Слава вождю...

Город Ульяновск встретил нас прохладным весенним утром. Поезд «Москва – Набережные Челны» прогрохотал по мосту через реку Свиягу и ворвался в царство заволжского мира.

Признаюсь, было предубеждение: родина Ильича как никак. К досаде же еще прибавилось то, что никто на перроне не подошел. Как и не было обещанных встречающих.

Лишь при входе в здание вокзала меня окликнул мужчина моего возраста и с извинениями повел на выход. Мы сели с ним в маршрутное такси и отправились в центр.

 По пути я постарался сразу же прощупать отношение моего встречающего к моему клиенту, интересы которого я, как адвокат, представлял. Попутчик не очень шел на контакт и отделывался общими ответами. Возникало ощущение доктора Зорге в императорской Японии, человека, которому предстояло действовать в абсолютном одиночестве и рассчитывать только на себя. Но где наша не пропадала – не пропадет и здесь, - подумалось мне.

Сопровождающий доставил до центральной гостиницы города со странным названием «Венец». Администратор, мило улыбаясь, предупредила, что возможно 22 апреля придется перейти в более дорогой номер, так как ожидается приезд большого количества гостей: - Не забывают Ильича! – На что я также мило улыбнулся и пробормотал какую-то дежурную глупость.

С окна гостиничного номера с высоты двенадцатого этажа во всей своей красе открывалась до боли знакомая матушка Волга. Еще не успел сойти весь лед, но голубые протоки уже сливались с небесами. Коричнево – зеленые отроги сопок Среднерусской равнины тревожно – возвышенно радовали глаз.

Чуть левее угадывались контуры нового строящегося моста через Волгу. «Красота-то какая!» - вырвалось у меня. «Красиво, - кивнул мой гид.

– Только грустная это красота». «Грустная?». «Ну да». «Расскажите». «Что рассказывать, если нам исторически в качестве героев доставались то вожди пролетариата, то генералы». «Вы Шакалова имеете ввиду?». «Его сердечного, - кивнул мужчина, - не успел пожаловать, как сразу стал делить Ульяновский пирог. Все московским что-то отписывал и переводил. «С этим ясно, - возразил я, а Ильич –то чем вам насолил, при его памяти вы как сыр в масле катались?». «Катались, - грустно согласился мужчина, - и докатились до ручки, то есть руки генерал-губернатора».

Дел у меня было много и потому я не стал больше ни о чем расспрашивать.

Весь первый день шел нещадный волжский ливень, когда потоки дождя просто царили в окружающем пространстве и не давали опомниться. Мы метались между струями весеннего водопада, потеряв всякую надежду обрести сухое пространство.

Миссия у меня была совершенно деликатная. Передо мной стояла задача подтвердить место постоянного проживания моего клиента по состоянию на 6 февраля 1992 года, когда вступил в силу первый закон о гражданстве независимой России. Не вдаваясь в подробности, можно сказать, что задача стояла сверхсложная, так как я принципиально шел исключительно легальным путем, заранее обрекая себя на невиданные мытарства.

Областной отдел милиции располагался почти в центре города. Холл или вестибюль был сплошь покрыт белыми мраморными плитами, а на возвышении в центре располагалась полукруглая кабинка дежурного, откуда хорошо просматривался вход. Дежурный доложил о моем прибытии начальнику областного информационного центра. Через минут пятнадцать ко мне спустилась довольно миловидная женщина в мундире подполковника милиции.

«Заместитель начальника информационного центра» - представилась она. «Адвокат из Москвы» - отрекомендовался я и назвал свою фамилию. «Цель вашего визита в наш славный город Ульяновск?». Я изложил цель моего приезда. «Чем можем – поможем, - женщина была немногословна, - позвоните завтра после обеда». Поблагодарив симпатичного милиционера, я откланялся.

Если удастся выудить какую-нибудь информацию, то это уже будет победа.

Второй визит был нанесен в областную паспортно-визовую службу, которая расположилась в мрачном из бурого кирпича здании конца 19-го века. Я этот александровский стиль всегда узнаю по строгим классическим оконным и дверным проемам с отделкой из красно-бурого кирпича в виде жандармских кокард по фасаду. Сейчас в городах России они сохранились в основном на вокзалах в виде вспомогательных помещений, административных зданий мукомольных или шоколадных фабрик, а также ветлечебниц и психиатрических больниц.

Мрачные по форме, они греют душу то ли тяжеловесно застывшей державностью – имперской традицией не пущать за рамки устоев и не разорять дворянские гнезда, то ли привычным и столетия не сменяемым видом полутораметровых стен с кое-где облупившейся штукатуркой.

В дежурке за стеклом сидел строгий сержант и никого не пропускал внутрь службы, оказавшейся похожей более на пенитенциарное учреждение, чем паспортный отдел. На входной железной двери стоял кодовый замок. Входящие брались за ручку – скобу и благополучно проникали по ту сторону двери: замок был попросту сломан, как и все в России.

Отметив про себя этот «пустячок», я попросил позвонить сотруднице службы, с которой ранее договорился о встрече. Не скажу, что встреча оказалась теплой, но я успел прочитать несколько лирических стихов собственного производства и вручить чиновнице свой поэтический сборник. Подобная наивность могла показаться в лучшем случае глупостью, в худшем - дерзостью, но у меня не было выхода: не хотелось проблем с законом, во-первых, а во-вторых, я считал ниже своего достоинства не суметь решить стоящей передо мной задачи исключительно и благодаря собственной коммуникабельности.

Мне было дано обещание после соответствующей консультации с начальством предоставить необходимую справку, но отсутствующий взгляд чиновницы вызывал опасения. Стихи ее не расположили, а в ресторан не приглашают. Пригласишь, еще больше насторожится и не только не пойдет, но и донесет начальству. Подождем до завтра. Там видно будет.

Предстояло посетить еще две конторы: районную ПВС (паспортно-визовую службу) и отдел кадров Ульяновского автозавода.

В целом город производил неплохое впечатление. Но все время не оставляло чувство какого-то беспокойства. Надо сказать, что Поволжье не было для меня чужим. На Волге – Саратове, Самаре и прилежащих к ним районах - в общей сложности было прожито более пятнадцати лет. Волгари, разные по национальности, но одинаковые по темпераменту и условиям жизни, были моими земляками.

Их окающая речь, громкие голоса и почти южный темперамент вызывали приступы ностальгии по далекой уже юности, оставшейся в догорбачевской эпохе, за саратовскими ковылями и Самарской лукой, в тех годах, когда дети были маленькими и росли с надеждой обновления голодной и нищей страны.

«Господи, каким быстрым фейерверком проносится жизнь, как ее мало и как мы расточительно относимся к ней», - думал я, вышагивая по улице Советской заштатного города Ульяновска (в девичестве – Симбирска) к буржуинской гостинице «Венец». Сограждане, вы видели, как гадит маленький осел? Он гадит не только крупно, но при этом он еще и высоко заскакивает, если ему случайно попадается крупная лошадь, то есть кобыла.

У маленького мерзавца обнаруживается неправдоподобных размеров фаллос, который как удав опутывает свою жертву и ведет ее к самому краю бесконечности, то есть половой пропасти. «Володя, - думал я, - в какой же купеческой лавке ты присмотрел таких чудовищных размеров пенис, что вся Россия, а позже и весь мир в беспамятном сладострастии стал перед тобою раком?»

Твой батюшка был хоть и высокого ранга, но незатейливых дум педагог, вышедший из простонародного крестьянского гумуса астраханских степей.

Вкалывал Илья Николаевич на ниве царского просвещения, пресветлая ему память, до посинения своих карих глаз и тихонько плакал в пестрое лоскутное одеяло, сшитое его бабушкой Аней – в девичестве Анной Алексеевной Смирновой, крещеной калмычкой.

Сын крепостного крестьянина помещика Нижегородской губернии Степана Брехова, серебряный гимназист Астраханской гимназии, добрейшей души человек, учитель по призванию, он в августе 1863 г. женился на дочери надворного советника Израиля Мойшевича Бланка, крещеного в 1820 г. Александром – Марии Бланк.

Мама Марии, Анна Ивановна, происходила из семьи Иоганна Готлиба (Грошопфа) – прибалтийского немца. Анна Карловна (в девичестве – Эстедт), бабушка Марии по материнской линии, была шведкой, лютеранкой из шведского города Упсала.

Отец Марии, Александр Дмитриевич Бланк (до крещения – Израиль), корнями происходил из еврейской общины. Моше Ицкович Бланк (по крещению – Дмитрий), дедушка Марии по отцу, из евреев – мещан города Староконстантинова Волынской губернии, был заядлым сторонником ассимиляции евреев. Марии было пять лет, когда умерла мать.

Отец вскоре гражданским браком женился на ее овдовевшей родной тетке Екатерине Ивановне фон Эссен. В 1841 г. шестилетняя Мария вместе с семьей покидает столицу российской империи переезжает в Пермь. В 1847 г. с выходом отца на пенсию – в Казанскую губернию, они поселяются в приобретенном имении Кокушкино с 503, 6 га земли, водяной мельницей, 39-ю крепостными крестьянами. 4 августа 1859 г. Сенат утверждает ее отца и четырех сестер в потомственном дворянстве. Зимой 1860 г. в Пензе, проведывая сестру Анну (по мужу – Веретенникова), знакомится с Ильей Николаевичем, старшим преподавателем Дворянского института, чтобы исправно, начиная с 14 августа 1864 г., почти каждые два года рожать детей. В результате всего по 1878 г. – в семье Ульяновых родилось восемь детей.

Дочь Ольга, 1868 г.р., умерла годовалым ребенком. Сын Николай, 1872 г.р., умер в месячном возрасте. 12 января 1887 г. Илья Николаевич скончался. 8 мая 1887 г. за приготовление к цареубийству 1 марта 1887 г. казнен старший сын Александр.

Весной 1891 г. от чахотки умерла девятнадцатилетняя дочь Ольга. Семь смертей самых близких людей преследуют Марию с пятилетнего возраста: матери, отца, мужа, четверых детей. На последнем свидании перед казнью с приговоренным к повешенью сыном Александром она не проронит ни одной слезинки, сухо обронив на прощанье: «Крепись, сынок!».

В это же время младший брат Володя в симбирской гимназии сдает выпускные экзамены на одни пятерки. 17 отличных оценок, золотая медаль и повешенный брат невольно встали в одном ряду.

- Мы отомстим, - неслышно клялся Володя.
- Брат, и я бы отомстил за тебя, - бубнили небеса голосом Александра.
Россия заново обретала старую национальную идею кровной мести... Иными словами - в стране возрождалось патриархальное право талибана: око за око, зуб за зуб. И надолго, если не навсегда.