  тебя – напиши!"

                8
Я  забуду,
                чему  меня  прежде  учили,
не  уверую  в  магию
                чисел  и  дат.
Все  грехи  мы  на  волю
                давно  отпустили,
и  молись – не  молись,
                всё  равно  будет  ад.

Разбрелось  по  дорогам
                моё  поколение,
по  стране  разорённых
                несжатых  полос.
Нынче – тихий  парад.
                Наши  души  как  тени,
Бег  на  месте – как  кросс.
                Новый  день – под  откос.   

Опускается  дым
                на  надрывные  струны,
а  заказывать  музыку
                будет  судьба.
Время  петь  о  цветах
                беззащитных  и  юных –
ну,  хотя  б  до  того
                верстового  столба!

Расскажи  мне  о  том,
                что  понять  не  успею,
может  быть –
                о  религии  этой  земной,
что  вошла  и  сожгла,
                никого  не  жалея,
и  другие  религии
                ставя  виной.

Расскажи  обо  мне.
                Твоё  слово  не  вещим
быть  не  может,
                пока  не  рыдает  февраль
Резани – разверни
                побольнее,  похлеще!
Пусть  за  глотку  берёт
                эта  струнная  сталь!

Мы  ворвёмся  на  край
                слишком  старого  света,
сине  небо  удержит
                и  души,  и  плоть.
Со  страниц  неизвестно  какого
                Завета,
нам  навстречу,  зевай,
                сойдёт  сам  Господь.

Не  на  веру  святую  извёл,  человече,
век  ты  свой!
   К  мукам  страшным  себя  приготовь!"
"Нет,  я  верил! –
             его  перебив,  я  отвечу, -
Верил  в  Музыку,  в  Слово,
              но  больше – в  любовь!"

1989 – 1990 гг.

   

















                ***
О,  эпоха  без  дуэлей!
                Пожалей
донкихотов,  что  без  странствий 
                проживут,
пожалей  своих  прекрасных  дульсиней.
что  в  рутине  дней  до  времени
                сгниют.

О,  эпоха  без  дуэлей!
                Ты – тюрьма,
хоть  не  вижу  я  решёток  на  окне.
Там,  где  горе –
                только  горе  от  ума,
где  безумие –
                безумие  втройне.

Показалось,
                будто  дан  зелёный  свет,
и  пиши  ты,  живописец –
                не  спеши,
только  Истины  обещанной
                всё  нет,
а  святым
          всё  так  же  хочется  грешить.

О,  эпоха  без  дуэлей!
                Ты  не  то,
чтоб  могла  расклады  старые  разбить.
Просто  нам  вопрос  вопросов:
                "Судьи  кто?"
актуальнее,
                чем:  "Быть  или  не  быть?!

1990 г.





             ГОЛГОФА  НА  ЗАДВОРКАХ
(ЗАРИСОВКИ  СМУТНОГО  ВРЕМЕНИ)
Мелькает  фильм  документальный,
ремонт  вершится  капитальный,
а  у  соседа  за  стеной –
бутылок  говор  погребальный.

Ни  хмель,  ни  время
                ран  не  лечат,
от  мыслей 
      заслониться  нечем:
"Забыть!
               Забыть!
                Забыть!
                Забыть!…"
Так  каждый  вечер,  каждый  вечер.

Наутро  с  сумрачною  рожей
он  выйдет,  чтобы  стать  прохожим.
Он  может  от  толпы  уйти,
но  от  себя 
                сбежать  не  сможет.

Не  пьют  лишь  те,  кому  не  плохо.
И  вслед  ему  глядит  эпоха
охоты  к  перемене  мест,
охоты  слушать  маршей  грохот.

А  где-то  радио  воркует,
о  достиженьях  рапортует:
озеленяется  Кабул
и  "кто-то  где-то"  не  ворует.

Оратор  полон  оптимизма,
крепчает  дух  коллективизма,
и,  как  при  Марксе,
                всё  бредёт
Европой
              призрак  коммунизма.
1988 г.
                ***
Подпой  моей  песне
                когда  я  молчу,
отдай  своё  небо
                озёрным  глазам.
В  провале  оконном
                затепли  свечу
для  тех,
             кто  ногой  открывает  Сезам.
На  что  тебе
                блёстки  погашенных   лун
сизифовым  потом
                на  листьях  травы?
Пускай  на  ресницах
                гранитный  колтун -
но  нимбы  галактик
                вокруг  головы.
Да,  мы – пилигримы
                глухих  тупиков,
замшелые  скифы,
               мутанты – жлобы.
На  всех  аввакумов
               не  хватит  костров,
на  все  отреченья
                не  хватит  судьбы.
Оттаяв
           от  вечной  словесной  резни,
остыв
          от  надрыва  затёртых  кассет,
разбитым  лицом –
            да  в  сугроб  простыни,
дрожа –
           под  крыло  тихо  тающих  лет.
Удушье  расплещется
                через  края.
Мельчают  метафоры.
                Мозг – на  засов.
Как  хочется
                капельку  небытия
хотя  бы  на  пару
                тревожных  часов.

8 августа  1993 г.





































         ПОСЛЕДНИЙ  РОМАНТИК
              (ЛЕГЕНДА)
Последний  романтик
                спустился  с  небес.
Он  шёл  по  проспекту,
                знакомому  с  детства,
считая  в  кармане
                остатние  средства,
не  узнанный  взглядами
                юных  повес.

Последний  романтик,  последний  герой-
усталый,  смурной,
                в  этом  мире  проездом.
Где  был  ты  вчера –
                нынче  занято  место,
и  новые  люди
                за  старой  игрой.

Несчастная  двушка
                зажата  в  тисках,
холодные  цифры
                летят  водопадом.
Хоть  миг,
            пусть  не  с  нею –
                так  с  голосом  рядом!…
Но  тонет  сознание
                в  длинных  гудках.

Один.
         Два  ряда  фонарей.
                Первый  лёд.
Невидно  дорог,
                не  найти  направлений,
С  вещами  на  выход,
                звезда  поколений,
ещё  не  познавших
                обратный  отсчёт!

А  капли  дождя
                лихо  бацают  брейк.
Попробуй  согрей их
                огнём  сигареты!
Их  столько  же,
                сколько  осталось  неспето
тех  песен,
                что  в  ночь  уносил  человек.

17  августа  1990 – июль  1991 г.г.































                ***
Побитой  и  грязной  собакой
сквозь  утро
                иду  напролом.
Послушай,  как  хочется  плакать
под  этим
                ленивым  дождём!

Я  вовсе  не  сентиментален,
я  даже  циничен  и  груб,
однако…
             Напрасно  мы  ждали
бравурного  лепета  труб!

Дуэту  уже  не  сыграться
на  гребне  осенних  потерь.
Нелепо  молить  и  стучаться
в  чужую  открытую  дверь.

Мир  тесен  и  небо  покато,
надежды
                живут
                взаперти.
По  топким  коврам  листопада,
по  зыбкости 
                пошлых
                "прости",

по  зябкому,
                мёрзлому  мраку,
впадая
            в  промозглую  падь,
голодной  избитой  собакой
ползу  я  к  огню  умирать.

10  октября  1993 г.




                БУДТО  ИЗ  ДНЕВНИКА
Биография – дым.  Ни  холма,  ни  межи,  ни  зарубки.
На  стигматах  распятий  лежит  корка  тонкого  льда.
Если  память  ещё  временами  идёт  на  уступки,
то,  пройдя  стороной,  времена  отлетят  в  никуда.

Всё – в  расход.  Всё – с  нуля.
               Из  "никто"  не  проклюнется  "некто".
Маски  новых  мессий  не  приходятся  впору  пока.
И  блевотина  слов  неизвестного  вам  диалекта,
прорываясь  на  свет,  обжигает  мне  плоть  языка.

1994 г.



























                ДЕПРЕССИЯ

Потеряем – слёзы  льём,  а  имеем – не  храним.
За  полцарства – ход  конём:  приходи,  поговорим.
Телефонные  звонки  отзвонили  не  по  мне,
и  в  морях  густой  тоски  я – что  щепка  на  волне.

Это  русская  беда – горька  ягода  судьба.
Запетляла  в  никуда  скользко – белая  тропа,
это  ветер – снеговей,  воевода  чёрных  зим
до  оплавленных  костей  с  грубых  лиц  срывает  грим.

Не  смогли  тебя  понять  ни  кабак,  ни  Божий  храм –
вместе  выйдем  погулять  по  росистым  облакам.
В  духоте  предгрозовой  жизнь  развеялась  как  дым.
Эй,  хоть  кто-нибудь  живой!  Приходи – поговорим!…

март – июнь  1995 г.






















                ***
Ночные  окна.  Вечные  огни
на  мраморе  бесформенных  коробок.
Дрожащий  свет  по-детски  тих  и  робок.
Наивные  "спаси"  и  "сохрани" –
на  плаху  обречённые  гонцы.
И  загнанные  вороные  кони –
зажмёшь  надрывный  выдох  их  в  ладони –
и  растекутся  алые  рубцы.

Я  знаю:  там – бездонная тоска,
в  пустых  объятьях  стиснутые  годы,
сон  разума,  бессонница  природы,
озноб  и  память…  Дуло  у  виска…
Случайный  блик  на  горизонте  дня –
такая  ненадёжная  заплата!
Чадит  костёр  холодного  квадрата –
и  некому  согреться  у  огня.

1994 г.
               




















                РОНДО
                Памяти  Курта  Кобейна
               (группа  "Нирвана")

Ты – волчья  сыть,  я – травяной  мешок
и  двигаюсь  по  заданной  орбите
туда,  где  жадно  пьют  электрошок
свидетели  таинственных  событий.

По  Мономаху  шапка!  Сбитым  с  ног
из  круга  света  белого  не  выйти.
Ты – волчья  сыть,  я – травяной  мешок
и  двигаюсь  по  заданной  орбите.

Замкнул  уста  на  кодовый  замок,
насытил  клетки  мозговой  подкорки
космическою  копотью…Задворки…
Ты – волчья  сыть,  я – травяной  мешок… 

Я  двигаюсь  по  заданной  орбите.

1994 г.

















БАЛЛАДА  О  СОЛНЕЧНЫХ  ПЯТНАХ
Солнце  родины  смотрит  в  себя.
                Ю.  Кузнецов

Долго  солнце  стыдили  за  пятна  мы,
мол  "светило – дефектов  с  лихвой".
А  оно  всё  не  шло  на  попятную,
всё  катило  по  прежней  кривой,

то  зарницами  грубо  ворочая,
то  фонтанами  бликов  соря.
Берега  покидая  восточные,
не  бросало  во  мгле  якоря.

И  тогда  лжепророки   с  шаманами
навалились  на  солнце  гурьбой,
позолоченными  истуканами
засевали  простор  голубой.

Гроздья  гнева  горчили,  дурманили,
терпким  дымом  несло  с  алтаря.
Королям  ли,  вельможам  ли,  рвани  ли
всё  равно – что  свеча,  что  заря.

Вспыхнет  степь,  попримятая  конницей,
в  чёрном  смерче  качнётся  толпа.
Жёрнов  сечи  под  гул  и  трезвоницу
мнёт  суставы,  броню,  черепа…

Лишь,  омытая  кровью  проточною,
распрямится  седая  трава –
золотая,  святая,  порочная
над  телами  склонится  вдова.
3 мая  1996г.





            
ПОСЛЕДНИЙ  РОМАНС
Метель  гуляет  по  стране,
морозы  вновь  не  знают  меры.
Свеча  пылает  на  столе
у  молодого  офицера.

Мир  растворяется  в  заре.
В  сугробах  людям  нет  прохода.
На  отрывном  календаре –
январь  семнадцатого  года.

Твой  вечер  вальсами  кружил
и  гомонил  в  двенадцать  баллов,
провинциалкам  ворожил
о  неземном  и  небывалом.

Полурастерянно  глядел
вслед  улетающей  пролётке. 
Был  город  молод.  Снег  кипел
и  время шло  походкой  кроткой.

Наутро,  только  рассветёт,
раздастся  музыка  иная,
и  эшелон  уйдёт  на  фронт
из  тихого,  как  счастье,  края.

Двадцатый  век  придумал  им
лавину  чёрных  испытаний –
отечества  несладкий  дым,
лёд  седины  нежданно  ранний.

Под  тяжестью  могильных  плит,
вдали  от  сновидений   вьюжных
сыра  земля  соединит
их – беззащитных  и  ненужных.
Когда  война – при  чём  тут  бал?
Копи  для  потрясений  силы!…
Кто  б  задержал  девятый  вал
и  для  тебя,  и  для  России!…
1986 – 1989 –1991 гг.
                ЧАС  ИКС
Свет  инея
           на  длинных  проводах,
вечерний  блюз
                о  падающем  снеге.
Час  Икс
               на  остановленных  часах,
отказ
         от  дикой  мысли  о  побеге.

А  проводами  движутся  слова,
со  звоном
                разбивая  вечер  синий,
и  слышными  становятся  едва,
и  замерзают,
                и  ложатся  в  иней.

Зима  привычно  заметает  круг,
зима  следы  ушедших  заметает.
Следы – печать  и  следствие  разлук,
что  значит  "навсегда" –
                никто  не  знает.

Но  есть  один  разумный  компромисс:
восстановить
                дыханье  циферблата,
Чтоб  снова  к  нам  вернулось
                Время  Икс
в  последний  час
                последнего  заката.

Как  он  прозрачен  будет,
                этот  час!
В  сетях  его,  сверкая,
                будет  биться
холодный  город
                предвесенних  глаз,
где  синий  иней
                в  проводах  искрится.
А  проводами  движутся  слова…     август  1990 г.
                ***
О,  сколько  чуши
                помнят  наши  души,
не  выдавая  сути  бытия:
всех  гениев –
                от  Баха  до  Гаркуши1,
весь  сор –
              от  Герострата  до  меня.

Так  затяните
                пояса  потуже.
Какой  ни  век –
                везде  одна  фигня:
уйдут
            в  богоискатели – кликуши
безбожники
             от  Баха  до  меня!

июль  1991 г.
1 Олег  Гаркуша – лидер  рок-группы  "АукцЫон"




















                ***

Который  век  уже  хороним –
                а  мир  пока  себя  не  понял,
и  отзывается  на  слово
                усталым  эхом  тишина.
Всё  так  же  клирики  в  почёте,
               всё  так  же  шизики  в  загоне,
и  если  что-то  происходит –
              видать,  не  наша  в  том  вина.

17  июля  1999 г.




























                ВИЗИТ
Однажды  ты  шагнёшь  через  порог
в  тот  мир,  где  твоё  имя  все  забыли
и  мне  под  ноги  горсть  бездомной пыли
швырнёшь  со  мной  не  пройденных
                дорог.

Скривят  ухмылку  сумерки  в  окне
и  зазмеятся  в  недрах  тесных  комнат,
и  чёрное  нутро  магнитофона
прямой  кишкой  сморкнётся  в  тишине.


Ты  будешь  лопотать  и  лепетать
о  том,  как  нынче  квёло  и  уныло,
что  ты  по  десять  раз  на  дню  звонила –
меня  же  вечно  дома  не  застать,

что  заедает  едкая  среда,
а  также  все  другие  дни  недели,
ряды  друзей  изрядно  поредели,
а  старые  враги  верны  всегда…

Когда  же,  ковыряя  ложкой  чай
с  налётом  полувыдохшейся  хлорки,
мы  вспомним  нашей  юности  восторги
расслабленно – как  будто  невзначай,

прервав  на  полуслове  анекдот,
ты  мельком  по  часам  скользнёшь –
                спешу,  мол.
Со  вкрадчивым,  почти  воздушным
                шумом   
кабина  лифта  в  бездну  упадёт.

А  я  засну  за  письменным  столом
с  улыбкой,  до  корней  сводящей  дёсна.
А  во  дворе  спешат  чужие  вёсны
кого-то  взять  нахрапом,  на  излом.

Там,  во  дворе,  обманчивые  вёсны
спешат  на  остановку  за  углом…
1994 г. 





































                ***
Поддев  толчком  земного  пульса
поэтов  пёструю  толпу,
старик  Державин  потянулся
и  заворочался  в  гробу,

Но  неоклассицисты  были
навеселе  и  налегке,
Кряхтя,  старик  из  гроба  вылез
и  дал  им  лирой  по  башке.

25  октября  1993 г.




























ПОСЛЕДНИЕ  СТИХИ  О  ВОЙНЕ
Я  ненавижу  всякую  войну,
хотя  читал  о  ней  запоем  книжки.
Я  в  детстве  не  любил  про  тишину,
а  вот  а  войну  играл,  и  даже  слишком.

Ах,  игры  детства!  Выдуманный  враг,
.и  невредимы,  кто  "убит"  и  "ранен".
А  где-то  шёл  конфликт  "Иран – Ирак",
и  красным  был  песок  пустынь  в  Афгане.

Пройди  по  тем  окраинам  лесов,
где  под  небесным  сводом  грустно–низким
среди  войною  тронутых  холмов
задумчиво  застыли  обелиски.

Заденет  наболевшую  струну
вот  этот,  с  именами  серый  камень:
"Ты  ненавидишь  всякую  войну?
Души  её  своими  же  руками!"

Я  ненавижу  всякую  войну,
хоть  лишь  в  кино  её  порою  вижу.
В  любой  войне  ищу  свою  вину.
И  нахожу.  И  больше  ненавижу.

1989 г.













       ПОСЛЕДНЯЯ  ПОЧЕСТЬ    
Его  пушечное  мясо
схоронили  напротив  гастронома.
Пройдут  пионеры – скажут:
"Ни  пуха  тебе,  ни  пера!"

1996 г.

































                ***
Ещё  пока  твой   голос  не  охрип.
Ещё  он  слышен  через  километры
сквозь  осень,   поливающую  ветром
пространство  голых  тополей  и  лип.

Ещё  не  всё  вокруг  в  последний  раз.
И  мы  живём,  назло  любым  упрёкам
во  всём  прекрасном,  странном  и  жестоком,
что  так  внезапно  разлучило  нас.

Ещё  пока  мы  молча  ждём  чудес,
на  полпути  к  какой-то  новой  встрече,
наивно  веря:  путь  утрат  не  вечен,
от   счастья  отказавшись  наотрез…

1987 г.






















   
       НОВЫЙ  ГЕРОЙ
Пляшет  Богдан  Титомир,
рэпом  бредит.
Герой  пустоголовой  эпохи…
Ему  хорошо –
ему  всё  похуй!
А  нам – хана!

Колоколом  балахон –
к  лицу  холёному  холопу  хламида.
"Делай  как  я!
Думай  обо  мне!…"

ПОДУМАЕШЬ!!!…

1992 г.
























               60 –е
В  рубиновом  зареве
смутных  воспоминаний
строю  храм  то  ли  Хендрикса,
то  ли  Хармса.
Чем-то  случайным  вырежу  фреску  на  белом.
Контур  лица,
пальцы  танцуют  по  грифу.
Надпись:
"Кончайте  войну!  Разводите  цветы!"

Где  это  было?
Вроде  бы  в  каменном  веке.
Там  даже  звуки  имели  своё  очертанье,
там  даже  тени  имели  своё  отраженье.
Демоны  душ  задымлённых,
демоны – демагоги
болью  баюкали
Дом  Восходящего  Солнца.

1993 г.


















             
                ***
Однажды  профессор  Преображенский
поймал  пролетария,
повесил  его  на  толстом  суку
и  долго  с  наслаждением  наблюдал,
как  синий  язык,
вывалившийся  изо  рта  неизвестного  героя,
пытается  вспомнить
строчки  "Интернационала".

А  помойка  жила  своей  жизнью.
Смердели  огрызки,
ржавели  железки,
шелестели  на  ветру  мятые  бумажки.
Никто  не  ждал
никаких  новостей  науки.

2001 г.






















              ***
Я  видел,  как  могучие  корни  деревьев
взламывают  асфальт.
Я  видел  могилы  доблестных  воинов,
поросшие  ржавым  бурьяном.
Я  думал,  что  знаю,
где  место  моё  на  этой  земле.

Но  всё,  что  у  меня  было –
это  чёрное,  честное  небо  ночное,
манящее  и  пугающее,
принимавшее  всех  нас  такими,  как  есть.
2001 г.
               

























   
                ***
Копоть  чужих  городов
со  стёкол  домов  сотрёшь –
вот  вам  и  космос.
Ржавым  гвоздём
на  полусгнившем  заборе
выведешь  крупно  три  буквы –
вот  вам  и  лозунг.
Проще  всего –
силы  найти  для  бессилья,
выкрасить  серым
розовую  и  зелёную
малую  родину
наших  больших  перемен.

1993 г.
























                *** 
Какие,  к  чёрту, новости, 
когда
уже  настали  сумерки  богов?!
А  вы  всё  ждёте,
когда  наступят
сумерки  Б.Г…
1993 г.
































                ***
Куда  бежать?  Реальный  мир  мне  душен.
С  моим-то  безответственным  лицом
я  даже  духам  тьмы  не  буду  нужен
ни  мытарем,  ни  воином,  ни  жрецом.

Ведь  языком  шершавым  и  посконным
с  богами  говорить – напрасный  труд.
(А  в  снах – всё  больше  жёлтые  драконы
мешая  с  кровью,  плоть  земную  рвут…)

Живя  как  все,  не  веселее  прочих
смерть  примешь,  пресным  воздухом  дыша.
Но  по  весне  и  капля  камень  точит,
коль  этот  камень – бывшая  душа.

2000 г.

      



















             

                ***
В  отсутствии  тебя  я  не  грешу
и  не  грущу,  но  иногда  пишу
какие-то  сомнительные  тексты,
где  солнечно  играет  диск  луны,
где  мне  же  самому  посвящены
слова,  в  которых  нежности  не  тесно.

В  отсутствии  тебя  яснее  сны
цветные – те,  которым  нет  цены,
поскольку  вдохновения  не  купишь.
Там  ни  души  на  всей  большой  Земле,
и  только  я  в  единственном  числе
всем  злым  смертям  показываю  кукиш.

В  отсутствии  тебя  возможно  всё.
И  новый  день  событий  не  несёт,
чтоб  послезавтра  снова  повториться.
И  я  живу,  не  чувствуя  корней,
в  толпе  плутая,  и  пытаясь  в  ней
увидеть  человеческие  лица.
1999 г.


















               ***
Я  слышал – на  свете  есть  люди,
есть  странные  люди,
которые  думают,  будто  им  есть,  что  терять:
как  минимум  имя,
как  максимум - место  под  солнцем.
А  я  не  читаю  их  книг,
адресов  их  не  знаю,
ничуть  не  завидуя,
их  обхожу  стороной.

Я  слышал - на  свете  есть  люди,
есть  странные  люди,
которые  помнят,  что  мир  этот
создан  не  нами.
Они  говорят:
"Всё,  ребята,  не  так!"
Я  и  сам  это  знаю.
Но  что  пересказы  их  снов,
так  похожих  на  правду
имеющим  сердце,  идущим  на  крест,
ждущим  чуда
и  пишущим  письма   на  небо
под  музыку  вьюги?

Здесь  некому  слово  сказать,
даже  не  с  кем  поспорить…
Я  слышал - на  свете  есть  люди.
Но  это  неправда.

2001 г.
               







   
                ***
Послушайте!
Ведь  если  звёзды  зажигаются,
то  может  Чубайса  придумали  атеисты?!…

24 мая  2001 г.


































    ЗВОНКОЮ  НОЧЬЮ

Месяц–калека  в  серых  лохмотьях
звонкою  ночью
юркою  тенью  с  поступью  волка
звонкою  ночью
рухнул  с  откоса  вздыбленной  крыши.

Рваное  небо  в  хмурые  двери
звонкою  ночью
плещет  огнями,  крестит  тенями
звонкою  ночью,
скользким  молчаньем  просит  ночлега.

Тесное  сердце  дробью  студёной
звонкою  ночью
в  каменном  склепе  воспоминаний
звонкою  ночью
мечется - ищет  свежего  ветра.

21 мая  1995 г



















ТРОПОЙ  СОМНЕНИЯ

Нет,  я  не  атеист.
Я  просто
хотел  бы  знать,  зачем  дано
нам  право  задавать  вопросы,
когда  давно  разделено
всё  бытие  на  "до"  и  "после",
на  "за"  и  "против",
"над"  и  "под",
на  "добродетели"  и  "козни",
на  мглу  глубин  и  свет  высот?
На  вкус  любые  догмы  пресны,
в  них  нет  поэзии  ничуть.
Безверье  пусто,
в  вере  тесно.
Я  выбираю  третий  путь.

22 июля  1995 г.






















                ***
Пятый  сон  Веры  Павловны
колет  краешки  век.
Между  рыхлыми  шпалами
мутным  месивом – снег.

Паровозик  простуженный
режет  рёвом  густым
полустанок  завьюженный,
упакованный  в  дым.

Перед  зябкой  побудкою
отдыхает  этап,
лица  грубые  кутая
в  хриплый  кашель  и   храп.

А  "столыпинка"  душная
там,  где  сумрак  растёрт,
выжидательно  слушает
клёкот  сотен  аорт.

Словно  взрывом  подброшено,
пробуждается  вновь
кумачовое  прошлое
и  кронштадтская  кровь,

зори  строек,  трубящие
сквозь  тифозный  туман,
и  с  глазами  горящими
люди  племени  Джан.

Но  сгоревшей  кометою
чёрный  катится  плач
в  тот  подвал,  где  Рахметова
распинает  палач.

Память,  что  ты  наделала!?
Пожалей,  отпусти!
Будут  белыми – белыми
все  привалы  в  пути.

За  буранными  хлопьями
в  свой  назначенный  час
роковая  утопия
оккупирует  нас,

чтоб,  плывя  по  течению
без  руля  и  ветрил,
вдруг  Шестой  Сон  Творения
копоть  прошлого  смыл.

1993 – 1994  гг.




























ПРОСТАЯ  АРИФМЕТИКА

Пока  имеешь  сто  рублей,
всегда  найдётся  сто  друзей.
Всё  промотаешь  до  рубля –
прощайте,  милые  друзья!

Но  есть  пословица:
                "Имей
не  сто  рублей,  а  сто  друзей."
Как  ни  считай –
                выходит  вдруг,
что  ровно  рубль  стоит
                друг.

1989 г.























ИЗ  БЛОКНОТА  СЛАВЯНОФИЛА

К  тельцу  златому  там  любовь  до  гроба,
танцуют  в  полприхлопа – три  притопа,
боятся  нас,  а  сдохнут  от  микроба –
принципиально…
                Вот  она – Европа!…

7 июня  1996 г.































                ***
Толпой  троллейбусы  стошнило.
Час  пик.  Асфальтовая  зыбь.
Огней  оранжевая  сыпь.
Голяк.  Бесспонсорно.  Уныло.

Кануны  "бронзового  века"
венчают  нового  царя…
Сквозит  свинцовая  заря…
Подъезд…  фингал…  фонарь…  аптека…

23 сентября  1992 г.



























               
                ***
Где  ты  была,
                Мария  Магдалина?
Кропала  покаяния  наброски,
когда  рассвет,  гвоздём  пробитый,
                хлынул
на  серые  неструганые  доски.

Бродила  стража
                нудно  и  устало,
три  босяка
                травило  анекдоты.
А  ты  во  сне  тревожном
                заслоняла
Его
      от  хищных  губ  Искариота.      

Декабрь  1992 г.






















                ***
То  ли  к  ночи  разболится  голова,
то  ли  стук  колёс  послышится  заре,
всё  на  свете – трын-трава,  разрыв-трава,
да  полынь-трава  на  пыльном  пустыре.

Всё,  что  выпало – бегущею  строкой,
всё,  что  грезится – поблекшей  синевой,
а  укравшая  обманчивый  покой
колыхнётся – полыхнёт  сухой  грозой.

Между  нами – горы,  реки,  города.
Нас  ещё  нен  срифмовала,  но  свела
лишь  долгов  невозвращённых  череда ,
дальний  зов  неразделённого  тепла.

Но  уже  не  тянет  вены  надорвать –
все  царапины,  что  были,  зализал.
С  бесконечностью  дурною  флиртовать,
Сатану  не  искушаю,  завязал.

Ныне  выдалась  погодка – благодать,
блёстки  жемчуга  в  сугробах  проросли.
Звездочёты,  поспешите  нагадать
эру  новую  в  истории  Земли.

Что-то  теплится  пока  едва–едва
не  к  удушливо-завьюжливой  поре.
То  ли  к  ночи  разболится  голова,
то  ли  дым-колдун  заблудится  в  заре.

1994 г.








             ПРЕДЕЛ

               1
Как  страшно  быть  тебя  забывшим,
остаться  навсегда  одним.
Одним  из  тех,  кто  нелюбим,
брожу  по  будущему  "бывшим".

Второй  натуре – третьим  лишним,
друзьям  ли  давешним – чужим…
Как  страшно  быть  тебя  забывшим,
остаться  навсегда  одним.

Впервые  зова  не  услышать
в  плену  ничтожного  мирка.
В  начале  нового  витка
как  страшно  быть  тебя  забывшим,

остаться  навсегда  одним…

               2
До  нерва  "я"  своё  растратить,
идти  куда-то  наугад,
взамен  не  требуя  наград.
До  нерва  "я"  своё  растратить!

А  там  кто  едет – тот  и  платит,
не  "тусоваться" – как  "не  жить".
До  нерва  "я"  своё  растратить,
до  льдинки  "я"  твоё  простить…

1992 г. 








                ***
Нимбы  рам  золочёных  бестолково  макая
в  голубой,  маслянистый
                электрический  яд,
тонкой  роскошью  линий  в  неизвестность
                стекая,
лики  прошлого   века
                в  наши  лица  глядят.
Кто  сказал,  что  нетленность –
                верный  спутник  искусства?
Остановка  мгновений –
              не  сизифов  ли  труд?
Беспощадное  время
                всех  порубит  в  капусту,
глядь – голодные  черви
                уж  костей  не  берут.
Свято  место,  но  пусто"
                Стали  глиной  да  пылью
и  галантные  леди,
                и  балов  короли.
и  отцы  монументов
                рокового  бессилья
безымянно,  безмолвно
                растворились  вдали.
Тусклый  свет  акварели
                нам  тепла  не  навеет.
И,  цепляясь  за  вечность
                всем  своим  естеством,
стылой  кровью  своею,
                хилой  плотью  своею,
люди  отклика  ищут
                в  чьём-то  сердце  живом.
Пусть  сомкнутся  столетья
                за  спиною  стеною,
пусть  не  впишут  в  анналы
                остроклювым  пером,
не  слизнёт  едкий  сумрак
                мутноватой  волною
две  беспечные  искры,
                что  летят  напролом –
за  предел  мирозданий,
                за  предел  мирозданий…
1995 г.
               




































                ***    
Бесовской  силой  растревоженный,
кляня  внезапную  напасть,
я  опустел  как  дом  заброшенный
весной,  когда  ты  началась.

Стою  неразрешимым  ребусом,
сгорю –
             не  будет  в  том  беды.
Мне  в  новой  жизни  быть
                троллейбусом,
куда  случайно  вскочишь  ты…

июль  1991 г.



























            РАШЕН  ТРИЛЛЕР

Жил  на  свете  вампир  по  прозванию  Лёша,
коротал  долгий  век  среди  старых  могил.
На  обед  он  любил  пару  жирненьких  мошек,
а  на  ужин  он  кровь  человечью  любил.

Если  кто  забредёт  во  хмелю  или  сдуру
на  погост,  где  надгробья – в  тени  лопухов,
Лёха  кумпол  тому  раскроит   арматурой
и  кайфует  потом  до  вторых  петухов.

Как-то  шла  по  грибы  Василиса-кокетка,
та,  с  которою  спутался  дурень  Иван,
все  полцарства  свои  просадил  на  рулетке
и  на  угнанном  "Ту"  умотал  в  Пакистан. 

Представляете  встречу  на  узкой  тропинке:
вурдалак,  молодуха – и  сумрак  стеной!
Сердце  пламенно  бьётся  в  печурке  ширинки
и  усмешка  шуршит  бородой  травяной.

"Миль  пардон…  я,  мадам,  провожу  вас  немножко!…"
и – нескромный  намёк  на  жаргоне  лесном.
…Ни  за  что,  ни  про  что  засветила  лукошком –
и  растёкся  "нечистый"  багровым  пятном.

Триста  лет  скоро  будет  неравному  бою.
Днём  с  огнём  не  отыщешь  теперь  лешака.
Не  жильцы  мужики  с  комариной  душою –
ведь  от  них  Василис  охраняет  УК.

1994 г.






УТРО  ДЕЛОВОГО  ЧЕЛОВЕКА

Стена  лежит  горизонтально.
Дополз  до  потолка  с  трудом.
Пытаюсь  выяснить  детально,
кто  на  попа  поставил  дом.

Чья  это  атомная  масса
комком  застыла  на  двери?:
Какая  подлая  зараза
мне  череп  точит  изнутри?

Кто  кисти  рук  верёвкой  срезал
и  к  ножке  стула  притянул?
Кто  кол  калёного  железа
в  рай он  аппендикса  воткнул,

прошёл  застенчиво  и  робко
как  над  Болконским  Бонапарт
и  в  замусоленной  коробке
унёс  последний  миллиард,

понаследил,  наделал  шума –
плевки,  окурки  там  и  тут?…
А  город  как  всегда  подумал:
"Опять  учения  идут!"

1993 г.












                БЫТ

Я  вне  обид:
                и  не  бичую  быт,
и  не  бываю  бытом
                больно  бит.
Привычно  "быть",
                "бывать",
                и  "пребывать".
Всё  бытие  бы
                так  пробытовать!

19091 г.



























МАРШ  "ЭНТУЗАЗИСТОВ"

Храните  деньги  в  трёхлитровых  банках,
летайте  самолётами  "Эр  Франс"!
Тогда  никто  не  примет  вас  за  панков
и  не  впадёт  от  хари  Кришны  в  транс.

Когда  же  человек  из  Ку-клукс-клана
вас  переедет  вашим  "Жигулём",
достаньте  вашу  карму  из  кармана
и  станьте  свазеландским  королём.

От  вас  сойдёт  с  ума  сама  Мадонна,
сыграет  вашу  роль  Джигарханян…
Вставай,  вставай,  проклятьем  заклеймённый,
всем,  что  тебе  сказал  я,  обуян.

июль  1991 г.






















ЖЕСТОКИЙ  МУЗЫКАНТ

Наступи  своей  песне  на  горло,
музыкант,  я  прошу,  не  играй.
В  этом  воздухе  душно-прогорклом
ты  поёшь  про  потерянный  рай.
Но  поёшь  про  него  неумело,
ошалев  от  неясной  тоски.
Лучше  брось  это  чёрное  дело,
не  бери  моё  сердце  в  тиски.

Мы  добра  от  добра  не  искали,
до  сурового  были  просты,
полю  брани  друзей  отдавали,
за  собою  сжигали  мосты.
Нас  пьянила  романтика  боя,
но  обратно  в  неё  не  зови.
В  лабиринтах  чужого  покоя
ариаднину   нить  оборви.

Музыкант,  мой  товарищ  по  плену,
сам  в  себе – как  иголка  в  стогу.
Грех  роптать  нам  в  грязи  по  колено.
Мы  с  тобой - на  одном  берегу.
Мы – от  стаи  отставшие  птицы.
Не  для  нас  будет  наша  весна.
Будет  вечно  нам
                музыка  сниться,
и  напьётся  слезами  луна.


Сквозь  туманную  муть  расстояний,
через  муть  уходящих  времён
долетают  стихи  расставаний –
колокольный  малиновый  звон.
Я  ловлю  эти  горькие  ливни
на  ветру,  на  лету…
                Боже  мой!
Знал  ли  он,  этот  лабух  наивный,
что  творил  целый  вечер  со  мной?      1989 г.
                ***
Что-то  рухнуло  в  мире  сегодня               
                внезапно.
Кто-то  в  Богом  забытом  печальном
                краю
отдаётся  надеждам  на  светлое.
                завтра,
хороня  в  глубине  безысходность
                свою.

1987 г.





























                ***
Скажите  мне,  какого  чёрта
я  столько  долгих  лет  и  зим
пел  о  любви  и  боли,  гордый
тем,  что  крещён,  но  не  храним?

И  неужели  я  в  ответе,
причём  не  просто,  а  втройне
за  ту  звезду,  что  мне  не  светит
по  чьей-нибудь  чужой  вине?

17 ноября  1994 г.




























                ***
Как  упоительны  в  России  вечер
Лежу,  балдею,  блин,  и  в  черепе  дыра…

1999 г.
 



































                ***
Он  сказал: "Поехали!"
И  застрял  в  дверях
грузового  лифта…

1994 г.

































                ***
Перестройка,  товарищи!
                Гласность!
Белым  пятнам  истории –
                нет!
Говорить  нам  теперь  не  опасно,
что  и  Ленин
                ходил  в  туалет…

1987 г.






























             ЖЕРТВА  МЕДИТАЦИИ

В  моём  сознании – озонная  дыра.
В  неё  глядятся  запредельные  светила,
но  видят  в  зеркале  моё  свиное  рыло
и  сокрушаются  :  "Унылая  пора!"

2 апреля  1995 г.
4 часа  ночи































                ***
Одинок  ли  я  во  Вселенной?
Может  жизнь – это  только  пена
в  океане  частиц  безгласных,
муравьиным  мозгам  неподвластных?
Может  мы – это  только  тени,
отражения  отражений,
или  сны  мотыльков  безликих
из  старинной  китайской  книги?
Мотыльки  бесследно  не  тают.
Хоть  былинкой,  да  прорастает
всё,  что  теплится,  пламенеет,
всё,  что  чувствовать  боль  умеет.
Были  бури  и  войны  были,
с  перехлёстами  сушу  били –
и  скрывала  волна  из  виду
камни  раненой  Атлантиды.
Но  скользил  над  пучиной  гноя
белокрылый  корабль  Ноя.
Умереть – не  поставить  точку.
Если  каждый – звено  цепочки,
если  наши  дела  нетленны,
одинок  ли  я  во  Вселенной?

1994 г.















            ***
Если  мне   суждена  хоть  какая-то  смерть,
я  хотел  бы  в  бою  за  любовь  умереть,
чтоб  потом  написали  без  всяких  имён
на  могильном  булыжнике  коротко:  "ОН"….

1991 г.

































                ***
Как  хотелось  уверовать
мне  в  заведомый  бред,
день  и  ночь  проповедовать
свой  Новейший  Завет,
чтоб,  почти  бессознательно,
не  в  насмешку  судьбе
прозревать  лик  Создателя
даже  в  грешной  Тебе.

Не  светило  везения
сквозь  надрывный  цейтнот –
озорного,  весеннего,
чтобы  досыта – влёт,
чтоб,  капелью  кипящею
до  костей  леденя,
восходила  звенящая
радость  первого  дня.

Лупит  в  гулкие  клавиши
кучевых  облаков
мглистый  город,  отчаливший
от  родных  берегов.
Надо  набело  выдумать
все  ремарки  к  судьбе
и  учиться  завидовать
не  другим,  а  себе.

13–14  марта  1994 г.











            НАШЕ  ВРЕМЯ

Весна  с  тонким  привкусом  майского  снега
и  лет  световых  сине-пламенный  лёд.
Из  дальних  галактик  моё  " alter  ego"
глухие  сигналы  с  оказией  шлёт.

Мы  стали  как  тени.  Мы  стали  не  теми,
что  были  до  наших  сумбурных  бесед.
Скажи  мне,  когда  же  придёт  наше  время?
Наступит  оно,  наконец,  или  нет?

За  три  пятилетки  служенья  искусству
я  ткань  реализма  протёр  как  штаны.
Меня  в  Зазеркалье  без  визы  пропустят,
с  почётом  проводят  на  бал  Сатаны.

Анархия – точка  отсчёта  системе,
а  взрыв – лучший  лоцман  орбитам  планет.
Скажи  мне,  когда  же  придёт  наше  время?
Мы  пересечёмся  с  тобой  или  нет?

Ты  грезишься  мне  как  индусу  нирвана,
как  нищему – пост  президента  страны,
как  остров  Ямайка – крутым  растаманам,
пустыне – прилив  океанской  волны.

И  я  подбираю  ключи  к  теореме,
где  формула  счастья  похожа  на  бред.
Скажи  мне,  когда  же  придёт  наше  время?
И  скучно,  и  грустно,  и  времени  нет…

1995 г.








                ГОРОД  П. 

Сонный  город   над  тёмной  онежской  водой –
нелюдимый  и  гордый,  всегда  молодой,
ослепительно–серый  в  плену  облаков,
богатырь,  ставший  камнем  на  веки  веков.

Здесь  и  ночи  белы  круглый  год  напролёт –
разве  только  зимой  небо  впаяно  в  лёд,
и,  вдоль  спальных  окраин,  толпой,  наугад
по  делам  калевальские  боги  спешат.

Все  дороги  ведут  либо  в  рай,  либо  в  ад,
но  названия  улиц  звучат  невпопад.
Ведь  хозяева  громких  имён  никогда
бескорыстно  не  будут  съезжаться  сюда.

Не  предавшее  предка  творенье  Петра
хмурым  утром  не  помнит,  что  было  вчера,
и,  назло  всем  на  свете  ветрам  перемен,
кажет  площади  Киров  свой  бронзовый  хрен.

Здесь  невесело  жить – помирать  хорошо.
Как  по  юным  беспечным  годам  корешок –
вмиг  петлёй  раздавил  глупо  пропитый  век,
и  душа  покатилась  в  рождественский  снег.

Да,  места  и  почище,  наверное,  есть.
Но  родился  и  вырос  я  именно  здесь,
где  у  каждого  метра  - сюжет  про  запас:
первый  день,  первый  шаг,  первый  стих,  первый  класс,

где  промозглые  волны  мне  наперебой
вечно  шепчут  о  той,  что  не  стала  судьбой,
как,  идя  с  её  тёплой  рукою  в  руке, 
я  учился  мечтать  на  своём  языке…

Город  светлых  фасадов  и  грязных  дворов,
неизвестных  художников,  мелких  воров,
зябких  песен,  в  которых  не  видно  ни  зги,
зыбкой  северной  лени  и  русской  тоски!

Я  люблю  твое  солнце,  скупое  на  свет,
всё,  что  есть,  и  чего,  к  сожалению,  нет.
Мне  и  с  майской  метелью  твоей  по  пути,
чтоб  зерном  в  каменистую  почву  уйти.

2001 г.
 






























                *** 
Вновь  у  нас,  вопреки  предсказаниям
многословных  учёных-волхвов,
все  стремнины  "потока  сознания"
переходят
                в  утечку  мозгов.

Нет,  устои  никем  не  подпилены –
шатко  жить,
                где  творцы  не  в  чести.
Впрочем,  дряблые  микро-извилины
от  асфальта  трудней  отскрести.

10  ноября  1993 г.


























                ***
Я  пришёл  в  этот  мир,
                чтобы  петь  о  Весне,
чтоб  непрожитым  жить,
                небывалое  видеть,
быть  актёром
               на  сцене  великих  событий
я  пришёл  в  этот  мир,
                чтобы  петь  о  Весне.

Знаю:  первая  жертва
                на  всякой  войне –
по  ошибке
     к  поэтам  причисленный  критик.
Чтоб  непрожитым  жить,
                небывалое  видеть
я  пришёл  в  этот  мир,
                чтобы  петь  о  весне.

15  декабря  1992 г.





















В  НЕБЕ  МОЁМ

Это  небо – пространство  непонятых  истин
или  холст  под  касаньем  талантливой  кисти?
Это  время – чего-то  большого  предтеча
или  просто  метельный  и  сумрачный  вечер?

Новый  год.  Гололёд  и  внутри,  и  снаружи
звонко  вдребезги  бьёт  неспасённые  души.
И  осколки  летят  в  голубые  сугробы,
и  тускнеют  следы,  и  теряются  тропы.

В  гости  к  миру  спешил – стал  случайным  прохожим,
покружил – и  застыл  как  снежинка  на  роже
у  бомжа,  что,  дыша  перегаром  неместным
злые  песни  поёт,  а  о  ком – неизвестно…

Тишина,  тошнота,  пустота – всё  едино,
ведь  зиме  нет  конца,  а  пути – середины.
Льстят  былые  враги,  лгут  по  разуму  братья…
Нынче  в  небе  моём – ни  звезды,  ни  распятья.

декабрь  1999 г. 
















МИКРОБЫ

               1
Искусства  потаённый  смысл  весь
понятен  и  жлобу  с  ухваткой  гризли:
поэзия – высокая  болезнь,
симптом – ночное  недержанье  мысли.

                2
На  заре  багровой  каменного  века
повстречала  обезьяна  человека
и  от  праведного  гнева  умерла:
молодёжь  такая  глупая  пошла! 

                3
"Будь  ты  хоть  космонавт,  хоть  архитектор,
но  в  мире  этом  каждый –
                только  гость!" –
проговорил  задумчиво
                прозектор
и  отложил
                обглоданную  кость.

                4
К  борьбе  за  счастье  всенародное
причастен  буду  хоть  отчасти  я
хотя  бы  тем,  что  лень  природная
мне  не  дала  принять  участия.

                5
Когда  на  гениев  гонение,
всё  наше  стадо  чётко  делится
на  тварей,  что  имеют  мнения
и  тех,  кто  не  мычит,  не  телится.

                6
Ползёт  сопля  по  склону  носа
горбатого  как  знак  вопроса.
И  это  очень  неприлично
когда  первичное  вторично.

                7
Струёй  прицелясь  в  унитаз,
любой  философ  убеждается,
что  всё  течёт  и  всё  меняется
под  нами  где-то,  но  не  в  нас.

                8
Как  правило,  плоды  всех  революций
ворам  и  мародёрам  достаются,
а  нам – как  прежде:  о  стране  и  мире
ночами  слушать   Би-Би-Си
                в  сортире.

                9
Будь  я
           попугаем  преклонных  годов –
способной  к  лингвистике  птицей,
я  русский  бы  выучил  только  за  то,
что  им  хорошо  материться!

                10
Природа  переполнена  загадками,
но  самая  волнующая  тайна –
чьи  подписи  стоят  под  разнарядками
на  всё,  происходящее  случайно?

                11
Кабы  не  дамы,
на  фига  мы?
А  так – в  адамы,
да  в  хаямы…

                12
Тоской  исходит  бледная  луна,
бессонница  в  будильнике  теснится,
и  в  уши  ватой   лезет  тишина,
и  вечный  бой  покойникам  не  снится…

               13
Когда  б  вы  знали,  из  какого  сора
растут  стихи,  не  ведая  стыда,
эстетские  бы  позабыли  споры
и  чаще  б  руки  мыли,  господа!

                14
Здесь  дороги  и  тропы  ведут  в  тупики,
но  зато  только  две  есть  беды  у  России,
из  которых  одна – все  её  дураки,
а  другая  беда - это  все  остальные.

                15
Ничьим  аршином  не  измерить
наш  политический  дурдом.
Во  что  в  России  хочешь  верить –
на  то  надеешься  с  трудом…

                16
Если  Родина  в  жопу  послала  тебя,
не  печалься,  товарищ,  ведь  это – любя!…

                17
"Крепитесь,  люди,  скоро  лето!" –
продрогший,  мокрый,  чуть  живой
у  запертого  туалета
Митяев  как-то  пел  зимой…

                18
Душа – земной  материи  прореха
приходит  ко  Спасителю  хромая,
молясь  на  эхо  собственного  смеха
и чей-то  плач  за  пазухой  сжимая.

                19
Хватило  б  милостей  в  природе
на  нас  на  всех,  да  вот   беда:
еда  приходит  и  уходит,
а  какать  хочется  всегда.

                20

Вот  кто-то  с  горочки  спустился…
То  рухнул  в  пропасть  альпинист.

                21 

Цель  творчества – самоотдача
и  гонорар,  машина,  дача…

                22 

А  счастье было  так  возможно  -
и  внутривенно,  и  подкожно….


                23

Недра  духа –
              сплошь  чёрные  дыры.
Что-то  видят  пришельцы  извне?
Оптимизм – это  молодость  мира
там,  где  движется  дело  к  войне.

 
1984-2001гг.















                ***
Дайте  мне  завтрашний  день – я  его заслужил!
Дайте  мне  завтрашний  день – я  сегодня  устал.
Вечер  не  помню – я  вечером  словно  не  жил,
утром – бесцветного  неба  холодный  металл,

тысячу  раз  торопливо  отмеренный  путь,
улица,  смрадом  плюющая  из-под  колёс,
в  лицах  прохожих – тревожной  покорности  жуть…
Всё – как  всегда  и  везде.  Всё  бесстыдно-всерьёз.

Выбери  бога – и  грех  твой  не  будет  судим,
думай  о  вечном – научишься  жить  по  часам…
Я  безоружен,  и  всё  же  пока  невредим.
Дайте  мне  завтрашний  день!
                Я  убью  его  сам!

13  июля  2001 г. 

























МЫ – ЭТО…
Эпоха  поэзии  вольных  стрелков
кладёт  идеалы  на  чаши  весов.
На  наших  знамёнах  наш  символ – Весна.
Мы – дети  твои,  поколение  сна!

У  нас  каждый  шаг – это  острая  боль,
а  каждое  слово – земли  нашей  соль,
и,  кроме  того,  мы  не  знаем  границ
единства  свободных,  простых  единиц.

Мы  ищем  дорогу.  Мы  просим  тепла.
Мы  прячем  любовь под  личиною  зла.
Судьба  и  дорога – навеки  одна!
Мы – дети  твои,  поколение  сна!

1987г.




















                ***   
Нам  обещали  райские  сады
и  чудеса,  которые  не  снились.
С  мечтами  детства  мы 
                давно  простились,
но  опыт  не  спасает  от  беды.
Ведь  монументы,  что  бы  ни  случилось,
молчат,
           набрав  воды  в  литые  рты.

Проходит  жизнь
                без    праздничных  затей.
Стихиям  не  прорвать  стальные  двери.
Не  все  непоправимые  потери –
на  совести  непрошеных  гостей.
Вкус  перемен
                познавши  в  полной  мере,
мы  не  дождёмся
                свежих  новостей.

Нам  служат
                ближним  светом  на  пути
раскатистые  всполохи  метели.
В  отечестве  пророков  проглядели,
а  ныне  их
               и  вне  не  обрести.
Иных  уж  нет,
                а  эти  в  чёрном  теле
и  вряд  ли  доживут  до  тридцати.

Себя  от  порчи  "опыта"  спасти?
Их  после
               ни  эдем,  ни  ад  не  примет.
И  всё-таки  как  тянет 
                вслед  за  ними
рвануть  стоп-кран –
                и  наобум  сойти!"…

1994 г.

"ВОСЬМИДЕСЯТНИКИ"

Друзья  мои  все – как  однополчане
на  странной,  необъявленной  войне
вымучивают  чёрными  ночами
те  песни,  что  сегодня  не  в  цене.

Свободно  разместились  жизни  вехи
в  клеёнчатой  тетради,  но  уже
никто  не  слышит  радиопомехи
и  не  дрожит  на  новом  вираже.

Заложники  периода  распада,
насмешливы  к  превратностям  судьбы,
оставшись  навсегда  в  восьмидесятых,
в  романтике  абсурда  и  борьбы.

И  голоса  надтреснуты  простудой,
и  на  "звезда"  всё  больше  рифма  "льда"…
Как  пилигримы  родом  ниоткуда,
а  может  быть – посланцы  в  никуда.
18  июля  1993г.


















ЗОРОАСТРИЙСКАЯ  ПЕСНЯ

Огонь,  очисти  нас  от  скверны!
Свои  объятья  раскрывай,
в  ладони  ласково  вбирай
гонимой  вере  вечно  верных.
Огонь  очистит  нас  от  скверны.

На  плоти  троп,  на  трупах  лет
наш  след  впечатан  и  распластан.
Редеет  рать  Ахурамазды,
и  лишь  конца  скитаньям  нет
по  трупам  троп,  по  плоти  лет.

Споём  на  Празднике  Осла,
сомкнёмся  в  древнем  хороводе.
При  жизни  дарим  дух  природе,
а  после  смерти  и  тела –
на  пир  пустыня  позвала…

Ведь  бытие – лишь  эпизод
прекрасных  образом  видений.
Не  будет  нас – река  мгновений
потомкам  влагу  понесёт
и  Солнце  новое  взойдёт.

25  июля  1993 г.













                *** 
Луч  солнца  и  тучи  не  точит,
скрывается  время  в  тени,
смеркаются  белые  ночи,
дождливятся  серые  дни.
Завесило  рваною  ватой
обширную,  грязную  твердь.
Гроза  ковыряет  заплаты,
ища   себе  лёгкую  смерть.
Потоки  неистово  рыщут
у  тёмных  древесных  корней
и  плещутся  на  пепелище
страны  незажжённых  огней.
Молчат  вековые  приметы,
но  помнит  дневная  звезда:
карельское  краткое  лето –
крутых  непогод  череда.

14–20  июля  1993 г.





















                РУБАИ

             1

"Будь  точным!" – мне  повсюду  говорят –
"В  том  Жизни  и  Поэзии  уклад!"
Но  тем  позднее  оборвётся  век,
чем  больше  у   тебя  часы  спешат.

               2

Слиянье  берега  с  волной – один  прозрачный  миг,
тома  истории  Земли – один  прозрачный  миг,
две  даты – жизни  рубежи,  а  что  тире  таит?
Мятеж  несбывшихся  надежд,  один  прозрачный  миг.

                3

Глухой  туман  щемящей  тишине
играет  на  оборванной  струне,
и  первобытных  предков  вечный  зов
внезапно  откликается  во  мне.

апрель  1993 г.
















             ***
Я  не  жалею,  что  сошли  снега,
но,  словно  не  взрослея,  а  старея,
о  фресках  светлой  памяти  жалею
шифровками  чужого  дневника.

В  опустошенье  чистого  листа
нетвёрдо,  неуверенно  шагаю,
и  некого  поздравить  с  новым  маем,
и  вездесуща  эта  пустота.

Смешное  счастье  хлынуло  в  бега…
Скупые  строки  бессюжетной  прозы –
не  заданные  вовремя  вопросы,
зарыты  в  прошлогодние  снега…

10 мая  1993  г.























                *** 
Какое  счастье –
             быть  самим  собой
и  руку  жать
             словам  неизречённым,
и  оставаться
              вечно  непрочтённым
скабрёзноанекдотною  толпой.

Молчание
               есть  обращенье  в  слух.
Куда  милей,
                чем  беспредметный  лепет,
услышать, 
                как  мороз  узоры  лепит
личинками
                ленивых
                белых  мух

и  прячет  гололёд 
                из  озорства
под  крепдешин
                нехоженой  пороши,
и  как  сырые  сумерки
                ерошат
пейзажа
             голубые  кружева.

Приливы  чистоты  полутонов
по  перемёрзлой  глади  расслоятся.
Заменою 
             поблекших  декораций –
симфония 
                сияющих  обнов!

Всем  мелочным  страстям
                даю  отбой,
к  сентиментальным  драмам 
                непричастен.
Теперь  я  знаю:
                истинное  счастье –
молчать  на  "ты"
                наедине  с  собой.      март  1993 г.





































            *** 
Читай  стихи,  пока  они  звучат.
Познай  себя,  пока  ещё  не  поздно.
Как  пропуск
          в  зев  тобой  раскрытых  врат –
 твой  символ  веры  мириадозвёздный.

Вот  гороскоп – небесный  самиздат.
В  нём  правды  нет, 
             в  нём  нет  и  наших  судеб.
Но  если  кто-то  в  чём-то  виноват –
он  примет 
              всё  как  есть  и  не  осудит.

Ведь  всё  равно  не  избежать  утрат
высокомерным  и  слепым  созданьям.
Планеты  приглашают  на  парад
невидимую  сторону  сознанья.

Пророк  земных  не  требует  услад.
Читай  стихи,  пока  они  звучат!

27 августа  1992 г.

















ВОДА

Вода,
         повидавшая  виды  и  воды,
бежит  через  годы
             вне  веяний   моды.
Все  наши  беды  ей – ерунда.
Счастливая  всё-таки  вещь –
                вода!…

1988 г.





























           ***   

Пробившись  под  колючкою  границ,
разъела  Землю  трещина  разлома.
Свинец  холодной  вереницы  лиц
расплавился
                при  первых  звуках  грома.

Политика – удел  самоубийц,
но  где  не  гнев  вождя – там  небо  давит,
Поэту  беспартийным  можно  быть,
а  гражданином  стать  всегда  заставят.

Так  будем  БЫТЬ. 
                И  праведными  слыть,
сухую  корку  чтить  небесной  манной,
смрад  атмосферы  пить
               и  Смерть  любить.

Все  канем  в  бездну  хмарью  растуманной –
вселенскому  Единству  в  перегной,
чтоб  на  груди  светил  цвели  вулканы…

21 – 22  ноября  1992 г.
















                ***   

Здесь  никто  не  боится
                убийцы-вампира
в  белом  саване
                индустриальной  зимы,
но  не  дай  тебе  Бог
             протрезветь  среди  пира,
если  пир  происходит
                время  чумы.

28  ноября  1992 г.




























                *** 
Твоё  имя  ни  помянется
мною  всуе,  ни  сотрётся.
Всё  твоё  со  мной  останется,
всё  моё  тебе  зачтётся.

Ста  капелями  не  вызвенит,
в  пыль  архивов  не  заляжет,
но  пронзительными  мыслями
встанет  у  дверей  на  страже.

У  кого-то  ночь  расколота
бурным  бредом  юной  страсти.
У  моей ночи – лишь  золото
слёз  несбывшегося  счастья.

Не  играя,  проиграли  мы,
были  слепы – проглядели.
Не  заоблачными  далями
наши  годы  прочь  летели.

Бог  молчал.  Он  любит  троицу.
Дважды  спас  двоих –да  только
сам  собою  храм  не  строится.
"Треугольник"…  Перес-трой-ка…

Значит – время  покаяния,
что  не  уберёг  святое,
значит  время  расставания,
расстояния,  расстроя.

Что  с  тобой  отныне  станется –
твой  хранитель  знать  не  может.
Только  боль  ему  достанется,
мне  завещанная    тоже.

1992 г.



                *** 

Колесница  дня  неслась
                весело,  отчаянно.
Падал  с  голубых  небес
                мутноватый  зной.
Ты  сегодня,  не  простясь,
                в  дальний  путь  отчалила,
тихо  околдована  позднею  весной.

Ах,  весна  ты  поздняя!
        Ночкою  беззвёздною
лампою  настольною
         вспыхиваешь  ты.
Едкая  ирония,
           сладкая  агония,
предзнаменование
              роковой  черты.

Вести  подлые  не  бьют
                обухом  по  темени,
шёпот  памяти  уже
                ран  не  бередит.
Только  как  же  о  тебе –
                и  в  прошедшем  времени?
Только  как  де  жить,  когда
                сердце  не  молчит?

Бабье  лето  упорхнёт
           птицей  растревоженной.
Вновь  прозрачны  вечера,
             но  устал  рассвет.
Я  приму  как  медный  грош
               взгляд,  тобою  брошенный
из  кареты  золотой
                завтрашних  побед.

1992 г.


ИЗ  КАТУЛЛА
(  ЭЛЕГИЯ  85-Я  )

Вот  так:
         и  ненавижу,  и  люблю!
Откуда  это  всё  во  мне –
                не  знаю.
В  себе  любовь  и  ненависть  коплю.
Мне  тяжек  этот  груз,
                и  я  страдаю.

1989 г.




























ЗВОНЮ  ТЕБЕ

(  I  JUST  CALLED  TO  SAY  I  LOVE  YOU)
Музыка  Стива  Уандера
Русский  текст  Олега  Гальченко

Обычный  день,
всё  как  всегда,
не  Новый  год  сегодня  и  не  выходной.
На  город  мой
ложится  снег,
и  вся  земля  покрыта  снежной  сединой.

Как  будто  петь
и  нет  причин.
Но  я  с  надеждою  гляжу  на  телефон.
Свою  судьбу
лишь  я  один
могу  решить,  и  мне  поможет  нынче  он.

Я  звоню  тебе  сегодня,
чтоб  сказать  тебе:  "Люблю!"
Я  звоню  тебе  сегодня
и  о  самом  сокровенном  говорю.

А  ты  молчишь,
и  я  боюсь
в  ответ  услышать  смех  и  громкие  гудки.
Тогда  придёт
святая  грусть.
Тогда  пойму  я  как  с  тобой  мы   далеки!

Не  Новый  год,
не  выходной.
Обычный  зимний  день – такой  же,  как  всегда.
Но  он  несёт
паденье,  взлёт,
удачу  или  неудачу,  "нет"  и  "да"…

I  just  called  to  say  I  love  You!...






















1990 г.
ВЕРЛИБР  ДЛЯ  С***

Заслони  меня  от  меня  самого
заслони  меня  от  моих  сомнений
в  этом  городе  полном  усталых  лиц
заслони  меня  от  меня  самого

что  я  могу  кроме  этих  стихов
разве  что  прозу  и  то  не  о  том
ты  можешь  всё  но  не  можешь  понять
что  я  могу  кроме  этих  стихов

рассыплются  в  прах
провода  электрических  линий
последние  реки  до  капли  втекут  в  моря
ты  останешься  последним  отблеском  света
в  городе  полном  усталых  лиц
но  что  я  могу  кроме  этой  прозы
заслони  меня  от  меня  самого

1990 г.



















                ***   
Мы –
это  МЫ,
и  нам  не  стать  иными,
как  ни  прекрасен  лик  метаморфоз.
"Мы" – не  местоимение,
а  имя,
колосьями  усыпанный  колосс.
Мы –
это  мы.
Пророками,  жрецами
не  раз  нам  это  ставилось  на  вид.
Нашла  коса  на  наш  лежачий  камень,
и  был  пророк  запет,  забит,   забыт.

На  том  стоим  мы –
порознь,  в  одиночку.
Нам  рай – в  сарае,  нам  пустыня – сад.
Давно  до  точки  вычерпан  источник
святых  дерзаний.
Родина  утрат!
Не  горько  ли –
из  одного  металла,
в  одном  литейном  цехе  люди  льют
зубцы  оград  твоих  мемориалов
и  пули,  что  однажды  нас  убьют?

1990 г.














ПОЧТИ  ПОКАЯНИЕ

Перебирая  старые  тетради,
от  барабанов  глохну  иногда.
Шеренгами  встают  как  на  параде
причёсанные  прошлые  года.

Раз – два,  раз – два,  и – следом,  следом,  следом,
обтянуты  кровавым  кумачом,
шагают  "грандиозные"  победы
бравурным,  окольцованным  стихом.

"Сияющая  даль  социализма"
манит  маниакальной  тишиной.
В  каком  столетье,  в  чьей,  скажите,  жизни
всё  это  было?  Было  ли  со  мной?

Пускай  не  отрыгнулось  ни  отрывка,
всё – в  недрах  ископаемых  стола,
мучительная  прошлого  прививка
спать  не  даёт  до  самого  утра.

Но  эти  полудетские  агитки
порвать  не  порывается  рука.
Покайся,  Станиславич!  Будет  скидка
наставникам,  беспамятным  пока…

1990 г.










                ***   

Всё  до  обыденности  дико…
Нерасторопный  русский  гений
отчизну  делает  великой
лишь  в  дни  великих  потрясений

1996 г.
































                *** 
Памяти  великого  писателя
Венедикта  Ерофеева

Неписаный  закон,  что  "хата  с  краю"…
Но  где  он,  край,  когда  покатость  сфер –
не  киселю  мозгов – вода  седьмая,
но  высшая  из  самых  высших  мер.

Не  оживить  пустыни  подсознанья,
то  комкая,  то  возрождая  страх,
приемля  свято  прав  своих  попранье
и  строя  храмы  на  своих костях.

Не  жди,
         пока  за  каменной  оградой
тебе  соткут  твои  антимиры.
Нет  входа –
                выход  будет  как  награда:
пока  свободен –
                выйди  из  игры!

1990 г.

















ТРИПТИХ  ВАСИЛЬКА  ТЕРЕБОВЛЬСКОГО

                1

Темень.   Немая  метель.
метёт,  мутит,  мотает,  молотит.
по  темени  мира.

Теперь  седой  простор –
смиренный  храм.
Хором  землям  Руси  петь 
отныне.
Никто  не  отнимет
солоновато-горького  мира.

Мир!  Истёрты  тропы  твои!
Мир!  Мертвы  химеры  твои!
Мир  отпылал  окровавленным  ртом.
Холод
тромбом  сковал  ветра.

                2

Клевета  червём
точит  чрева  душ.
Бородач-овчарь  нож  острит,
чаркой  оросив  мёрзлое  нутро.

На  святой  земле  целовали  крест,
на  века  плели  путы  жарких  уз
семеро  князей,  от  войны  устав.
Слова  суть  пуста,
нет  на  ней  креста.
Василько,  скажи,  где  твои  глаза?

Где  престол – там  честь,
мера  миру – пир.
А  где  пир – там  яд.
Терем  или  скит
на  костях  стоит,  где  б  ни  ставили.
Вот  и  вера  вам,
вот  вам  новь  и  навь…

По  запястьям – резь
Волочится  цепь…
На  сугробе – шрам…

Если  бьют  вразмах,
ты  слезу  запрячь
в  скрипе  половиц
и  прими  как  есть
острие  клинка.

Покатился  свет  огненным  шаром
в  горле  крик  померк.

Не  кремень  душа,
улетай  скорей
птицей  Сирином…

Лишь  полозьев
скрип…
Стонет  серый  лес:
"Василько,  скажи,  где  твои  глаза?"

                3

Серый  месяц  грудень.  Груды  горя
где-то  за  порогом  вечной  ночи.
Вдавленная  в  рёбра  зыбь  груди
пол  тяжёлой  тучей  затрещала.

Вихри  закружили  горизонт,
обрядили  в  чистую  сорочку.
Взмыленная  тройка  понесла
по  расхристанному  бездорожью.

Падала  багровая  метель…

23.24  января  1994 г.
        КОЛОКОЛ

Колокол  лапал  алую  мглу,
колко  лизал
              лужи  лома  и  хлама,
плакал  в  заплесневелом  углу,
плыл,  полоскался  под  сводами  храма.
Колокол  плавил
                поля  и  леса,
лил,  ошалело  молил:
                "Или – или!"
Молча  толпа  подошла.
                В  полчаса
колокол  боли 
                сорвали,  разбили.
Нынче  шершаво  шуршит  тишина,
сны  холодны –
                типа  видеоклипа.
Но  тишина
                лишь  мёртвым  нужна.
Слышишь?
                Заходится  где-то  до  хрипа
весело,  зло,
              всё  слышней,  всё  желанней
колокол,  колокол?!
                Вече  молчаний!
!!!!!!!!!!!!!!!!!
                !!!!!!!!…

1990 г.










НА  ДОРОЖКУ

Крест – тяжёлая  кладь.  На  дорожку  присядь.
Это  много – семнадцать  мгновений  вины.
На  прощание  слов  беспощадных  не  трать.
Хватит  нам  и  беспамятства  злой  тишины.

Вот  нам – Бог  и  порог.  Вот – Харон,  вот – поток,
на  который  не  хватит  у  смертных  ковша.
Я – взведённый  курок  над  письмом  в  пару  строк.
Жизнь  бывает  до  жути  порой  хороша!

Не  зазнаться,  не  выйти  в  придворную  знать.
чужестранцу – заречься  бы  тут  от  тюрьмы.
А  сума  даст  ума  и  научит  гулять-
будет  пир  на  весь  мир  под  конец  кутерьмы.

Ждал  тебя – и  последний  мой  поезд  ушёл
в  ненасытную  даль,  грохоча  и  звеня.
Там,  где  нет  меня  нынче,  теперь  хорошо.
Снова  в  деле  большом  обошлись  без  меня.

Снова  сплетни  плетутся:  "Всерьёз – невсерьёз?"
Снова – сны,  вне  которых  и  нет  ничего.
Кто  пригреет  тебя – для  меня  не  вопрос.
Ведь  не  мне  же  теперь  отвечать  на  него.

Кто  спасён – вознесён.  Им  теперь  не  до  нас.
Ностальгия  ещё  только  ждёт  впереди.
И  не  стоит  жалеть  ни  потом,  ни  сейчас.
Крест – тяжёлая  кладь.  Так не  мешкай – иди!

1990 – 1991 г.
 







               
                ***
Как  оспою,  болело  время  нами…
В. Высоцкий

Я сегодня  вселенскую  грязь  воспою.
Не  пугайтесь – тут  нет  беспричинного  стеба.
Я  залью  раскаленную  песню  свою
прямо  в  глотку  похищенной  нами  Европы.

Проору,  как  сумею,  на  всех  языках –
разбитную,  яснее  любого  мычанья.
В  этом  солнечном  сплаве – надежда  и  страх,
и  свобода   найти  для  греха  оправданье .

Пусть  идут  стороною,  ехидно  смеясь,
возводя  в  падежи  имена  наших  падших.
Наша  грязь – только  наша,  исконная  грязь
благодать  и  проклятье  извечное  наше.

Мимоходом  в  нее  проливается  кровь
и  весной  просыпается  робкое  семя.
Но  в  душе  этой  грязи – святая  любовь,
для  которой  придет  настоящее  время.
.

Вороненых  стволов  невеселая  власть
сон – ламбада  огня  по  холодным  подвалам –
выбор  веры,  за  что  нам  бесславно  пропасть,
чтобы  боль  для  других  повторилась  с  начала.

По  Руси  моросят  ожиданья  дожди,
даже  осень  усталая  бредит  мессией,
А  его  с  нами  нет.  Или  все  впереди?
Или   он,  как  подобие  наше,  бессилен?.

И  уже  не  дано  по-ученому  класть
нам  кресты  на  мечты  да  на  беды  ответы,
злая  проза,  пронзительно-черная  грязь
все  одно  никого  не  осудит  за  это.

Это – мы.  Это  все,  к  сожалению,  мы…
Но  кому,  не  досужей  молве  на  потребу,
суждено  на  пороге  военной  зимы,
проклиная  богов,  возноситься  до  неба?
октябрь  1990г.

































РУССКАЯ  ПЕСНЯ

Уж  ты  поле – полюшко!…
На  ветру  долго  была,
застудилась  молода,
да  забыла  молодца,
да  забыла  милого,
светла-ясна  сокола.
Едет  полем  Ванюшка,
белый  свет  ему  не  мил.

Не  цвести  уж  цветикам
под  белой  берёзонькой.
Не  видаться  Ванюшке
со  своей  лебёдушкой,
со  душой – сударушкой.
Только  песня  пьяная,
да  дорожка  дальняя.

Смолкли  ветры  буйные
над  полынью  горькою.
Пал  туман  на  полюшко,
пал  туман  на  чистое.
Озорная  реченька
ходит  хороводами
в  тёмном,  синем  омуте –
новом  доме  Ванином…

1989 декабря  1991 г.    











                *** 
Поэта  трудно
                запугать,  купить,
покрыть  при  жизни
                толстым  слоем  пыли,
зато  его  легко  похоронить
и  затерять  тропу
                к  его  могиле.

О,  сколько  было
                гениев  и  не…,
но  скромных  слуг
                пронзительного  слова,
а  мы  гадаем  всё:
                "По  чьей  вине?"
над  обнажённым  нервом  Башлачёва.

Как  будто  научить  не  может  нас
примеров
               горькопамятная  бездна…
Не   превращайте  в  кладбище
                Парнас!
На  нём  и  для  живых – то
                слишком  тесно!

1989 г.














             ***   

Вторая  жизнь – не  Божий  храм
икон  и  золочёных  рам.

…Я  начинаю  воскресать
и  просыпаюсь  псом  цепным.
Пять  дней  или  столетий   пять
я  плыл  объектом  неземным.
И,  путь  показывая,  плыл
со  иною  ангел  Азраил.

ЩЕЛЧОК!!!…  Сознание  в  сети.
Среди  белёсой  пелены –
моё  последнее  "прости".
Пятак  серебряной  луны
в  пучине  чёрного  зрачка
прочтёт,  что  было  до  щелчка.

Не  верил,  что  когда-нибудь,
сто  раз  распятую  на  дню,
вновь  в  оболочку  всуну  суть
и  от  мороза  охраню,
и  на  отпущенный  мне  срок
урву  свой  лакомый  кусок.

Хозяин  мой – незлой  мужик –
всю  злость  взвалил  на  плечи  я.
Он  знает,  чем  он  дорожит,
и  я  вдвойне  живу  не  зря.
И  одиночество  вдвоём
хранит  и  греет  старый  дом.

Но  помню  я  весёлый  лай
лихих,  шальных  бродячих  стай,
где  воля  вольная – до  дна,
где  и  судьба  на  всех  одна,
где  ощутимо  слово  "жизнь",
где  могут  глотку  перегрызть,
но  стоит  жить  и  боль  глотать –
ведь  даже  пуле  не  отнять
всю  благодать.  Со  всех  сторон –
лишь  наш  неписаный  закон!

И  от  немыслимой  тоски
я  вою:  "Боже,  помоги!
Мой  варварский  язык  пойми,
назад  проклятие  возьми!"

Провалится  мольба  во  мрак.
Ворчит  хозяин:  "Пёс – дурак!
Что  в  пустоту  брехать  навзрыд?
Вот  у  меня  душа  болит
от  эха  зря  прошедших  лет…
А  этот  что?  Душа?!  Ведь  нет!…"

И  длится,  длится  череда –
минуты,  месяцы,  года…

Вторая  жизнь – не  Божий  храм,
она  как  месть  даётся  нам.

апрель  1991 г.

















ИСТОРИЯ  ОДНОЙ  КАРЬЕРЫ

Провинциальный  гений  прошлых  лет,
рядившийся  под  денди-декадента,
от  музы  не  снискавший  дивидендов,
протёрся,  протолкался  в  высший  свет.
Ползёшь  строкой – трясёшься  на  ухабах,
не  назревает  творческий  прогресс.
Зато  про  популярных  поэтесс
упоминаешь  как  о  "клёвых  бабах".
Ну,  ладно,  если  "клюнуло" – лови!
Кто  как  умеет,  делается  старше,
Тем  более – игрушка  комиссарши,
рабыни
            платонической  любви.
Но  скучно
           без  лаврового  венца
державшему
          богему  в  чёрном  теле.
Коряво-одноразовые  трели
переводи  с  чужого  языка.
Чеши  в  затылке,  баловень  удачи,
продляй  свой  звёздный  час  на  полчаса!…
Попса – она  и  Африке  попса.
В  первопрестольной,  видимо,  тем  паче…

1  апреля  1994 г.













                ***   

Не  стыдно  в  жизни  оступаться,
но  оступаться  на  бегу,
без  предпочтения  оваций
чьему-то   подлому  плевку.

Пускай  враги  слюной  лоснятся!
Со  ссадинами  на  щеках
умейте  в  жертвах  оставаться,
не  оставаясь  в  дураках.

Грешите,  милые,  грешите
так,  чтоб  лотом  не  залатать.
Спешите,  милые,  спешите
проклятый  опыт  наверстать.

Забудьте  самосостраданье,
а  совесть – грязное  бельё.
Любой  ошибки  оправданье –
неповторение  её.

25  июня  1993 г.

















ГОЛГОФА  НА  ЗАДВОРКАХ
(ЗАРИСОВКИ  СМУТНОГО  ВРЕМЕНИ)

Мелькает  фильм  документальный ,
ремонт  вершится  капитальный,
а  у  соседа  за  стеной –
бутылок  говор  погребальный.

Ни  хмель,  ни  время 
                ран  не  лечат,
от  мыслей  заслониться  нечем:
"Забыть!
              Забыть!
                Забыть!
                Забыть!…"
Так  каждый  вечер,
                каждый  вечер.

Наутро  с  сумрачною  рожей
он  выйдет,  чтобы  стать  прохожим.
Он  может  от  толпы  уйти,
но  от  себя  сбежать  не  сможет.

Не  пьют  лишь  те,  кому  не  плохо,
и  вслед  ему  глядит  эпоха
охоты  к  перемене  мест,
охоты  слушать  маршей  грохот.

А  где-то  радио  воркует,
о  достиженьях  рапортует.
Озеленяется  Кабул
и  "кто-то  где-то"  не  ворует.

Оратор  полон  оптимизма,
крепчает  дух  коллективизма,
и,  как  при  Марксе,  всё  бредёт
Европой
               призрак  коммунизма.

1988 г.
СУДЬБА  РОССИИ

Тепло  по  норам –
              и  спят  поля,
зима  позёмкой  идёт,  пыля.
Забыты  споры –
                взахлёб  слова,
все  разговоры –
                в  печи  дрова.
Что  слёзы  в  ступе  нам  зря  толочь?
На  тени  вьюги
                упала  ночь.
Беды  начала
                лихи  дела.
Судьба  России
                белым - бела.

Дороги- вены.
               Их  резал  след
легенд  нетленных –
               седых  примет.
Порасплескали,
                на  нет  свели
живые  соки
                живой  земли.
Не  слышен  голос
                миров  иных.
В  четыре  слоя
                останки  их.
В  далёкой  дали,
                где  лёд  и  мгла
судьба  России
                белым – бела.

Мы  воскресали
                из  пустоты,
мечтали  к  Богу
                придти  на  "ты".
Рассвет  порошей
                бродяг  умыл,
свободы  воздух
                почти  пьянил.
Шли  шумной,  звонкой
                волной  ветра,
но  не  сумели
                задуть  костра.
Война  стреляла
                из-за  угла.
Судьба  России
                белым – бела.

Ещё  не  вечер.
                Ещё  вчерне
мы  о  вчерашнем
                всё  пишем  дне.
Мы  возвратимся
                с  кровавых  нив.
Страницы  мрамор
                дроби,  порыв
поэмы  света,
                любви,  добра!
Век  на  излёте –
                пришла  пора
и  кануть  а  Лету
                дню  без  числа.
Судьба  России
                белым – бела.

11  января  1992 г.











КОМСОМОЛЬСКАЯ  БОГИНЯ

Но  комсомольская  богиня!…
Ах,  это,  братцы,  о  другом…
                Б.  Окуджава

1 НОЯБРЬ  1988  ГОДА

Из  пустого  коридора  веет  холодом  могильным.
В  классе – классное  собранье.  Дохнут  мухи  на  лету.
И  поёт  кому-то  гимны  комсомольская  богиня –
колоритная  особа  на  ответственном  посту.

Всем  обломится  с  лихвою
            и  похвал,  и  зуботычин.
Душу  высветит  рентгеном  до  изнанки,  до  креста
та,  чей  голос  как-то  нынче               
              непривычно  мелодичен,
та,  что  вечно  неприступна,
               хоть  до  хрупкости  проста.

У  неё  свои  проблемы,
                о  которых  не  расскажешь
тем  подругам,  что  по  жизни
               маршируют  напролом.
В  дневнике  девичьем  тайном
          слов  о  них  не  будет  даже –
только  слёзы  о  грядущем,
          только  вздохи  о  былом.

Надо  сильной  стать  и  смелой.
           Просто  с  плеч  усталых  сбросить
зуд  невидимой  потери.
              Надо  бить  наверняка.
…За  окном  заиндевелым
           сквозь  заоблачную  просинь
всё  сочится,  пузырится
             невозможная  тоска.

2 ПЯТЬ  С  ПОЛОВИНОЙ  ЛЕТ  СПУСТЯ

Пришло  её  письмо  позавчера.
Впервые  с  незапамятного  лета
вымучивал  до  самого  утра
строку  замысловатого  ответа.
Мы  слишком  далеки – почти  на  "Вы".:
я – на  Земле,  она – почти  в  нирване,
но  не  сдержать  натужные  "увы",
когда  не  мир – одна  труха  в  кармане.
Она  недавно  с  прошлым  порвала,
вернее – с  мужем  буйно-алкогольным.
И  вроде  бы  на  лад  пошли  дела,
но  одиноко  жить – не  значит  вольно.
Заочная   учёба,  огород,
по  вечерам – попса  в  радиоточке,
назавтра – вновь  рабочий  день  зовёт.
И  всё.  И  от  былых  друзей – ни  строчки.
И  впрямь  "нам  не  дано  предугадать…" –
пути  заблудших  неисповедимы.
За  всем  пережитым  не  угадать
с  ума  сводящей  прежней  классной  примы.
Никто  не  остановит,  не  вернёт
утраченных,  упущенных  мгновений.
Романтика –
                затасканный  блокнот,
где  выцвели  страницы  посвящений
наивных,
               как  герои  оперетт.
Но  только  память  будущему  вторит.
Она – едва  знакомый  силуэт,
мелькнувший  в  полутёмном  коридоре.

И  мы  найдём,  о  чём  поговорить.

1993 – 1994 гг.





                ***   

Плащом  прозрачным  с  тихих  плеч  Земли
сползает  дождь  таинственный  осенний.
Стал  мокрый  мир  намного  откровенней,
и  больше  нет  вчерашних  сожалений,
что  мы  друг  друга  вновь  не  обрели.
И  видится  излёт  бесцветных  дней,
и  вот  он – высший  пик  судьбы  моей.
И  быта  круг,  и  дальняя  звезда –
всё  вечно  и  едино  навсегда.
И  нестрашны,  бессильны  силы  зла.
Горит  в  окне  огонь,  и  в  доме  тесно,
и  жить  невероятно  интересно,
и  я – частица  общего  тепла.

октябрь  1987 г.























                *** 

Алый  закат –
            словно  тень  октября.
Тёмной  тревогою  веет  заря.
Серые  сумерки.  Мёртвая  тишь
вязко  стекает  с  оплавленных  крыш.

На  перекрёстке  дороги – вразлёт.
Все  свои  "вдруг"  знаю  я  наперёд.
Сутки  до  крошки
                растрачены  зря.
Алый  закат –
                словно  тень  октября.

25 июня  1993 г.
























                *** 

В  рутине  бестолковых  развлечений
носителям  тернового  венца
тоскливо  без  опасных  приключений
и  сладкого  предчувствия  Конца!

Что  будни  от  зарплаты  до  заплаты?
Что  длинные  трактаты  о  Дали?
Но  все  на  свете  выкопаны  клады
и  сожжены  Колумба  корабли.

Все  наши  дамы  пик  ли,  треф  ли – биты,
наш  книжный  Китеж – блики  миража,
и  даже  пули,  что  для  нас  отлиты,
уде  давным-давно  разъела  ржа.

Года  проходят,  мысли  остаются.
Несбывшееся – вечный  кредитор.
Над  нами  гуманоиды  смеются,
сочась,  как  гной,  из  запредельных  пор.

Временщикам – эпоха,  вольным – воля
по  образу – подобию  нужды.
Мы  рождены,  чтоб  сказку  сделать  болью
и  замутить
             ключи  живой  воды.

8 июля  1994 г. 











                ПОЕЗД

Бледность 
                согнав 
                с  лица,
дрогнула  ночь  окрест.
В  поезде  без  конца
всем  нам  хватает  мест.

Машут  шлагбаумы  вслед.
Влажен  бессонный  глаз –
столько  заветных  мет
спящий простор  припас.

Нитями  мёртвых  рельс –
прочь  от  бесплодных  дел,
сквозь  световой  надрез –
вдаль,  за  земной  предел.

Брошено – решено.
Выпало  на  орла.
Молча  залечь  на  дно –
ноет  надлом  крыла.

Мерно  качаться  в  такт,
веки  прикрыв  на  бег.
Стыки  поют:  "Тик-так!"
И  набегает  век.

14  июля  1993 г.










                ***    

Шаг  в  ночь –
               как  головою  вниз  с  моста.
В  глаза  плеснуло  чуть  волнистой  дымкой.
Когда  меня  подхватит  темнота,
я  стану  человеком-невидимкой.

Так  разомкнётся  топкий  неуют,
где  век  живи – ничто  не  будет  ново.
Из  преисподней  вызовов  не  шлют –
но  у  кого  клеймо  "невыездного"?

В  моих  ноздрях  давно  навяз               
                сквозняк,
мне  запоздалый  снег  прожёг  ладони,
А  полная  луна – недобрый  знак
в  надтреснутом  стекле  лучи  хоронит.

Мертворождённый,  грязно-серый  свет
тревоги  дня  итожит  и  иначит,
и  шорохи,  собравшись  на  совет
о  чём-то  разухабисто  судачат.

Как  океан  качает  корабли,
наш  муравейник  перенаселённый
баюкает  вращение  Земли,
летящей  по-над  пропастью  бездонной.

Я  разбудить  попутчиков  не  прочь,
поговорить  о  чём-нибудь  хорошем…
Но  вновь  и  вновь  срываюсь  в  эту  ночь
с  моста,
   что  между  будущим  и  прошлым.

29-30  апреля  1994 г.




ПАДШИЙ  АНГЕЛ

    1
Когда  псевдоклассическая  осень
лениво  топчет  сорную  траву,
стихия  прозы  нас  под  корень  косит.
Я  рвусь  из  кожи  вон,  я  связки  рву,
но  замираю – злой  и  безголосый,
до  капли  расплескав
                страстей  накал.

Алхимия  полёта – лёгкой  дозой.
Отчётливо  прозрение:  "Пропал!"
Опустошенье – это  дань  былому.
Куда  идти,  сминая  дымный  мрак,
по  золоту  болезненно-святому,
когда  тебя  не  ждёт  ни  друг,  ни  враг?

                2
Глашатай  жизни  протрубил  отбой.
За  мигом  трат
                грядёт  пора  расплаты,
и,  измождённый  вечною  борьбой,
печальный  ангел
                сбрасывает  латы.

Плевать  на  пересуды  за  спиной.
Мои  заботы – лишь  мои  заботы.
За  всех  врагов  я  сумрак  ледяной
вдыхаю  до  бессилия,  до  рвоты,

за  всех,  не  наблюдающих  часов,
за  всех,  не  наблюдающих  удачи,
и  за  тебя, 
          ветхозаветный  Йов,
хотя  твой  слёзный  путь
                давно  оплачен.

Когда  же  понесут
              на  Страшный  Суд,
с  юродивого  спросится  немного.
Грехом  он  обезболил
                тяжесть  пут
рабам,
          не  докричавшимся  до  Бога.

июнь – июль  1994 г.

































ФИЛОСОФСКОЕ

Ну,  ладно – в  мозгах  то  пурга,  то  разруха,
ну,  ладно – в  работе  затор  как  запор,
Ну,  ладно – в  гортани  удушливо-сухо,
куда  ни  пойдёшь – поцелуешь  забор.

Ну,  ладно – в  троллейбусе
                ногу  отдавят,
ну,  ладно – обчистит 
                полуденный  вор,
ну,  ладно – прекрасная  дама  ославит,
избитая  тема – и  весь  разговор.

Ну,  ладно – на  темечко  выльют  помои,
ну,  ладно – пройдутся  по  рёбрам
                дубьём,
ну,  ладно – приснится  старуха  с  косою,
тебя  ведь  не  взять
                ни  рублём,  ни  копьём.

Смешон  пессимист,
                как  подошва  на  блюде,
цена  всем  страданиям –
                ломаный  грош.
Когда  знаешь  точно,
                что  лучше  не  будет,
за  светлое  Завтра
                хоть  завтра  умрёшь.

14  мая  1994 г.









                ***   
В  час,  когда  потаённой  тропою
ночь  крадётся  во  мгле  наугад,
стыки  рельсов  стальных  беспокоя,
поезда  в  неизвестность  летят.

Их  не  видя,  но  всё-таки  слыша,
города  за  завесою  сна
навостряют  антенны  на  крышах,
эхо  леса  звенит  как  струна,

и  пустых  полустанков  пространство,
не  имеющих  даже  имён,
беспристрастно  вникает  в  напрасный
перескрип,  перестук,  перезвон.

Только  я – полуночник  усталый,
проклиная  весь  мир,  как  он  есть,
неуклюжую  поступь  металла
принимаю  за  добрую  весть.

Я,  солгав  не  единожды  всуе,
с  лёгким  сердцем  поверить  готов:
вот  идут  наши  высшие  судьи…
Нет  честнее  ночных  поездов!

Ведь  за  окнами  пыльных  вагонов,
где  мерцающий  свет  и  уют,
в  пустоту  голоса  монотонно
свою  тихую  исповедь  льют.

Просто  так – чтобы  путь  был  нескучен,
кто – о  жизни,  а  кто – о  судьбе,
всё  равно  твой  случайный  попутчик
и  не  вспомнит  потом  о  тебе.

Не  найти  здесь  ни  мелкой  корысти,
ни  надуманных  выспренних  фраз!
Сколько  светлых,  пронзительных  истин
уезжает  ночами  от  нас!

Нам  в  насиженных  норах  не  тесно.
Нам  и  ночь  эта - с  гуся  вода.
Ведь  всему – своё  время  и  место.
Но  зовут  за  собой  поезда…
2001 г.


































                ***   

Вы  слышали  как  иногда  ночью
нам  тихо-тихо  что-то  шепчет  небо
пытаясь  приоткрыть  железную  заслонку
за  которой  бурлит  чёрное  антивещество
забытой  памяти

Никто  не  понимает  этого  языка
и  люди  говорят  себе
будто  это  лишь  ночная  изморось
прорвавшаяся  сквозь  туман  октября
стучится  в  окно

август  1991 г.

























ЧЁРНЫЕ  БЛЮЗЫ

Иглой  по  чёрному  винилу…
По  солнцем  выжженным  полям –
навстречу  центробежной  силе,
босой  пятою  по  углям….

Железный  фузз 
                течёт  рекою,
синкопы  встали  на  дыбы,
американскою  тоскою
залив  хрущобные  гробы.

А  где-то  вздувшиеся  жилы
на  шее  чёрного  певца,
хрипяще-потные  извилы
углеподобного  лица.

И  мегаполиса  ладони
лениво  месят  серый  смог,
пока  никто  ещё  не  понял,
что  это – тоже  русский  рок,

что  захламлённое  пространство –
культур  истаявших  остов,
и  невозможность  мессианства,
и  понимание  без  слов.

Проста  мелодия  и  ломка.
Но  прочь,  обыденная  мгла!
Округлой,  раскалённой  кромкой
скользит
               усталая  игла.

август  1993 г.





                ***   
Звёздам  незнакомо
                чувство  боли.
Им  не страшен
            их  ночной  полёт.
Так  с  разбега
              окунуться  в  поле –
и  погаснуть…
             Мигом  всё  пройдёт.
Станут  сном
                и  небыли,  и  были,
и  забудут  жители  Земли,
как  когда-то  им  в  ночи  светили,
как  себя  для  них  дотла  сожгли,
как  тянулись  к  ним
                прощальным  светом,
слыша,  как  в  удушливой  тиши
одами  заходятся  поэты,
и  астролог  выстроить  спешит
слишком  запоздалые 
                таблицы,
и  ворчат  философы  в  ответ,
что  ещё  недолго  будет  длиться
век  великих  пирровых  побед.

Вот  и  всё.
             Теперь  слагайте  оды
и  копите  длинные  рубли.
Разошлись  круги –
               и  тихи  воды.
Было  восемь  их –
               и  все  сошли.

Звёзды  сострадания  не  стоят,
но,  быть  может,  в  этот  самый  час
я  скатился  тёмною  звездою
на  ладонь  кому-нибудь  из  вас…

1990 г.

В  ГЛЮКЕ  ПЕРВОМ

Мне  мало  лет.  Мне  нечего  терять.
Я  в  этом  мире  ничего  не  начал.
Успел  от  жизни  двадцать  раз  устать,
не  разрешив  простейшие  задачи.

Сонеты  сна – соната  Сатаны:
не  то – тоска  рассеянной  осанны,
не  то - укус  сантановской  струны.
Несказанное  тает  в  несказанном.

Есть  страсть – себя  у  времени  украсть,
не  пасть,  когда  среда  грозит  ненастьем.
Есть  власть – над  всеми  нами.  Ей  не  пасть,
она-то  знает,  что  такое  счастье.

Энциклопедий  тысяча  томов
ушла  в  пучину  чёрного  квадрата.
Нет  Бога  за  стеною  громких  слов,
но  даже  это  нынче – не  утрата.

Летают  параллельные  миры
с  весёлым  гамом,  гоготом  и  свистом,
пируют  параллельные  пиры –
на  них  спились  былые  оптимисты.

Экстаз  перетасуется  в  атас,
катарсисом  окрасится  усталость.
Вселенная  пробьёт  последний  час
для  тех  живых,  которых  не  осталось.

Туман – за  горло.  Горлом – тишина.
О,  как  проста  ты,  смерть,  и  как  нема  ты!
Край…  Нечего  терять…  И  даль  темна
как  ад – Земля,  как  рая  казематы…

1991 г. 




СКОМОРОШИНА

Сидит  Емеля  на  печи,
сосёт  солёный  огурец.
На  пальцах – желчная  слюна,
на  скулах – пота  водопад.
Кто  дурака  не  повалял,
тот  раком  на  безрыбье  стал.

Бродил  по  берегу  реки,
ловил  русалок  зипуном.
Домой  пришёл  без  чешуи
с  кабацкой  гунькой  на  плече.
Когда  запнулся  о  косяк –
вставную  челюсть  потерял.

Остекленелые  глаза
текут  по  сумеркам  богов
на  диво  дивное  глядеть,
по  краскам  радуги  гадать.
Сидит  Емеля  на  печи,
банан  задумчиво  жуёт.

И  всюду  ангелы  поют,
и  сказка  по  боку  ему.

9-10  июня  1994 г.












ОДА  ВОДОПРОВОДУ

Внук  Мойдодыра,  кран  водопроводный,
воздай  же  мне  скорей  воды  холодной!
Я  в  шесть  утра  вскочил  сегодня,  чтобы
твоей  струёй  журчащей  смыть  микробы.

Есть  в  мире  H2O. 
                В  него  за  годы
немало  дряни  вылили  заводы,
и,  матерясь  о  тяжкой  доле  голи,
плевался  неразумный  алкоголик.

Затем,
          огнями  и  шумами  вспорот,
сосал  Онегу  мой  прекрасный  город,
тем  самым  наполняя  до  отказа 
все  трубы  и 
                бачки  от  унитазов.

Что  было  дальше?
           О,  рыдает  лира!
Рука  врага – масона  и  вампира
в  ночи  какой-то  вентиль  перекрыла
и  мыться  удовольствия  лишила.

И  вот  теперь,  дурацкой  железякой,
сверкает  из  предутреннего  мрака
сей  кран  и  даровать  не  хочет  воду
великому  советскому  народу.

24 сентября  1990 г.








ПРО  ВЧЕРАШНЕЕ

Вчера  я  был  немного  не  в  ударе –
судите  сами  по  помятой  харе.
А  помню  лишь  болтанку  и  скольженье
наперекор  земному  притяженью.
Да  как  под  хруст  живого  бурелома
глодала  кость  горячая  истома,
да  языку  был  вечер  вне  закона –
жаль,  не  было  в  кармане  диктофона.

Митинговал  на  грани  фола  с  матом –
Европу  очищал  от  азиатов
и  обзывал  ретивого  Саддама
"сатрапом"  и  "опричником  ислама".
А  также  заявлял  без  перевода,
что  мафия –
                не  бремя  для  народа:
"Хотите  извести  гадюку  эту –
суд  Линча  разрешите
                и  вендетту.

А  дальше – коридоры  и  пороги,
невнятные  домашние  упрёки,
и  миг  смеженья  век –
                трясина  между,
а  в  глубине –
                ни  веры,  ни  надежды.
В  столе  же –
                стенограммы  сновидений,
кириллица  случайных  откровений,
всё – пыль  и  быль,
                и  блёклых  мыслей  просинь
молчит,
             как  партизаны  на  допросе…

25   апреля  1994 г.
2 часов  утра

                ***
На  краю  леденящей  вечности,
пол  угарно-дымными  кровами
пробуждается  человечество
зоревое,  ветроголовое.
Поколение  лени  старится,
сон-туман 
и  огнём  не  полется,
но  с  закатом  восход  сливается
и  грядут  иные  бессонницы,
и  неведомо  кем,  всезнающим
что-то  радостное  пророчится
всем  сердцам –
пропащим,  плутающим
на  восьмом  кругу  одиночества.

26  июля  1995 г.























                ***   
Не  верьте  мне,  когда  я  говорю
от  имени  лирических  героев.
Несыгранные  роли  им  дарю,
и  чем  горю?  Азартною  игрою.

Кто  ищет,  суждено  тому  найти
"всю  правду",  обретёт  любой  ценою,
Спросите  позабывших  обо  мне,
но  бывших  откровенными  со  мною…

11 июля  1995 г.




























          *** 
Весна  идёт  периферией.
Ещё  как  будто  бы  вчера
белели  пятна  снеговые
в  углу  размокшего  двора,

терзала  реку  канонада,
ломая  и  кромсая  лёд,
плясали  льдины  до  упаду
и  по  этапу  плыли  влёт.

Но  то,  что  было  разрушеньем
в  необратимости  своей,
назавтра  станет  воскрешеньем
и  возвышением  идей.

Придёт – и  сочными  мазками
растормошит,  разбередит,
и,  как  с  канунами,  с  веками,
листва  в  лесу  заговорит.

Чтоб  после
                милости  природы
взимать  для  скромного  стола,
подался  люд  на  огороды
творить обычные  дела.

Распахнуты  ворота  мая,
и,  лишь  найдёшь
                весны  росток,
она – зелёная  такая
уже  уходит  из-под  ног.

26   июля  1991 г






                ***   
Работа – горькое  лекарство
от  несусветных  личных  драм.
Прими  её – и  благодарствуй,
все  чувства – гниль,  все  мысли – хлам!

Примерив  маску  идиота,
сожги  последние  мосты,
Забейся  в  дальний  угол  грота
самозабвенной  маеты.

Корпя  над  каждою  бумажкой,
свою  гордыню  усмири,
блаженной  райскою  букашкой
засни,  ослепни  и  умри!

Но  если  вдруг  порой  весенней
ворвётся  в  твой  убогий  рай
печальноглазое  спасенье…
Держи  её,  не  отпускай!

И  вновь  ты  юн,  заворожённый
коварной  мыслью:  "Навсегда!…"
И  сладок  путь  по  потаённым
тернистым  тропам
                в  храм  труда.

25 мая  1995 г.












ВОСПОМИНАНИЕ

Где  сырость  серых  улиц
      прохожим  шлёт  поклон,
летела  наша  юность
        вприпрыжку  под  уклон
запреты  презирая,
          надеждами  горя,
качая  ветры  мая
           мехами  сентября.

Промытую  дождями
                окраинную  глушь
жгло 
        голубое  пламя  непроходимых  луж,
выхватывая  пёстрый,
          звонкоголосый  день,
и  бахрому  заборов,
           и  сонную  сирень.

И  где-то  в  сердце – трепет
                горячего  ключа,
впечатанный  навеки
                в  молчанье  кирпича
несмелым  белым  мелом –
                и  все  слова  просты
как  школьной  королевы
                щемящие  черты…

В  одиннадцатом  классе
            кто  весел – тот  и  свят.
В  безумном  переплясе
             видения  кружат.
Пусть  раны  затянулись,
            бессмертна  блажь  времён,
где  мчится  наша  юность
             вприпрыжку  под  уклон.

24 –25  февраля  1994 г.


ИСТИНА

Истина
только  тогда  истинна,
если  в  неё  веруешь  искренне,
если  слова  не  заумны  и  выспренни,
если  идёшь  каждый  раз  как  на  исповедь,
если  готов  за  неё  выстоять
схваток  лавину
самых  немыслимых!

Строим  с  нуля  помыслы  чистые
робкими,  смутно-наивными  письмами.
Так  познаём  Истину  исподволь.
В  шумной  толпе 
             откровение  высмотрев,
новой  религии  покорись,  и  не
забывай,  что  она – единственна…
1989 г.




















                ***   
Ангел  жёлтого  дня
мне  на  крыльях  принёс  твоё  имя.
Колким  мелом  метель
высекала  на  тверди  забвенья.
искры  радости  тихой,
которая  стала  стихией.

Неумелые  зодчие  мы,
но  ни  слова  о  пепле!
Что  посеешь – пожнёшь,
если  клин  вышибается  клином,
если  время  пришло,
и  имеющий  душу  провидит:

всё,  что  есть  у  меня –
беспредельное  право  на  счастье
славить  имя  твоё
в  еретическом  дерзком  хорале…

В  Тёмном  Царстве – весна,
в  Тёмном  Царстве – предчувствие  света,
света  жёлтого  дня…

февраль  1995 г.















                ***   
Навсегда
майский  мир  пустынных  улиц
рассвет  дрожащий  на  онежской  глади

и  город  что  в  своей  тревожной  спячке
уставился  ослепшими  глазами
в  едва-едва  белеющую  ночь

молю  постойте  стрелки  не  спешите
как  скоры  вы  как  мало  мне  осталось
лишь  эхо  двух  нескладных  разговоров
да  новая  пластинка  старой  песни
теперь  уже  затёртая  до  дыр

навсегда
ты  слышишь  я  не  знаю  и  не  помню
что  есть  Сегодня  и  что  будет  Завтра
спасибо  добрый  Боже
полчаса  хоть
осталось  светлой  строчкой  на  скрижали
нелепейшей  из  всех  земных  судеб

9 января  1992 г.
















БЕСПОЛЕЗНЫЕ  ЖЕНЩИНЫ

Бесполезные  женщины
             ходят  по  белому  свету
в  стороне  от  купюрного  шелеста
              жизнь  напролёт.
Бесполезные  женщины
              просят  у  Бога  совета:
"Как  нам  быть?" – но  убогим  совета
               и  Бог  не  даёт.
По  складам  расщепляется
                эхо  заветного  слова,
что  кому-то,  возможно,  звучало
                священней,  чем  "Оум!"
У  "звезды"  позапрошлого  дня
                всё  беднее  уловы.
То,  что  было  влюблённой  душой –
                хоть  катите  шаром.
Что  ушло – то  ушло,
           что  осталось – уже  не  отнимешь.
Был  бы  мысли  простор –
               поддержать  деловой  разговор.
Сизым  облачком  проще  проплыть
              незамеченной  мимо,
под  разливами  грима
              упрятать  надрывный  минор.
Устоять,  год  за  два  отмотав
               в  этой  яростной  качке,
на  обочине  быта
               танцуя  на  битом  стекле,
горький  ветер  свободы
                хлебая  до  белой  горячки,
всё – скупая  улыбка
                зарубкой  на  белом  стволе.
Это  имя,  лицо,  телефон
                никому  не  известны,
на  пороге  бессмертия –
                как   на  пороге  тюрьмы.
И  печальницы  ходят  над  бездной.
                Они  бесполезны
потому,  что  бездарны  и  слепы
                всесильные  МЫ.
9-10  октября  1993 г.






































ПАЛИНДРОМОНИАДЫ
                1
Кабак.
Голод  долог.
Жарим  мираж.
С  нашими  шанс,
но  сам  диван  на  вид  масон.
"Алиса" – сила.
Б.Г.  купил  липу  КГБ.
Коран – на  рок!
"Диско" – оксид,
а  клуб  как  булка.
Я – ухо  до…

                2
Андреев – веер  дна,
а  блок – как  колба.
Китс.  Имидж:  "Жди,  мистик!"
Не  вор  он,  но  ровен.

               3

Любит  Сева  вестибюль.
Там  мат.
Леди  видел.
Цена – танец.
Заказ!…
Ворох  хоров:
"Сунь  им  минус!"
Абажур – у,  жаба!
Зона  заноз.
Ежу  хуже…

               4

Лес  окосел.
Жара…  Гараж…
Кешу  боров  кусал,  а  сука – воробушек.
Я  и  царь,  и  рация.

             5

Монах  летел  ханом.
Ему  в  дорогу – город  в  уме.
Поп,  а,  поп!
-Не  лезь – зелен!
         
           6

А,  негр  Гена"!…
Нил,  блин!…

1991 – 1993 гг.

























               
                ***   
Молчания  страшись,  когда  оно
сокрытого  значенья  лишено
и  возвести  не  может  на  престол
невыразимый  звуками  глагол.

Поведают  смежённые  уста
о  святости  осеннего  листа,
о  возрасте  и  родине  огня
материи  ликующего  дня.

Душа – рабыня  мрака  и  зари,
твори  горенье,  творчеством  гори,
в  бессмертии  усталость  раствори,
всем  выстраданным,  цельным
                ГОВОРИ!
16 мая 1995г.
























ОБОРВАННАЯ  СТРУНА

Заплутал  в  асфальтовой  стране,
потерял  себя  в  пыли  дорог…
Расскажите  сказку  обо  мне,
чтобы  я  в  неё  поверить  мог,

чтобы  бойко-приторная  дрожь
до  костей,  до  пяток  проняла.
Будто  вправду  ласковая  ложь
зуд  тоски  по  прошлому  сняла,

будто  я  свой  век  не  расточил
на  армаду  скучно-мелких  дел,
будто  я  Емелей  на  печи
во  врата  эдемские  влетел!

Бег  по  кругу – долгий  переход,
даже  если  финиш  недалёк.
Год  за  вечность – и  утрачен  счёт,
раньше  срока  подведён  итог…

Дайте  лад  оборванной   струне –
может  быть  она  ещё  жива.
В  безвоздушно-серой  целине
прорастут  обычные  слова.

Светлый  луч, вломившийся  извне
не  сечёт  повинной  головы.
Расскажите  сказку  обо  мне –
ведь  из  яви  изгнаны  и  вы!

май  1995 г.






                ***   
Провожая  на  юг
                торопливые  чёрные  стаи,
раздаривши  элегиям
               хрупкое  время  для  сна,
я  в  окраину  города
                молча  корнями  врастаю,
прорастаю  гудящею  кроною
               в  небо  без  дна.

Запоёт,  закружится  пора,
                до  поры  золотая,
разойдётся  по  швам
                прямодушие  скользких  дорог.
Всею  плотью  и  кровью
                вселенские  соки  впитаю
и  в  незримом  единстве
                не  буду  уже  одинок.

Заколышется  близь
           листопадной  метелицей  жаркой,
размозолится  глубь
               заповедной  тоской  естества.
Остаются  от  прошлого  нам
               только  пни  да  огарки,
или  их  называвшие,
               странные  ныне  слова.

Впрочем,  что  нам  жалеть
               о  когда-то  распавшихся  связях?
Всё  течёт  и  меняется,
                но  возрождается  впрок.
Мир  жестокий   порою  бывает
                безумно  прекрасен,
как  осеннего  воздуха
                долгий,  прохладный  глоток.

25 сентября  1993 г.



СЕНТИМЕНТАЛЬНАЯ  ЗИМА

Трудно  жить  с  людьми,
ибо  трудно  хранить  молчание.

Ф.  Ницше
                1
Все  краски  смешаны  с  золой.
Размыты  мысли,  тусклы  речи.
За  ночью  вновь  приходит  вечер,
швыряя  мглу,  за  слоем  слой.

Сентиментальная  зима
уже  справляет  новоселье,
и  как  монашеские  кельи
темны  угрюмые  дома.

Мы  одиноки,  мы  больны,
и  холод  комы  снежным  комом
скользит  по  прежде  невесомым
штрихам – и  выцветают  сны.

Почти  на  Млечный  Путь  легла
метель  предчувствия  развязки.
Про  воскресенье  старой  сказки
шуршит
              горячая  зола.

                2
Я  обречён  на  одиночество
пока  дышу,  пока  живу,
но  к  творчеству  и  лжепророчества
и  злопророчества  зову.

Пороками  отягощённые,
нам  тесен  боли  материк!
Пройдёте  вы,  непосвящённые
над  ночью,  стоптанною  в  крик.

Пустой  каприз  перерождения –
теперь  едва  заметный  шрам.
Вхожу  в  покои  отчуждения
и  улыбаюсь  зеркалам.

                3
Возлюбите  себя,  если  некому  вас
                возлюбить –
лучше  Дьяволу  свечка,  чем  Богу – лохмотья  изгоя.
В  белом  ветре  не  стоит  ни  стона,
                ни  скорби  топить –
капля  светлой  надежды  когда-нибудь  станет
                рекою.

Ложь  свята,  если  память
                на  кончике  нерва  дрожит,
если  мутные  сны
                обнажают  оскалы  кошмара.
Будет  пасмурный  сумрак  отныне
                огнями  расшит,
освещая дорогу
                нырнувшего  в  небо  Икара.

Опалённые  жёлтой  звездою,
                принявшие  бой,
без  следа  уходящие  в  глянец
                недвижимой  Леты!
Обретите  гармонию
                только  с  самими  собой –
окружающий  мир
                вслед  за  вами  изменит  приметы.

                4
Под  речи  вождей  и  паханов
с  кривою  усмешкой  у  рта
свобода  приходит  с  наганом,
-чтоб  выцедить:  "Всё – суета!"

В  развалах  бумажного  хлама
гнилое  былое  найдёт –
уронит
            тепло  да  упрямо:
"Не  бойся!  И  это  пройдёт!"

А  после – уже  нараспашку,
забыв  лозунговую  бредь,
любую  земную  букашку
готова  в  ладонях  согреть.

В  трущобах  сырой  непогоды
плутает  судьбы  круговерть.
Но  это  уже  не  свобода,
но  это – как  минимум  смерть.

                5
С  библейского  тома  сошла  позолота,
расплавился  чопорный  контур  креста.
Картонка  истёртого  в  пыль  переплёта
теперь  беспристрастно  чиста  и  проста.

Нас  пробует  время
                на  вкус  и  на  ощупь,
мы  запросто  путаем  запах  и  цвет.
Слова  стали  суше,  желания – проще,
но  в   самодовлении  святости  нет.

                6
Государь  Новый  Год!
                Среброкрылая  полночь,
бой  старинных  курантов  над  вечной  страной
ожиданием  чуда  отчаянно  полнят,

разливаясь  по  венам  горячей  волной.

В  первый  миг  января  озорной  и  внезапный
кто-то  в  небе  зажёг  изумрудный  маяк,
чтобы  вырвать  у  тьмы
                недоступное  Завтра,
о  котором  ему  нашептал  Зодиак.

Припорошено  прошлое  искристо-бойкой
кисеёй
         и  расцвечено  льдистой  фольгой.
Государь  Новый  Год  пролетает  на  тройке,
заливается  новая  жизнь
                под  дугой…
               
                7
Вчера  казалось,  будто  волшебство
вкруг  фонарей  водило  хороводы…
А  кто-то  под  чужое  торжество
искал  пустячный  повод 
                для  исхода,
корпел,  шаманил,
                выбившись  из  сил,
ловил  строкой  остатки  кислорода
и  сорванными  связками  саднил,
что  были  годы
                солнечной  погоды.
Слыл  самоистязателем
                в  миру,
не  зная  ни  себе,  ни  миру  меры,
рабам  и  господам  не  ко  двору,
апологет
               кровоточащей  веры.
В  удушье  туч  мучительно  стучу,
сочится  с  губ:  "Тепла!…
                Пространства!…
                Воли!…По  чьим  счетам  плачу?!…
                Чей  плач  топчу?!…"
А  слышно  только:
                "Господи,  доколе?…"

                8
И  всё  же  двадцать  три –
                ещё  не  вечер.
В  тираж  не  выйдешь,  не  войдя  в  зенит.
В  калечной  бронзе  не  увековечен,
скандалами – и  то  не  знаменит.

Бог  миловал – ни  суетно,  ни  звёздно,
мечте  простор,
                и  некуда  спешить.
Уже  не  рано,
                но  ещё  не  поздно
все  первые  ошибки  совершить.

Пока  не  время  подводить  итоги.
Истоки  жажду  жизни  утолят.
Лишь  черепки
              отживших  мифологий,
под  каблуками  хрустнув,
                заболят.

                9
Январь.  Затишливый  сезон.
Исчезнуть,
                сгинуть,  раствориться,
а  может – просто  научиться
звучать
            с  бедою  в  унисон.

Колонки  выдохнут  орган,
овеют  нежною  прохладой.
Спадёт  завеса  снегопада,
слизнув  похмелье  старых  ран.

В  комок  упругой  тишины
сжимая  судорожно  тело,
плыву  из  были  чёрно-белой
туда,  где  слёзы  не  видны –

в  свои
          безоблачные  сны…

1 декабря  1993 г. – 6  января  1994 г.



НАД  СТАРЫМИ  СТИХАМИ

Мир  прошлого  вразнос  распотрошён.
Я  сам  себе – могильщик  и  надгробие.
Мечтатель  и  бунтарь,  ты  мне  смешон
как  школьное  наглядное  пособие!

1994 г.
































                *** 
Снова  птица-душа  взаперти –
петь  не  хочет,  а  плакать  не  может.
Мне  обратно  уже  не  пройти
в  день,  который  давно  мною  прожит.

В  лето  канул  последний  надрыв,
отчужденьем  подёрнулись  раны.
Скоро,  золото  листьев  разлив,
запоёт  мёрзлый  ветер  органом.

Замираю  невольно  на  миг
средь  усталой  осенней  стихии.
Слишком  рано  нас  призрак  настиг
бесконечной  святой  ностальгии.

Но,  вернувшись  на  круги  своя,
измождённый  изгнанник  из  рая,
не  познаю  я  суть  бытия
и  былого  себя  не  узнаю.

1991 – 1996 гг.


















                *** 
Неизбежностью  новых  побед
боль  любой  из  потерь  обеспечена,
но  и  сильного  сводит  на  нет
мысль  о  том,  что  терять  больше  нечего.

Сны  цветные  в  труху  истолочь?!…
Вновь  бессонницы  врежет  по  темени,
и  в  смятении  бросятся  прочь
стражи  врат  непрошедшего  времени…

1997 г.




























САДИСТЫ

Не  воровством,  не  жаждой  власти,
а  болью  нашею  живут.
Лишь  разрываемый  на  части
поймёт,  как  тяжек  этот  труд.

1993 г.
































             ПЕЙЗАЖ
Теледиктор  с  рожей  глупой
говорил  о  ерунде.
Моль  в  шкафу  объелась  шубой
до  поноса  и  т. д.

За  стеной  сосед  буянил
(он  с  утра  изрядно  пьян!),
музицируя  стаканом
как  языческий  шаман.

Сволочь  муха  на  окошке
еле  ползала  от  ран,
во  дворе  орали  кошки,
шли  с  котами  на  таран.

Грузовик  с  бульдожьим  рылом
метил  дымом  весь  квартал,
три  бомжихи  матом  крыло –
лучший  друг  по  морде  дал.

Дико  комары  кусались,
слушал  я  "Can`t  Buy  Me  Love",
и  деревья  трепыхались
от  весёлых  ветерков.
1987 г.














                ***   
Кружатся  листки  календаря,
выполняя  чёрную  работу,
и  над  нами  в  воздухе  парят
среды,  понедельники,  субботы.

С  ощущеньем  тяжести  минут
в  глубине  сердец  гнездится  старость,
но  сердца  ещё  чего-то  ждут,
презирая  слабость  и  усталость.
начало  90-х





























                ***   
Наивны  люди,  если  доверяют
бумаге  сны  о  вечном  иногда.
В  словесном  блуде  истины  сгорают.
В  чернильной  полынье  по  глади  льда,
быть  может,  отразишь  кусочек  неба,
но  канут  камнем  в  онемелость  вод
и  край  земли,  где  ты  ни  разу  не  был,
и  хмарь,  что  во  плоти  твоей  живёт.
Что  толку  от  котурнов  лилипутам?
Чем  глубже  в  строку – тем  надсадней  грусть:
свободу  позову – надену  путы,
о  вере  прошепчу – и  отрекусь…

5  января  1998 г.

























              ***
Сатира – это  грусть.
С  личиной  ерника  свыкаюсь,
Вам  кажется,  что  я  смеюсь,
а  я  от  боли  задыхаюсь.

Бессмысленно  рубить  сплеча,
играть  трагическое  соло.
Ведь  горечь,  как  ни  горячо,
лишь  философия  раскола.

Жить,  мыслить,  чувствовать  всерьёз,
уныло  глаз  не  опуская…
По  скулам  катится  мороз,
в  пространство  смехом  истекая…

18 ноября  1993 г.



БЛАЖЕНСТВО

Блажен,  кому  печаль  и  скука  чужды…
                П.  П.  Сумароков
Блажен  живущий  без  проблем
с  деньгами,  бабами  и  славой,
блажен,  кто  слеп,  и  глух,  и  нем,
идёт  к  начальству  на  расправу,

блажен,  кто  видел  НЛО
и  не  слетел  с  резьбы  при  этом,
блажен,  кто  совести  назло
читает  местные  газеты.

Блажен,  кто  беспробудно  пьёт
и  беспробудно  ест  от  пуза,
блажен,  кто  всё  ещё  встаёт
под  гимн  Советского  Союза.

Блажен  российский  президент,
хоть  нам  его  порою  жалко.
Но  всех  блаженнее  студент,
удачно  спрятавший  шпаргалку.

10 – 13  ноября  1993 г.
















ПОДРАЖАНИЕ  ЭЗОПУ

Заспорил  как-то  с  Головою  Зад,
что  он  её  значительней  в  сто  крат:
"Способна  ты  к  наукам – это  так…
Но  захламлённый  книгами  чердак –
одним  лишь  мелким  грызунам  приют.
А  стены  сквозняки  щелями  пьют,
и  из  давно  не  мытого  окна
лишь  копоть  лет  потерянных  видна.
Моя  же  простота  всегда  в  почёте,
всего  себя  я  отдаю  работе,
не  требуя  ни  серебра,  ни  злата
и  занимаю  кресло  депутата"

3 ноября  1993 г.























Я  ДОСТАЮ  ИЗ  ШИРОКИХ  ШТАНИН…
И  бесконечен  этот  бег.
Малец  лелеет  сон  в  головке…
От  ободка  горшка  на  попке
след  отпечатался  навек.
Ю.  Бекишев
Читал  я,  помню,  прошлым  летом,
что  будто  с  допотопных  пор
живое  всё  особой  метой
клеймит  небесный  прокурор.

Одних  от  головы  до  пяток,
не  глядя,  может  подмахнуть,
а  у  поэта  отпечаток
на  ягодицах  где-нибудь.

Что  значит – "место  не  годится"?
Я  заявляю  не  тая:
смогла  на  попе  уместиться
вся  биография  моя.

Так,  став  совсем  седым  и  старым,
войдя  в  немыслимый  экстаз,
опубликую  мемуары.
Наброски  есть. 
                А  что  у  вас?

19 октября  1993 г.













УТРО  ВЕЧЕРА  МУДРЕНЕЕ

Впиваясь  зубами
                в  ломоть  нерождённого  крика,
с  поклоном
                инстинкту  звериному  дань  воздавая,
блуждая  впотьмах
                лабиринтами  плоти  и  крови,
думай  о  смерти.

Пригревшись  на  небе  седьмом
                под  крылом  вдохновенья,
бинтуя  озябшими  венами
                пламя  тумана,
глотая  экран  потолка
                затухающим  взглядом,
думай  о  смерти.

Почувствовав  тяжесть 
                песка  черепною  коробкой,
почувствовав  рёбрами
                ржавую  мякоть  лопаты,
почувствовав  горлом
                зловонную  свежесть  заката,
вспомни:  "Я  был!…"

10 октября  1994 г.












              ***   
Непроходимой  душной  полночью,
собрав  остаток  талых  сил,
я  у  охрипшего  приёмничка
настройку  бешено  крутил.
Волна  короткая – бездоние,
валы  холодные – до  крыш,
и  голоса  потусторонние
взбивали  комнатную  тишь.

То  в  воробьином  щебетании
морзянки – языка  богов,
пророк  иного  мироздания
проронит  пару  жарких  слов,
то  шестиструнный  и  бессовестный
рванёт  мотив-метеорит
и  заглушит  во  мне  бессонницу,
когда  она  во  мне  болит.

Эфир,  шушукаясь,  качается,
штормит  пространством  звуковым,
а  ночь  бела – да  не  кончается,
струится  зноем  снеговым.
Назавтра  мне  потери  прочатся,
и  до  озноба  мне  страшны
сто  лет  сплошного  одиночества
на  полминуты  тишины!…

Через  асфальтовые  прерии
за  счастьем  призрачным – вдогон.
Стал  Телефоном  Недоверия
мой  заурядный  телефон.
И  в  нём  надломленно,  отчаянно,
неузнаваемое  мной,
агонизирует  молчание
туманно-топкой  пеленой.

Фатальных  факторов  стечение.
Такое  грустное  кино -
чужих  планид  пересечение,
необитаемых  давно.
Уйти  в  дурманное  безвестие
так – ни  простясь,  ни  покорясь?
Нет – подавать  сигналы  бедствия
скандаля,  сетуя,  борясь!

Пусть  не  аукнется,  не  скажется
и  время  вспять  не  повернёт,
строка  случайная  завяжется,
искрой  прозренья  полыхнёт.
Как  за  соломинку,  за  молнию
схвачусь – и  нет  ничьей  вины,
что  в  море  вечного  безмолвия –
ни  капли  светлой  тишины.
1988 – 1994 гг.



























                *** 
Опять  дурацкий  праздник – Новый  год
из  кожи  лезет  вон  и  с  жиру  бесится,
и  украшает  площади  народ
обрубочками  ёлочек  развесистых.

И  я,  как  в  детстве,  в  предполночный  час
душою  воспарить  готов  до  неба,  но
ведь  "с  новым  счастьем"  поздравляют  нас,
а  у  меня  и  старого-то  не  было.

Нет  больше  телефонных  номеров,
где,  голоса  родные  тихо  слушая,
в  удушье  долгих  зимних  вечеров
всегда  находишь  тёплую  отдушину.

И  места  не  найти  ни  там,  ни  тут
на  всей  Земле,  метелями  простроченной,
где  писем  от  меня  не  просто  ждут-
где  живы  лишь  моим  неровным  почерком.

Что  в  будущем,  что  в  прошлом – всё  темно,
хоть  этой  пустоте  ты  в  пояс  кланяйся.
Снегурочки  разобраны  давно,
и  на  фиг  мне  не  надо  Санта-Клаусов.


До  ранних  серых  сумерек  опять
ночь  коротать  на  пару  с  телевизором,
и  вспоминать,  и  молча  проклинать
всех,  от  кого  останусь  независимым,

под  песни  развесёлые  и  смех
столичного  бомонда  бестолкового  …
Ах,  с  новым  счастьем,  с  Новым  годом  всех!
И  дай  нам  Бог  ну  хоть  чего-то  нового!…

декабрь  2001 г.


























БАЛЛАДА  О  НЕПОБЕДИМОМ  ВАДИМЕ
               Я  вновь  убит  и  снова  с  грязью  смешан,
И  надо  мной  ревёт  проклятый  стон,
И  пусть  сегодня  буду  я  повешен,
А  завтра  буду  на  костре  сожжён,
Я  не  умру,  и  ты,  смерть,  не  упрямься,
Не  перестану  я  о  светлом  петь…
В.  Гордый

Не  знаю,  перед  кем  и  в  чём  я  грешен,
но  у  меня  не  жизнь,  а  страшный  сон.
Намедни  был  прилюдно  я  повешен,
позавчера  же – на  костре  сожжён.

Вчера  в  четвёртый  раз  четвертовали
и  закопали  заживо  во  рву,
под  электричку  пару  раз  совали
(жаль  машиниста  и  его  вдову!),

расстреливали  из  гранатомёта,
травили  дустом,  били  булавой,
ну,  а  под  вечер  завели  в  болото
и  плюхнули  в  трясину  с  головой.

Всплываю – а  толпа  надрывно  стонет.
Спокойно!  Я  ведь  снова  невредим!
Как  и  его  поэзия,  не  тонет
неистребимый,  гордый  ваш  Вадим!…
2001 г.










          ***    
Сорвать  оболочку
с  души  перелётной…
Взахлёб,  через  чёрную  дрожь
в  плену  у  мгновенья,
навеки  свободным,
вчитаться  в  смолкающий  дождь.
Молчать  против  ветра,
пространства  и  солнца,
прощая  закат  и  рассвет,
ловить  отражения  снами  колодцев,
не  помнящих  наших  примет.
Сломаться,  забыться,
внезапно  воскреснуть
в  тени  параллельных  миров,
воскреснуть,
а  после – брести  в  неизвестность
оврагами  тёмных  дворов.
Стать  пеплом  и  жаром
осенней  простуды,
где  смыты  былого  следы,
учить  диалектику
светлого  чуда
лазурно-прозрачной  воды.

1997 г.














               ***   
Меркнут  белые  неоны.
Карнавалят  на  стене
тени  полночи.  Со  стоном
боги  корчатся  во  сне.
Обесформлены  предметы,
обесточены  глаза.
Тишина  поёт  фальцетом,
раздувая  паруса.
Вздулось  тело  пузырями.
На  бурливой  пестроте
самозваными  царями –
окна  страшного  Нигде.
Жить  мечтой  о  суициде!
Яви  мир  уныл  и  сер.
Люди – только  сталагмиты
глубочайшей  из  пещер.
Выйдешь  в  космос  втихомолку –
и  торчат  пучки  травы
из  разбитой  на  осколки
лопоухой  головы…
8 октября  1993 г.


















ТРАУРНЫЙ  МАРШ
Когда  последний  враг  упал,
труба  победу  проиграла.
Лишь  в  этот  миг  я  осознал,
насколько  нас  осталось  мало.
А.  Макаревич

День
        спущенных
                флагов.
Туч
      серая
               дрёма.
Хор
      пепла
                и  мрака.
Мир
      вашему
                дому!

Сплав
        шёпота
                с  криком –
пуд
      бреда
               на  плечи.
Глушь
           зла
                и  безлика
путь
       плетью
                излечит.

Стынь
          стона
                настанет.
Вынь
         месяц
                из  ножен!
Ложь
         дряни
                отпрянет.
Страх
          будет
                низложен.

Бой
      стихнет
                внезапно.
За-
     лизывай
                раны!
Что
      выпадет
                завтра –
раз-
     думывать
                рано

Сор
     бурей
              подхвачен.
Мы
      встретили
                стоя
день
       белого
                плача,
день
       цвета
                покоя.

7 октября  1993 г.







                ***   
Городские  голуби  серые  как  осень
в  луже  ковыряются  молча,  не спеша.
Видно,  снова  Бог  послал – пригоршнею  бросил
в  клювы  крошки  чёрствые,  добрая  душа.

Мимо,  хмуро  хлюпая  по  воде  кругами
всё  снуют  прохожие.  Им  и  не  понять,
как  такое  хрупкое  небо  под  ногами
может  столько  живности  на  себя  принять.

То  ли  злым  пророчеством,  то  ли  трудным  счастьем
веет  от  прозрачного  парка  вдалеке –
от  того,  что  яростно  ночь  рвала  на  части,
где  осины  тонкие  нынче  налегке.

Так  и  с  нашей  памяти  облетают  годы.
Промелькнули,  сгинули – ну,  а  даль  светла.
Стала  болью  истина,  пустотой – свобода,
сколько  жизни  выжжено – да  не  всё  дотла.

Устарели  записи,  выцвели  тетради,
сами  мы  повыцвели  и  давно  не  те.
Даже  слово  доброе  не  корысти  ради
обронить  нам  некогда  в  вечной  суете.

Городские  голуби  не  грустят  о  прошлом.
И  пока  не  застило  свет  небесный  им
спелой,  ослепительной  первою  порошей,
почему-то  верится:  мы  ещё  взлетим.

5-6 января  2002 г.














ПРОПАЩИЙ

С  душой  декадента,
с  глазами  токсикомана
плутаю  по  бездорожью,
задумчивый  дервиш.

Карманы  пусты –
в  них  нечего  делать  и  ветру,
в  горле  комок
имён  развенчанных  идолов,
и  каждая  встречная  муза –
как  будто  актриса  заморского  видео:
видит  око,
да  много  ли  толку  голодному
глодать  назойливый  глянец
роскошных  витрин?

И  такого  вы  называете
"совсем  пропащим"?
Вот  суки!…

29 марта  1994 г.



















       ХАМ  ТОРЖЕСТВУЮЩИЙ

Одни  строят  храмы,  другие – заборы,
а  третьи  ломают  и  то,  и  другое.
У  тех,  кто  ломает  недолгие  сборы,
хоть  каждый  из  них  в  одиночку  не  воин.

Накачаны  мышцы.  Квадратные  лица.
В  тумане  глазниц – ни  на  грош  интеллекта.
Цвет  нации  буйно  взошёл  и…  повыцвел,
хотя  ничего  не  заметил  при  этом.

Затоптаны  клумбы  хипповых  иллюзий
и  злой  диссонанс  разухабистых  песен.
Валютный  блатарь  им  вещает:  "Час  пробил!"
(Анархия – мама,  отец  неизвестен!)

Так  времени  ветер  уносит  в  охапке
остатки  последние  люмпенской  спеси.
Ведь  тёлки  сегодня  клюют  лишь  на  бабки,
и  рай  королей,  что  не  выберут  "пепси"!

На  знамени – символ  дешёвого  китча,
в  башке – лишь  дубовая  логика  зоны.
Мечтать – это  ныне  почти  неприлично.
Ведь  нет  невозможного  гаду  в  законе!

Поставив  болото  совковое  дыбом,
но  слово  "прогресс"  провоняв  перегаром,
идёт  супермен  из  рекламного  клипа
и  путь  расчищает  кулачным  ударом…
август  1993 г.











                ***   
Райком  закрыт.  Все  ушли  на…
Всем  нам  поделом – и  Совком  вскормленным,
и  тем,  кто  не  ждал  от  реформ  облома!
Какое  нам  дело  до  храмов  взорванных,
пока  не  лежат  в  руинах  обкомы,

пока  с  экрана  надменно  глядя
плюётся  диктор  хвалебной  речью
во  славу  новой  царственной ****и,
вполне  достойной  своей  предтечи,

пока,  имитируя  откровения,
танцуют  стриптиз  душонки  тщедушные?
Как  хочется  песен,  вскипающих  в  венах,
где  и  от  предчувствия  звука – душно!

Как  хочется  похоронить  заживо
всех,  сердце  моё  заглушающих  топотом!
Или  влезть  на  танк  и  сказать:  "Граждане!
Отныне  в  России  живут шё-по-том!"
1992 г.





















            ДЕКАДАНС
Включился  запредельности  экран.
Миг  тяжести  невидимого  груза…
В  окно  плывёт  сиреневый  туман
моих  психоделических  иллюзий.

Колечко  дыма  в  проблеске  зари,
тупая  злоба,  ревность  и  усталость,
да  сгнившие  в  труху  календари –
вот  всё,  что  мне  от  прошлого  осталось.

Свободен!…
             Безмятежен!…
                Без…  и  бес…
Всё  потеряв,  я  целый  мир  имею.
Ко  мне  во  сне  спускаются  с  небес
воздушно-фосфорические  феи.

Они  уводят  из  земной   тюрьмы,
хотя  и  сами,  кажется,  отсюда.
Погибшему  рассудку – царство  тьмы,
душе  бессмертной – солнечное  чудо!

Не  фетишизма  ретро-декаданс
с  надгробиями  старых  фотоснимков
звучит  во  мне,  а  розовый  романс
грядущих  лет,  пока  покрытых  дымкой…

1992 г.



























                ***   
Быть  поэтом  на  Руси  неудобно.
Здесь  и  климат  неудачно  подобран
так,  что  зябко  на  ветру  чувствам  добрым,
и  в  быту  всегда  бардак  да  бедлам.
При  наличии,  конечно,  наличных
может  быть  и  повезёт  в  жизни  личной,
но  счастливому  вдвойне  неприлично
сердце  с  музами  делить  пополам.

Как  чернилами  листы  ни  калечь  ты,
как  ни  тренькай  на  гитаре  о  вечном,
вдоволь  хватит  всем  своих  Чёрных  речек –
в  тот  единственный  назначенный  час
незаметно  соскользнёшь  с  табурета
прямо  в  волны  ненасытные  Леты
или  вылетишь  навстречу  рассвету
из  окна,  в  котором  свет  не  погас.

Да,  не  ангелы  они,  не  пророки,
и  зачаты  были  в  том  же  пороке,
и  не  платят  государству  налоги,
и  не  ведают  порой,  что  творят,
но  одна  у  них  отрада-награда –
что  не  всех  таких  зарвавшихся  гадов
за  кладбищенской  хоронят  оградой,
и  что  рукописи  их  не  горят!
2002 г.


















НАЦИОНАЛЬНЫЙ  ВОПРОС

Ехал  грека  через  реку,
увидал  на  дне  узбека,
и  теперь  никто  из  грек
не  заходит  в  этот  рек…

1984 г.




































                *** 
Свобода  слова?  Я  не  против!
Страшнее  рассечённой  плоти
кастрированные  цензурой
произведения  культуры.
Но  как  свобода  слова  падка
на  диктатуру  опечатки!…

1995 г.

































               
 *** 
Не  всё  гениальное  просто.
Творить – нарушать  паритет.
Художники  ставят  вопросы,
а  мы  не  находим  ответ.

Для  истины  в  тонком  хитоне
губителен  русский  мороз,
а  алгебре  море  гармоний –
всего  лишь  словесный  понос.

Здесь  тесно  и  душно,  там – пусто,
сонеты  ушли  на  венки.
Искусство!  Ты – ложе  Прокруста!
Хрустят  под  пером  позвонки…

26  января  1994 г.
































ВОЛЬНЫЙ  ВЕТЕР

Всю  ночь  искали  ветра  в  поле  брани.
Бранились.  Стёрли  глотки  в  волдыри.
И  кто-то  балансировал  на  грани,
и  кто-то  видел  краешек  зари,
и  кто-то  пережёвывал  молитву,
и  кто-то  рвал  по  миру  на  рысях.
Но  были  карты  биты,  волки  сыты.
Хрустел  песок  проклятий  на  зубах.
Кружился  чёрный   ворон  над  камнями
подошвами  избитых  пустырей,
и  на  четыре  стороны,  кругами
носился  оголтелый  суховей.
…Вросли  в  асфальт
                стальные  звуки  грая,
последний  звук  молчанием  застыл.
Обломки  недостроенного  рая
передний  край  судьбы  похоронил.
И  утренний  прохожий  не  заметил,
как  миру  серых  стен  наперекор
рыдает  чем-то  алым  вольный  ветер,
случайной   пулей  раненый  в  упор.

1991 г.





















СКВЕРНЫЙ  АНЕКДОТ

А  тополь  в  сквере  без  горшка,
Растенье  в  тридцать  три  вершка,
А  всё  бы  пьяному  качаться.
А  тополь  скверен.  Военком
Водил  по  лужам  черенком
И  подметал  весенний  плац…

О.  Мошников

А  тополь  в  сквере  без  горшка
благоухает  так  знакомо!
Любой  поймёт:  наверняка
не  обошлось  без  военкома,

что  непременно  держит  петь
в  таинственную  чащу  сквера,
как  только  скушал  что-нибудь
не  то.  Конечно,  тополь  скверен!

Но  достаётся  и  сосне,
с  которой  сиживал  немало
весь  комсостав  наедине –
от  старшины,  до  генерала.

Берёзки  плачут  в  тот  момент,
когда  на  отпуске  в  России
наш  засекреченный  агент
им  изливает  ностальгию.

И  с  экологией  беда.
Корёжат  ветры  дуба  крону.
А  вдруг  пожалует  сюда
и  сам  министр  обороны?…

1999 г.





                ***   
Вот  пришли  времена:
         хочешь – рви,  хочешь – режь,
хочешь – мерь  по  семь  раз
          незалатану  брешь,
хочешь – волком
           на  серую  стужу  завой
и  своей  неизбежности
             двери  открой

начало  90 – х

















































                *** 
По  тротуару  ветер  гнал  газету,
все  выпуклости  жадно  мял  при  этом,
насвистывал  развязно,  озорно.
И  по  весенней  слякоти  и  грязи
приплясывали  в  гибельном  экстазе
столбцы,  неактуальные  давно.

Как  штемпель,  след  размашистой  подошвы
темнел  на  анекдоте  старом,  пошлом,
когда-то  проходившем  на  "ура",
а  на  портрете  нового  мессии,
пророка  и  спасителя  России
ехидно  в  небо  щерилась  дыра.

Вновь  выборы  окончены.  Вновь – горы
словесного  бесформенного  сора:
народа  глас,  писак  продажный  труд…
Вновь  скорый  суд  истории,  который
свои  не  оглашает  приговоры,
велит  покорно  лопать,  что  дадут…

2002 г. 























МЕНЕСТРЕЛЬ

Пусть  за  окном  нашим
              снова  гуляет  метель,
пусть  покрывает  Вселенную  панцирем
                лёд.
Это  не  ветер.  Нет,  это  пришёл 
                Менестрель.
Слушай!  Он  только  для  нас
                и  для  неба  поёт.

Что-то  ещё,  верю  свято,
                есть  в  каждом  из  нас,
кроме  хронических  насморков
                и  беготни.
Где-то,  да  прячется
               неистребимый  запас
песен  без  слов  и  молитв.
                Гляди – вот  они!

Но  это – к  слову.
                Ты  этому  бреду  не  верь.
Пусть  мои  речи
                вдребезги  бьются  об  лёд.
Это  не  сердце…
                Это – опять  Менестрель
светлой  балладой
                меня  приглашает  в  полёт.

Знаешь,  а  я  ведь  не  верил,
                что  ты  где-то  есть!
Дай  свою  руку.
                Я  больше  тебе  не  солгу.
Если  любовь – это  вправду
                дурная  болезнь,
будь  мне  агонией  вечной
                на  этом  снегу.

Впрочем,  мы  жить  будем  вечно,
                мы  жить  будем  так,
чтоб  на  пути  нашем
                вдруг  расступилась  метель
И  вслед  за  нами,
                уже  не  отстав  ни  на  шаг
двинется  к  далям  серебряным
                наш  Менестрель

1989 г.






































                *** 

На  войне  миров  невозможно  быть  добрым.
Всё  моё  добро – лишь  гора  бытового  хлама.
Хорошо,  чёрт  возьми,  в  раю  было  жить  Адаму
одному,  пока  ещё  целы  все  рёбра!…

2002 г.



































                *** 

Смертельно  больная  зима
глотала  слёзы  в  холодной  постели,
ветер,  скуля,  грыз  кость
у  её  ног.
Луна  читала  стихи.
Я  слышал  её  голос  в  ночи,
я  знал – рассвет  неизбежен
как   жизнь
для  всех,  кто  ещё  не  рождён.

1987 г.






























               
                ***   

Город  ощетинился  фонарями
и  утонул  в  полузамерзшей  луже –
жалкий,  безлюдный  Китеж.
Он  не  отпустит  меня,
даже  если  я
упаду.

1987 г.
































               
            
                *** 

Мне  приснился  маньяк,
выпускавший  кишки  из  меня.
Весело  хрустели  белые  кости,
свободные  от  лишнего  груза.
Железные  челюсти  мерно  жевали
податливый  организм.
Кричать  не  хотелось.
В  его  лице
угадывал  я  себя  двадцать  лет  спустя…

В  окне  алело  утро  экзамена
по  синтаксису  русского  языка.

1992 г.




























ПИТЕРСКОЕ

Здесь  нет  неведомого.
Нева  не  нова.
Груб  Питер.
Торопит,  третирует.
Потерпи,  Петербург,  потерпи,
торных  троп  не  тронь.
в  борозду  семенем  вопрос
брось.

Интеллигент,
где  твои  гены,
где  тень  лиги  твоей?

Богатые  тоже  плачут…
Бог,  а  ты  плачешь?
Палачам  платишь  чем?

Молчат.  Вечереет.

12 августа  1992 г.





























ПСАЛОМ

Тень  кризиса
склоняется  над  миром.

Мне  надо  на  кого-нибудь  молиться!", -
сказал  поэт,  но  не  было  ответа.
Жаль – этого  сказавший  не  заметил.
Кто  верует,  тот  ничего  не  знает
о  боли  и  отчаянии   ближних.

Но  кругосветна
святость  одиноких,
разверившихся
и  раскрепощённых.
Им  не  слагают  гимны  и  псалмы,
не  предают  пинком  ли,  поцелуем  ли,
и  на  Голгофу  после  не  ведут.
Их  нет  у  нас,  как  Бога  нет  у  них.

Но  слышите –
вседенно  и  всенощно
во  всех  углах,  щелях  и  подземельях
дворцах,  особняках  и  небоскрёбах…
хор  голосов!…
Кричат  шесть  миллиардов –
солдат,  пропавших  в  лабиринтах  бойни,
забытых  всеми  неприметных  женщин,
от  творчества  уставших  безработных,
и  многих,  многих,  многих,  многих  прочих:

"Ответь,  господь,  зачем  ты  нас  покинул?!"

И  кровью  запекаются  уста…

Устали  мы.
Рассохлись  наши  идолы.
Распались  цепи  прежних  двух  Заветов.
Молиться  бы  хотелось – нем  язык.

Зову  богов  земных.
Зову – не  веря!
Не  всемогущих  и  не  вседержащих –
всечувствующих!
Чтоб  в  осенний  вечер
на  залитой  дождями  остановке
куда  глаза  глядят  я,  уезжая
услышал  слово  доброе  вослед…

август  1993 г.










































           ***   

Я  искал  тебя  снова  и  снова,
но  боялся  увидеть  себя
без  тебя.
Я  разбил  зеркала – никакого  там  нет  зазеркалья.
Были  белыми-белыми  стены,
плыли  ангелы  мимо  толпой.
Я  смеялся  им  вслед.
Грош  цена  их  небесной  свободе!

Ты  придёшь,
когда  сыграются  скрипки  иносказаний,
когда  я  уже  позабуду,  кого  же  я  ждал…
Ты  придёшь…

1992 г.























ПОДПИСЬ  К  ШЕДЕВРУ

Журнал  "Студенческий  меридиан" сообщил,  что канадская  исследовательница  Сюзанна  Жиру  в  складках  улыбающихся  губ  Джоконды  обнаружила  изображение  спины  и  ягодиц.

Стоит  средневековая  маркиза –
таинственна,  стройна  как  антилопа.
Её  все  называют:  Мона  Лиза,
а  подразумевают:
                Мона  Ж…

4  апреля  1994 г.















           КАМО  ГРЯДЕШИ?

История  вершит  свой  странный  суд:
вчера  пригрела –
                завтра  яму  выроет.
Мы  восхищались:  "Русские  идут!"
а  оказалось – просто  эмигрируют.

Покинули  насиженный  насест,
прём  на  авось:  "Ау,  цивилизация!"
Не  выдаст  Ельцин – Запад  нас  не  съест
и  не  сравняет  с  Африкой  инфляция…

20  мая  1994 г.

 


























  БЕЗ  НАЗВАНИЯ
                1
Ни  апатии –   покоя,
ни  отчаянья  не  знаю.
Просто  все,  чего  не  стою,
проклинаю,  проклинаю –


ожидание  и  годы,
мною  вырванные  с  боем
для  хмельного  половодья,
где  две  капли – мы  с  тобою.

Нас  течением  кружило,
нас  несли  напропалую
по  пульсирующим  жилам
рек  стремительные  струи

над  мостами,  куполами,
над  глубинной  русской  грустью,
мутноватыми  ручьями
и  обетованным  устьем.

На  ветру  завяли  травы,
на  ветру  дороги  в  ссоре;
ночи  в  траурной  оправе
истекли  в  рассвет  росою.

Жили-были  нараспашку –
нынче  прежним  не  забрезжит.
Только  с  посвистом,  с  оттяжкой
по  глазам  разлука  хлещет.

Но  порою,  проклиная
ту,  что  выжжена  другими,
пеной  розовой  роняю:
"Да  святится  это  имя!…"

                2
По  лучу  по  раннему – как  по  полю  бранному.
Кровянится  ранами  крыша  мира  рваная.

По  тропе  петляющей,  по  росе  играющей –
в  жар  испепеляющей,  к  дали  растворяющей.

Вечное  движение – двух  планет  сближение,
в  жажде  возрождения – жертвоприношение.

Сбудется-не  сбудется,  стерпится  да  слюбится,
для  весны-распутницы  борозда  расступится.

И  в  земле  простуженной  теплится,  разбужено,
семя  непослушное  в  поисках  отдушины.

Жизнь  горстями  черпая,  ни  во  что  не  веруя,
соками  и  нервами – по  лучу  по  первому.

июль  1993г.




























             СКАЖИ,  СЕРЕГА…

                Гибнут  на  Руси  поэты.
                Вот  и  мой  настал  черед.
                Песни  все  написаны  и  спеты.
                Остается – пулю  в  лоб.
                Или  петлю,  как  бунтарь  рязанский
                Привяжу  на  крепкий  брус.
                Ах,  Сережка,  сын  крестьянский,
                Хорошо,  что  ты  покинул  Русь.
                Ив. Иванский

Долго  жить  поэту  неприлично.
Так  уж,  видно,  издревле  пошло:
если  не  окончил  век  трагично,
значит  не  поэт  ты,  а  фуфло.

У  меня  такое  ощущенье,
что  и  я  уже  созрел  вполне.
Полтора  моих  стихотворенья
будут  лучшим  памятником  мне.

Ах,  Сережа – бунтовщик  рязанский,
хорошо,  что  ты  покинул  Русь!
А  не  то  б  висел  сейчас  с  Иванским
где-то  по  соседству,  я  боюсь…

15  января  1999г.















                МИЗАНТРОП

Чем  больше  лет – тем  меньше  веры  в  чудо,
да  множатся  тоска  и  неуют,
да  катастрофой  кажется  простуда,
когда  за  право  петь  уже  не  бьют.

Не  жизнь,  а  так –
                по  юности  поминки.
Во  сне – и  то  кипит  не  вечный  бой.
Купить  бы  пистолет  на  мини-рынке
и  показать,  что  я  еще  живой!

Ограбить  банк,  убрать  кого  повыше –
ведь  миром  правит  сила  и  расчет,
а  может  из  виска  бессмертье
                выжать,
когда  гортанью  время  потечет.

Чем  бить  воображаемой  дубинкой
врагов,  что  все  грехи  твои
                простят,
купить  бы  пулемет  на  мини-рынке
и  запулять  с  балкона  наугад!

Зима  в  вялотекущей  непогоде
с  газетой  коротает  вечера.
В  природе  ничего  не  происходит,
помимо  завтра,  ныне  и  вчера.

В  глубинке  каждый  день  одно  и  то  же,
в  других  местах – такая  благодать!
Свою  тоску  там  можно  подороже
под  видом  вдохновения  продать…

1998г.







                МЕТАМОРФОЗЫ

Вниз  по  теченью  водосточных  труб,
туда,  где  спит  луна  на  шпиле  шприца,
несет  вода  мой  худосочный  труп –
слепого  комара-самоубийцы.

Под  грустным  небом  северных  широт
я  выполнил  нехитрую  работу –
учил  толпу: "Кто  ищет – тот  найдет!"
и  подавлял  зевоту  и  икоту.

Но  раздавило  мутное  стекло
глаза,  не  замутненные  идеей,
а  клочья  серой  плоти  размело
холодное  дыхание  Борея.

Теперь  я – придорожная  трава,
но  мой  покой  обманчив  и  наружен.
Нарушите  его – и  в  теле  льва
однажды  я  приду  по  ваши  души!

31  марта – 1  апреля  1995г.




















                ***
Унесенные  ветром
                всех  великих  эпох…
Сушит  хриплые  недра
                каждый  прожитый  вздох.
Знак  неверия  в  чудо
                в  каждом  жесте  сквозит –
самым  злым  самосудом
                тем,  кто  свят,  но  не  бит.

Новых  слов  не  подскажет
                толп  чужих  суета.
Лишний  век – не  потеря,
                если  жизнь  прожита
за  коварной  игрою –
                что  ни  ставка,  все  зря! –
рай  искусственный  строя
                под  аккорд  блатаря.

В  той  стране,  где  не  смеха
                ради  все  говорят:
"Человек  человеку –
                друг,  товарищ  и  блат",
где  покорность  не  старит
                и  суровый  закон
"Каждой  твари – по  харе"
                в  быта  суть  возведен.

За  стремление  к  звездам,
                за  миров  передел
всем  гостить  на  погосте
                или  душ,  или  тел.
Боль  и  стыд,  что  ты  отдал –
                только  плата  за  вход
в  омут  вечной  свободы,
                где  никто  нас  не ждет.

14-15  мая  1997г.





                ***
Случайно  след  свой  обнаруживать
в  судьбе,  еще  вчера  неведомой,
блеск
         замков  облачных  разрушенных
чужими  очертить  победами.

Наивно  верить  в  независимость
как  оправданье  одичанию…
И  недочитанными  письмами
ночами  забивать  отчаянье.

июль  1997г.






























          ВОЛЯ  ВСЕЛЕННОЙ

Что  дивиться  смиренью  рабов  бытия,
разводящих  перед  идолами  славословье,
если  даже  такая  страна,  как  моя,
может  быть
                чьей-то  вечной  несчастной  любовью,

если  первая  песня – последним  "прости",
за  злодейство  и  гений – единая  плата,
если  выбора  нет:  век  живи,  век  цвети,
все – ценой  пожирания  плоти  собрата?

Если  волю  Вселенной  не  перебороть
человеку –
               плоду  шарлатанского  "чуда",
разве  только  бунтующий  разум
                Господь
у  меня  отберет,  обзывая  "занудой".

22 ноября  1996г.













             СТАНИНИЦА
                Среди  холмов  блестит  твой
                Ведь  ты  моя  подруга,
               И  я  стремлюсь  опять  к  тебе,
         И  больше  встреч  не  будет.
А.  Лукьянов
Есть  у  моей  подруги  стан.
Да  не  поймут  меня  превратно –
широкий,  звонкий  как  баян.
Не  полевой  и  не  прокатный.

Когда  я  вижу – впереди
среди  холмов  сверкает  что-то,
шепчу  я:  "Господи,  прости!"
на  фоне  девственной  природы.

И  тут  же  прыгаю  в  кювет,
чтоб  не  попасться  ей  навстречу.
Где  есть  она – объезда  нет,
бедром  заденет – покалечит.

Мне  не  грозит  ни  геморрой,
ни  паранойя,  ни  одышка,
когда  по  улице  порой
она  несёт  меня  под  мышкой.

В  избу  горящую  войти
ей  не  дано – в  дверях  застрянет.
А  вот  коней  до  десяти
поймает  на  скаку  по  пьяни!

И  хоть  душа  полна  тоской,
не  усомнился  я  ни  разу,
а  стоит  ли  дружить  с  такой.
Ведь  я  боюсь  её,  заразу!…
1998–2002 гг.










                *** 

Моё  время – не  ночь. 
          Моё  время – излёт  белой  ночи.
Первый  луч  чуть  колюч,
            но  прозрачен,  игрив,  непорочен.
Хрупок  сон  в  этот  миг,
            мир  реальный  щемяще-непрочен.
Недочитанный  том
            грезит  шумной  толпой  многоточий…
Моё  время – не  ночь.
             Просто  мне  не  дано  было  прочих.

26 июня  2002 г.






















                ***   
Ночь – мрачный  замок,
в  котором  томятся  поэты,
где  за  окном
кашель  надрывный  собак,
крик  поездов,
на  которых  уже  не  уехать,
злые  свистки
автомобильных  сигнализаций.
Взрыв  за  стеной
сливного  бачка  у  соседа  в  клозете
и…  тишина…

Ночь  перед  казнью
лета,  летящего  в  пропасть.
Камнем – на  дно
непроницаемых  туч.

На  циферблате  стрелки  устало  застыли
как  указатели  на  перекрёстке  истории.
Направо  пойдёшь –
и  уже  ничего  не  изменишь,
налево  пойдёшь –
и  уже  никогда  не  вернёшься.

Хоть  бы  во  сне
до  стекляшки  луны  дотянуться.
Глянуть  в  глазок:
что  творится  там  нынче  на  воле,
живы  ли?

октябрь  2002  г.


         









                *** 

Астрологам - и  тем  неведом
наш  путь,  проложенный  по  звёздам.
Жду  новых  встреч  на  грани  бреда,
едва  надеясь,  что  не  поздно

ловить  ветра  на  перекрёстке
истоптанных  толпою  улиц,
которым  разбежаться  врозь  бы.
А  мы  с  тобой  не  разминулись…

ноябрь  2002 г.



































***   

Вехи  наших  падений
из  космоса  даже  видны,
вехи  наших  побед
не  отмечены  даже  крестами.
Так  живём  больше  тысячи  лет,
не  жалея  страны,
то  святыми  себя  представляя,
то  злыми  шутами,

веря  в  завтра,
которое  будет  уже  после  нас
или  в  позавчера,
где  не  ведали  тоже  покоя…
Если  Бог  есть  любовь –
атеистами  стать  в  самый  раз
среди  сотен  сердец,
не  узнавших,  что  это  такое,

захлебнувшихся  болью,
поймавших  на  взлёте  свинец
или  просто  уставших
от  однообразия  быта.
Даже  страшные  сказки
имеют  счастливый  конец.
Но  ведь  сказка-то – ложь.
А  где  правда – давно  позабыто.

Я  искал  её  в  книгах,
но   то  же  меж  строчек  прочёл
толкование  снов  золотых,
коим  сбыться  нескоро.
Там  лукавый  философ
хихикает  как  дурачок,
тут  поэты  глядят
кто  в  Распутины,   кто – в  Святогоры.

Я  искал  её  в  гомоне  толп,
в  мельтешении  лиц,
в  грусти  брошенных  храмов
и  холоде  тёмных  подъездов,
и  кумиров  творил,
сам  пред  ними  не  падая  ниц,
адом  был  сам  себе –
и  под  небом  мне  не  было  места.

Я  прилежно  искал!…
Но  усвоил  одно  хорошо
в  диком  хаосе  нашей  смурной
человечьей  природы::
правды  нет  у  того, 
кто  вам  скажет,  что  правду  нашёл,
путь  потерь  и  безвестных  побед
продлевая  на  годы.

2003  год




              ***
Цивилизация  домохозяек
пялится  в  сонные  телеэкраны.
В  слёзы  уплывшими  злыми  глазами
хочет  увидеть  далёкие  страны,
новости  моды  и  сплетни  о  "звёздах",
красочный  клип  на  попсовую  песню.
Жить  никогда  нам,  конечно,  не  поздно,
но  созерцать  в  сотню  раз  интересней.

После  страшилки   про     зомби-маньяка
будет  реклама  пилюль  от  поноса.
Что  там  в  парламенте?  Новая  драка?
Шоу  продолжится  кровью из  носа!
Сделайте  всем  и  красиво  и  мило,
дайте  побольше  подножного  корма -
станем  питаться  хозяйственным  мылом
и  сохранять  превосходную  форму!

В  этих  глазах  отражалось  когда-то
небо  осеннее - серое  с  синим.
Стал  их  пучине  последней  отрадой
бликов  экрана  нетающий  иней.
Вдоволь  отыщется  в  омуте  тихом
каждому  тёмной  студёной  водицы.
Кем  и  когда  ты  помянута  лихом,
цивилизация-самоубийца?…

МАЙ  2003 г.









                ***
Как  далеко  осталось  лето,
где  жгла  элита  партбилеты,
блажил  в  магнитофоне  Летов
и  звал  на  новые  дела!
О  чём  жалеть?  Не  Божий  дар  же!…
На  много  лет  мы  стали  старше,
мы  были  мясом - стали  фаршем
для  людоедского  стола.

Пускай  подавятся,  заразы,
любым  из  нас  и  всеми  сразу!
Мы  отдались  не  по  приказу,
наш  выбор  верен  как  всегда!
Хоть  то,  что  мы  несём  с  базара,
ночным  покажется  кошмаром -
не  даром,  дядя,  ох,  не  даром!..
Ведь  ловим  кайфы  без  труда!

У  наших  ушки  на  макушке -
вновь  сукин  сын  милей,  чем  Пушкин,
а  президент - и  вовсе  душка,
герой  кинжала  и  плаща.
И будь  ты  хоть  великий  рэппер,
хоть  астроном,  парящий  в  небе,
ты  вскормлен  той  же  самой  репой,
что  все   тащили  сообща.

А  не  согласен  с  нашим  строем -
мы  не  таких  ещё  нароем.
Всем  стадом  скрутим  и  покроем.
Уже  не  жить  разумной  тле!
Не  всякий  сапиенс  есть  гомо,
но  против  лома  нет  приёма.
Расти,  расти,  трава  у  дома
во  имя  мира  на  Земле!

Не  стали  в  лифтах  меньше  писать,
и  смотрим  тот  же  телевизор,
и  от  любых  царьков  зависим -
хоть  вслед  беги,  задрав  штаны.
Политик,  пойманный  на  краже -
подлец,  но  всё-таки  не  страшен,
как  вор-карманник,  или,  скажем,
России  верные  скины.

Ах,  тили-тили,  трали-вали!
Таких  ли  перемен   мы  ждали?!
Теперь  получится  едва  ли
смотаться  с  вечного  поста.
Как  жаль,  что  тем  дождливым  летом
наивно  верилось  в  приметы!
Жгли  россияне  партбилеты,
а  надо  было - паспорта…

МАЙ  2003 г.



























***
В  одноэтажном  городке
                тонули  облака  в  реке,
и  по  неведомым  дорожкам
                гуляло  детство  налегке.
А  я  сидел  на  чердаке
                со  старой  книгою  в  руке -
собранием  банальных  истин
                на  чистом  русском  языке.

Мечты  взлетали  выше  крыш.
                Кружилась  пыль.  Царила  тишь
во  всей  вселенной  подо  мною.
                Лишь  где-то  стену  грызла  мышь,
да,  мимоходом  обронив
                свой  разухабистый  мотив,
всё  шарил  ветер  в  кронах  сосен,
                скрывая  в  голосе  надрыв.

А  время  бешено  текло
                утратам  мелочным  назло,
назло  всем  содранным  коленкам,
                которым  вечно  не  везло.
И  пионерская  душа
                недолго  будет,  чуть  дыша,
внимать  натруженным  страницам,
                где  жизнь  проста  и  хороша.

Всё  впереди - восторг  и  боль,
                и  даже  первая  любовь,
и  развенчание  кумиров,
                что  были  властны  над  судьбой.
Ещё  не  сгинул  в  небылом
                немало  повидавший  дом,
ещё  не  растворилось  лето
                в  дождливом  сумраке  сыром…

Благословенны  чердаки!
                На  них  ютятся  чудаки,
что  верят  в  светлую  свободу
                деревьев,  облаков,  реки!…
Хоть  из  чердачного  окна
                совсем   не   видно  ни  хрена,
мне  было  вовсе  не  обидно.
                Такие  были  времена!
июнь  2003 г.









































***

Переехал  Каренину  Анну
скорый  поезд  на  полном  скаку,
прогудел - простучал  и  спонтанно
откусил  у  Анюты  башку.

Вроде  мелочь,  а  всё-таки  странно
выходить  без  неё  в  высший  свет.
И  с  тех  пор  нет  Карениной  Анны
на  страницах  бульварных  газет…

июнь  2003 г.





























             ***

Все  бабочки  на  свете - просто  дуры.
На  что  их  понаделала  природа?
Увы,  в  любой  семье  не  без  урода,
увы,  в  любом  труде - не  без  халтуры!

Над  майским  лугом  крылья  разминая, 
где  золотом  сияет  одуванчик,
им  не  понять,  что  "жить  на  свете"  значит.
Кто  вечности  напомнит  имена  их?

И  сладкий  вкус  пьянящего  полёта
не  ощутить  ни  сердцем,  ни  душою
бессмысленной,  бесцветной,  небольшою.
Неволя  их  сильней  любой  охоты.

Скользя  по  небосвода  знойной  глади,
не  затевая  даже  с  ветром  спора,
им  не  прочесть  Набокова,  который
однажды  на  булавки  их  насадит…

июнь  2003 г.


















                ***

У  полярника  Петрова,
чьё  жилье -  большая  льдина,
интерес  был  нездоровый
к  антарктическим  пингвинам.

Ведь  на  севере  соседи -
лишь  ленивые  тюлени,
да  голодные   медведи.
Ни  любви,  ни  откровений!

Ну,  а  как  приедет  с  юга
чёрно-белая  красотка -
что  нам  скука,  что  нам  вьюга?
Ни  к  чему  и  дурь,  и  водка!

Коль  полярной  ночи  мало
для  событий  и  открытий -
удрейфуем,  ёлы-палы,
хоть  на  Марс,  хоть  на  Юпитер!

Романтичные  депеши
день  за  днём  на  полюс  Южный
слал  Петров,  но  неизбежно
был ответ:  "А  на  фиг  нужно?

Мол,  у  нас  морозы  круче,
а  у  вас  и  море  жиже,
да  и  век  окончить  лучше
в  виде  чучела  в  Париже!"

Этот  мир  не  предназначен
для  придуманного  рая.
И  сидит  Петров,  и  плачет,
ось  земную  обнимая.

июнь - июль  2003  г.




                ***

Заплутала  в  тумане - что  в  чаще
беспокойная  хрупкая  память.
Жить  да  жить  бы  одним  настоящим,
или  тем,  чего  не  было  с  нами.

И  нести  в  неизвестность -
как  знамя
то,  что  снам  завещается  вещим…
Только  сделаешь  шаг - и  ветвями
нас  туман  предрассветный  отхлещет!

июнь  2003 г.

               
               

                *** 
Ой,  ты  племя  аутсайдеров  могучее,
да  плебейские  мечты  про  трубы  медные!… 
Кто  при  жизни  для  поэта  был  попутчиком,
тот  запишется  в  друзья  его  посмертные.

К  пьедесталу  нанесут  венков  и  почестей,
накатают  мемуары  всей  оравою,
порастащат  по  цитатникам  пророчества,
и  глядишь - уже  почти  на  "ты"  со  славою!

Одиночество  положено  по  чину  ли
для  великих,  посвящённых  и  засвеченных? 
А  из  чьей  петли  его  когда-то  вынули -
пусть  историки  потом  поспорят  с  вечностью.

И  как  нашу  суть  ты  ни  переиначивай,
мы  останемся  такими  же,  как  созданы.
Сам  Христос  себя  на  мелочи  растрачивал,
а  в  писатели  пробились  лишь  апостолы.

Но  как  молодо,  как  неприлично-молодо
голоса  звучат  у  тех,  кто  были  первыми
со  страниц  и  старых  плёнок,  перемолотых
сотен  стереосистем  стальными  недрами!

До  конца  пути  они  в  сердцах  останутся.
Им - делиться,  нам - делить…  Зачтётся  щедрому!
А  попутчики  сойдут  на  тихой  станции
в  злом  безмолвии,  безвестности,  безветрии…


июль  2003г.








   


                ***

Ожидание  чуда
                дольше  жизни  не  длится.
Чудотворцам  недолго
                оставаться  в  долгу!
Не  видны  нам  отсюда
                их  ехидные  лица,
им  же  судьбы  людские -
                что  следы  на  снегу.

Докричаться  б  до  неба,
                достучаться  мне  к  ним  бы,
да  спросить  не  по  рабски
                правду  всю  напрямик!…
Но  в  приёмную  Бога  не  пускают  без  нимба,
и  надменны,  и  немы
                заклинанья   из  книг…

июль  2003  г.




























           ***

Дезертиры  из  рая -
наши  первые  люди,
в  этот  мир  умирали…
Путь  был  долог  и  труден.
Их  Земля  принимала,
и   под  ноги  в  награду
спелым  яблоком  пала
из  запретного  сада.

Дезертиры  из рая,
в  каждом  сне  вас  манили
травы  светлого  мая,
ветры,  мили  и  были.
Пробуждение  стиснет
сердце  болью  жестоко…
В  искушении  Жизнью
нет  ни  змея,  ни  Бога!

 Ветви  дряхлого  древа,
семя  древнего  рода,
все - заложники  Евы
и  борцы  за  свободу.
В  вечной  жажде  побега
в  атмосфере  сгорая -
под  топор  дровосека,
в  кущи  вечного  рая…

2003 г.















***


Ковыряя  ногтем  пейзаж  неизвестной  планеты,
намалёванный  на  стекле  декабрём
ещё  одного  напрасно  прожитого  года,
видя  в  просветах,  как  мечутся  в  небе  ночном
неприкаянные  кометы
какого-то  праздничного  салюта,
засыпая  под  топот  и  пение  пьяного  хора,
что  из  квартиры  напротив  доносится  глухо,
странно  подумать,
что  будущее  где-то  есть.
Где-нибудь  рядом…

декабрь  2003  г.

      


























     *** 

Яд  у  Моцарта  в  бокале
растворится  незаметно,
как  и  скучный  зимний  вечер
в  бездне  нотного  листа.
И  часы  ещё  не  стали,
круг  последний  пробегая,
за  которым – то  ли  вечность,
то  ли  тьма  и  пустота.

И  кому  какое  дело,
что  теперь  бумага  терпит –
раздолбайскую  проказу,
или  реквием  навзрыд?
Совершенству  нет  предела.
В  мешанине  звёзд  и  терний
всё  прощается  и  сразу
без  упрёков  и  обид.

Постучится  утро  в  двери,
на  все  прошлые  похоже.
С  ним  ли  спорить  о  природе
в  нас  заложенного  зла?
И  ухмылкою  Сальери
в  круглом  зеркале  в  прихожей
Моцарт  сам  себя  проводит
на  великие  дела.

март  2004  г.






















                *** 
По  осени,  хмельной  слезой  отравленной,
пролитой  на  чужом  лихом  пиру,
везёт  меня  автобус  на  окраину
задумчивый  и  хмурый  поутру.

Полупустой  салон,  размытый  в  сумерках.
да  за  окном  холодная  вода.
Всё,  что  вчерашним  днём  осталось – умерло.
Ни  страха,  ни  надежды,  ни  стыда.

А  в  закутке  стеклянном  у  водителя
в  динамиках – надтреснутый  фальцет
бубнит  о  тех,  кого  страна  обидела,
кому  на  белом  свете  места  нет.

Тоска,  тоска – надсадная,  хрустящая
как  первый  лёд  под  грязным  колесом…
Но  разве  поздно  жить  по-настоящему?
 Багаж  побед  и  бедствий  невесом.

А  налегке  же  веселей!  И  хочется,
переболев  и  этой  пустотой,
вновь  ждать  весны  и  письма  слать  заочницам,
готовым  верить  каждой  запятой.

2004 г.


















*** 

О  юном  поколении  едва  ли
брюзжать   при  всех  по-стариковски  буду.
Но  мы  букварь  хотя  бы  прочитали
и  даже  что-то  поняли  оттуда.

2004 г.


























































                *** 
Девочка  пела  в  школьной  рок-группе
про  поворот  и  про  птицу  ночную,
что  улетит  на  заре,  не  оставив,
после  себя  нам  ни  крика  ни  эха.

 В  зале  пустом,  на  заплёванной  сцене
распотрошённым  разломанным  креслам
хмурому  сумраку  и  листопаду,
там  за  окном  полыхавшему  жарко,
что-то  кричала  "ионика"  хрипло.

 Я  был  дежурным,  и,  швабру  макая
в   омут  ведра,  где  лениво  плескалась
то  ли  вода,  то  ли  серая  скука,
как  я  завидовал  клавишам  этим,
не  понимая  себя  и  тревожась!

Осенью  85-го  года
в  этой  стране,  исчезающей  с  карты, 
словно  "Титаник"  в  волнах  океана,
путая  ноты,  в  словах  задыхаясь,
девочка  пела  в  школьной  рок-группе.

1998 – 2005гг.














                *** 

Чем  чаще  бываю  в  столице,
тем  более  гордо
по  жизни  несу  своё  звание  Провинциала.

Чем  дольше  внимаю
столичным  речам – тем  яснее,
что  в  этой  стране
революции  больше  не  будет.

2005г.


































***   

Домой  вернулся  только  через  месяц –
и  сам  себя  при  встрече  не  узнал…

2005 г.
























                *** 
Нет  истины  темней  и  ниже:
счастливые  стихов  не  пишут,
и  прозу  пишут  не  они  же,
иконы – тоже  не  они.
Совсем  другие  к  Богу  ближе –
кто  не  прожил,  а  чудом  выжил
кто  крик  души  на  нервы  нижет
во  все  века,  в  любые  дни.

Больная  совесть - не  игрушка.
Её  ни  капли  в  тощей тушке,
в  глазах  прожжённой  светской  шлюшки, 
подмявшей  под себя  экран,
в  кремлёвской  сволочи  опрятной,
в  придворном  органе  печатном,
клянущем – будь  оно  неладно! –
коварство  развитых  капстран.

Ведь  совесть – не  карманный  кукиш.
Её  задёшево  не  купишь,
в  бою  неравном  не  уступишь.
Ведь  ею  метят  навсегда,
чтоб  не  страшна  была  опала,
чтоб  крах  карьеры  стал  началом
пути  к  вершине,  где  сияла
всем  Откровения  звезда.

2005




































                *** 

У  холодной  батареи
я  стою  и  морду  брею.
Мне  бы  стать  чуть-чуть  добрее –
только не  с  утра.
Полыхает  алым  осень,
листья  рвёт  и  травы  косит,
и  колотят  капли  оземь
нынче  как  вчера.

Холода  пришли  внезапно.
Невозможно  предсказать  нам, 
что  за  время года  завтра
в  двери  постучит.  .
И,  взирая  на  красоты
засыпающей природы,
снова насморком  народы
давятся  навзрыд.

Поберечь  бы  людям нервы!
Нынче  в  Африке,  наверно,
от  жары размокли  негры –
вдалеке от  бед,
хоть  не  сеют  и  не  пашут,
без  штанов  под  пальмой пляшут,
и  долги  прощает  даже
добрый  Старый  Свет.

Но  попробуй,  обнаружь-ка,
в  ком  из  них  родился  Пушкин.
Им   такой  сосед  не нужен!
Заживо  сожрут,
а  потом  закусят  нимбом.
Шестикрылый  Серафим  бы,
гордо  рея,  словно  вымпел,
не вспугнёт  паскуд.

А  у  нас  на  нервной  почве
кто  б  чего  ни  напророчил-
не  одарят,  не  замочат.
Бедный  и  больной,
но  живёт  пророк  беспечно.
Без  штанов – оно,  конечно,
много  ближе  к  темам  вечным
и  к  земле  родной.

День  тяжёлый – понедельник
для  других.  А  я – бездельник.
В  мире  много  дел  и  денег
не про  нашу  честь.
Осень.  Крыши  едут  юзом,
расправляют  крылья  музы…
Я  торчу,  как  член  Союза
всем,  что  только  есть!

2005  г.



































                *** 

Солдаты  удачи, бойцы  беспредела,
но  мы  воевали  не  очень  умело,
теряя  бессмысленно  время  и  силы,
когда  по  своим  артиллерия  била.
Среди  эпохальных  и  мелких  баталий
наивно  все  лозунги  наши  звучали.
Никто  и  не  верил  их  солнечной  силе.
Но  вспомнят  не  это.  Запомнят:  мы  были.

Мы – дети  смешной,  а  не  страшной  эпохи.
В  такие  рождаются  полные  лохи.
и  циники  злые,  но  честные  в  сути,
что  мира  сего  лицемерие  судят.
Увы,  современников  не  выбирают.
Их  терпят,  покуда  они  вымирают.
Но  что  нам  до  этой  космической  пыли?
Они  не  сбылись.  А  мы  всё-таки  были.

Где  кристаллизуются  рифмы  и  мифы,
где  пальцы  бегут  по  гитарному  грифу,
где  ставятся  подписи  под  манифестом,
где  голосу  в  чёрном  динамике  тесно –
отдушина  всем  непродавшимся  душам.
Успеть  бы  допеть  или  просто  дослушать
до  нового  века! Из  честного  слова
разрушенный  мир  созидается  снова.

И  всё-таки  небо  становится  ближе.
Вот  кто-то  в  большие  начальники  вышел,
а  кто-то  ушёл  в  Интернет – и  не  надо
искать  его  след  за  воротами  ада,
а  кто-то,  скучая  в  больничных  палатах,
на  зимнее  солнце  глядит  виновато.
Какая  в России  зима  без  печали?
Мы  не  были  силой.  Но  мы  не  молчали!

2005г.

                *** 
Мы  узнаем  своих  по  глазам  и  биенью  сердец,
и  по  книгам,  прочитанным  в  детстве  на  слух  и  на  ощупь,
по  наивному  сленгу,  который  пора  наконец
позабыть,  только  многое  с  ним  и  понятней,  и  проще.

На  скрижалях  времён  не  останется  наших  имён –
на  изгоев  чернил  у  историков  нет  и  не  будет.
Ведь  проклятие  всех  населяющих  Землю  племён –
те,  кто  права  на  радость  навеки  лишённые  люди.

Ни  о  чём  не  жалеть,  никого  не  просить  ни  о  чём
и  упрямо, рассудку  назло,  делать  общее  дело –
вот  и  всё,  что  дано.  Но  меняется  всё  и  течёт,
чтобы  тусклое  солнце  усталые души  согрело…

2005г.






























Вдруг  из  маминой  из  спальни
кривоногий  и  хромой
выбегает  умывальник
и  качает  головой:
"Вы  опять,  Корней  Иваныч,
увлекаетесь  травой?!.."



Я  памятник – себе,  а  вам – ограда.
А  постамент не  примут – и  не  надо…


 ***
Наивны  люди, если доверяют
бумаге  сны  о  вечном  иногда.
В словесном блуде истины сгорают.
В чернильной полынье по глади льда,
быть может, отразишь кусочек неба,
но канет камнем в онемелость вод
и край земли, где ты ним разу не был,
и хмарь, что во плоти твоей живет.
Что толку от котурнов лилипутам?
Чем глубже в строку -
                тем надсадней грусть:
свободу позову — надену путы,
о вере прошепчу — и отрекусь
5 января 1998г.