Общение

"Здравствуй, как дела?" - зачин беседы известный не уместен тут...
Нет тела, здравствовать которому ты можешь пожелать,
и дел не может быть у тела лишённого,
но образ человека близок настолько, что общению не быть нельзя...
Мои друзья без стука входят в дом,
им, как и мне, плевать на цены, что растут
и на измены изменников друг другу...
О пятистопном ямбе, с гениальной монотонностью его,
ведущей над расцветшею черешней
по хладу лунного нефрита аллеей неземной в пространство, что открыто
поэзии в любые времена, не тяготеющие к эре неолита,
всенощно может длиться разговор, в котором оживают имена,
волнующие каждого пиита...
Поэзия - вневременная, встречающая близких выстраданным светом,
объединяющая человеков разных стран страна...
Ничем не хуже всевозможных прочих станов
мне Богом для рождения и жизни данный
Казахстан...
О ценности живородящей пустоты в баранке и в кувшине,
что функциональна,
неизменна -
в середине ничем не занятой,
но ждущей заполнения,
освобождения
и вновь расцвета
в ком-то
где-то,
Бог-весть, когда,
о волнах, как об авторах гекзаметра,
о времени, что тихо говорит "тик-так", не позволяя выкриков
"Тик!" -
"Так!"
себе,
и о судьбе великого родного языка
на разных языках явившие родство людей,
причастных к слову, поющему через века и мили,
ли
и вёрсты,
и километры
беседуют во мне
со мной
светло.
Общение такое не зависит от веяний, враждебных духу,
ветра материального устройства
в равнодушной к словесности изящной, как всегда,
почти любой отчизне...
Трепещет в сердце, как в колодце новгородском, пегасовым копытом к жизни возрождённая звезда,
семь плавников Тайгет приветившему взору являющая без труда...
Один сутулится,
другой чело ладонью потирает,
другой, и ложку поднося ко рту, так прям, что этим удивляет,
а губы шевелением цветут
в душе вершащегося слова...
Живые мы -
друг в друге узнаём приметы,
присущие всем дышащим,
дышавшим,
дышать имеющим возможность
волей Божьей
в туманно-длящемся всегда...
От жизни, не имеющей родства с бессмертием родства по духу
вздоров,
я ухожу беседы садом кругосветным, обступившим вирши,
рождённые для
тюрьмы времени пространства
упраздняющего
вышнего простора -
"высшей меры", бывшей в моей жизни коридором.
Уместно вспомнить десятины Льва Толстого,
не говоря уже о каторге,
которой
был явлен миру Достоевский...
Брожу над Чёрной речкой и Второй,
над Камой,
не завален мишурой.
Над милой мне Алма-Атой
реален выдохом Эгейским ветер Невский,
впитавший сказки Нила,
тайны Сены,
мелодии Синая
и Пэнлая,
рождённые то флейтою,
то лютней,
то кифарой,
то домброй...