Эра Водолея

***

Этот год, как парусник, от пристани отчалил
и отдался в руки четырем ветрам.
А в трюмах остались незажившие печали,
и любовь, как призрак, проступала из вчера.
Паруса на реях – как легкие раздулись,
будто бы вобрали тяжесть прошлых лет.
Мы как будто спали, а теперь проснулись
и глядим по сторонам,
а берега все нет.
За кормою пенно пролегла дорожка,
и форштевень бойко волны разбивал.
Не спеши, мой парусник.
Нужно осторожно:
вдруг откуда ни возьмись –
налетит девятый вал.
Эй, куда мы мчимся, и в какое море,
и какие ветры нас несут, шаля?!
Что у нас на румбе: радость или горе?
И когда на горизонте,
наконец, покажется земля?
Где упрямый штурман прячет свои карты,
и какой судьбою нам уготован курс?
Нас швыряет море по волнам покатым,
и – как сердце – на ветру
громко бьется гюйс.
Два сухопутных краба, мы с тобой устали,
вглядываясь в сумрак, припали к леерам.
А в трюмах сидели напрочь
прошлогодние печали,
и любовь не возвращалась из вчера…



***

Уже вспотели клены от тумана,
и синева запуталась в ветвях.
Изысканные формулы обмана
холодный вечер вспомнит второпях.
И мне – в пустынном лабиринте улиц –
он не укажет путь из тупика,
где мы с тобой когда-то разминулись
на час,
на день,
на год
и на века…




***

У тишины – твои глаза,
когда они полны печали;
А все слова, что отзвучали,
и те, что предстоит сказать, –
меж ними только тишина,
и только робкое дыханье,
и губ заветное касанье,
и пропасть нежности без дна.


***

Вокзалы придумали, чтоб разлучать
с теми, кто провожает.
Сюда, правда, ходят еще и встречать,
а я – всегда уезжаю.
Мой поезд по графику точно уйдет,
все повторится сначала.
И снова останется та, что ждет
на перроне печальном.
От кого убегаю в потоке дней? –
Вот бы судьба подсказала!
И оставляю любимой своей
горькую боль вокзала…


***

Еще не твой, увы, – не твой.
И задробили барабаны…
Парят асфальтом автобаны,
и я опять качу домой.
По скользкой лужице шоссе,
по рельсам с вымученным стуком.
Мы расставались насовсем –
без слов, без жестов и без звуков.
Глазами я скажу: прости.
А ты поймешь: прощай навеки…
О, сколько боли в человеке,
когда расходятся пути!
Ты там, я – здесь.
Я здесь, ты – там.
Меж нами сотни километров.
Но от рождения до смерти
не слиться нашим городам.
И нам с тобою не сойтись
на запыленном перекрестке.
Глазами говорю: прости.
А ты поймешь: все очень просто…

***

Не могу,
не хочу понимать,
мне не вынести эту нелепость:
ты не станешь меня догонять,
я уйду – неприступный, как крепость.
Сердце сжалось от бурь и огня
и сгорело,
как лист из тетради.
Ты не любишь,
не любишь меня!
Так расстанемся же
Бога ради…


***


Ну, вот и все:
мир разлетелся в клочья!
И только чудом я остался жив.
Все было так нелепо
и непрочно –
как карточные клетки-этажи.
Ну, вот и все:
цепочка оборвалась,
и звенья зазвенели, как стекло.
Ну, вот и все:
любовь не состоялась,
и сердце поздним снегом
замело…


***

Люди встречаются на перекрестках
миров и улиц.
Люди знакомятся,
люди влюбляются,
люди – живут.
Но два человека, как два парохода,
увы, разминулись,
друг другу в ночной тишине
помигав огоньками кают.
Те два человека – из разных эпох,
как из разных материй.
И вспыхнуло чувство,
и выжгло полмира,
и нечем дышать.
Но два человека находкой не стали,
а стали – потерей,
и молча ушли
с перекрестка любви,
чтоб другим не мешать…

 

 ***

Эта ночь,
эта помесь дыма и сна,
в котором нет ничего цветного,
в котором доходит все до смешного, –
на четыре часа
однажды была дана.
А в ней суетились какие-то фонари,
бледным светом слепя
почерневшие закоулки.
И до зари,
до розовой самой зари
сонные птицы
не трогали грязной булки.
И последние буквы
в ночном монологе тоски –
как иероглиф,
светились в пустом коридоре.
И холодные пальцы
твоей долгожданной руки
спрятались под подушку,
не участвуя в разговоре.


 ***

Мне верится, что жизни повторимы,
как повторимы года времена:
за долгою зимою – вновь весна,
и менестрели ждут своих любимых.
И мы с тобой живем не в первый раз,
храня в себе тревоги тех столетий,
когда любовь боялась злобных глаз,
но не стеснялась жарких междометий.
И может быть, в те смутные века,
когда в кострах горело все святое,
моя с твоею встретилась рука,
чтоб никогда не знать уже покоя.
И может быть, Петрарка – мой двойник,
а ты была Лаурою когда-то…
Смешались языки, сонеты, даты,
когда я снова на земле возник,
а значит – снова повстречал тебя,
и это не ошибочно, не ложно:
живу – любя,
и вновь уйду – любя,
и нам с тобой расстаться невозможно.


 ***


Снова землю покрыла зонтов чешуя,
задождило, и в лужах – полнеба.
Мне счета предъявляют враги, а друзья
в долг несут прошлогоднего снега.
Одиночество стеллит свою пустоту
и огни задувает до срока.
И опять я ныряю в его темноту,
в неприютность зашторенных окон.
Я быка не умею хватать за рога,
матадор из меня никудышний.
И за лестью коварной не замечу врага,
даже если подскажет Всевышний.
Я и славу за хвост не ловил, не сумел,
да и слава вокруг не ходила.
Просто жил и любил,
просто пел, что хотел, –
и надолго меня не хватило.
И теперь одинок: в пустоте, в темноте,
даже рифмы – и те убежали,
но счета предъявляют и эти, и те,
что недавно меня окружали.
Я с лихвой расплачусь за былые грехи,
вспоминая затертые даты.
Я в лицо кредиторам бросаю стихи –
как единственный способ расплаты.


 ***

Когда завьюжит первая метель,
и в транспорте запахнет нафталином,
когда асфальт – как чистая постель,
вид из окна – прелестная пастель,
а для простуды только чай с малиной, –
ночные ветры двери рвут с петель,
и месяц эластичней пластилина.
Платаны, не стесняясь наготы,
дрожа ветвями, ищут состраданья.
Подарены последние цветы,
осенней не осталось суеты,
и мерзнут даже улицы и зданья.
В сознанье притупляются мечты,
переходя в щемящее гаданье.
Как в порт вползает белый пароход, –
зима в продрогший город тихо входит.
Пришла пора сомнений и невзгод,
все снова повторилось через год
и снова крыши звонкий снег находит.
И память, как настойчивый пилот,
в аэропорты прошлого приводит…


 ***

Я вложен в жизнь –
как письмецо в конверт:
вначале – “здравствуй”,
пара фраз убогих,
потом вопрос- ответ,
вопрос – ответ,
но чаще – лишь пустые монологи.
Я вложен в жизнь,
как лист между страниц –
разлапистый, колючий,
но – опавший.
Наслушавшийся всяких небылиц,
но ни одной строки не прочитавший.
Я вложен в жизнь,
как деньги в портмоне:
вначале пухлый,
постепенно стаял
и растерял себя по госцене,
в душе полушки даже не оставив.
Я вложен в жизнь
на свой предельный срок,
романтик
и поэт из захолустья.
Я позабыл,
откуда мой исток,
и очень скоро повстречаю устье,
где навсегда,
увы, погаснет свет,
где правят бал
муссоны и пассаты.
Я вложен в жизнь –
как письмецо в конверт,
которое не сыщет адресата…


 ***


Когда среди зимы растает снег,
и солнце слижет лужицы с асфальта, –
мне позвонит знакомый человек,
и в голосе его не будет фальши.
И он мне скажет:
“Здравствуй. Как дела?
Тебя давненько в городе не видно.
Ты помнишь,
между нами пролегла
какая-то нелепая обида?”
И я отвечу:
“Все прошло, поверь.
Я рад, что ты звонишь,
что помнишь номер.
Я жду тебя.
Я перекрасил дверь…”
Возьму вина в соседнем гастрономе
и буду ждать,
как в давние года,
когда…Она тихонько царапнется,
и я раскрою двери, как всегда,
и прошлое нахлынет
и вернется…
Мы просидим весь вечер при свечах –
рука в руке,
глаза в глаза, и значит –
нам этот день судьбою был назначен,
чтобы разжечь потушенный очаг.
Когда среди зимы растает снег,
я выскользну из замкнутого круга,
мне позвонит любимый человек…
…А снег не тает.
И мороз.
И вьюга.


 ***


Город выплеснул свет
из распахнутых глаз фонарей,
город сжалился,
город
не оставил меня на расправу
ни зашторенным окнам,
ни сонму закрытых дверей,
город тихо повел меня под руки –
слева и справа.
Он водил меня ночь напролет
по пустынным дворам
и во все закоулки
нырять заставлял без опаски.
И подталкивал в спину
ко всем многоместным шатрам,
где, отдавшись Морфею,
отдыхали не люди, а маски.
Это те, кто вчера
наступал мне на ноги в толпе,
кто толкнул, обругал
или плюнул в лицо, улыбаясь.
Это те, кто вчера
пробивали дорогу себе,
а меня затолкали в кювет,
пробиваясь.
Я бродил мимо окон –
разбитый, усталый, немой,
сигаретами греясь,
а попросту – корчась от стужи.
Я был городом нанят,
я все-таки был ему нужен,
как блюститель порядка
или сторож ночной.
А когда в подворотнях
забрезжил лиловый рассвет,
и проснувшийся ветер
сорвался с цепи у вокзала, –
город живо наполнился
какофонией полного зала,
и цветными мелками машин,
и мелодией прожитых лет.


 ***

Печальных писем горькая пора,
как и всегда – с дождями начиналась,
когда к асфальту моего двора
настойчивая влага пробивалась.
И в островках воды, как в зеркалах,
застыло все, что некогда сияло.
На доминошных брошенных столах
газет обрывки шелестели вяло.
И было в тополях, что у окон,
немое состраданье и тревога.
И как они – молчит мой телефон,
и никого – у моего порога…


 ***

…И падал снег.
И было в нем от Бога,
и от зимы, и от меня чуть-чуть:
от Бога – переменчивости много,
и белизна зимы,
и нетерпение собравшегося в путь.
И падал снег.
И было нечто свыше
моих последних одиноких сил.
И я у снега, думая, что слышит,
о встрече нашей будущей спросил.
Но таял снег,
прожив совсем немного,
на мостовую теплую присев.
Да, таял снег,
ведь было в нем от Бога:
родиться,
жить
и умереть, как все…


 ***

Устроено так: завершается год
и стареет,
ветшает
и, может быть, даже добреет
душа.
А время – быстрее,
а время летит все быстрее,
хотя мне казалось недавно –
идет не спеша.
Устроено так:
забываются даты и встречи
и круг замыкается
росчерком нескольких дней.
Но давит на плечи,
мучительно давит на плечи:
что прожито –
все же того, что осталось, –
длинней…
Устроено так:
в круговерти ненужных исканий
теряется лучшее,
что от природы дано.
И я ненавижу сей праздник,
как час испытаний,
и я ненавижу
его золотое вино!..


 ***

Какие-то невидимые токи
по сердцу больно бьют издалека.
Как будто время подводить итоги,
как будто к горлу тянется рука.
Какие-то незримые флюиды
текут ко мне, спеша испепелить.
Они – посланцы грозной Немезиды,
и мне не скрыться,
не перехитрить.
Мне не уйти от скорого ответа,
я заплачу за все, коль хватит сил:
за то, как жил,
плевался против ветра,
за то,
что так не вовремя любил…


 ***

Завидев свет во тьме,
лечу во тьме на свет:
как птица – на маяк,
как мотылек – на свечку.
И бьюсь в стекло,
и обжигаю крылья…
Нет!
И в этот раз не достигаю свет,
который мнился недалече.
В потемках душ чужих
угадывать смешно
упрятанные искры милосердья.
И все ж иду на свет,
когда вокруг темно,
и помню, что из тьмы земли –
на свет родится семя.
Из темных, злых веков
до нынешних времен
святых костров
порою долетают искры:
они – частицы тех,
кто был сожжен.
О, как светлы и благородны
эти списки!
А тот титан,
огонь укравший у богов:
он жизнью заплатил
за этот дар заветный –
неужто для того,
чтобы потом другой
днем с факелом
искал повсюду человека?!
О, где вы, люди?
Сколько вас всего? –
в ком живы первобытные поверья:
когда один за всех,
и все – за одного,
когда еще не родились
предательство и лицемерие.
…Опять иду на свет,
мелькнувший в темноте,
в который раз доверюсь
шороху, дыханью,
и не придам значения
ни времени, ни расстоянью –
дойти бы, не отчаяться в мечте.
Опять иду на свет
и не сверну, не струшу –
как птица – на маяк,
как мотылек – на позднюю свечу –
иду на свет Души…
О, близкие, не затворяйте души!
Разбиться о стекло
и крылья жечь
я не хочу!..


 ***


Когда мне больше нечего сказать,
я лишь молчу и прячу состраданье.
Оно, увы, не в силах наказать,
а иногда способно оказать
на суть вещей ненужное влиянье.
И я молчу, борясь с самим собой,
быть может, в ком-то злобу вызывая.
Но не хочу соперничать с судьбой,
в огонь бросаться с глупой головой
и извиняться, душу открывая.
Когда не в состоянии помочь
кому-то ни словами, ни примером, –
я промолчу и зашагаю прочь
в слепую, неприветливую ночь, –
прошу: не посчитайте лицемером.
И лишь когда вовсю хулят любовь,
когда ее калечат, пресекая, –
я не смолчу и буду вновь и вновь
как одержимый биться за любовь,
на чистый лист стихами истекая…


 ***

Мои стихи впитали этот дождь,
и ностальгию города по лету,
и сон, который исказил планету,
и шелест шин, и шорохи подошв.
Мои стихи впитали этот день,
в котором я, как проклятый, метался,
но к вечеру опять один остался
и стал похож на собственную тень.
Мои стихи мою впитали речь,
когда уснула тихая квартира.
И музы из мифического мира
слетелись, чтобы спящего беречь.


 ***

Меня не спровоцируют ко лжи
ни лесть, ни слава, даже ни угрозы,
ни в темноте блеснувшие ножи,
ни женские растерянные слезы,
и ни беда, что ходит по пятам,
и ни печаль с дождливыми глазами.
Любимую я ложью не предам,
когда разлука встанет между нами.
Вот так живу и так стихи пишу,
сердечным ритмам безраздельно внемля.
Лишь об одном всегда людей прошу:
не лгите мне – я это не приемлю.


 ***

Одиночество – когда один ночью,
когда в стену – лбом, а не боком.
Вера – это тоже одиночество,
это монолог с Богом.
Одиночество – это свеча заката,
что погаснет сама по себе.
Одиночество – это заплата
на любви и на судьбе…


 ***

А небо выплакало все, что было.
Опять туман.
И солнце высветило все, что было –
сплошной обман.
И сердце выстрадало все, что было.
Его не жаль.
И слово высказало все, что было –
одна печаль.
И память выдержала все, что было.
Какая боль!
И жизнь прошла.
И все, что было.
И любовь.




 ***

Долгожданная осень
подкралась, как сон – незаметно,
и опять за окном
бормотанье ночного дождя,
тополиные листья,
как газета, прилипли к скамейке…
“Ненадежно все это”, –
шепнула ты мне, уходя.
Почему?
Я бежал,
я пытался догнать и услышать
резюме этих дней
из твоих неподельчивых губ.
Но по-прежнему дождь
аккуратно ложился на крыши
и катился к земле
рукавами заржавленных труб…


 ***

…И может быть, закончатся дожди,
и этот мир не понесет урона
в тот миг, когда ты крикнешь “подожди!”
на самом дальнем краешке перрона.
И я покину душное купе
и, разбросав чужие чемоданы,
сорву рычаг холодного стоп-крана
и упаду в объятия к тебе.
И может быть, застынет шар земной,
заскрежетав стальными тормозами,
и прошлое, где ты была со мной,
возникнет перед нашими глазами:
где нам не знать, что будет впереди,
где не сбылись разлады и разлуки,
где сплетены и волосы, и руки…
…И может быть, закончатся дожди…


 ***

Что там,
куда мы сходим понемногу:
цветущий сад,
бескрайняя дорога?
Что там,
где ожидает неизвестность:
вечность?
Что там –
за устрашающим порогом?
Что там,
куда назначено природой?
Где через Лету
не стоять мостам –
что там?..


 ***

Я так хочу увидеть то, что видишь ты,
что в звездном небе затерялось,
как в пустыне.
Там тают лики гениальной красоты,
которые показывала ты мне.
Ты чувствовала, верила, ждала:
они вернутся, о себе напомнят,
они заполнят окна, зеркала
и тесноту твоих уютных комнат.
Я так хочу увидеть то, что видишь ты.
Да, в нашем мире все не так прекрасно.
Соединятся звездные мосты,
и мы по ним пройдемся не напрасно.
Мы долетим до края, до границ,
до черного вселенского порога,
и я увижу, как с твоих ресниц
сорвутся слезы
на ладони Бога…