Чудо

                внучке  Кармель
                с  любовью.

 Он  устал.  Он  устал  так  сильно, что, казалось, усталость  заполнила  все  его  тело, каждую  клеточку  и  душа, спрятавшись  от  назойливого  соседа, стала  невидимой. Он  бы  забыл,  что  у  него  когда-то  была  душа, также  как  забыл  о  том, что, несмотря  на  возраст, всегда  по-детски  верил  в  чудеса.  Он  бы  забыл, если  бы  не  слезы, падающие  на  детское  одеяльце.
 Он  ходил  по  комнатам, нежно  прижимая  к  себе  крохотное  тельце  и  напевая  о  черном  вороне, кружащемся  над  его  головой. Странным  образом  он  ощущал  этого  ворона, ждущего,  когда  он  упадет. Но  он    не  падал.  Он  не  мог  упасть, не  имел  права.
 -«Кто, если  не  я?»,- эта  мысль  не  давала  ему  упасть  и  уснуть  даже  тогда, когда  все  его  тело  требовало – «Спать!»
 -«Кто, если  не  я?»,- и  он  вставал, едва  проспав  час-полтора  после  двенадцати  часовой  ночной  смены.
 -«Кто, если  не  я?»,- и  он  улыбался, открывая  дверь  навстречу  дочери, забирая  внучку  и  выслушивая  последние  наставления. Он  улыбался  и  тогда, когда  рассказывал  о  прошедшем  дне  и  возвращал  малышку, вернувшейся  после  работы  матери.  Он  всегда  улыбался, как  бы  говоря, - «не  сомневайтесь,  все  хорошо», потому что, «если  не  я, то  кто?».
 Долгие  десять  месяцев  по  утрам  он  забирал  внучку, после  обеда  возвращал  ее  и  уходил  на  работу. И  улыбался.  Но  то, что  происходило  между  этими  двумя  улыбками, знали  только  он  и  эта  маленькая  девочка.  Но  она  еще  не  умела  разговаривать, а  он…  Он  не  имел  права  говорить  о  том, что  устал, что  у  него  нет  сил, и  его  единственное  желание – отключиться  от  всего, забыв  и  домашних  делах  и  о  проблемах  на  работе. Отключиться  хотя  бы  на  какое-то  время, но  он  не  имел  права. И  потому, он  ходил  по  комнатам, напевал  о  черном  вороне  и  беззвучно  плакал.  Плакал  от  боли  и  обиды. От  боли, которой  отзывалось  на  каждое  движение  его  уставшее  тело. И  от  обиды, что  никому  нельзя  рассказать  о  боли  и  от  того, что  никого  нет  рядом,  когда  ему  так  трудно.  И  только  внучка, улыбаясь  ему,  давала  силы  не  сломаться  и  не  упасть.  Эта  маленькая  девочка  возвратила  его  веру,  подарив  ему  свои  первые  слова  и  первые  шаги.  Она  вернула  его  душу,  отдавая  ему  свою  бескорыстную  любовь…
 Прошло  время…
 …Усталость,  осевшая  белой  дымкой  у  него  на  висках,  лишь  изредка  напоминала  о  себе  болью  в  коленях. Но  он  улыбался.   Теперь  он  улыбался  потому,  что  снова  верил  в  чудо.  Этим  чудом  была  его  подросшая  внучка,  заглядывающая  ему  в  глаза  и,  почти  неслышно,  шепчущая – «деда».