Из опубликованного

ИСПОВЕДАЛЬНОЕ

Жилище преданной подруги.
У окон – морем лебеда…
Я был единственным в округе,
Кто мог заглядывать сюда

Она меня тайком встречала,
В глазах проглядывала грусть,
Я целовался для начала
И говорил себе: – Ну, пусть!

И где-то в середине ночи
Я с неохотой уходил,
И сам себе беду пророчил
За то, как время проводил.

Мне помнится герань в горшочке –
Знак тихой женской нищеты.
А у меня – жена и дочка,
И те же на окне цветы.

Как всем испорченным мальчишкам,
Мне женщины смотрели вслед,
Я догадался поздно слишком,
Что без меня ей жизни нет.

Прости меня, моя подруга,
Во всем, во всем моя вина.
А ветер кроны гнет упруго,
И в доме – мрак и тишина.


ОСЕНЬ

Мне осень подарила фото.
Анфас и профиль. Серый дождь.
За эту чуткую заботу
Пред ней расшаркаться пришлось.
Благодарил за сырость листьев,
За луж стальной холодный блеск,
За то, что не судебный пристав
Ко мне нахально в душу лез.
А это осень. Это скука.
Тянулся как резина день.
И мерзла на груди подруга,
И целоваться было лень.


ВОРОН

Он – вор, он – вор, он ворон черный!
Из стаи галок и ворон
Он изгнан, как репейник сорный,
Он быть изгоем обречен.

Он взял добычу из-под носа,
Врага пригрел и воспитал –
Вчера у дальнего откоса
Подросший сокол пролетал,

И злые, хмурые вороны,
На кромку у воды садясь,
С унылым криком похоронным
Топтали илистую грязь…

А этот юный соколенок
Так трепыхался над водой,
Что ворон плакал как ребенок,
Как будто сам был молодой.


ДРУГУ

В.В. Бараковских


Нет, не подводит еще память.
Я время помню, и парней,
С которыми, – недавно, да, ведь? –
На речке дергал окуней.

Вдруг вспомнится: – «… во мгле холодной.
На нивах шум работ умолк,
С своей волчихою голодной
Выходит на дорогу волк…»

Все всколыхнет строка тугая:
Мы хлеба корочку жуем,
И у прогнившего сарая
Сидим, спина к спине, вдвоем.

Скользят над нами струи ветра,
Льют звезды на макушки свет,
Мы говорим о жизни светлой,
Что ждет нас через сорок лет…


ЛЕДОХОД

Заброшенная, с темными бортами,
Усталой птицей в ледяном плену
Под низкими пониклыми кустами
Уныло лодка предавалась сну.

А синий день вдруг оживил природу,
И с звонким треском раскололся лед.
Большую под собой услышав воду,
Качнувшись, лодка двинулась вперед,

И вырвавшись из плена на свободу,
Неспешно скрылась в дальнем далеке…
А мне от счастья не хватало кислорода,
Когда она помчалась по реке.


МОЙ ЗОНТ

Мой старый зонт,
моя смешная крыша,
Не каждый день
над нами даль светла.
Я под зонтом
удары сердца слышу,
Жду скорой помощи
домашнего тепла.
Мой зонт
меня спасает от безверья,
Когда над ним дождя круговорот,
К нему всегда
особое доверье,
Как парус,
он до дома доведет.
Мой старый зонт,
клочок уютной суши,
Мой талисман от происшествий дня.
От слез спаси
мои глаза и душу,
Храни меня,
храни меня,
храни меня!


ЗВОНОК СЫНУ

Алло, алло, вы слышите меня?
Мой голос в трубке вашей раздается.
Я из ушедшего зову вас дня,
Боюсь, что ненароком связь прервется.

Да, между нами три десятка лет.
Ответьте, как вы, хорошо живете?
Вот почему-то связи часто нет,
И не найдешь вас, вы же на работе.

У нас тут нет газетной шелухи,
Как звери не рычат автомобили,
Взахлеб поют поутру петухи,
Лежат коровы в придорожной пыли,

Читаю Пушкина, и Гоголя гляжу,
Держу открытым томик Мандельштама.
С ведром к колодцу за водой хожу
И на зиму заклеиваю рамы.

Алло, да, да, кончаю говорить.
На телефон повысили тарифы.
Язык английский начал вот учить
И Древней Греции листаю мифы.

У мамы здесь спокойное житье,
Друг другу мы рассказываем байки.
Ей приглянулись кройка и шитье,
Наверно, свяжет на зиму фуфайки.

Пойду встречать вечернюю зарю,
Так жарко, когда солнышко в зените.
Нет новостей особых, говорю.
Вы к нам почаще в прошлое звоните!..


* * *

Как обойтись
без глины вавилонской?
На чем писать?
Сошелся клином свет,
И клинопись стихов
сквозь стылое оконце
Прищуром глаз
врывается в рассвет.
Холодным звоном
обожженной глины
Стихи звенят,
их голос сух и чист,
Я вновь не сплю.
И этим утром синим
Еще одна строка
легла на лист.


ГОРЬКАЯ ЯГОДА

Это жимолость – ягода ранняя.
По камням, да на горках кусты.
Синеглазая, несказанная,
Горьковатая, словно ты.

С первой ягодой едва справишься,
Но потянешься за второй,
Верным другом навек останешься
Горькой ягодке боровой.

Неприметную ягоду раннюю
Потому я, наверно, люблю,
Что всегда, как при первом свидании,
Я горчинку во взгляде ловлю.


ОДИН НА ОСТРОВЕ

Я обожжен до боли солнцем.
Песок, что утром был сырой,
Просох. Лежу желтей японца
Под крышей мира голубой.

А мотылек, меня касаясь,
Цветными крыльями звеня,
Какой-то благовест рождает
О сути нынешнего дня.

На островке песочно-желтом
Лежу. Сорвал зеленый лист
И возложил на эту бронзу –
Теперь я вовсе не нудист...

Яриле в жертву принесенный,
Я – дар волшебному огню.
Один лежу, раскрепощенный;
Я и душою нынче – ню!


* * *
Вот вновь
родился стих.
Прекрасный мальчик.
Как бусинки
веселые глаза,
Смотри, как мило
оттопырен пальчик,
И русые,
с пушинкой, волоса.
Как я его люблю.
Как я его лелею.
То к свету принесу,
То уложу в кровать,
К груди прижму,
Его, мальца, согрею,
Люблю купать,
штанишки надевать.
Пусть он
живет,
Пусть он со мною дышит,
К себе зовет,
я буду очень рад,
Пускай растет
и тоже песни пишет,
Про то, как зреет
синий виноград.