Пути - дороги. поэма

Глава 1 .       ПРЕДАТЕЛЬСТВО.

Любая жизнь – суть путь-дорога,
Где горе, боль и страх упасть.
Веселья с радостью немного:
С пути сбивают грех и страсть.
Все наши тропы и пути
К двум целям купно притекают
И по какой из них идти,
Всегда мы сами выбираем.
Путь истинный всегда нелёгок,
Трудны души земные дни.
И коль легка твоя дорога,
Скорей, скорей с неё сверни!
К спасению тропа в ухабах
И путь сквозь узкие врата.
Сбивает нас,  безвольных, слабых,
Наш враг – земная суета.

Мой путь нелёгок был вначале:
Познав внутриутробный страх,
Дитя, зачатое в слезах,
Дитя, зачатое в печали,
Издав свой первый, слабый крик,
Оно всё чахло, всё болело,
Как будто ожидало миг,
Когда душа покинет тело.
Ведь мира этого уроки
Трудны, как шрамы от огня;
И был он, горький и жестокий,
Опасен, тяжек  для меня,
Как дуновение для свечки
И как для нищего сума.
Но путь от матери до печки
Я в год протопала сама.

Был мир огромный детский мой
Не ограничен душной хатой,
Но, одарённая душой
И беззащитной и богатой,
Упоена была до дна
Я вольной песнею казацкой
И видела не из окна
Просторы тундры Усть – Камчатской.
В семье огромной наша мать
За ручку малых не водила:
Когда ласкать да целовать!
Где было время взять и силы?
Из этих рук я в раннем детстве
Свой посох странницы взяла
И, как бесценное наследство,
Дорога под ноги легла.

Мой дом. Укромный уголок.
Молитва. Песни каждый вечер.
Ещё с верёвками мешок,
Что беспардонно режет плечи.
На поиск ягод и грибов
Идём куда-то утром ранним,
Но разум детский не готов
Заботой жить о пропитаньи.
Распахнут мир со всех сторон,
Взгляд утонул за горизонтом.
Рассвет, восход и птичий звон,
И облака кудрявым зонтом.
Прильну к столбу – гудит, гудит…
Не знаю, что это такое
Внутри его? Весь столб шумит.
Он мёртвый, а внутри живое!

Вот берега крутой обрыв.
Сорвёшься вниз – не будет мало!
Там омут. От него призыв…
Сюда я часто прибегала.
Глубок и чист, не видно дна,
Что кинешь – схватит и вращает.
И чернота, и глубина…
Заглянешь – сердце замирает!
На самом краешке откоса
Лежу, прижавшись животом.
От страха дрожь, повисли косы.
Что надо в омуте мне том?
Гляжу сквозь слёзы и не знаю,
Чего хочу от той воды,
Как будто будущей беды
Пути – дороги прозреваю.
Как будто там вся жизнь моя.
Что видела? О чём мечтала?
И до сих пор не знаю я,
Что в нём так сильно волновало.
Но каждый раз, как бы впервые,
Сюда влекло на край присесть
И первых рифм слова кривые
Я обрела, конечно, здесь.
От вольных тундровых ветров,
От сильных, серых волн Камчатки,
От первых Пушкинских стихов
И матери напевов сладких.

Хранитель маленькой девчонки,
Мой Ангел, он греха не знал.
Мой посох тальниковый, тонкий,
Воткнутый в землю – прорастал.


То было дней счастливых поле.
Слегка голодных? Ерунда!
Друзья, подруги, ветер, воля!
Какое горе? Где беда?
Как пасторальные барашки
Паслись, играли на лугах
И, в белоснежных завитках,
Мои беспечные кудряшки
Чесали ветры. Посох мой
Всегда привычно был со мной.
Сугробов зимние заносы –
Обитель замков и дворцов,
Творенье авторов курносых.
Пора безгрешных детских снов...

Но полон мир грехов невольных
И я не тем путём пошла:
Тропа от первой парты школьной.
Меня к забвенью повела.
В тот год тряслась земля от стона –
Ведь умер Сталин! Боль и страх!
А я, как белая ворона,
Живу с молитвой на устах.
Девчонки, братья – все ребята,
Подруги бывшие мои,
Давно уж были в Октябрятах.
Терять так больно было их!
Конец поры моей счастливой…
Вошла в судьбу мою тогда
Непослушания беда –
Дань безотцовщины тоскливой.
Вот первый мой поступок дерзкий,
Вот появился грешный страх:
Свой первый галстук пионерский
Трусливо прячу я в дровах.
Утомлена недетской битвой,
Я надеваю галстук свой.
В борьбе с Исусовой молитвой
Я проиграла первый бой.
В душе сломался стержень главный
А мир серей и проще стал.
Мой посох. Столь живой недавно,
Корней уж больше не давал.
Слава давшему нам дорогу!
Слава давшему посох в друзья!
Слава песне и, слава Богу!
И строфе, что слагаю я.
С ними мне веселей идётся.
С ними я ничего не боюсь.
Ну а если упасть придётся –
Посох есть. Обопрусь.  Поднимусь.

         
        Глава 2. УТРАТА.            

        По серым волнам
        Отчаянный зайчик
        Скачет, скачет.
        Плывёт по Камчатке
        Белый трамвайчик.
        Девочка плачет.
        Чувствует, чувствует
        Кожею всею –
        Что-то случится!
        В углу, за канатами,
        Брошенный ею,
        Посох пылится.
        Плавно кружась
        Сквозь высокие Щёки,
        Трамвайчик плывёт.
        Стала зелёной река
        И глубокой –
        Здесь поворот.
        Берег чужой.
        Сундуки, чемоданы,
        Горечь прощанья.
        Это – Ключи.
        Домик маленький, странный…
        Вот и свиданье!
        Трамвайчик ушёл
        И посох уплыл.
        Всё изменилось.
        Кашель проклятый,
        Убавилось сил –
        Что-то случилось.
               
Вот школа, парта, новые друзья.
И жизнь совсем какая-то другая.
И в ней никак не приживаюсь я,
Задумчивая, странная, чужая.
Заика я. И потому одна.
Учителя и нудные уроки.
И вновь стою с тетрадкой у окна
И в кружева опять сплетаю строки.
Проблемы взрослые: вот снова гонит мать
Со свету вон проклятая чахотка.
Не хочется никак её терять.
Об этом даже думать нет охоты.
Но мысль пришла и не даёт покоя.
Стою, молчу, уставившись в окно.
От всей семьи осталось только трое.
Все выросли, разъехались давно.


Но лето за окном. Моя Икрянка.
Мой новый мир, девчонки и друзья.
С постелей тёплых рано спозаранку
За вёсла и айда! А с ними  - я.
Большие дни с короткими ночами
На вольной воле было чем занять:
Искать в лесу потерянное знамя
И в казаки – разбойники играть.
Лапта, и чехарда, и чижик прыткий,
И матери помочь, и всё успеть.
А на скамейке у моей калитки
Столь песен спето – век не перепеть!
Наш мир огромный, добрый и суровый,
Всегда прекрасен. Это мне ль не знать!
Из тоненькой берёзки посох новый
Дала мне в руку на рассвете мать.
И мы пошли топтать леса и горы.
Жара к полудню, комары, мошка,
И режут плечи лямки от мешка.
Но посох мой, такой живой и спорый!
Вот бугорок, в него воткнутый кол:
Здесь делаем шалаш. Устали ноги.
У матери захлюстанный подол
Сырой травой и пылью от дороги.
Наш ужин скуден. Вечер. Мёртвый сон.
В реке визжат и плещут медвежата.
Вновь солнце покатилось колесом
И мы идём, усталые, до хаты.
Едва ползём с добычею назад.
День неуёмно жаркий, ясный, звонкий.
Ведро в руке – камчатский « виноград»,
В мешках заплечных – летние опёнки.

В сарае визг – наш скот хозяйку ждёт.
По мне скучают вёдра с коромыслом –
Водички ждёт огромный огород,
А солнце, как прибитое, повисло!
Проходит день, усталый от трудов.
Мальчишки, братья, -  рыбу промышляют,
Из речки поднимают топляков –
Для зимних дней дровишек запасают.
А нам с утра опять идти в дорогу.
Жара и гнус. Но манит запах ёлки,
На берегу родной шалашик ждёт
И сладкий сон в душистой травке колкой.

И вёсла и река, усталость дня,
И огород с родной морковкой – репкой,
И вёдра, и мешок к зиме меня
Создали вновь упругой, сильной, крепкой.
Я полюбила посох и дорогу,
И взгляд в бездонный неба потолок.
И перестала кашлять понемногу
Да кровью в носовой плевать платок.
          * * *
Но, осень, осень! Ты не зря с тех пор
Меня всю жизнь тревожишь беспричинно!
Ускорила ты мамину кончину.
Мне помнится последний разговор:
- Вот посох твой. Он крепкий – из берёзы.
Иди смелее и ищи свой путь.
Не плачь, дитя! Скорее вытри слёзы!
Да мать свою в дороге не забудь!

Я чувствую, нет, знаю – Это скоро!
Но не хочу, не смею Это знать!
Как из- под ног уйдёт земли опора?
Не спросят нас, когда пора терять!

Ах, Новый Год! Ах, белая зима
С твоими злыми, длинными ночами!
На Новый Год покинула нас мать.
Вот и ушла опора под ногами!
Защитный шок. Затмение ума:
Ни слёз, ни трепета души у ямы стылой!
Остался крестик на боку холма
Оставленной, заброшенной могилы.
Не знаю, что стряслось со мной тогда,
Какая мною овладела сила:
На долгие, на долгие года
В тот страшный день я плакать разучилась.
Вот мир огромный. Я совсем одна.
Стою, молчу у жизни на пороге
И никому на свете не нужна.
Расплата за забвение о Боге.
Вот посох почерневший твой – иди!
Плати за то, предательское скотство!
Физическая тяжесть - там, в груди,
Жжёт ощущенье горького сиротства.

      Слава Богу, что ждёт с терпеньем!               
      Слава песне - поможет идти!
      Слава посоху -  ни на мгновенье
      Он тебя не оставит в пути!
      И гитаре – попутчице новой,
      Что умеет так душу согреть!
      Добрым людям, что в час суровый
      Хлеб протянут, помогут допеть!
      Золотым, холодным рассветам,
      Небу, солнцу, вершинам крутым!
      Слава жизни! Попутному ветру,
      Чтоб шагать веселее с ним!

            

         Глава №3. ИНТЕРНАТ.

      Вновь летом Звонким
      От сопки к речке
      Идёт девчонка.
      Нарезал плечи
      Мешок с добычей
      Да хлебом – солью.
      Смирясь с привычной,
      Знакомой болью,
      Смирясь с жарою
      Да комарами,
      Идёт тропою,
      Идёт лесами.
      Девчонка видит,
      Девчонка слышит:
      От каждой речки
      Прохлада дышит,
      От каждой ветки –
      Уют знакомый:
      Своё, родное!
      Боль в горле Комом…
      Воды с ладони
      Да ягод горсть.
      Иди и помни –
      Ты только гость!
      Вращай ногами
      Планеты твердь.
      Шалашик мамин
      Сломал медведь.
      В посёлке где-то
      Твой старый дом
      Не шлёт привета
      Родным окном:
      Собака злая,
      Чужой уют…
      Судьба такая -
      Тебя не ждут.
      Задать вопросы –
      Принять ответ
      Совсем не просто
      В тринадцать лет.
      Где песни петы?
      И где семья?
      Девчонка эта –
      Сегодня  - я.

Приятно ли собой сестёр неволить,
Везде быть лишней много дней подряд!
Меня, уставши, словно мяч, футболить,
Спихнули в Усть-Камчатский интернат.
Из дома в дом всю зиму проскитаясь,
Озлобилась и потеряла страх.
Привычно от потерь и бед спасаясь
В фантазиях да песнях и стихах.
Не плачу. Никогда теперь не плачу.
Не гнусь от слов. И не боюсь штормов.
И прячу, глубоко на сердце прячу,
Свою святую первую любовь.
Мой Сашка, не сказавший даже слова,
Как тень моя шагавший вдалеке,
Пусть ничего и не было такого,
Ты навсегда остался в уголке
Моей души. Поруганная святость,
Не знавший поцелуя тихий свет,
Оторванный насильно, безвозвратно.
Тебя давно и на земле уж нет!

Каникулы. В Ключи, как на свиданье,
Спешу. Всё перепутано в уме.
Но знаю, что приеду для прощанья
И с детством, и с могилкой на холме.
И вот иду. Со мной мой посох верный,
Мои друзья меня в посёлке ждут.
Не  всё так страшно, горестно, наверно…
Прекрасных много впереди минут:
Вечерний свет, закат, гитары звон
И вечерами тесно на скамейке,
И лебедей летящих длинный стон,
На пне опят весёлая семейка,
Глубокий ключ и белки цокот звонкий,
И старая, развесистая ель…
И в голове растерянной девчонки –
Реальности с фантазией коктейль.
Слова привычно в рифму заплетая,
Брожу без страха по  лесу одна,
И жизнь вокруг понятная, простая.
От птичьих песен стонет тишина.

Вот паутинки по ветру летают
И первый золотой в берёзах лист,
И ягодника в небе первый свист,
И первая пичуг собралась стая.
Уж скоро ветры с листьями запляшут
Свой чардаш Монти. А меня назад
Отправят. И на целый год запрячут
В постылый Усть–Камчатский интернат.

Опять трамвайчик, длинная коса,
Прибойка и маяк, и непогода…
Порог архитектурного урода,
Во век тебя б не видели глаза,
Мой интернат! Хочу всё время есть!
Чужая школа, дети -  всё чужое!
И в одиночестве нигде ни лечь, ни сесть!
Рыбозавод, маяк, да шум прибоя.
Отгородясь стеною отчужденья,
Упрямо создаю свой новый дом!
Вот чемодан, мой скарб немудрый в нём:
Тетради, кукла, форма и печенье.
Со мной гитара – не страшна «тюрьма»!
Родные книги в тумбочке облезлой:
Беляев, Голсуорси и Дюма,
Учебники.…И чтоб ко мне не лезли!
Семь девочек нас в комнате одной:
Возня и слёзы, тайны и измены…
Я ухожу в мир, сотворённый мной,
С проделанной отдушиной на сцену.
Пою, играю, спрятавшись в обмане:
Фантастика, стихи взахлёб и спорт….
А мамин посох, спрятанный в чулане,
Давно мальчишкой непутёвым спёрт.
На сцене принимали в комсомол,
Снимали красный галстук. Волновало!
Затих в груди духовный мой раскол
И памяти о Нём в душе не стало.
Какая Вера? Боже мой, смешно!
Есть Партия! Преддверье Коммунизма!
Гагарин! Космос! Комсомол! Кино!
Все блага и пути социализма!
О, юности, о, глупости тюрьма!
Незримо сердце продолжает битву:
Когда накроют страх, беда и тьма.
Опять твердишь Исусову молитву,
Что в помощь подарила тебе мать,
Усердно вбивши в детское сознанье.
Она ещё не раз поможет встать
Тебе, упавшей, Божье ты созданье!
Ну а пока вперёд, задрав штаны,
За Комсомолом, как учил Есенин,
С тобой, патриотизм родной Страны,
На штурм полей и слякоти осенней.

Култук. Безлюдье. Озеро большое.
Зелёная, солёная вода.
Да поселенцев полупьяных двое.
Копать картошку привезли сюда
Нас, школьников, восьмые классы. С нами
Преподаватель, женщина – физрук.
Сентябрь с его холодными ночами
И философское безмолвие вокруг.

Усталость, грязь. Водичку в ручейке
Прихватывает льдом – простыть в два счёта!
Мы, глупые, одеты налегке –
Не надолго приехали работать!
Забыли нас. Умчался катерок.
Ни связи, ни дорог. Продукты съели.
В сарай дырявый, сбитый из досок,
Ночами звёзды холодно смотрели.
Постель из сена – пышная перина!
Ложились плотно, чтоб друг друга греть.
И, всё равно, девчонок половина
К отбытию успела заболеть.
Но юность….Вечера. Костёр высокий
Нас грел. И песни, игры, шум и гам.
И танцы под гитару. Из осоки
Взлетали часто утки по утрам.
А я, с рассветом, пожевав картошки,
И в руки палку по привычке взяв,
Иду за поле, за лесок, к морошке.
Присяду где-то, посижу, устав.
Замёрзла и осыпалась, родная.
Да не за ней я приплелась сюда.
Но тишины ищу, но возвращаюсь.
И думаю: откуда я? Куда
Стремиться мне из этого болота?
Пора ли что-то в жизни изменить?
И тяжело, и страшно. Нет охоты.
Но тянет и зовёт дороги нить.
Но что-то гложет, гложет мою душу!
Я думаю, скитаясь до зари.
Вот вечер. Танцы. Сердца вопль задушен
Под звуки милой «Маленькой Мари»
Моей гитарой. Боль от напряженья
В уставших пальцах. Кашляю опять.
Простуда на губах. И униженье –
Покинутость и брошенность вопят.

Назавтра катерок, чихая дымом,
Баржу с картошкой, нас и всякий хлам
Повёз. И берега поплыли мимо….
Мы, наконец-то, снова по домам!
С прибытьем не замедлила расплата:
До зрелых лет висел Дамоклов меч
Над головой – туберкулёз проклятый,
Чужая подлость – груз для детских плеч.
Култушную свою подругу – палку
Всю зиму чищу, отстрогав ножом.
Пора мне в путь! Пора! И ног не жалко,
И страха нет, и солнце колесом
К весне, к теплу решило покатиться.
Два платья новых от сестёр – тебе!
Я еду в Город, где-нибудь учиться.
Серьёзный поворот в моей судьбе!



     Слава юности! Слава рассвету!
     И надеждам и светлым мечтам!
     Слава солнцу! Попутному ветру!
     Голубым и зелёным волнам,
     Что песок на прибойке ласкают,
     То бегут, то исходят на нет!
     И песку, на котором, я знаю,
     Не омытым остался мой след!
     Слава Богу! И слава терпенью!
     И дороге, которой иду!
     Слава каждому в жизни мгновенью!
     Слава счастью, которого жду!


 Глава 4.  Шестидесятые.  ПЕТЛЯ.

Бегут, бегут
Горбатые волны
За горизонт,
Белою пеной
И гневом полны.
В старый мой зонт
Хлещут наотмашь
Острые струи –
Дождь и тоска,
Томительный страх
И смущение: жду я -
Что там и как?         
Вот и погода –
Стихла, родная!
Звёзды зажглись.
Чёрные воды.
Тихо. Нет чаек -
Спать улеглись.

Полморя на лоне рассвета
Зажгла золотая заря.
О, «Гоголь»! Посудина эта
Ещё не забыла царя!
Он так безобразно болтался –
Кто был и здоров, тоже слёг,
Когда он в волну зарывался
И кренился с боку на бок!
Два дня нас безбожно качало:
Причал под ногами плывёт.
Четырнадцать. Много ли? Мало?
Ну, это уж как повезёт.

И вот он, Город. Он меня встречает.
Иду к сестре на временный приют.
А в небе тополиный пух летает,
И солнце, и везде цветы цветут.
Никольская. Берёзы ствол висящий.
Стою на нём. Внизу крутой обрыв.
Над бухтою душе моей парящей –
Восторг и страх! Лечу, про всё забыв!
Впервые вниз гляжу на мир с вершины,
Пусть небольшой пока – всё впереди!
Вулканы и закат. Покой былинный.
Огромный мир! За посох и – иди!
Авача и Вилючинск, Сельдевая,
Горбушки сопок, лето – благодать!
Полёт души и тела! Мне у края
Так трепетно и радостно стоять!
И ново, и знакомо – всё так странно!
Что потеряю здесь, и что найду?
Но эти сопки все, до океана,
До осени, конечно, обойду!
Я с этих пор безумцев понимаю,
Безжалостно отдавших жизнь свою
За взгляд единый, что ты вниз бросаешь,
Поднявшись вверх и стоя на краю.
Да, сколько их за жизнь, больших и малых
Вершин  упрямых под ноги легло!
За это я своих костей усталых
Не пожалею, как ни тяжело!

    
Промчалось вмиг с экзаменами лето.
Общага на Мишенной. В окнах свет.
Студентка я, и нравится мне это,
И никаких сомнений больше нет.
Да, голодно. Да, Кое-как одета.
Да, 20 р. -  стипендия моя
И к ней, родимой, горестно и тщетно
Три долгих года привыкала я.
Но вот же, вот она, моя дорога!
И видно мне, куда она идёт.
Три года потерпеть…да, ради Бога!
Там, впереди, маячит поворот.
Работа. Жизнь какая-то иная…
Мечты! Свой дом, уют, своя семья!
За них терпеть и горем не считаю.
Раз надо – потерплю и дольше я.
   
Студенчество и юность – разве мало!
Невинные забавы и грешки.
Концерты, лыжи – время убегало!
Занятия, экзамены, стихи.
Картошка и костры, гитара, песни –
Огромный, светлый мир! Мои друзья…
Что может быть для юности чудесней?
Своих невзгод не замечаю я.
Походы в горы, пафос и любовь
Святая, неподдельная к Отчизне!
Я Русская! И закипает кровь.
И верится в слова о Коммунизме!
Да, верили! Не так уж он далёк
Хрущёвский Коммунизм в восьмидесятом!
(Да, слава Богу! Доползти не смог -
Уж на дворе -  две тысячи девятый!)
Пусть нищеты, болезней – не избыть!
И чёрный хлеб с водой  - твой скудный завтрак.
Но грела душу, помогая жить,
Мечта в Коммунистическое завтра!

Каникулы. Промчался год, как сон.
Он весел был, хоть и, отнюдь, не сладок!
Тогда за безобидный чарльстон
Нас гнали, как заразу, с танцплощадок…
Огромное и чистое тепло
Я как всегда в стихи и песни вылью.
И посох зеленел, и время шло,
И за спиной росли, шуршали крылья!
Лишь очень глубоко, на самом дне
Восторженности юности щенячьей
Забвенье Бога мучалось во мне.
Не беспокоя памяти ребячьей.
Но как без Бога человеку жить!
Во глубине души, не знавшей Храма,
Сама сумела идола взрастить,
Шагая к своей гибели упрямо.
Родное общежитие на лето
Закрыли. Переехала к сестре.
Не очень-то ей нравилось всё это!
Но, впрочем, не о том сегодня речь.
Знакомый двор, весёлые подружки
Со мной мой посох. Рядом поле, лес.
Свобода, лето полное чудес!
Здесь, во дворе, меня увидел Лушкин.
Красивый парень, Вовка из Артёма.
Он в мореходку нашу поступал.
Жил рядом, возле сестринского дома.
Он идолом на много лет мне стал.
Влюбились оба, насмерть и с испугом.
В пятнадцать лет у мира на виду
Я потеряла разум. Друг без друга
Жить не могли. На радость? На беду!
Не расставались. С первыми лучами
Рассвета Вовка под окошком ждал.
И вновь Земля вращалась под ногами.
И спины грел песок у дальних скал.
Хлестали по щекам в пути берёзы,
Вершины сопок нежились у ног.
И каплю крови от колючей розы
С руки моей слизнул мой новый бог.
Смеялись оба – жертвоприношенье!
О смысле слов я думать не могла.
И за одно такое вот мгновенье,
Не думая бы душу отдала.
О, океан! Что может быть чудесней
Для двух вконец свихнувшихся ребят?
Мы у костра, обнявшись, пели песни,
Одной гитары струны теребя.
О, как звенели, пели эти струны!
Какою страстью ласковой полны!
Как, осыпаясь, уносили дюны
Нас к языкам ласкающей волны!
Мелькнуло лето. Тяжкий день пришёл:
Он в мореходку, я – на своё место.
Но в жизнь мою, как в масло, нож вошёл.
Шестнадцать лет, и я уже невеста!
И каждый день на новое письмо
Пишу ответ, помадою целуя.
Чтобы губами он коснуться мог
Оставленный мной след от поцелуя.
Забыла мамин напрочь я наказ.
Сгорел мой посох у сестры в титане.
Его сменила крепкая рука –
Теперь она вести вперёд нас станет.
   
В минуты редкого покоя и забвенья,
Беру листок и карандаш простой
И оживают образы, виденья –
Создания фантазии больной.
Огромные глаза через волну
И шеи длинной поворот изящный,
Вот океан, волна, вот я тону,
Вот взгляд живой и острый, очень страшный.
А вот дорога, свитая в спираль,
Меж звёзд небесных лик какой-то дивный,
Вот горы – облака уходят вдаль.
А вот урод, горбатый и противный.
Их взгляды на тетрадях, на полях,
На корках книг, испорченных навеки….
Однажды оживут в моих стихах,
Заговорят все эти человеки.
А после, в день рожденья, в тридцать лет,
Сложу в костёр я все свои созданья.
Сожгу. Зачем? Я не нашла ответ.            
Возможно  - жест, как с юностью прощанье!
Ну а пока рисую и пою.
И часто с удивленьем замечаю
Какую-то особенность свою.
Что от других я сильно отличаюсь.
Не только тем, что сирота, одна,
А просто так, на прочих непохожа.
Невидимый на мне какой-то знак.
И чувствую, как ящерица, кожей!
Заика я. Гитара. Голос дивный,
Чувствительность и странность, и стихи.
(И, в общем-то, довольно неплохи,
По молодости может чуть наивны.)
Мои скитанья по лесу, одной,
И грусть, и молчаливость…Вероятно,
Не понимал никто. Да мне самой
Всё это было не всегда понятно.
И только Он всегда всё понимал.
Он был – как я! И чуткий, и ранимый.
Всё чувствовал, всё видел, разделял.
И потому стал мне необходимым.
Учиться, правда, стало тяжелей:
Мутился разум, уходили силы.
Но, впрочем, я всегда легко училась.
Уж как-нибудь закончить поскорей!
Тоска и голод, редкие свиданья,
Хотелось приодеться хоть чуть-чуть.
С питанием…. Да, ладно, как-нибудь!
У двери скоротечное прощанье….

Однажды летом, странствуя одна,
В Коряках я на кладбище попала.
Цветы и пенье птиц. И тишина.
Не знаю, что тогда со мною стало?
В руках охапка полевых цветов
И ощущенье странного восторга,
И от любви трепещет каждый орган,
В ушах далёкий звон колоколов.
Откуда? Ничего не понимаю!
Под каждый крест один цветок кладу,
Смеюсь и плачу, что-то всем желаю,
Надгробия читаю и иду….
Я вас люблю, родные, спите с миром!
Для вас пути закончились навек!
Тебе, Артём! И вам, Сергей и Ира!
Вам тоже, безымянный человек…..
Не знаю, сколько времени так длилось.
Охапки трав! Домой идти пора!
Я с кладбища ушла, в траву без силы
Упала и уснула до утра.
Промокнув и озябнув, с первым светом
Я припустила по полю бежать.
И ни одной живой душе об этом
Доселе не рискнула рассказать.
И только щуплый, маленький старик
Меня мог видеть в этот день прошедший.
Но если он увидел этот миг,
То счёл меня навеки сумасшедшей.
А вспомню,  и захочется обратно,
В восторге дивном  мотыльком порхать,
И ничего не видеть и не знать!
Доселе странно мне и непонятно.
Но знаю – это было не напрасно.
Чей это дар? И как его принять?
Впервые ощущение контраста
Души и мира нелегко понять.

Вот лестница с Мишенной, на проезд.
Темно. Куда бегу одна? Неважно!
Какой-то тип пристал ко мне – подлец!
Стал лапать молча, гнусно так и страшно.
Рванулась вверх. О, Господи, прости!
Откуда вдруг Иисусова молитва?
И никого не стало на пути.
И, значит, в сердце не стихает битва?
Сквозь мрак сознанья Ангел постучал:
Очнись от сна, несчастное созданье!
Прошла беда – и голос замолчал.
Я снова за любовь и за свиданья….
И Комсомол. И Ленин на груди
С вой профиль идольский в значке увековечил.
И в сердце идол. Боже, подожди!
Я сплю. Ты спишь? Ну, спи! Но путь не вечен.

И вот он, шестьдесят четвёртый год.
Со мной за партой Нина Харитошка.
Каникулы прошли. Поля, картошка –
По расписанью так же всё идёт.
Учёба, Вовка, кашель и усталость.
Ансамбль, концерты, танцы и кино….
И до конца совсем чуть-чуть осталось.
Всё хорошо? Нет, маленькое «но».
Бреду по Городу. Зима. Но сыро, слякоть.
В обувке дыры – пальцы месят снег.
Так голодно, что хочется заплакать.
Заплакала б – ни слёз, ни денег нет.
Куда иду? К кому? И кто поможет?
Где б на дороге этот рубль найти?
Опять туберкулёз сосёт и гложет.
Неужто не осилить, не дойти?
Совсем чуть-чуть! Д а где ж мне взять терпенья!
Рубля б хватило раз в два дня поесть
На камбалу горячего копченья
И овощную смесь за сорок шесть…
Не жалуюсь. Не плачу. Возвращаюсь.
Учу уроки. Тяжко! Кто бы знал!
В казённую постель. И засыпаю.
И хлеб в руке – кусочек кто-то дал!
Но…. Стук в окно – опять Володя Лушкин!
Раз ты рабыня, так терпи позор!
Две головы на маленькой подушке….
Сама себе суровый приговор
Я вынесла. И утром на занятья
Не ухожу. Висит моя петля.
И голоду и Лушкину – проклятья!
И стул ногой сама толкаю я.
Рвануло. Тьма. Не выдержала вьюшка!
На пол затылком. Рано уходить!
И рвётся в дверь по комнате подружка…..
Но, Боже! Как не хочется мне жить!
Смиряюсь. Рано. Воля не моя!
Терпи. Хлебай позор, раз виновата!
Лечусь: антибиотик, паск…. И я
Давлю, давлю туберкулёз проклятый!
Сестрица вдруг подкинула деньжат!
И дал Профком бесплатную путёвку.
И потеплели взгляды у девчат,
И в окна не стучит любимый Вовка.
Совсем не вижу. Больно. Тяжело.
Не лечится любовь! Она безвинна!
Молчит, молчит оконное стекло –
Оторвана от сердца половина.
Его друзья – ребята говорят,
Что за прогулы и ночные ходки,
Что за любовь и гнусный сопромат
Он исключён из милой Мореходки.

Опять причал. И шум призывников.
В толпе гудящей крик и смех сквозь слёзы.
По сходням понеслась поверх голов
Одна, как кровь, сияющая роза.
Сквозь крик охраны, сквозь толпу  и страх,
Ко мне прорвался допризывник Лушкин.
Два горя в перемешанных слезах
Не слышали б и даже выстрел пушки!
Вдруг стало пусто, тихо возле нас.
У женщин на глазах немые слёзы.
Лишь хрустнула, запутавшись в ногах,
Несчастная, раздавленная роза.
Солдат – охранник открывает рот,
А звуков нет! Трясёт меня за плечи.
Его опять ведут на пароход,
А я молчу – дышать и плакать нечем.
Не вырвется никак из сердца крик.
Кого виним? Кого возненавидим?
Мы знаем – это наш последний миг:
Мы никогда друг друга не увидим.
Ведь это не любовь – стряслась беда!
Всё отняла, до малого мгновенья!
В реальности такая страсть всегда
Несёт в себе самоуничтоженье.
Хотелось сбросить с сердца эту власть,
Забыть совсем. И жизнь начать сначала.
Мне эта цель до смерти не далась
И многое в моей судьбе сломала.
В автобусе стою. Лицо в слезах.
Прорвало! И трясёт от мелкой дрожи.
Я тупо вижу на своих ногах
Растоптанные Софьины галоши.
Рукав оторван, голова болит,
В глазах туман – доехать бы на пятый!
В груди печёт, и ноет, и щемит,
А вид дурной – потёртый и помятый.

На третий день, поднявшись в полусне,
Всё вспоминаю. Где ты, Вовка, милый?
Впервые сильно захотелось мне
Припасть на холмик маминой могилы.

Ещё два дня. Иду в овраг, на дно,
Срубить берёзку, чтобы сделать палку.
Сижу, строгаю и смотрю в окно.
Мне ни берёзки, ни себя не жалко.

Экзамены. Дипломы. Выпускной.
И палочка моя резьбой покрыта.
И снова путь ложится предо мной.
Два года. Мне в Ильпырский на защиту.
Диплом приличный – лишь один трояк.
Совправо – это недоразуменье!
С правами у меня всегда не так!
Но остальное – просто загляденье!
Я стала ниже – сантиметр пропал!
И крылья не шуршат – пообломали.
Посудина стоит – опять причал!
Стою одна. И снова всё в начале!
               
Замкнут круг. Выхожу на дорогу.
Слава -  посох надёжный в руке!
Слава боли! И, слава Богу!
И колючкам в прекрасном цветке!
Слава времени! Слава срокам!
И камням – собирать мне их!
Слава горьким и тяжким урокам –
Мудрый опыт приходит от них!
Слава песне, что льётся в уши!
И Надежде, что в думах моих!
И слезам, очищающим душу!
И ветрам, осушающим их!
Даже если и выпить придётся
Жгучей горечи целый стакан,
Как ни гни, а берёза всё гнётся
И сильней распрямляет свой стан.


Глава 5. АНАПКА.

И опять по  воде закачало,
По хребтам крутолобой волны
От порога чужого причала,
До порога чужой стороны.
Ветер, дождь. В темноте непроглядной
На платформу, средь мутных огней,
Разгрузили авоськой двухрядной
С парохода багаж и людей.
Через шторм, на барже до причала
Доползли. Темнота – ни огня!
Без привета  Анапка встречала,
Без любви проводила меня.

Ильпыр – коса на много километров.
Песок, бараки. Улица одна.
Ни кустика, ни травки – только ветры.
Да серость неба светит из окна.
Разваленная печь – дымит, собака!
Где воду брать? Не знаю ничего!
И в мыслях  нет,   куда-то обратиться.
Молчим и засучаем рукава.
Почистим печь, должна же затопиться!
Проверить дымоход. Да-с, я права!
Окно отмоем, потолок побелим,
Чуть-чуть подкрасим – просто красота!
Вот только в чемодане пустота
И  угля нет. Но, впрочем, перемелем!
Работы – беспросветно! Но осилим.
Жаль, от подъёмных только лёгкий след!
А на растопку всякий хлам распилим.
Я взрослая  в свои  семнадцать лет.

Ильпырский – мир контрастов. Юлий Ким
Царит на сцене собственной персоной:
Гитара, песни, сценки, фельетоны…
И Миша Айропетов рядом с ним:
Гипноз и фокусы. А я пою «Солдатку».
Овации. Поклонников волна.
А в комнате моей – одна кроватка
Да на стене гитара у окна.
Да табурет косой. Да жуткий холод.
Работа – бухгалтерия. Рыбкооп.
Зарплата – 60. Привычный голод.
Пальто в рассрочку. Хлеб за 20 коп.
К весне беда – к нам первым пароходом
Нахлынула сезонников орда:
Пьянь, драки, воровство – конец походам!
И по ночам одна – совсем беда!
Один индус, огромный, как горилла,
Какой-то синий, вечно пьяный, злой –
Кошмар до старости! Он стал ходить за мной.
Как справиться с такой нечистой силой?
Однажды в ночь проснулась – он в дверях!
Стоит, качается – открыл запор нехитрый!
Вонючий и тупой, в руке пол-литра…
С оконной рамой вынес меня страх
На улицу, на снег, в одной рубашке.
Помчалась до подруги. Брат её
Из армии пришёл. Красавец  Сашка!
Увидев состояние моё,
Собрал ребят. Индуса отловили,
Внушили,  Ху из Ху, на берегу
И сильного, окаянного, побили.
Домой идти с работы не могу –
Боюсь. Война с сезонниками – кашка,
Которую не просто расхлебать!
Да выручил меня всё тот же Сашка –
Решил навеки под опёку взять.
Влюбился. Мне до этого нет дела!
Устала и от страха, и борьбы,
От голода и от своей судьбы.
Мне всё равно! Мне драться надоело.
Пришла домой – расстелена дорожка,
И чемодан, и на стене ружьё,
Бак с углем, на столе обед и… крошки!
Он, не спросив меня, в моё жильё
Пришёл, да и остался. Благодетель!
Не заглянул, хотя б на день, вперёд!
Я не хотела так! И Бог свидетель!
Мне просто поломала жизнь хребёт.

Скупая свадьба, так себе уют,
Проблемы, нелюбимый муж  в постели,
Рыбкооп, работа – бесконечный труд!
Тягучие и серые недели.
Не отмотать, как плёнку, жизнь назад.
Она  осталась где-то там, за далью.
И Вовкин серый и спокойный взгляд
Мне светит в ночь с упрёком и печалью.
Лишь стопка писем, фотка на стене,
Гитары милой трепетные звуки,
Чьи струны помнят ласковые руки…
Желанье жить чуть теплится во мне.
И только тундра в розовой морошке,
Моторка, море, утки, кулички,
Река Анапка, скрасили немножко
Тупую боль запрятанной тоски.
Из моря палец – остров. Птичий гам.
Там яйца собирали для Рыбкоопа.
Была работа молодым ногам,
Весёлая, опасная работа!
У борта лодки мордочка нерпушки.
Смешной, усатой, мокрой… Взгляд живой
И  любопытный. На носу -  веснушки!
Не отогнать! А к вечеру прибой
Отмоет берег от дерьма и хлама.
Иду с воздушкой добывать шашлык
Из куличков, за кладбище, за ямы,
За пограничный пост – простор велик!
Ни сопочки, ни кустика. Равнина
Во мхах сырых и в пестроте грибов
Да ягод. Эта жизни половина
Меня смиряет с «прелестью» оков.
На кончик полуострова, что вздёрнут
Как нос, над океанскою волной,
Я поднялась. Он  чуть на юг повёрнут.
О скалы бьёт с шипением прибой.
Большие, гладкие, бегут на землю волны,
В отвесных скал швыряются бока
И, как  во все прошедшие века,
Достоинства они и гнева полны.
Гармония природы и души.
И голос дивный, чистый и  высокий –
Поёт Сольвейг! Здесь, в северной глуши,
Над морем стон, прекрасный и глубокий.
Ни страха, ни сомненья не осталось:
Под сердцем жизнь другая – не пустяк!
По Дарвину, всё, вроде, создавалось
Само собой? Не думаю, что так.
И вновь зима: собачки, тундра, нарты…
Пурга барак задула с головой.
И вновь детей, оторванных от парты,
Из снежных куч не выметешь метлой.
И, как свирель в Свиридовской «Метели»,
С пронзительной, нездешней красотой
Запели провода и зазвенели
От ветров злых над самой головой.
Грудной ребёнок, дочь. Зима. Пелёнки.
С прибойки лёд возили для воды.
И тяжкое предчувствие беды:
В углу мой посох, маленький и тонкий,
Всё время попадает на глаза.
Так хочется перевернуть страницу!
Над головой сгущается гроза.
С ребёнком не вылажу из больницы.
А сердце  просит земляных  забот,
И я берусь весною за лопату.
Добыла из-под хлама огород
И в радость роюсь в грядках, как когда-то.
Сажаю в землю первые цветы:
Анютки, ноготки – всех понемножку.
Соседи тянут шеи:-  Что там ты?
Здесь не растут ни зелень, ни картошка!
В июне снег, а в августе мороз.
Ну а они цветут,  того не зная!
Корова у свекрови – есть навоз!
Редиску, зелень сею и сажаю.
И воплощаю старые мечты.
Растёт картошка! Дом, цветы и дети…
Не хочет сердце жить без красоты,
Да только ли спасут заботы эти?

Начало дня. Из суточной отлучки,
В трусах каких-то и в одном носке,
Явился долгожданный муж с получкой,
Зажатой насмерть в пьяном кулаке.
Переживу. Обычная картина.
От Рыбзавода улица длинна –
Из дома в дом брёл, пьяная скотина,
Забыв, что дома ждёт его жена.
Храпит. Одна сижу на берегу.
Идти в постель? К нему? Умру – не стану!
Я ненавижу, видеть не могу,
Его красивый рот в ухмылке пьяной.
Бессмысленные, мутные глаза…
Мне двадцать. Это много или мало?
А время не оглянется назад -
Несётся от скандала до скандала,
Разваливая  глупый наш союз.
Однажды утром, рано на рассвете,
По радио звучал какой-то блюз,
Как ласковый и тёплый летний ветер.
Покачиваясь, словно на волнах,
Плыву за ним куда-то в невесомость.
Ушли обида, ненависть и страх.
Я вижу взгляд любимый и знакомый.
Взгляд серых глаз, печальный и родной,
И тот причал опять гудит толпою.
- Родная, что ты сделала с собою?
- Родная, что ты сделала со мной?
Плохая мать, неверная жена.
Трудам бесплодным жизнь свою предавши,
Ни строчки за два года не создавши,
Во сне и наяву – всегда одна!
Совсем был рядом наш прекрасный мир!
Два года подождать – совсем немного!
Сейчас не жизнь, но похоронный пир.
Ты вышла на неверную дорогу.
О чём мечтала и чего добилась…
Опять идти и снова путь искать?
Жизнь Александра по пути сгубила:
Ему непросто будет потерять
Жену и дочь. Какой ни есть – он любит!
В глазах людей он прав – ты не права!
Не знает счастья тот, кто не пригубит
Священной Правды горькие слова.
Утерян путь. Что ж, подождём немного.
Ведь должен быть здесь где-то поворот!
Ну а за ним – знакомая дорога.
И снова жизнь, как надо, потечёт.

Днём на моторке по заливу мчались -
Сезон охоты был на островах.
А Сашка пьян. И мы опять ругались,
Не сдерживаясь в чувствах и словах.
И в перепалке, бешенной и острой,
Не понимая, где мы, что вокруг,
Он высадил меня на  голый остров,
Сказав: - Домой поеду, заберу.
Я с ужасом осмыслила под вечер,
Что мне осталось здесь не долго жить,
Когда пошёл прилив, поднялся ветер
И стали камни в воду уходить.
Ещё немного, и исчезнет остров!
До берега не близко – метров сто.
Не плаваю. Осенний холод остро
Обжёг, когда я сбросила пальто.
Шагнула в воду. Ведь прилив в начале!
Пока неглубоко, должна дойти!
Обиды, мысли, глупые печали…
Захочешь жить, найдёшь, куда идти!
Вот по колено, вот по пояс, выше,
По грудь, по шею в ледяной воде,
Уходит дно, не вижу и не слышу.
Барахтаюсь. Плыви, иль быть беде!
Огромный камень под ноги. Споткнулась.
Горит всё тело, словно от огня.
Хоть и при этом в воду окунулась,
Однако этот камень спас меня.
Дышу со свистом – холод грудь сжимает.
Ползу на землю. Ужас! Чуть жива.
Колючая прибрежная трава.
Кочкарник – тундра! Сердце.… Выключаюсь.

Очнулась – Сашка, белое лицо,
Трясутся руки бешено от страха.
Одета. А на нём одна рубаха.
Погранзастава. Ночь. Моё крыльцо.
Рассказывал потом, как потерял
Мой островок. (Ушёл-таки под воду!)
Как в сумерках по берегу искал,
Не смея без меня идти к народу.
Как растирал меня, как долго нёс,
Не думал, что несёт ещё живую.
Заглядывал в глаза, как верный пёс,
Ловил слова, и жест, и мысль любую.
То был такой нелёгкий разговор!
Молчу. Он говорит. Серьёзно, трезво.
Но знает сам, что это – приговор.
И что ни говори – всё бесполезно!
Конечно, я прощу. Как не простить!
И никому ни слова. Вот, впервые
Пишу об этом. Только позабыть
Тот ужас.… Никогда! Дела такие…
И вот, пришёл последний пароход.
Ни слова никому, работу бросив,
На руки дочь, за чемодан – вперёд!
И пусть меня опять по свету носит.

Слава Богу – даёт материнство
И бессмертие здесь, на Земле!
Время бег восстановит в единство
Вереницы рассеянных лет –
Слава времени, что убегая,
За собой заставляет спешить!
Слава молодости, что помогает,
В грязь упавшей, подняться и жить!



Глава 6. ПАДЕНИЕ.

И понесло, и понесло,
И закачало.
Лодчонка утлая, весло.
И до причала
Нелёгок путь. И по волнам
Обид и боли
Без Бога… нет, не выплыть нам –
Не хватит воли.
Кричи, зови: я здесь зачем?
Но нет ответа.
Да, нет, не нужен он совсем,
Мне город этот!
Асфальта серая тоска…
И память душит.
Полоска мокрого песка
Тревожит душу.
Чужих углов уют скупой,
Чужие люди.
Работа – дрянь! Но дочь со мной.
И – будь, что будет!

Мечты смешные – дом, семья, уют,
Как песня деревенская, простая.
Да где оно? Где ждут меня? Не ждут.
Ни где не ждут. Я это точно знаю.
Но вот чуть-чуть, и обрету тропу,
Что выведет из тупиковой чащи.
Да, где она? Где этот верный путь,
И с ним мечты об этом самом счастье?
События и люди – всё не то!
Тоска и грязь, ошибка за промашкой.
И мутная волна сбивает с ног:
Достал-таки и здесь, приехал Сашка!
Мороз и снег. Холодное жильё.
Стоит озябший, без шарфа и шапки.
Зачем ты здесь, о, горюшко моё?
Зачем мне снова филиал Анапки?
Глухая беспросветность бытия,
Потеря драгоценного мгновенья.
Напрасно всё! И я – уже не я.
И началось обвальное паденье.
Муж пьяница, работа, дочь – одна.
Скандалы, и зараза, и больница,
И чашу боли не допить до дна.
И глупостей тупая вереница….
Всё! Не могу! Прости меня, Земля!
Не вырастить мне сада, как мечтала!
На деревянной лестнице – петля.
На шею. Боль. Удушье. Закачало.
Очнулась. Задышала. Боль и страх.
И взгляд наверх – обрезана верёвка!
Презренья нож в разгневанных глазах.
Знакомый взгляд. Уйди! Неужто Вовка?
Нет, Александр. Не гнев, а только страх.
Об лестницу разбитое колено.
Откуда-то журчит сквозь шум в ушах
Мазурка незабвенного Шопена.

И вот, впервые за короткий век,
Я залегла на долгих две недели.
Просеиваю мысли в голове
И мне они  до смерти надоели!
Оставил Бог, не принял даже бес.
Но мне себя ни капельки не жалко.
И вот, ползу на сопку, в ближний лес,
Что б вырезать рябиновую палку.
Мы уезжаем. И зима прошла.
И посошок мой, крепкий и душистый,
Очищен, отшлифован до бела,
Покрыт резьбой и лаком золотистым.
Опять пишу. Проснулось столько тем!
Берёз бегущих трепетные тени….
В машине, по пути, не знаю, кем,
Навек украден мой Сергей Есенин.
Не хочется на прошлое взглянуть.
Не из-за страха – просто отболело.
Опять ищу потерянный свой путь.
До остального попросту нет дела.

Мы в Мильково. Год шестьдесят седьмой.
Пора метаний, поисков, сомненья.
Период жизни глупый и пустой.
Но и начало самоутвержденья.
Развод. И он уехал, наконец!
Но дочь забрал. Уехал вместе с нею.
Амебно-упрощенный образец,
Жернов, бедой повешенный на шею!
Сосала, грызла горькая вина –
Как дочь забрать? И где искать покоя?
Тепла не излучая, как луна,
Холодной стать, лишь отражать чужое.

Здесь многое ещё произошло
И кануло в века. Ушло – не жалко!
Антоновка и старое весло,
И юркий бат, Валагино, рыбалка.
Здесь Коля Баев -  Партии оплот,
В её ряды нас принимал когда-то.
Да  Бог отвёл, всё зная наперёд.
Здесь был концерт – и слушали солдаты
В глухом лесу баян на пятачке.
Я «Валенки» Руслановские пела.
Кукушка подпевала вдалеке
И трясогузка на ветвях вертелась.
Здесь был Серёжка – радость и беда,
Загадочный, как кольца у Сатурна,
Застёгнутый и замкнутый всегда,
Как бюллетень чужой в закрытой урне.
Я видела, как он смотрел во тьму
Глазами зверя, полными печали.
И чьи-то пальцы детские ему
По телефону Генделя играли.
На  Шапочке, где шастала одна,
В чозениях от мишки удирала,
В гнилую яму ухнула до дна
И посох свой от страха потеряла.
А сгинуть там… никто б и не искал.
Вот гордый и свихнувшийся умишко!
Ах, как же был напуган, как бежал
Сквозь шеломайник обалдевший мишка!

Но дочь вернула. И отца нашла.
За ручку с ней, счастливые, ходили.
Преодолеть брезгливость не смогла.
Зачем он мне? И люди говорили:
Ослепла! Он же пьёт! Мне всё равно.
Не помогли оладушки в сметане.
Да, сколько ж мне болтаться суждено
В своём дерьме, как карандаш в стакане!
Опять не тот, не так, не то, не те!
Устала я терпеть твои упрёки!
Ах, Лушкин, пропади ты в темноте!
Так надоели мне твои уроки!
Ушла со сцены. Бросила писать.
Не строится в душе никак, хоть тресни!
Одно спасенье – по лесу блуждать,
Да держат на плаву земля и песни.
И, наконец, поддавшись омерзенью,
Под мышку дочь и, прямо в чём была,
Я по чужой душе, как по ступеням,
Работу бросив, снова в путь ушла.
И, пьяного, сопливенького мужа
Оставив, как  захочет, пропадать,
Вновь измеряю городские лужи.
И робко начинаю понимать,
Что от себя бежать – пустое дело!
А коли так, что делать, как мне жить?
Семья, уют – всё вздор, коль не сумела
О чём-то главном вспомнить, сохранить.
Любви вселенской? Верности до гроба?
Искала долго. Ну, и что, нашла?
Душе заблудшей, потерявшей Бога,
О Нём бы вспомнить! Вот ведь, не смогла!
Себя жалея днями и ночами,
Не жаль погибшей, как в любом бою,
Чужой души, растоптанной ногами.
Но, впрочем, что ж, топтали и мою.

Исполнится мне скоро двадцать пять.
Из близких – только давняя подружка.
Но я комфорт умею создавать
Там, где сей день, лежит моя подушка.
Могу помочь и другу и врагу.
Мужская или женская работа –
Я многое умею и могу
И не боюсь усталости и пота,
Стараюсь не зависеть от людей,
Терпеть нужду без жалобы и страха
И не терять рассудок от вещей:
Мне более к лицу идут рубаха,
Да старые рабочие штаны.
Я в них красивой выгляжу и стройной.
Богатых тряпок нет и не нужны.
Вот только не умею жить спокойно.
Вот только что-то носит  по земле…
Чего искать мне, обрывая корни?
Мне нет покоя в радости и зле,
Поскольку позабыт Властитель Горний…
Ах, Мильково, сгори, остынь в золе!
Мне не забыть тебя, как не стараюсь.
С тех пор я это место на земле
И не люблю, и помнить не желаю.
Но хорошо, что ты на карте есть –
Немой укор, вины напоминанье.
Исток спасенья начинался здесь
С самооценки и самопознанья.

Слава посланному искушенью,
Что научит себя побеждать!
Слава каждому в жизни паденью!
Ведь оно – добрый повод вставать.
Слава этой земле, что в ладошке,
Согревая любовью, держу!
Слава свету в бессонном окошке –
Им одним на земле дорожу!
Слава новым ветрам  и тревогам –
Что в покое жиреть не дадут!
Слава долгим и трудным дорогам,
Что однажды домой приведут!


Глава 7. КУПЕЛИ.

Куда ни кинь – везде беда,
Триумф житейских дыр!
Ведёт меня, не знай куда.
Ослепший поводырь.
Иду за ним куда-то в ночь,
А он и глух, и нем.
За руку маленькую дочь
Веду. Куда? Зачем?
А город светом фонарей
Мне освещает путь.
Подруга. Мы идём за ней.
Придём куда-нибудь!
Но в коммуналке негде спать –
Собачья конура!
На всех троих – одна кровать.
По городу с утра
Ищу работу – нет, как нет.
Поскольку нет прописки!
На все мольбы один ответ –
Отказы и отписки.
А нет работы – у подруг
Конечно, не пропишут!
Не разорвать порочный круг!
Беда в  затылок дышит.
Тупею, опускаюсь я.
Моё дитя – со мной.
И тридцать третья мне статья
Из книжки трудовой,
От Мильковской моей поры
Приветы посылает.
Глухие, серые дворы…
Полгода пролетает.
Плевала на мою беду
Огромная страна!
Моя вина! Зачем бреду
Я по свету одна?
Зачем любовь живёт в груди
И душу обжигает?
Зачем уходит в пустоту,
А мусор оставляет?
Зачем несёшься по земле
Ты, запрокинув очи?
Зачем в терзаниях и зле
Твои проходят ночи?
Ах, Вова Лушкин! Отомстил
Ты мне большой бедой.
Ну, что ж! Ты прав, что не простил,
Расправившись со мной.
Пора понять, пора взвалить
Ответственности  бремя.
Устроить жизнь и дочь растить.
Пора. Уходит время.

Мне 25. Ну-с, подводи итог!
Бредёшь сквозь серый ряд домов постылых
В чужом пальто, в остатках от сапог,
С душой, уставшей, грешной и остылой.
Идёшь без цели. Голод. Рядом дно.
И смерть духовная в лицо смердяще дышит.
Ни страха и не боли – всё равно.
Душа уже не видит и не слышит.
В руке, побившей бедное дитя,
Нет посоха – и он меня покинул!
Нет в сердце веры – пропадаю я.
Весь мир меня в забвение отринул.
Смердит внутри вчерашнее вино.
Стекает грязь с души и в землю тянет.
Ещё чуть-чуть, и упаду на дно!
А маленькая дочь? Что с нею станет?
Опять искать в спасение мужчину?
Тошнит!  Не буду! Я – уже не я!
Ещё пытаюсь осознать причину…
Да, вот она, знакомая скамья!
Твой серый взгляд… да, будь ты проклят, Лушкин!
Покинь меня! Ты – человек чужой!
И снова нет ни пени, ни полушки.
Ждёт хлеба дочь. Как мне идти домой?
А где-то кто-то ждёт свою потерю,
А где-то в мире есть моя семья.
И я найду, открою эти двери!
Ещё жива, ещё в дороге я!
Ползу домой, завидуя бомжам:
Здесь коллектив – друг друга выручают.
И хлеба кус в один укус – друзьям!
И полстакана выпить наливают.
Ещё гордыня: попросить? Как можно!
Апломб в дранье: да ты, да мы, да я!
Стать попрошайкой? Это невозможно!
И вновь соблазн – качается петля!
Нельзя! Ты помнишь лестницу с Мишенной?
Твоя дорога вниз идёт с неё.
Твоя беда случилась не мгновенно.
Сошла с тропы – сейчас ищи её!
Да, темнота, паденье в нечистоты.
Но ты вчера стояла над скалой.
Откуда ощущение полёта
За этой, в грязь залапанной, душой?
Земля, землица, выручай, родная!
Ты столько раз спасала от беды!
Спасай меня. Опять стою у края
Шипящей, мутной, вспененной воды.
И не волна ли пеной прошептала:
-Ты вспомни, как тебя учила мать!
Раз заблудилась, поверни к началу!
И - посох в руки, и - пошла искать!

Иду в овраг за палкой из берёзы,
Искать тропы утерянную нить.
Строгаю, режу, вытирая слёзы,
За город начинаю выходить.
Мимо брусничной сопочки, к болоту.
И в голубично-клюквенную падь.
С надеждой слабой, без большой охоты.
Пора смердящий город покидать.
Кирпичики, ромашковое поле,
Грибы, костёр, озёра, чай в стакан,
Долиновка. Княжничное раздолье,
Тропинка, речка… вот он – океан!
Над ним, съедая смог, гуляют тучи.
Знакомый мыс – ракеты ПВО.
И океан. Спокойный и могучий.
И камень – перст, торчащий из него.
К колючему шиповнику и дюнам,
Где волны гладкие и длинные, шипя,
Ползут к ногам. Где тихой ночью лунной
Костёрчик тщился обласкать тебя.
Сухой и чистый, серебристо-серый,
Песок сквозь пальцы льётся, как вода.
Здесь взгляд уходит вдаль, не зная меры.
- Зачем ты снова приползла сода?
- Здесь отголоски брошенного счастья,
Ничем не замутнённой чистоты.
Здесь полно всё покоя и участья.
- Зачем пришла на пепелище ты?
- Назад вернулась по тропе знакомой,
Что б оборвать ту тоненькую нить,
Что держит душу цепью невесомой,
И не даёт надеяться и жить.
- Над океаном альбатрос. Размахом
Два метра крылья. А под ним вода.
Полгода без земли. Не знает страха.
Дорогу не теряет никогда.
Свой брачный вальс станцует, и летает
Над морем. И не ведает тоски.
Живи и ты. Приди в себя, родная!
И закопай тоску свою в пески.
Омой ладони и себя послушай.
А эти слёзы, с брызгами волны,
Пусть тихо льются, очищая душу,
Средь этой первозданной тишины.

Мы плачем – две заблудшие рабыни:
И я, и та, что у меня внутри,
В цепях своей же глупости. И стынет
Над морем отблеск утренней зари.
- Но как вернуть в себя желанье жить?
- Не бойся, разорвём мы цепи эти!
Ведь  что-то есть, ведущее на свете!
Лишь захотеть – всё можно изменить!
 
Я плачу, очищая свою душу.
Я моюсь океанскою водой.
И нежно гладит по лицу, и сушит
Мне слёзы ветер – он всегда со мной!
Я не одна – я слышу глас во мне:
- Прощаю всё! Живи и поднимайся.
(Я чётко слышу голос в тишине!)
- Дорога  есть. К истоку возвращайся.
Неси свой крест. Вставай! Пора идти!
(Пытаюсь встать сквозь страх, но, силы, где вы?)
- Вся жизнь твоя – две колеи пути
Сквозь крест дорог, направо и  налево.
Душа твоя крылата. Силы есть.
Иди сквозь боль. Иди и не смущайся.
О счастье не мечтай – нет счастья здесь!
Потерян путь – не бойся, возвращайся.

Я каждый  грех и маленький изъян,
Прозрев на миг, предельно ненавижу.
Встаю.  И взгляд последний в океан.
Прощай! Тебя я больше не увижу.
Иду, качаясь, возвращаюсь в лес
И падаю ничком, теряя силы.
К земле приникнув, словно Ахилес,
Я слышу – потекло, наполнив жилы,
Блаженное и мощное тепло.
И закачало, словно в колыбели.
Вернулись боль  и страх, всё ожило,
Вернулись звуки. Птицы вдруг запели.
Я вспомнила о дочери родной –
Сидит тихонько. Взгляд наполнен страха.
Да, здесь она! Здесь, рядышком со мной,
Испуганная, маленькая птаха.
Я плакала у моря, а она
Всё видела, терпела и молчала…
И по щекам, ожившая вина,
Меня  наотмашь больно отхлестала.

С чего начать? Куда, к кому пойти?
Подумать надо. Выход есть, наверно.
Работу бы какую-то найти…
Уехать бы куда.… Да, дело скверно.

На сорок первом, в Кеткино. Костёр.
Рыбалка. Ночь. И человек случайный.
Взволнованный, серьёзный разговор:
Я старику выкладываю тайны.
Журчит протока тихо в темноте,
И шашлыки на палочках ивовых.
Всё расскажу в душевной простоте –
Мне исповедь нужна для жизни новой.
Сидим, молчим.
- Дай мне, старик, совет.
- Пойди туда, где раньше тебя знали.
Всё расскажи – услышала в ответ,
- Не поддавайся горю и печали.

Глухая ночь. В протоку захожу,
Раздевшись до нага. И на мгновенье
Я  просто задыхаюсь, не дышу –
Не жалует обрядов очищенья
Октябрь. Случилось что-то ночью той
С моей душой. И вышла я другая.
Костёр согрел своею теплотой.
Куда идти мне завтра – точно знаю.
Беру гитару. И она не та!
Звенит, поёт совсем иные песни.
Как будто в мир вернулась красота –
Он стал добрее, чище и чудесней.
Поёт она, поёт в моих руках
Уверенно, спокойно и  глубоко.
Покинули меня и боль, и страх,
И подпевает сонная протока.
Покой в душе. А горе? Всё пройдёт!
Лишь отголоски тихие печали.
Нашлась тропа -  к дороге приведёт.
И мне опять стоять в её начале


На утро, смыв с одежды дым костров,
Растрёпанные кудри раздираю,
Обув остатки старых сапогов,
В студенческую юность возвращаюсь.
Вот ТКТ – родной Потребсоюз.
Бухгалтер главный – мы знакомы с нею.
Здороваюсь спокойно. Не боюсь.
Рассказываю всё. Приврать не смею.
Глядит на тридцать третью ту статью
И говорит: - ( Не знаю слов чудесней!)
- Что ж, развести могу твою беду –
Зам. главного. В Рыбкоопе. Это – в Эссо.

Последний день мы в этом мире тьмы.
На посохе, от копоти и дыма
Блестяще-чёрном, вырезаем мы
Четыре белых буквы. Снова мимо
Помчатся горы, реки. И, сквозь тьму,
Мы полетим к надежде и рассвету.
Я в Эссо этот посох не возьму –
Там вырежу другой, когда приеду.
Не будет знать он пройденных путей,
И не увидит старых заблуждений.
Нашлась дорога, так пойдём по ней,
Не ведая ни страха, ни сомнений.
Лишь иногда, сквозь суеверный страх,
Мне городские улицы приснятся.
И я проснусь в тревоге и в слезах.
Да, с прошлым так не просто распрощаться!

     Человек, ты создание Бога!
     Слава Богу! И слава тебе!
     Без тебя невозможна дорога.
     Слава горькой и трудной судьбе,
     Что трудиться и жить заставляет!
     Слава сердцу, которым пою!
     Тем кострам, что в ночи зажигая,
     Грею тело и душу свою!
     Слава доброму слову и злому,
     Что убьёт и подымет опять!
     Перекрёсткам, тому и другому.
     Чтобы правильный путь выбирать!


     Глава 8.  ЭССО.

Время не забывает
Ничего из того, что твоё.
Мудрый не потеряет
Драгоценное время своё.
Время всегда возвращает
То, что захочешь забыть.
Время навек исчезает –
Время не возвратить.
Плохо заварена каша –
Ею подавишься сам.
Корни – прошедшее наше.
Жизнью обязан корням.
Хватит по свету скитаться!
Сколько бы ни был в пути –
Время домой возвращаться.
Ведь от себя не уйти.
Время потеряно – горе!
Время - оно не простит
И отомстит тебе вскоре,
Горько и зло отомстит.
Не верит оно, если плачешь,
И не вернёт ничего.
Жизнью своею заплатишь
Ты за потерю его.

Мы летим над землёй. Догорает полоска рассвета.
Вдоль долины реки – захламлённый, поваленный лес.
Топоры да пожары. И видеть мне сверху всё это
Просто жутко и больно, обидно и жалко, до слёз.
Самолётик урчит и трясёт, как телега на ямах,
Четверть века моих пронося меж  сомкнувшихся век.
Горько думаю я: - Как нас терпит Земля – наша мама?
И зачем  ты калечишь, родную её, человек?
Ты идёшь по земле, милосердно дарованной Богом,
Плодородной и чистой, как верной невесты покров.
И на теле её беспощадных следов твоих много.
Тяжела твоя ноша от щедрой землицы даров.
Стол и кров, одеянье, здоровье, телесные силы,
И потоки живой, торопливо бегущей воды –
Всё твоё, всё тебе, всё привычно, знакомо и мило,
И во всём от неё для тебя утешенья плоды!
Ею ты, как рабой, безраздельно и  грубо владеешь.
Вот и воздух дыханья, и он – тоже дар от неё!
Ты и сам та же персть! А устанешь, умрёшь, осмердеешь,
И она  спрячет  в недрах гниющее тело твоё.
А раз так, посмотри, как идёшь, как следы оставляешь,
Как бичуешь кормящее, доброе тело Земли!
Где живёшь, всё вокруг захламляешь, коптишь, разрушаешь,
Без смущенья калеча  Земли всепрощающий лик.
Задержись, оглянись, не стяжай наказанье от Бога!
Сотвори Красоту и Порядок по силам  своим!
Если каждый любовью заплатит Земле хоть немного,
Станет небо яснее и чище над домом твоим.
Станет Солнце добрее, а звёзды яснее и ближе,
Станут белою пеной цвести, осыпаясь, сады.
Станут злые добрей, а стремленья прекрасней и выше.
И не в тягость, но радостью станут земные труды.
Ты, Земля - моя мать. Я сегодня тебе обещаю,
Что исправлю всё зло – время есть оглянуться назад!
Я смотрю на твоё оскорблённое тело и знаю,
Что  однажды, вот здесь, зацветёт мной посаженный сад.

Ну, здравствуй, зачарованный мой край,
Где горы главы к небу устремляют!
Земля моя, я дома. Принимай!
Я долго, долго шла к тебе, родная!
Крутые сопки, хвойный лес во мхах
И бесшабашно шустрые речушки.
Ты снился мне в моих чудесных снах
Давным-давно, совсем ещё девчушкой.
Здесь белый снег, без копоти и сажи,
Здесь голубая, звонкая лыжня.
По ней уже бежала не однажды
В своих мечтах, когда ты звал меня.
Я, сильная и гибкая, как кошка,
В твоих вершин сиянье влюблена,
Все обойду! Вот отдохну немножко.
Я счастлива. Я больше не одна.
Гитара на плече. Аэропорт.
Два чемодана. Дочка с медвежонком.
Стоит, открывши широко глазёнки.
Нас встретили. Всё правильно идёт.
Снег белый-белый! Озорной мороз.
До маленького домика дорога.
Иду, молчу. Волнение до слёз.
Порог и дверь – до вас совсем немного.

С тех пор минуло долгих тридцать семь
Нелёгких лет, счастливых и не очень.
Я приросла. Осела насовсем.
Бегут зима, весна, за летом осень.
Согреет солнце, обожжёт мороз.
Лыжня и лес. Работа и походы.
И счастье…(Впрочем, тоже не без слёз!)
И завертелись хороводом годы.
Росли деревья и цвели цветы:
Рук не жалею и спины – сажаю.
Вернулось ощущенье чистоты.
И, качественно, жизнь совсем другая.
На Эссо – самый верный поворот.
Здесь скорбь, и боль, и радость – всё приемлю.
Я полюбила и его народ,
И эту, в горы скомканную землю.
Всё  захлестнула, душу захватив,
Любимая и жадная работа,
Где год, как песня на один мотив,
Где в радость дело до седьмого пота.
Вот первый огурец, арбуз и дыня,
Огромный, толстый, красный помидор…
Свой белый сад сажаю и по ныне,
В мечтах живущий с тех далёких пор.
Всё, от простого скромного редиса
И золотой лимон, и виноград,
От зарослей цветов, до арахиса,
Цветёт, растёт. Сажаю всё подряд.
И новые дороги, рек стремнины,
Уленгендя, Улаковчан, Бабав,
Молочный водопад и гор вершины,
Костры и песни…Мир к ногам припав,
Зовёт с любовью по лесам скитаться -
Ревизию в хозяйстве наводить,
На скалы и вершины подниматься,
Шагами измерять и обходить.
На «Карле Марксе», на скале, у края,
На площади, до метра шириной.
Стою, ногами Маркса попирая.
Внизу Икар далёкий, под скалой.
И, отложив на время все заботы,
Замру душой от дикой красоты.
Люблю я это ощущение полёта,
Хоть с детства и боялась высоты.
Встать на вершине, задевая тучи,
Глаза закрыть и руки вверх поднять,
И чувствовать своей душой летучей
Безумное желание летать.
Так, в двадцать пять, по полю разбегаясь,
Я на Яву, как глупая, ждала –
Вот-вот взлечу! Но, скорость набирая,
Вновь падаю. Чуть-чуть не добрала!
Так велико земное притяженье!
И тело, не послушное оно!
Смешно и грустно. Чудные мгновенья!
Но видно мне летать не суждено.

У пианино чёрной полировки
Хороший и глубокий, чистый звук.
Самоучитель. Бегают неловко
По клавишам блестящим пальцы рук.
Уверенней, быстрее. И рождают
Восторг и бурю, горе и любовь.
То тучами вскипят, то нежно тают,
Волною накрывают вновь и вновь.


Мне это понятно,
Мне это знакомо:
Чайковский.
 И кресло ушло в невесомость.
А пальцы ласкают –
И звук уплывает,
И где-то забытой мечтой
Умирает.
Но пальцы бьют больно,
Но пальцы стучат
И звуки невольно
Звенят и кричат.
А пальцы  терзают –
И клавиши стонут,
И вновь возвращают
И детство, и омут,
И старенький крест
На могиле забытой,
И домик родимый
С калиткой закрытой.
И рыжий листок
По волне уплывает,
И ласково шепчет:
-Прощаю, прощаю…

Вернулись вслед за музыкой стихи –
Шедевры и бездарные уроды.
Но, может быть, не очень и плохи,
Да не мои – заказчикам в угоду.
Черкни, Валюша, стих про Первомай,
Седьмое ноября и юбилейный,
На Новый год, на свадьбу  - сочиняй!               
Никак не отказать – ведь дар ничейный!
В газете местной эта ерунда,
Да в стенгазетах на стене пылится.
А истинная ценность никогда.
Похоже, никому не пригодится?
Читатель мой, мне жаль минуту эту,
Когда в порыве, от духовной жажды.
И боль, и доброту, и красоту
В большой костёр сложив, сожгла однажды.
И детства в нём, и зрелости стихи
Горели долго, корчились от боли.
Золу на волю четырёх стихий
Развеяла в пустом совхозном поле.
Так обокрасть, так обделить тебя!
Да кто бы знал, что всё придёт сначала…
Я много лет, насилуя себя,
Стихов, в душе рождённых, не писала.
На сцене пела, пела у костра,
На огороде, дома, в чистом поле,
В лесу, у речки. Но, придёт пора,
И унесутся рифмы жить на воле.

Ты молода, красива – не отнять.
Как лошадь, воз везти -  тебе по силам.
Но хочется любимой, слабой стать,
Как стебелёк цветка. Да, где ж он, милый!
Освободившись от былых оков
И обретя желанную свободу,
Мы много наломаем новых дров
Своим безумным поискам в угоду.
И где найти такого, что б навек,
Что б был таким он, о каком мечтаешь?
Живой, земной и грешный человек,
Самозабвенья ты не принимаешь.
Позднее, лишь у края бытия,
С трудами обретя свою дорогу,
Понять смогла, что одиночка я,
Что суждено любить мне только  Бога.
- Гореть, как факел, надо ли, сжигая
Больную душу в пламени страстей?
Смотри, луна так холодно сияет!
И сколько неги и покоя в ней.
- Но, сердце переполнено любовью.
Зачем она? куда её девать?
Наполнено оно горячей кровью
И не захочет холодно сиять.
Пока жива, всё будет беспокоить,
Любить, болеть, смеяться и страдать.
- Когда уж ты хоть что-то будешь строить?
Когда ты перестанешь разрушать?
Прошедшую беду забыла снова,
И хочешь, как один поэт сказал,
Всю жизнь свою сложить в четыре слова:
Родился, жил, влюбился и…пропал?
- Ты не права! Я всё же что-то строю!
Мой дом уютен, в нём моя семья,
Земля, работа. А что нет покоя –
То виновата молодость моя!
- Очнись, родная! Появились внуки!
И утопает в алкоголе дочь.
А не пора ли взять всё в свои руки?
Исправить, всё что можешь и помочь!
- Да, ты права. Исправим. Всё в порядке.
Всё как-то уложилось, утряслось.
Детей к себе. Живём. Работа, грядки.
И время завертелось, понеслось.
На шее дом, и дед, работа, внуки –
Не лёгкий путь. Но раз взялась – пройду!
Эх, выручайте золотые руки!
Концы с концами как-нибудь сведу.
Накормлены, ухожены, любимы.
И сдобной булкой пахнет на весь дом.
Всё хорошо. Но всё же как-то мимо,
Куда-то не туда опять идём.
Не перестройка мира виновата,
Не трижды всеми клятый Горбачёв,
Но что-то снова гонит вон из хаты,
Каких-то не хватает в жизни слов,
Идеи, стержня. Что-то позабыто.
И недовольство вечное собой.
Старуха у разбитого корыта –
Богачка по сравнению со мной!
Не знаю, сколько б я ещё блуждала –
За шиворот меня встряхнул сам Бог:
Всевышнего терпенья не хватило.
Настало время снова за порог.


На Шехмане бруснику собирали.
Приехала из города сестра.
Бутылочку на всех. Галина, Галя…
Так славно песни пели у костра!
Настало время насаждать и строить:
Объединить семью, всех примирить,
Всем встретиться, друг друга успокоить
И старые обиды всем простить.
Да гордый бес зажёг огонь скандала:
Сиротство, голод, страх, туберкулёз…
И помутился ум от горьких слёз.
И что-то я обидное сказала.
За словом слово. Памяти страницы,
Виной минувшей втоптанные в грязь…
Фонариком по голове сестрицы
Ударила с размаху, не скупясь,
Гася огонь ужасного скандала.
Да эта ли виновна голова!
И вот тогда Галина мне сказала
Спасительные, горькие слова:
- Опомнись! Ты совсем забыла Бога!
Он есть! Он видит! Берегись Его!
И грязная осенняя дорога
Не ни один нас разлучила год.
Меня как будто громом поразило:
Он есть!  Он видит! Берегись Его!
Я знала это в детстве, но забыла.
Всё рухнуло. Не знаю ничего.
Ч то надо исправлять? Как жить? Не знаю!
Какой опять искать по свету путь?
Всю жизнь жила, про Бога забывая.
Так, где Его искать? И как вернуть?



     Если путь поднимается в гору,
     Если больно и тяжко идти,
     Слава Богу, что в трудную пору
     Он поднимет, поможет идти!
     Если плачешь, дорогу теряя.
     И устанешь, шагая вперёд,
     Слава Богу! Слезу утирая,
     Силы даст, утешенье пошлёт!
     Ты, отмывший свой грех Его кровью,
     От земной суеты оторвись!
     Он один, бескорыстной любовью
     Всё простит – припади, повинись!
     Освещая ночную дорогу,
     Факел  Веры в деснице держу.
     Слава Свету Его! Слава Богу!
     На спасения путь выхожу.

  Глава 9. ПЕРЕВАЛ.
               
Не плачь, что кончается срок –
Земля под ногами вращается.
Смотав всю дорогу в клубок,
К истоку опять возвращаешься.
Весёлых попутных ветров,
Асфальтов и троп непроходных.
Да меру друзей и врагов –
Увидимся в точке исходной!

Вы слышали, конечно, песню эту
О том, как стены древнего Кремля
Окрасит щедро солнышко с рассветом,
Проснётся вся Советская земля…
Доверчивое, трепетное детство!
Бумажных яблонь нерушимый цвет,
Шары, парады. Щедрое наследство –
Моя Москва, тебя дороже нет!
Так пели, жили, думали, дышали,
И в том была весна и красота.
Был Первомай. И где-то там, за далью.
Прекрасная и чистая мечта:
Моя Москва! Я вырасту большая,
К тебе приеду, любящая мать –
Я выше этой радости не знаю,
На твой асфальт прославленный ступать!
Я помолчу у вечного огня,
Я прикоснусь к стене, глотая слёзы,
И ласково посмотрят на меня
Твои, Москва, рубиновые звёзды.
Я постою, волнуясь и любя,
У стен Кремля, где ели голубые.
Я всё увижу! Всю пойму тебя,
Открытое мне сердце всей России.

Ну, что ж, сбылОсь. Вагон. Мне тридцать лет.
Волнуюсь, словно первое свиданье!
Москва-река. И вот он, этот свет –
Рубиновое грозное мерцанье.
Наутро  - площадь. Красные флажки.
Круг огражденья. С ружьями солдаты.
И дипломаты – чёткие шаги,
Одежда, стать. И головы подняты.
Топчусь в толпе, пытаюсь объяснить,
Зачем я здесь – мне пол земного шара
Пришлось к своей мечте проколесить!
Солдатик объяснил, разрушив чары:
Оказывается, мне сюда нельзя!
Для избранных она, «моя» столица!
Какая мать? Здесь есть свои друзья –
Особо охраняемые лица!
Нельзя мне, смертной, запросто, вот так,
У этих стен стоять, глотая слёзы.
И здесь, в Москве, поймёт любой дурак,
Зачем горят рубиновые звёзды.
-Да, много вас сюда, в калашный ряд,
Всё рвётся со своим свинячьим рылом!
Так просто, не стесняясь, говорят
О самом дорогом и сердцу милом.
Некрасовский подъезд – ни взять, ни дать!
Как достучатся здесь в сердца такие?
Закрыто оно прочно, навсегда,
Для серемяжных «сердце всей России»!
Здесь есть одно местечко для меня
На жутком Домодедовском вокзале,
Где мы с дочуркой  три тяжёлых дня
Под лестницей свой вылет ожидали.
И нечего стоять, открывши рот!
Ну и пошла я, наконец, очнувшись.
Вернулась в свой родимый огород,
До площади ногами не коснувшись,
Обиды незаслуженной слезой
Блаженного Василия ступени
Омыв. Избавлюсь напасти такой –
От вредных и опасных заблуждений.
Москва не мать, но мачеха она!
И потому ничьим слезам не верит.
И не случайно в этот день она
Пред дочерью своей закрыла двери.
Но в тридцать семь ещё одну попытку
Решила я однажды предпринять.
Домчались самолётом очень прытко.
По старому сценарию опять
Приём в столице: весь «калашный ряд»,
И звёзд глаза рубиновые, злые,
Круг огражденья, воин, автомат!
У лимузинов гости дорогие.
Пошли назад, махнув на всё рукой.
Да, Бог с тобой! Живи, как разумеешь.
Мы навсегда расстанемся с тобой –
Любить своих детей ты не умеешь.

Бог с ней, столицей! Но вернусь назад.
К своим баранам. И прошу прощенья
За этот неудавшийся парад,
За это небольшое отступленье.

Мой перевал. Водораздел. Иду
По краю где-то. Ничего не вижу.
И ночь, и тьма. Предчувствую беду.
И глупость свою люто ненавижу.
А где-то там, с разбитой головой,
От рук моих, лежит сестра в больнице.
Почти убийца! Что это со мной?
Из темноты обиженные лица,
Оплёванные души, грязь и зло
Из прошлого упрямо выплывают.
А я плыву. В руке моей весло.
И им я эти головы толкаю.
Уйдите прочь! Давно уж я не та!
Подумаешь, бывает! Заблудилась!
Саможаленье, быт и суета…
А что случилось, то уже случилось!
Спускаюсь с перевала. Тихий свет.
Всё ближе он. Вот первая попытка:
Курить бросаю. Пачка сигарет
И спички – на столе. Такая пытка!
Бокал шампанского на Новый Год,
Последний в моей жизни - выливаю!
Мой посох и тропа зовут вперёд.
И я иду, дорогу не теряя.

Из десяти детей в  семье моей
Двоих мирским обрядом мать крестила.
А остальных  - не удавалось ей.
Под страхом смерти, мужу подчинилась.
Не сбиться бы опять! И кто б помог!
Принять бы православное крещенье.
Да, негде. В город? Нет, не принял Бог,
Послал болезнь и смерть для вразумленья.
На завтра операция. Иду
Спокойно и бесстрашно. Так случилось!
Приемлю всё! Давно ждала беду.
Достойна наказанья – заслужила!
Когда свои обеты в час ночной,
Душою каясь, Господу давала,
Я чувствовала, знала – Он со мной!
Его рука меня благословляла.
Тех двести семьдесят секунд за гранью
Хватило вразумлению вполне,
Пока валялось тело без дыханья,
Врачам на страх и на спасенье мне.
Вернулась в мир. Исполнила обет.
С тех пор живу одна на белом свете.
И много, много долгих, тяжких лет
Несу, как счастье, я вериги эти.
Иду. Несу болезнь свою с собой,
Ослабшими ногами спотыкаюсь.
Мой пост великий, в двадцать лет длиной,
От Господа в спасенье принимаю.
Молельный дом у отче Ярослава –
Крещенье принимаем я и внук.
Его рукой коснулась Божья слава
Чела и ног, и согрешивших рук.
Своей рукой верну назад распятье
На это тело, грешное сто раз.
И с плечь свалились прошлые проклятья.
И слёзы потекли из чистых глаз.
А под ногами ясная дорога.
Беру с собой и дела, и детей.
Уверенно идём на поиск Бога.
Да, поводырь слепой – куда придём?
В посёлке нет ни храма, ни общины,
Ни Библии с Псалтирью – ничего!
Ни знаний, ни уменья, ни мужчины,
Чтобы пойти за ним. Найти его!
И появились вдруг «святые» люди:
Крест на груди и Библия в руках.
Я к ним. Бегу с детьми. И будь, что будет!
Спаси Иисус! И помоги Аллах!
И Будда с Кришной – месиво в сознанье!
И все к любви, к спасению зовут!
И к чистоте! И в тайны мирозданья!
Хватаю всё! Хватаю, что дают!
Коснуться Божьих ног и заблудиться,
За поиском других учителей –
Такое лишь со мной могло случиться,
От неразумной ревности моей.
Но путь каков! Пусть я в его начале,
Какая сила! Всё себе приму!
И крылья за спиною зашуршали!
Понять ещё бы, что летишь во тьму…
О, экстрасенсы - искушений сила!
Те курсы, что-то было в них не то!
Но руки возлагала и лечила,
Пока не разобралась, кто есть кто.
Поняв же, им  в лицо и Кришну с Буддой,
И прочий бред швырнула я тогда.
Меня изгнали, обозвав Иудой.
Переживу! Я знаю, мне куда!
Иду домой. Встаю к своим иконам.
И Господа ловлю печальный взгляд.
- Прости меня! Учи своим законам,
Веди меня. Вернулась я назад.
Прости меня. Случилось, что случилось!
Прими меня! Не отвергай, приди!
Я головой об половицы билась
И сердце билось, дёргалось в груди.
Смотрю на лик распухшими глазами.
- Вставай с колен. Работа впереди.
Твой грех не исправляется слезами.
Вставай, иди. Да больше не блуди.
Нашла  подругу, и нашла мужчину.
Ходила, не стесняясь меж людей.
Втроём создали новую общину,
Народ собрали, дали имя ей.
В Епархии узнали, прикатили,
Встать на ноги Общине помогли,
Служили, и крестили, и учили,
И помогали, чем и как могли.
С тех пор иду и продолжаю битву
(И как ни тяжко, я всегда в строю!)
За первый Храм, за первую молитву.
За исповедь нелепую свою.
Отсюда в новый путь иду без лени,
Без ропота пытаюсь принимать
И шишки, и разбитые колени,
И Вышней Правды тяжкую печать.
Озвученное слово – ты Атлант!
Мне горьким словом помогла  Галина
И выкопать закопанный талант,
И в оборот пустить для Господина.
Вот, выхожу на верную дорогу.
И песни сердца светлые пою.
Стихи, что льются – посвящаю Богу,
Ему же посвящаю жизнь свою.
Но станет сердцу холодно и сухо,
Как вспомню всё. И  вновь в грехах тону.
И снова смерть – упрямая старуха,
Своей косой стучится по окну.
Жизнь не легка. И так всё сложно в ней,
Что, одолевши крохотные сдвиги,
И  избавляясь от своих цепей,
Влезаешь в непотребные вериги.
Но вот она, нашлась моя любовь!
И греет сердце и не обжигает,
Не затмевает ум, не портит кровь,
И жизнь даёт, и счастью не мешает.
А срок придёт, и я к Нему вернусь,
Оставив тело в землю превращаться.
Я этой встречи вовсе не боюсь –
Мне незачем Любимого бояться!
Он мой судья, один лишь только Он.
Никто иной не смеет делать это!
Ведь для каменьев злых со всех сторон
Открыто сердце каждого поэта.
В него так просто плюнуть – осудить,
И в грязь втоптать легко забавы ради.
И сложно, братья, очень сложно жить
С душой открытой, если в ней нагадят!
Ведь ничего не спрятать и не скрыть,
Всё видит всяк проезжий и прохожий.
И  трудно сердце чистым сохранить,
Всё ощущая обожженной кожей.
И тяжело плюющего любить,
Да и прощать обидчика не просто.
Моих путей вот здесь прервётся нить,
Осилив путь  до ближнего погоста.

     Тех путей, что потеряны прежде,
     Не пройти. Но ведь много других!
     Слава Вере и слава Надежде!
     Слава Мудрости – матери их!
     Слава шишкам и сбитым коленям –
     Человека научат терпеть!
     Слава жизни прекрасным мгновеньям,
     Чтобы главную песню допеть!



   Глава 10. КАМЕНЬ.

Встав пред иконою Твоею,
Я слышу голос и дрожу:
- Всё освящу, всех обогрею,
И путь заблудшим укажу.
Придите, страждущие дети,
Очистить души от грехов!
Освобожу я всех на свете
И от цепей и от оков!
Любовью вечной и великой
И научу и поддержу!
В толпе созданий, многоликой,
Душою каждой дорожу!
В Раю небесном много места,
Я всех очищу, всех приму!
И ты, мой друг, и ты, невеста,
Придите к Богу своему!
Приди ко мне – я слово это
Твержу, стократно повторив!
Но как же часто нет ответа
На этот Господа призыв!


Настало время камни собирать,
Раздать долги – их много накопилось!
Иду могилу матери искать.
За сорок лет наверно провалилась.
Я это место помню до сих пор
Так ясно! Там лежат они с соседом:
Дорога, и забор, и косогор,
И два креста на нём. В Ключи поеду.
Идём. Забор давно перенесли.
На косогоре выросли берёзы.
Но это место…нет его! Снесли!
Рыдай, рыдай! Помогут твои слёзы!
Обрезан косогор. Большая площадь.
Шикарная могила. Мамы нет.
Здесь новый русский упокоил мощи.
А где её искать – ответа нет.
У края экскаваторного следа,
Где часть доски разъеденной торчал,
Висит могила нашего соседа,
Который рядом с матерью лежал.
Убить вас мало, дети дорогие!
На этом же погосте схоронить!
Не захотели, не смогли, родные,
Могилу своей мамы сохранить.
Где, кем-то потревоженные, кости
Лежат сейчас – то знает только Он!
За сорок лет я плачу на погосте.
Рыдай, рыдай! Кресты со всех сторон…
Нашла средь них забытую могилу,
Где старый православный крест на ней
Давно истлел. Шиповником забило,
Высоким, мощным, меж больших корней.
Всё выдрали на нет, сдирая руки.
Поправили, посеяли цветы.
Заказан крест. Иду за ним на муки –
Нести его мне целых две версты.
Я понесу сама. Но вот смогу ли?
И дождь пошёл. Пошла и принесла.
Но как несла – спросите внучку Юлю –
Она со мной в поездке той была.
Поставили, табличку прилепили.
Священник Иоанн, хоть дождь и шёл,
Всё сделал! Панихиду отслужили.
Спаси Вас Бог! Всё бросил и пришёл!
Не знаю, можно ль так. И не спросила.
Присвоила. И старый крест снесла.
Но, сделано. Стоит сейчас могила
И уж травою снова заросла.

Иду вперёд: с Галиной помирились.
Ту встречу не забуду я вовек!
Мы заново, духовно, породнились.
Она  мне – самый близкий человек.
И плоть одна, и кровь, и Бог, и вера.
Наследства нет – знать, нечего делить!
А прошлое – прошло! И полной мерой
Пора заботой и добром платить.
Круг близости редеет – вымираем.
Груз за спиною – долгие года.
Стареем понемногу, исчезаем.
Уходим друг от друга навсегда.
Но с дочерью…да, вроде, всё нормально.
Но пропасть между нами – не пройти!
За сорок ей. Исправить ли? Печально.
С какого боку к сердцу подойти?
Ах, молодость! Вернуть бы те мгновенья!
Согреть оледеневшие сердца!
Зачатье без любви. Она с рожденья
Была красивой копией отца.
И я её за это не любила.
Что делать, если в сердце нет любви?
Жила без Бога – значит, не просила.
Ну а сейчас как быть? Кричи, зови!
Мою вину – обкраденное детство-
Уже и не исправить до конца.
Досталось  ей тяжёлое наследство –
Запойные проблемы от отца.
А у меня всех ценностей-то  было,
На белом свете, что она одна.
А, между тем, по чеку заплатила
За молодость мою она сполна.
За охи-вздохи, слёзы и страданья,
За эту жизнь, у смерти на краю,
Мои паденья и мои метанья.
И за любовь беспутную мою.
И мне она всю жизнь напоминает
Мой грех и боль, что в ней сейчас живёт.
Она всё это тоже понимает.
Не насморк это горе – не пройдёт.
Исправь, что в силах. Кайся, да молись.
И снова в путь. Ищи свои каменья.
И думай, думай! И не заблудись!
Не потеряй последние мгновенья.

Давно ушла со сцены – ничего,
Есть клирос – отдавай хоть что-то Богу!
Стихи? Пиши, что б прославлять Его.
Читать? Святые книги, понемногу.
Гитара? Умерла в своём углу,
Ушла туда, где мулине и пяльцы.
Закинули  их в эту пыль и мглу
Работой искалеченные пальцы.
И клавиш звуки убежали вслед –
Наполнена душа другой работой –
Для этого уже в ней места нет.
И вспоминать об этом нет охоты.

Но рвение опять не знает меры:
Двугорбая – высокая гора.
Мы лезем на неё с подругой Верой.
Последняя осенняя пора.
Воздвиженье. Короткие деньки.
Крест деревянный и в руке опора.
А брусья эти очень не легки!
Но мы ползём, упорно лезем в гору.
Пусть будет крест, поставленный здесь нами!
Сегодня я не зря сюда пришла.
И целый мир в закате под ногами.
И захватила нас, и в плен взяла
Гармония земли, души и мира.
И упрекнуть никто бы не посмел.
И в сердце мощно зазвучала лира.
И крест святой на шее душу грел.
Здесь на вершине, прямо у пупка,
Поставили его и помолились.
Чуть отдохнули – ноша не легка,
Спустились в ночь и… сразу заблудились.
Потеряна тропа – стемнело быстро.
В густом лесу искали, не нашли.
К полуночи на голос речки Быстрой
Мы кое-как, измучившись, дошли.
Шли без тропы во тьме до речки самой,
И всю дорогу нас медведь пугал.
Крестились и молились. Он упрямо
Всё шёл за нами и не отставал.
Пошли на гору без благословенья –
За самовольство наказал нас Бог.
Ужасный запах! Страшные мгновенья!
Ещё один от Господа урок.

С благословеньем продаю квартиру.
Купила домик. Крохотный совсем!
Ищу уединения и мира,
Покоя думам, примиренья всем.
И вот оно – родное «Эльдорадо»!
Шестнадцать соток вспаханной земли
Моей лопатой. Горе и отрада.
И снова годы быстро понеслись.
Мой мокрецовый рай! Здесь сад сажаю.
Здесь засыпает землю яблонь цвет.
И где-то есть места богаче, знаю,
Но для меня земли прекрасней нет.
Ирга, клубничка, заросли сирени,
Смородина, пять видов – сад сажу!
Сбылась мечта. Работаю без лени.
Сама тяну, тащу, несу, везу.
Чубушник. Снова яблони и сливы.
Пусть кто-то жив, иных побил мороз.
Сажаю всё. И нет меня счастливей.
Теплицы, парники, земля, навоз…
Я всё смогу, осилю и подъемлю!
А в результате – сорванный живот.
И приводить в порядок эту землю
Сложнее и труднее каждый год.
Опущенный желудок, ноют руки,
Шесть позвонков от шеи до хвоста
Гуляют в дисках, как хотят. И муки
С болезнью. Суета да маята.
Суставы. Бросить всё – не хватит воли!
Холодная  земля, навоз, вода.
Седая голова от дум и боли.
Хочу, как лучше, будет – как всегда!
Сижу вот у окна и размышляю,
Как я живу. Летит за годом год.
Такая рыжая и жёлто-золотая
Над «Эльдорадо» тишина плывёт.
Такой же рыжий и ленивый ветер
Чуть гладит листья золотых берёз.
Но подкрадётся скоро, всё погубит,
Погасит осень зимний злой мороз.
Огонь рябин и жёлтые осины,
И тихий шорох золотой листвы.
И треплет ветер белые седины
Моей, открытой солнцу, головы.

Ах, земля, не попомни мне зла –
По тебе колесила не мало!
По тебе свои беды несла,
На тебе свои тропы топтала.
Здесь живу. Коротаю свой век.
И не знаю просторов чудесней.
Здесь вершины поют в синеве
Свои тихие белые песни.
Здесь тебе доверяла порой
Свои тайны, обиды, сомненья.
Ты всегда разделяла со мной
К небу, к солнцу души устремленье.
И дарила ты мне, не скупясь,
От восторга немые мгновенья.
Здесь жила я, с любовью трудясь,
Здесь детей моих три поколенья.
Здесь  цветов и деревьев - не счесть,
Чтоб украсит тебя, посадила.
Даже песни свои в твою честь
Для тебя сочиняла, дарила.
Остановится время, звеня,
Упадёт обветшавшее тело,
И ты примешь в объятья меня
Точно там, где лежать я хотела.
Будет осень. Захочется ей
Снегом выбелить сопок вершины.
Ты зажги на могиле моей
Полыхающий факел рябины.

Листаю своих осеней страницы.
Да, что-то есть. Но что-то не смогла.
Плывут перед глазами лица, лица.
Конец пути. Ну, что, куда пришла?
Работала, как вол, растила внуков,
Тянула в церковь спившуюся дочь,
Под колокольней таяла от звуков,
Летела к свету, опускалась в ночь.
Учусь. Твержу Исусову молитву
И вижу сердце с трепетом своё.
И вышел лев на жуткую ловитву,
Почуяв неразумие моё.
Судьба дорогу под ноги послала –
Спешу, несусь уверенно по ней.
Я много тяжких лет её искала!
Нет под ногами кочек и камней.
Спасенья путь, искомая дорога!
И ангелы поют победный стих!
Святые книги, клирос, близость Бога!
Звонят колокола от рук моих!
И загорелся нимб над головою!
И светит в очи близкий Горний Свет!
И зашуршали крылья за спиною!
И никаких препятствий больше нет!
Вот только сон тревожит повторяясь,
Всё снится мне: у моря, меж камней,
Стена воды до неба, надвигаясь,
Висит, как смерть над Головой моей.
Сковало страхом ноги, спотыкаюсь
И падаю, уже и зад промок…
Ползу, кричу, и пальцами хватаюсь
За мокрый, уползающий песок.
На утро мысль – от бесов наважденье!
И ладно! И опять бежать, гореть,
Звонить, учить, взлетая  на мгновенья,
И гимны Богу радостные петь.
Но эту ночь забуду я не скоро.
Я вижу мать в каком-то полусне.
Глаза глядят и с лаской, и укором.
Глядит сквозь тьму и шепчет, шепчет мне:
- Вернись назад. Вернись! Ты погибаешь!
Твоих грехов уже не перечесть!
Бежишь, не видишь их – всё потеряешь
И будешь не нужна ни там, ни здесь.
От этих слов в душе ошеломленье:
Да, как же так! Да, мы…ведь я…за что?
С постели вон! Трезвею за мгновенье.
Хватаю документы и пальто.
И уезжаю в город  на неделю,
Что б  вспомнить всё и снова пережить.
Мне помогли те дни – они сумели
Переоценку жизни совершить.
И грязь грехов увидеть под ногтями,
И многое, что бьёт лицом об стол.
Лечу с небес к земле, (Спасибо маме!)
И нимб, и крылья обломав об пол.
Но как же больно шишки набивать!
И вновь стоять на перекрёстке  шумном!
И снова думать, снова выбирать!
Ведь был же путь, красивый, чистый, умный!
Прекрасная дорога, да не та!
Гордыни путь – сейчас я это знаю
Те самые широкие врата,
Где с радостью крещеных принимают.
Я тоже к этим воротам иду.
Бреду в толпе таких же, славя Бога.
Но сердце ноет, чувствуя беду.
Да  есть ли ты, та самая дорога?
Толпа густа. И на моих глазах
Их эфиопы щедро раскрывают,
И спутники мои в тех воротах,
Назад не оглянувшись, исчезают.
А я иду. Ушли куда-то в ночь
(И где искать их, Господи, не знаю!)
И выросшие внуки, зять и дочь,
И спутники иные догоняют:
Болезнь и немощь, старость да беда,
В святых догматах робкие сомненья.
Но я ищу подсказки и следа,
Откинув прочь к покою устремленья.
Да вот же, вот он, новый поворот!
И камень этот снился мне ночами.
И новый путь куда-то вдаль ведёт,
И узкая дорожка под ногами.
Всё ясно там, но трудно – не пройти!
Колючки рвут истлевшую одежду.
Стою вначале нового пути.
Зову на помощь Веру и Надежду.

Вот камень мой. Сижу на нём,
Воткнувши посох в персть земную.
Болезнь и думы – вы вдвоём
Терзать горазды плоть больную!
Семья. И правнуки и внуки.
Зубов не частый частокол.
Больны спина, желудок,  руки,
И голова белей снегов.
Проблем полно! Всё, как у всех!
И радость есть, и есть успех.
И ног распухшие суставы
Покоя ждут. Покой – отрава!
Зовут к покою внуки, дочь,
Наташка – верная подружка.
Мигает огоньками в ночь
Родная синяя избушка.
А в ней иконы. От лампад
Струится лёгкий аромат.
Так оглядись разумным взглядом:
Что, ничего уже не надо?
Очнись,  смотри:  Кто ты? Где ты?
Мгновенье – эта жизнь земная!
Сбылись ли все твои мечты?
Покой над пропастью, у края?
О, нет! Мне нужно очень много!
Нужны друзья, нужна дорога.
В душе, под бременем оков,
Потоки светлые стихов.
Нужна весна и яблонь цвет,
Закат осенний и рассвет,
И средь берёзок и осин –
Куртинки пламенных рябин,
И хлеб, и соль, и крест на шею.
О большем и мечтать не смею!
Земли весенней пар дыханья,
В сентябрь – берёзовый пожар.
А рядом с вечностью свиданье.
С ним запах серы, адский жар.
В тьму драгоценные мгновенья
Летят. Да надо ли идти?
И душу тяжкие сомненья
Терзают: поздно! Не дойти!
Ах, думы, думы! Посох мой,
Обтёртый болью и руками,
Как кость нагая, он весной
Пустил росток! Он прирастает!
- Сидишь! А время всё летит!
Проснись! Ты обрела дорогу!
Вставай, иди. Ведь без пути
Душа и посох жить не могут.
Скорее вырвись из земли,
Усильем обрывая корни!
Крест и поклон.
- Благослови!  Прости! Спаси!
- Иди, да помни,
Что в мире сем, на самом деле,
Младенец ты. Твои пути
В своём начале. И  до цели
Ты можешь вовсе не дойти.
- Ну что ж, от камня  и - вперёд!
Избитых ног не пожалею.
Дорога есть. И посох – вот!
Дойду туда, куда успею.

        14.11.09 г.

Примечания
1.  Улаковчан — река в окрестностях села Эссо.
2.  Речь идет о скале, напоминающей профиль Карла
Маркса — основоположника марксизма-ленинизма.
3.  Колесник — старый охотник, живет в Эссо.
4.  Икар — горное озеро в окрестностях Эссо.
5.  Кабалан (эвенск.) — медведь.
6.  Пионерская — сопка в окрестностях Эссо.
7.  «Камчатская Швейцария» — так неофициально назы-
вают Быстринский район Камчатского края за ландшафтное сход-
ство с цент ральноевропейской страной.
8.  Икрянка — район поселка Ключи.
9.  Ключи — поселок Усть-Камчатского района Камчат-
ского края.
10. Култук — морской залив в устье реки, в данном
случае — название озера в Усть-Камчатском районе.
11. Имеется в виду город Петропавловск-Камчатский.
12. «Гоголь» — старый пароход, выполнявший рейсы вдоль по-
бережья Камчатки.
13. Никольская — сопка в Петропавловске-Камчатском.
14. Авача — здесь Авачинская губа — бухта Авачинско-
го залива на Тихоокеанском побережье Камчатки; Вилючинск —
город на берегу Авачинской бухты; Сельдевая — небольшая бухта
в Авачинской губе.
15. Мишенная — здесь улица в Петропав лов-
ске-Камчатском.
16. Ильпырский — поселок на восточном побережье
Камчатки.
17. Анапка — поселок Восточной Камчатки.
18. Рыбкоп (рыбкооп) — местная организация потреби-
тельской кооперации.
19. Сезонники — временные наемные работники для
ловли и обработки рыбы в период путины.
20. Мильково — крупное село Центральной Камчатки.
21. Антоновка — речка.
22. Валагино — озеро недалеко от села Мильково.
23. Шапочка — сопка и речка там же.
24. Долиновка — поселок в окрестностях Петро павлов-
ска-Камчатского.
25. Кеткино — поселок в Елизовском районе Камчат-
ского края.
26. ТКТ — торгово-кооперативный техникум в Петро-
павловске-Камчатском.
27. Потребсоюз — областная организация потребитель-
ской кооперации, которой подчинялись рыбкоопы.
28. Эссо — село в Быстринском районе Камчатки.
29. Уленгендя (Уленгендэ) — вершина хребта в окрест-
ностях Эссо.
30. Бабав — гора, река и место в Центральной Камчат-
ке, ближе к западному побережью.
31. Шехман — нерестовое озеро в Центральной Кам-
чатке.