Путь к духовному бессмертию. Часть 8-2

"Беседы с Весельчаком". Часть 8-2

Вверху: Портрет РАБА. Сергей Эйзенштейн похабно развалившийся на троне императора.
Наверно и Сталину такая фотография тоже не понравилась. Ведь императором был ОН!

Вечное стадо рабов.

Вечное стадо рабов – кто по трупам взберётся выше по иерархической лестнице. Нет такого всесильного хозяина в человеческом стаде, у которого не было бы своего, ещё выше стоящего, хозяина. И нет такого бесправного раба, который не нашёл бы раба ещё более бесправного. То есть пара Хозяин –Раб это не две ипостаси, разделённые пропастью права и бесправия, а лишь  два совершенно одинаковых раба на разных ступеньках социума – стада. МЕЧТА КАЖДОГО РАБА – ЗАНЯТЬ МЕСТО ЕГО ГОСПОДИНА! И, заняв это место, свободным существом он не становится.  Происходит некий социальный катаклизм (переворот и т.п.) и раб становится господином, а хозяин – рабом.. Но суть их взаимоотношений не меняется. Меняются лишь исполнители ролей. Вот, Карамзин, я его уже цитировал, говоря о «Французской революции», напоминаю.   
Н.Н. Карамзин: «Основание гражданских обществ неизменно: можете низ поставить наверх, но будет всегда низ и верх, воля и неволя, богатство и бедность, удовольствие и страдание»
Написано это было в 1826 году в крепостной России.
Это не я, Галакт, придумал только что!
Стадо рабов – всегда останется стадом рабов!
Так что все ваши революции-шмеволюции никогда ничего не меняют. Они лишь, в случае «успеха» выталкивают на верх иерархической лестницы новое дерьмо, вместо бывшего там старого. И сотни тысяч тупых и злобных рабов, чьими «руками», но не головами, совершился этот переворот, ничего от него не выигрывают!

Герцог Франсуа де Ларошфуко сказал в своих «Максимах»:
Философия торжествует над горестями прошлого и будущего, но горести НАСТОЯЩЕГО торжествуют над философией.
Высказывание правдоподобное, но неверное!
А звучать оно должно было бы так:
Философия торжествует над прошлыми, будущими и настоящими ЧУЖИМИ горестями, а вот МОИ горести – ВСЕГДА торжествуют над любой философией!

Рабы, скоты бывают одарёнными в  какой-то области деятельности (таких мало!), а бывают бездарные практически во всём (таких-большинство). Но способности эти,  таланты, гениальность –  НЕ ДЕЛАЮТ СКОТА – НЕ СКОТОМ, А РАБА – НЕ РАБОМ! Речь, разумеется. идёт не о состоянии социальном, не о положении на иерархической стадной лестнице, а о состоянии духа, привычках, мировозрении. Это от таланта или бесталанности не зависит.

Динамическая  психохроматография.

                ВСЕ люди подобны колбасам:
                Чем их начинят, то и носят в себе!
                (Чуть изменённый Козьма Прутков)

Козьма Прутков:
МНОГИЕ люди подобны колбасам: чем их начинят, то и носят в себе.
Заменим слово «многие» , -- сказал Галакт, -- словом «ВСЕ» и тогда мы получим психический портрет Homo Sapiens. ВСЕХ людей!
Все люди подобны колбасам: чем их начинят, то и носят в себе!
Теперь начнём эти колбаски нарезать тонкими ломтиками, то есть делить вашу психику на тончайшие срезы и анализировать содержание этих ломтиков. Нечто схожее с газовой или жидкостной хроматографией. И разные психические привилегии, симпатии –антипатии, знание и его пробелы, влияние среды, книг, музыки, родных, друзей, стада, -- всё это проявится в виде разбросанных пиков на такой «хроматограмме». Пики -- волнующееся море. Общеизвестно – сегодня человеку что-то нравится, завтра нет, или нравится сильнее, или также, как вчера. Зауряднейшая мысль, основанная на зауряднейшем факте жизни (вашей), неправда ли? И что ДЛЯ ВАС из этого следует???  Додумайтесь!
Пики будут высокими и чуть заметными, широкими или узенькими и острыми. В общем, каждая такая колбаса составит набор «пиков влияния», характерный для только вот этой колбасы. Если же мы продолжим наше психохроматографическое исследование, то обнаружим, что и пики, и высота их, и форма,  и их месторасположение на «ленте хроматограммы»  оказываются весьма схожими у большей части проскеннированных колбасок, то есть люди  удивительно однообразны в своих психохроматограммах. Естественно, пики их жизненного опыта тоже достаточно стандартные. Но ведь есть же, должно, вроде бы, быть что-то, что отличает одну такую колбасу от соседней?
Можно ведь «подсмотреть», куда направлено изменение этих пиков, с какой скоростью оно происходит, как часто вообще происходят такие изменения у данной особи? И, если понять динамику изменения пиков влияния, проследить,  куда движется пик и уловить тенденцию его (ИХ!) изменений, амплитуды, конфигурации, местоположения на психохроматограмме, то МОЖНО ПРЕДСКАЗАТЬ  в точности, кем станет тот или иной человек, как будет вести себя и действовать, а также и сообщества, популяция таких особей. У вас политики и аналитики обожают прогнозировать, ничего по сути не прогнозируя, хотя деньги и социальный статус ухитряются обеспечить себе наилучщим образом. Итак, говорят о каком - нибудь лидере или целом государстве,  он де, или оно, непредсказуемы! Прогнозисты, не могущие ничего прогнозировать! Аналитики, не способные что-либо проанализировать! А вот один из разделов этой психохромодинамики как раз
и посвящён тому, как надо прослеживать тенденции изменения пиков влияния, их амплитуду изменений, частоту изменения пиков одних на фоне постоянства пиков других, т.е алгоритмы «волнения» этого психологического моря. . Сама психохроматография -- в принципе – путь к психологическому, то есть действительно личностному бессмертию. Погибаю, и тут же пробуждается  моя копия. Если последнее, что я воспринял, погибая, была, скажем, вспышка света, то с этой вспышки начинается дальнейшее существование моей личности – копии. Я осознаю себя в этой копии и одновременно, я не считаю себя чем-то чужим. Ведь я «проснулся» самим собой! Вы  засыпаете, затем пробуждаетесь и сознаёте себя той же личностью, которая заснула вечером, хотя часто не помните, что вам снилось и что вообще происходило во сне. Во время хирургического наркоза, например – но это как раз для вас спасение!
Итак, берём ломтик такой колбасы и закладываем его в специальный «психологический» газовый или высокочувствительный жидкостный хроматограф. На выходе прибора получаем некую многомерную поверхность, усеянную пиками. Одни -- выше, другие -- ниже, одни – узкие и острые, другие – широкие и со сглаженной вершиной. Это пики влияния, то есть события, люди, книги, искусство вообще и науки, оказавшие влияние на личность данного индивида. Если откладывать на оси, перпендикулярной к некому среднему уровню такой поверхности, положительные (условно) и отрицательные влияния, то кроме пиков на такой поверхности будут и впадины, схожие с пиками по глубине, ширине и пр. Назовём условно такие впадины тоже пиками, но имеющими отрицательный знак. Мы это делаем для упрощения терминологии в дальнейших рассуждениях. Для каждого человека эта поверхность будет иной, сохраняющей свой характер, то есть такая поверхность становится некой психохроматограммой данного индивидуума. Если затем наложить несколько таких ПХГ (ПсихоХроматоГрамм) друг на друга, то можно будет заметить, что многие пики у них совпадают. То есть для многих людей эти пики  влияния оказываются одинаковыми, общими для группы, национальности и т.п. Пики влияния родителей, друзей, врагов, учителей, коллег, конкурентов и пр. Итак, у каждого индивида будет своя ПХГ, отличающая его от других, по расположению пиков, их высоте,  глубине  и характеру.
Чем примитивней и заурядней человек, тем их меньше и расположение их при  наложении многих ПХГ совпадает. Чем оригинальнее и эрудированней человек, тем больше будет индивидуальных пиков влияния, тем нестандартнее они располагаются на поверхности.
Тут возникает главный вопрос: есть ли у индивида пики, более или менее регулярные, но СВОИ, то есть никем не созданными (не пики влияния внешнего, а внутренние, возникшие в психике данного индивида), или таких пиков вообще нет и быть не может. Индивиды отличаются друг от друга лишь параметрами пиков влияния, но никаких Своих, никому кроме данного индивида не принадлежащих пиков, нет?  Этот вопрос весьма схож с мыслью Мишеля Монтеня из «Опытов», в главе «О педантизме». Смысл слова «педант» у Монтеня иной, чем в наше время.
Тогда педантами называли учителей. Сегодня педантом называют человека, отличающегося мелочной точностью, соблюдением внешнего порядка, формалиста и т.п.   
Пушкин:
Онегин был по мненью многих
Судей решительных и строгих,
Учёный малый, но педант..  Неясно, что имел в виду автор. То ли, что Онегин был мелочно точен, то ли, что любил поучать? Скорее второе?!
Монтень много говорит о педантах, путая понятия учёности и морали, сталкивая способность к логическим рассуждениям со способностью действовать и прочая эклектика  Нагромождение нелепостей и нерасхлёбываемая каша разных понятий. Но одно суждения интересно: Он спрашивает, риторически: «Есть ли у этих учёных педантов что-нибудь СВОЁ, не позаимствованное из книг и из суждений других людей?» Очевидно будут, т.к. на любого индивида влияли разные события его жизни, которые другие не переживали...
Наличие или отсутствие пиков и их направленность могут уже дать информацию о характере человека. Оптимист -- пессимист. У первого – много положительно направленных пиков. У второго – больше отрицательных. Альтруист – эгоцентрист. Для альтруиста многие пики могут быть отрицательными – страдания других людей, животных и пр. У эгоцентриста, в тех же самых местах многомерной поверхности, либо пики вообще отсутствуют (равнодушие к судьбе других), либо имеют положительную направленность – то есть ему даже приятны несчастья других! А у садиста эти положительные пики, порождённые страданиями других – особенно высоки и остры!
«Пик влияния» и «свой» пик могут быть обычно расположены рядом на поверхности, даже частично перекрываться друг другом. Возникают многоступенчатые пики, с несколькими вершинками, или картина кратера – в середине  более высокий «пик влияния», а вокруг – «горная цепочка» маленьких, «своих» пиков.
Отчего возникает пик влияния? Скажем, общался индивид А с индивидом Б, помнит об этом общении, но это всё! Никаких следов в нём это общение не оставило. Пиков влияния индивида Б  в ПХГ индивида А нет!
Замечание случайного прохожего, сделанное ребёнку, десятилетнему мальчишке, что «неприлично свистеть на улице», осталось в нём навсегда! Это замечание ИЗМЕНИЛО его! Пик! А многолетнее его общение  со многими  одноклассниками и однокурсниками ничего в нём, в его ПХГ не задело и не изменило. Он помнит о них, знает их имена, внешность, но никаких пиков в его психике они не оставили! Можно эту же деталь описать иначе – в пространстве памяти, они, пики этих его знакомых существуют, но они не изменили его пиков приоритетов, симпатий и антипатий, знаний, манеры мыслить Ещё одна ось -- степень влияния пиков памяти на генеральную ПХГ. И ось приоритетов, ось симпатий – антипатий. И ещё одна ось – временная. Ведь остаточное влияние события, книги, человека может быть долговременным, на всю жизнь, а может быть и кратким, преходящим. Может всколыхнуть «наше море» в актуальный момент, а может не оставить следа на поверхности, но остаться «пичком»  в пространстве памяти и вырваться оттуда на генеральную ПХГ через годы мощным всплеском эмоций и размышлений.  Этот временной фактор превращает всю многомерную поверхность ПХГ из застывшей, в непрерывно меняющуюся,  возникает волнующееся море пиков, выбрасываемых и спадающих, неподвижно стоящих или бегущих по этой поверхности... Это и есть Динамическая Психохроматография. Многое пока неясно – что это за поверхность,  что есть её оси и куда они ведут? Но можно принципиально определить и описать характер этого волнующегося моря и предвидеть, куда и как будут течь эти пики, как изменяться, а какие – будут оставаться неизменными? Совместно с точным предсказанием будущих картин этого моря мы приходим к  психобессмертию, то есть вечному сохранению всей нашей личности. Ещё одна задача для суперкомпьютера. Пики постоянные – некий горный хребет на ПХГ, неизменный, несмываемый волнующимся морем других пиков, что это? Не есть ли это базис, основа нашей личности, не изменяющаяся в зависимости от преходящих накатов других пиков. Но может и в этом горном хребте произойти землетрясение, извержение вулкана, до поры до времени дремлющего, обвал, оползень, лавина, сметающая на своём пути старые, годами стоявшие, пики. И горный хребет, основа нашей личности, преобретает новый вид. Значит вместо нас появляется другая личность, хотя мы-то сами думаем, что мы – остались самими собой? 
Если  подсчитать объём всех пиков влияния и сравнить их с объёмом наших собственных пиков, то этим можно установить их соотношение, то есть пропорцию между  набранным и своим. Есть люди, у которых много набранного и мало своего, есть – наоборот, есть такие, у которых и того и другого мало или много. Первые – люди эрудированные, хорошо воспринявшие влияния извне, но сами мало что создавшие на основе полученного. Талантливые же первооткрыватели – это вторые, сумевшие из относительно небольшого количества набранных пиков влияния вырастить много своих. Они же и последние – много набравшие и много создавшие своего. Получаем коэффициент индивидуельности, дробь, в знаменателе которой весь колбасный материал, а в числителе – синтезированный самой этой колбасой!
Для синтеза этого нужны ферменты и технология их использования. Вот и дают талантливые люди в своих книгах, идеях и пр. эти ферменты и способ их использования. В их произведениях, не просто красивые и оригинальные мысли, но и НЕЯВНО, --  эти ферменты творчества и методы их применения.

Идеи и их восприятие людьми.  Если уподобить мысли талантливых людей семенам растений, то их восприятие людьми  можно разбить на несколько категорий усвоения:
Умственное несварение – «семена» попадают в людей, некоторое время лежат и передвигаются в их умственном пищеварительном тракте без переваривания, а затем выбрасываются из сознания, не оставив и следа. То есть у людей есть память о присутствии в их сознании каких-то идей, но память сугубо механическая, без малейшей попытки что-то извлечь из них. И она тоже быстро исчезает. (У большинства).

Люди с хорошим пищеварением – семена движениями умственного желудка растираются в мелкую муку, растворяются соками и кишечными энзимами и в виде отдельных молекул входят в умстевнную плоть потребителей, становятся их мыслями и эрудицией. Но здесь ВСЁ в семенах-идеях растирается в питательный порошок (мыслительный крахмал, жиры, микроминералы и растёртый ЗАРОДЫШ  идеи) и усваивается мысительным телом других людей. Таких людей несравненно меньше, чем первых – но тоже есть достаточно.

Люди – цветущий сад – их мышление напоминает собой тёплую, влажную землю для семян. Тени цветущих деревьев, солнечные блики между листьев... У них эти зёрна-идеи, попадая в тёплую плодородную почву быстро прорастают, превращаясь или в цветы, или в целые деревья. Главное здесь в том, что  не «идейный» крахмал семян, жиры и прочее используются, а пробуждается микрозародыш зерна, его потайной информационный код, который несёт в себе гораздо больше информации и творческого вдохновения, чем все остальные составляющие зерна! Этот генетический код зерна в таких (и только таких) условиях оживает и из неказистого внешне семечка вырастает дивный цветок или дерево, целое растение идей! Уже само несущее зародыши будущих зёрен –идей! Так через сотни поколений передаются искры гениальности и духовная ДНК таланта.

Поэтому трудно даже сказать, кому принадлежит выдвинутая кем-то идея, только «сегодняшнему» автору или, вместе с ним,  десяткам талантливых его предшественников. Значит то, что мы теперь называем «талантом» -- это сочетание двух факторов: пришедших из прошлых столетий неординарных мыслей и наличия «личностей –садов», где эти идеи нашли подходящие условия для своего развития.
Из всех вышеприведённых, довольно банальных, рассуждений следует однако  некая мысль, руководство к действию: Стараться в любой интересной мысли найти главное – её зародыш и дать ему прорасти! – заключил Галакт.

В главе «Об умеренности» Монтень говорит о необходимости соблюдать меру в своей любознательности, не перегибать палку даже, казалось бы, в верном и оправданном желании понять природу. Но тут опять возникает контр-вопрос: некая двойственность верного и неверного в высказывании Монтеня. Если должна быть граница нашего любопытства, то где она должна проходить и кто её определяет? Ссылаться при этом на «божий промысел», «пути господни неисповедимы»? Но тогда границу можно провести где угодно, вплоть до нашего носа – мол, дальше нельзя! Господь Бог не позволяет. Но тогда вообще надо прекратить думать и размышлять, а на все вопросы, связанные с чем-то непонятным, отвечать одним и тем же: Господь так захотел. И весь ответ! С другой стороны, есть в этом призыве к умеренности в нашем любопытсве и рациональное зерно: пример – фильм Хичкока «Вертиго».
«Знание делает человека свободным, но несчастным» -- афоризм Фердинанда Грау. Рациональность призыва к умеренности в сфере интеллектуальной находит оправдание в сфере как раз иррациональной – сфере эмоций! Таким образом как будто наклёвывается некий ответ на вопрос -- где должна пролегать граница нашего любопытства. Критерием расположения этой границы должны быть наши приоритеты! Что для нас важнее, узнать всю правду (любой ценой, даже ценой страшных страданий) или отказаться добровольно от дальнейшего поиска во имя чего-то для нас более ценного? Герой Хичкока не отказался, узнал правду и потерял любимую женщину* 
* (Об этой дилемме уже было написано  в повести «Вижу нечто странное...»).

Итак границу нашего самоограничения в поиске истины проводит не божий промысел, а наши приоритеты. К сожалению, мы об этом часто забываем из-за увлечённости поиском, из –за неспособности нашей предвидеть, куда нас могут завести эти поиски. Опять, часто не звенит в нашем сознании некий предупреждающий звоночек: Остановись! Дальше -- перед тобой невидимая пропасть! Сам пропадёшь и других погубишь!

 Другая тема у Монтеня: глава «О дружбе»  Кир спрашивает молодого воина, чей конь победил на скачках, не согласен ли он обменять коня на целое царство?
«Нет, Государь, -- отвечает воин, -- Но я охотно отдал бы его, если бы мог такой ценой найти столь же достойного друга среди людей!»
Монтень этот ответ всячески хвалит, отмечая, что людская дружба строится обычно на поверхностных отношениях. Я же вижу в таком ответе элемент подлости и чисто человеческой склонности к предательству и антропоцентризму. Его (воина) конь предан ему всей душой. Но тот готов обменять его на существо, «более разумное», на человека! Животное предано кому-то именно потому, что его душой правит не расчётливый, хитрый и хищный как у всех людей, разум, а чисто эмоциональная животная, иррациональная привязанность! С введением рационального начала в такие отношения автоматически уничтожается  иррациональная сущность такой дружбы. Животные в своей любви к людям (хорошим) не рассуждают, а действуют, подчиняясь инстинктивному позыву. Поэтому хвалить воина за такой ответ вряд ли следует!
Мишель Монтень, человек незаурядный, несомненно. Но, часто лжёт и самому себе и читателям, хотя в предисловии к своим «Опытам» подчёркивает, что эта книга «искренняя».
Он много рассуждает о смерти, о том, как надо достойно её встречать, приводит совершенно фантастические истории о неких стоических натурах, умерших ужасной смертью, но до конца не издавшими ни единого стона страданий.  Монтень  эти истории выдаёт за правду, допустим, из наивности и общей назидательной тенденции его «Опытов».
Аксель Мунте в «Легенде о Сан Микеле» довольно цинично отметил:
«Даже великий Монтень, чьих спокойных размышлений о смерти достаточно, чтобы сделать его бессмертным, улепетнул, как заяц из Бордо, когда там началась чума.»
Монтень неоднократно указывает на жестокость людей и призывает их  к милосердию по отношению к животным.
Он совершенно верно замечает в главе «О привычке...»
«Я нахожу, что все наихудшие наши пороки зарождаются с самого нежного возраста и что наше воспитание зависит главным образом от наших кормилиц и нянюшек. Для матери нередко бывает забавою смотреть, как их сыночек сворачивает шею цыплёнку и потешается, мучая кошку и собаку. А иной отец бывает до такой степени безрассуден, что, видя, как его сын ни зчто ни про что колотит беззащитного крестьянина или слугу, усматривает в этом добрый признак воинственности его характера, или, наблюдая, как тот же сынок одурачивает, прибегая к обману и вероломству, своего приятеля, видит в этом проявление присущей его отпрыску бойкости ума. В действительности, однако, это не что иное, как семена и корни жестокости, необузданности,  предательства; именно тут они пускают свой первый росток, который впоследствии даёт столь буйную поросль и закрепляется в силу привычки!»
Что ж? Все замечания Монтеня верны и подтверждаются жизнью вашей на протяжении тысячелетий.
В главе «О жестокости» он пишет нечто схожее:
«Что касается меня, то мне всегда было тягостно наблюдать, как преследуют и убивают невинное животное, беззащитное и не причиняющее нам никакого зла. Я никогда не мог спокойно видеть, как затравленный олень – что нередко бывает ---  едва дыша и изнемогая, откидывается назад и сдаётся тем, кто его преследует, моля их своими слезами о пощаде.
Это всегда казалось мне невыносимым зрелищем.
…primoque a caede ferarum
Incaluisse maculatum sanguine ferrum.
(Думаю, что обагрённый кровью меч был впервые раскалён убийством диких зверей.)
Кровожадные наклонности по отношению к животным свидетельствуют о природной склонности к жестокости..
После того, как в Риме привыкли к зрелищу убийства животных, перешли к зрелищам с убийством осуждённых и гладиаторов. Боюсь сказать, но мне кажется, что сама природа наделяет нас неким инстинктом бесчеловечности. Никого не забавляет, когда животные ласкают друг друга или играют между собой, и между тем никто не упустит случая посмотреть, как они дерутся и грызутся»
А как же иначе, -- засмеялся Галакт, -- Конечно, это у вас в генах, в крови, в плоти намертво закреплено! Но послушайте, что тот же Монтень пишет несколькими страницами раньше, перед последней цитатой:
«Мне присуща естественная доброта, в которой немного силы, но нет ничего искусственного. И по природе своей и по велению разума я жестоко ненавижу жестокость, наихудший из пороков. В этом отношении я до такой степени чувствителен, что не переношу, когда режут цыплёнка или когда слышу, как верещит заяц в зубах  моих собак, хотя и считаю охоту одним из самых больших удовольствий.»
Вот тебе и добрячок, -- озадаченно произнёс Галакт, -- Как он, Монтень, может любить охоту, когда это и есть типичнейшая жестокость, убийство ради убийства и ничто больше!
Если такой, неплохой, повидимому человек, не может отказаться от кровожадности своей в пользу доброты, то что ждать от миллиардов заурядных человекоподобных тварей, населяющих вашу планету!? 
   
Галакт глумится, пародируя мышление людей.
Временной график глупостей, допускаемых человеком на протяжении его жизни. Максимум глупостей мы допускаем в молодости, а потом всю жизнь их расхлёбываем или стараемся, если доходит до нас , что мы наделали, их исправить. Наверно такая постановка вопроса неточна. Важно построить графики других функций, способствующих и препятствующих совершению глуостей и из их наложения получить результирующий пик. В целом, однако, ситуация ясна и прозрачна – когда говорят гормоны, разум молчит. И какие гормоны?! Наиважнейшие, порождённые инстинктом размножения, альфа и омега приоритетов животного организма! Вот и всё объяснение этого «глупого»  максимума.


 Галмоны – Галактические монстры?

Мы же любим и музыку,  и литературу, и изобразительное искусство, словом, не меньше, а даже больше, чем люди, мы- Галакты -- создания чувствительные и художественно чуткие! Нам даже нравится музыка людей – Моцарт, Бах, Бетховен и др.
Ваши «современные» композиторы, за небольшим исключением действительно одарённых людей, просто выпендривающися бездари, так же, как и художники-модернисты – рисовать не умеют, а вылезть на поверхность славы и популяности уж очень хочется, да и деньжатами обзавестись (это – главное!) тоже недурно. Обычно множеству таких вот существ и сказать-то НЕЧЕГО, мыслишки убого тривиальные, серенькие, заурядностью разит от них, но распирает изнутри некое давление, прямо весь кишечник вздут,  ну и выдают они те самые звуки и запахи, которые идиотическое большинство, не умеющее отличить зёрна от плевел, попу от пальца, принимают за нечто оригинальное и глубокой мыслью проникнутое. А уж если это продукт некой умственной задницы, которую ваша политкорректность требует почитать, то отношение к  такому «мыслеизвержению» -- востроженно-упоительное! Опять слюнявые восторги глубиной и нетрафаретностью мысли! А там, кроме смеси сероводорода, метана, меркаптана и амиака,  других «мыслей»  нет!

На свете есть масса бездарей, которым сказать нечего. Но они тужатся, надуваются («в зобу дыханье спёрло!») и говорят. И их слушают миллионы и сотни миллионов. С раскрытым ртом, из которого всегда течёт слюна восторга и умиления.. Потому что говорят эти бездари о вещах, заурядных и близких этим миллионам. И говорят они об этом тоже – заурядно. О желудке и о гениталиях. И всё просто, доходчиво и понятно всем тем животным, которые им внимают.

На свете есть очень мало таких, которым есть что сказать. И они пытаются говорить. Но их никто не слушает. Потому что говорят они о мыслях, о сознании и о его отсутствии, о мировых загадках и тайнах мысли и природы, эти мысли породившей. Но эти умствования никого не интересуют. Ибо нет в них даже упоминания о желудке, кишечнике, о радостях скотского бытия и радостях любовного соития.

К первым, бездарям, относятся и такие, которым тоже сказать нечего, но ужас как хочется! И по природе своей они чуть хитрее, многих своих бездарных собратьев. И вот тогда, эти «хитрые» начинают молоть полную чупуху, смешанную с бредом умалишённых, выкрикивают отдельные непонятные слова, громоздят нелепость на нелепость и глупость на тупость и все слушатели тоже, как по команде, открывают рты и начинают источать почтительное слюнотечение. Чем крикливей, чем нелепей и, главное, чем непонятней выкрики этих шаманствующих хитрецов, тем больше экстатического восторга и умиления они вызывают у масс, им внимающих и ничего не понимающих! Ибо понимать нечего. Бред! Бессвязные наборы до истерик взвинченных словес и образов, не несущих никакой информации. Это и не нужно! Для скотского, холопского  почитания как раз  требуется видимая бессмыслица, в которой, якобы, заложен глубочайший смысл, простым смертным вообще недоступный! 
Пример последних:: Адольф Гофмейстер – беседа с Полем Валери: «Я разговаривал с поэтом»
Вопрос: Имеет ли сегодня фантазия на право существования?
Заметили ли вы, читатели, сколь глубокомысленно звучит эта фраза! Оказывается, Гофмейстера страшно волнует судьба фантазии, вообще, и её право на существование, в частности! Фантазия, это способность мышления генерировать образы, научные или художественные, которые выглядят необычно в  часто обычном окружении, обычной ситуации или обстановке. На этой способности человеческого мышления основана и вся наука и всё искусство. И вот, оказывается, по Гофмейстеру, имеется неясность вида: есть ли у этой способности право на существование? Как будто это право можно отнять или изъять из мышления или запретить! С тем же успехом Гофмейстер мог бы задать Полю Валери и вопрос: Имеет ли сегодня право на существоание дыхание? Или сердцебиение?
Или способность двигать руками и ногами? Или сон в летнюю ночь? И вот на такой, исполненный великой мудрости, вопрос Поль Валери отвечает на полном серьёзе. Каков вопрос, таков ответ.
Наше время может породить фантазию, но может и погубить её!
Оказывается, не мышление людей создаёт фантазии, а ВРЕМЯ! Никто до Поля Валери, наверно и не подозревал о такой уникальной способности времени: порождать или губить фантазии. Опять, -- явный бред двух психопатов,  подаваемый под соусом глубокомыслия. И ничего – миллионы слушают, ничего не понимают, ведь понимать –то и нечего, и послушно пускают слюни почтения к такой абракодвбре! Просьба обратить внимание на то, что если бы Гофмейстер задал Валери любой из вопросов о праве дыхания, биения сердца и прочего на существование, ответ его отлично подходил бы и к ним! Ибо ответ так же бессмысленен, как и вопрос! 
Наше время может породить дыхание, сердцебиение, движения рук и ног, и сон, а может и погубить их!
Что, разве это – не ответ? Зато какая глубокая мысль ощущается в нём, «как много в этом слове для сердца глупого слилось, как много в нём отозвалось». Почитаешь несколько страниц таких вот мудростей и откровений и сам пойдёшь в психбольницу. Без принуждающих санитаров!

Гофмейстер вообще интересен тем, что описывает свои встречи с психам, водителями умов и душ человеческих, очень ярко и совершенно проникаясь их мудростью! Почитайте его воспоминания о Кокто, о Тристане Тцара, о дадаизме и прочих псевдоновомодных штучках. Но понять и не пытайтесь! Ибо, как уже сказано было, понимать нечего и не требуется. Требуется холопское восхищение!
Мир -- мал, а люди – велики! Это Маяковский  (точнее, Владимир Владимирович
Хам – Яковский) сказал. Звучит? Умно? Премногомудро? И так дальше, в том же истерически взвинченном восторге...

Я говорю о произведениях умственной задницы не только чисто аллегорически, метафорой! Вот же, прославились какие-то художники и скульпторы -- дерьмописцы и дерьмолепилы! Они  как раз из этого материала свои шедевры создают. Нет, не для уединённого туалетного мира, не для зева унитаза и ниагары сливного бачка,  а  гласности ради, видимой и обоняемой всем цивилизованным и культурным человечеством. В музеях мира красуются их творения – и ВЫ платите деньги, и идёте на ЭТО смотреть, и  нюхать, и даже восхищённо обсуждать художественные достоинства этих Монбланов и Эверестов дерьморощенного искусства!  Один французский, кажется, художник или скуьптор, аккуратно, каждый день собирает свои экскременты в консервные банки, закатывает их, ставит наклейку, дату, когда этот шедевр был создан и, конечно, КЕМ и продаёт эти художественные произведения своего толстого кишечника! И расходится этот товар неплохо! Вот какие вы тонкие и чуткие ценители искусств и  всего нового и оригинального в нём.