Ускользнуло столетие Избранное 1994-2004г. г

***
Устала ночь кружиться надо мною,
заглядывая молча между штор,
а я веду неспешный разговор
с обкусанной по краешку луною.
Наш диалог ни с чем нельзя сравнить:
он бессловесен – лишь глаза и губы.
Слова – порой пусты,
порою грубы,
их так легко в порыве обронить.
И мы молчим.
Вполне хватает строк
и тишины, струящейся к ресницам.
И ночь роняет на мои страницы
из колбы неба золотой песок…
1997


 ***

Угрюмый день мне не подал руки.
Дождем скользило пасмурное лето.
И родились угрюмые стихи –
как отголосок хмурого рассвета.
Я не допил уже остывший чай
и скомкал лист с корявыми словами.
И тополя, качая головами,
в мое окно стучали невзначай.
Я закурил и вышел на балкон,
где август, вопреки телепрогнозу,
струил с небес немыслимую прозу –
штриховкою дождя со всех сторон.
И было в этом…что-то от Него…
И в каждой капле – отраженье света.
Дождем скользило пасмурное лето
в седую гавань сердца моего.
1997


 ***

Уходит день, облизывая крыши.
И, залатав прореху в небесах,
качаются невидимо, неслышно –
тепло и холод на земных весах.
Упали в осень три осколка лета,
прощанье будто делая светлей.
Как золотые пятна эполетов –
шеренга придорожных тополей.
Но отблески холодного заката
напомнили, что все надежды – зря,
хотя и выступала адвокатом
гроза посередине октября.
1997


 ***

О чем стихи?
Так, ни о чем…
О том, как стремглав проносятся сутки;
о том, что кто-то навис над плечом;
о том, как пошлы чужие шутки.
О чем стихи?
О крылатом конвое,
оцепившем ночью письменный стол.
О шепоте,
стоне,
о крике,
о вое
склонившихся над листом.
О том, как всклокочены
мысли-паяцы,
слово в слово жизнь повторив;
о том, как волосы-протуберанцы
разряжаются в воздух
искрами рифм.
Письменно, устно –
под напряжением –
как на ветку,
на строчку черным грачом
упаду
и замру без движения.
О чем стихи?
Так – ни о чем…
1997


 ***

Не улыбаясь, не скорбя,
живу, не ведая покоя,
стихи усталою рукою
вытаскивая из себя.
Они упрямы и грубы,
не книжны, а еще тетрадны,
и лишь поэтому нескладны,
хотя и прямы, как столбы.
В них все:
от рождества и дальше –
сны, перекрестки и года.
Они, как я, не терпят фальши,
и непечатны, как всегда…
1993

 ***

Уезжают старые друзья,
да и те, кто не были друзьями.
Уезжают многие…
А я?
Что забыл я в этой грязной яме?
Что меня удерживает тут,
где доходы мизерней убытка,
где и дня не жил, как там живут,
уходя в стихи, как в дом улитка.
Что меня всосало в эту муть,
в эту бесконечную клоаку?
Видимо, мне снова не уснуть,
помыслы вверяя зодиаку.
Я давно не верю в чудеса,
да и чудо вряд ли состоится:
черная слепая полоса
может бесконечно долго длиться.
Это значит – бесконечен плен
русскоговорящего поэта.
Жизнь, как я желаю перемен,
и люблю сильней тебя за это!
1994


 ***

Распахнут март, как книга на столе,
и этой книгой зачитался город.
Ах, как хотелось раньше, в феврале
мне мартом утолить весенний голод.
Течет асфальт, ручьями сходит снег
и, обнажая прошлогодний мусор,
парит земля, промерзшая до недр,
и выбирает лучшую из музык –
мелодию рождения надежд
и возвращенья к жизненным истокам.
И чешую назойливых одежд
срывает март стремительным потоком.
1996


 ***

Судьба, прошу,
дай мне еще лет тридцать,
хотя такая жизнь – одна борьба.
Чтоб внуками успел бы я гордиться,
прошу: и внуков подари, судьба.
Судьба, прошу,
дай мне еще лет двадцать
таланта и бумаги на столе,
чтоб я сумел стихами задержаться
на этой обездоленной земле.
Судьба, прошу,
дай мне еще лет десять
высоких чувств
и преданной любви,
чтоб я увидел, как взрослеют дети –
кровиночки от папиной крови.
Судьба, прошу
хотя бы год оставить
для жизни, если большего нельзя,
чтобы успел я что-нибудь исправить,
чтоб к смерти подготовились друзья.
Судьба, прошу,
дай мне хотя бы “завтра”,
чтоб вновь увидеть розовый рассвет.
Ну, а потом –
хоть смерть,
стремительно, внезапно…
Я к ней готов,
но не люблю азарта,
поэтому прошу:
судьба, дай тридцать лет!..
1996


 ***

Окно заката с треском затворилось,
и город мой окутала гроза,
но ничего на свете не случилось,
и заблестели звездные глаза,
и потекла Молочная дорога,
пересекая тысячи стихов,
и светлый челн невидимого Бога
вновь закачался между облаков.
1997


 ***

В потоке дней, которым нет названья,
в ряду часов, сводящихся к нулю –
растет и крепнет разочарованье,
как от насмешки на мое “люблю”.
Не изменить нелепому порядку,
меняя курс, но не меняя суть.
Что ж остается? –
Сунуть Богу взятку,
чтоб переставил в жизни что-нибудь…
Или призвать в свидетели паденья
тех, кто когда-то так нагадил мне,
чтобы закон земного тяготенья
навеки припечатало к спине…
1998


 ***

Ускользнуло столетие –
неуловимо, случайно.
Только что было со мной –
и уже его нет…
Глупо вращать головой,
пожимая плечами,
глупо искать позади
однозначный ответ.
Перевернулись часы,
и посыпались новые вехи
(что-то должно измениться –
не бесконечен обман).
Господи, сколько меня
задержалось в растаявшем веке!
Господи, сколько меня
просочилось в грядущий туман!
Ускользнуло столетие,
прошелестела страница,
и уже архаизмами
веет от старых стихов.
Господи, может быть, все это
мне только снится?
Господи, как далеко
до других берегов!
2001


 ***

У синей тучи в изголовье,
как будто тешась надо мной, –
глядело солнце исподлобья
на город, преданный весной.
Он был дождями вдоль исхлестан,
ветрами выдут поперек,
и каждый божий перекресток
таил в себе немой упрек
за то, что смыты акварели
с его зеленых площадей,
за то, что нет тепла в апреле
в домах и в душах у людей.
И выпростав лучи, как пальцы,
из чрева тучи слюдяной,
сгребало солнце грязь с асфальта
своей могучей пятерней.
2001


 ***

На проспекте постригли траву:
как душисто саднят ее раны.
На проспекте постригли траву –
будто выбили пыль из ковра.
И с тоскою глядят в синеву,
шелестя, тополя-ветераны.
И с тоскою глядят в синеву,
позвонками скрепя, флюгера.
И цветными мелками авто
разрисована в мае погода.
И цветными мелками авто
обозначены будни ГАИ.
Табаком пересыплю пальто
да упрячу его на полгода.
Табаком пересыплю пальто
да раскрою блокноты свои…
2001


 ***

Тишина.
Успокоилось небо,
и ливни ушли на восток.
И хорошие мысли
к родному причалили пирсу.
И к промытому солнцу
на тополе каждый листок
повернулся, чтоб вдоволь
июньского света напиться.
И опять тишина.
Да такая, что слышно вдали:
облака, проплывая,
друг друга толкают боками.
И вторую неделю
меня не тревожат звонками,
будто в Книге Судеб
против имени – прочерк нашли…
2001






 ***


Что мне назначено судьбою?
Я отмахал немало дней.
Стихи ершистою гурьбою
скопились в памяти моей:
о городе, с которым связан
и породнен любовью с ним;
о тех, кому всегда обязан
происхождением своим;
о первом чувстве, что порою
вновь пробуждалось в сорок лет
(я и теперь его не скрою –
увы, я все-таки поэт);
о ливня барабанных звуках,
ударивших в мое окно;
и слишком часто – о разлуках,
в которых все погребено.
Что мне назначено судьбою:
кого любить, за что страдать?
Простить идущих за собою
и предыдущих не предать?
Я знаю: час еще настанет –
прольется солнце надо мной,
и я, как поднятый “Титаник”,
увижу снова свет дневной.
2001


 ***

Обезглавлены звезды взошедшей луной,
и беспомощно тает их свет.
Будто черные крылья – года за спиной,
только в памяти – прошлого нет:
лишь какие-то вехи в неясной глуши
и обрывки несбывшихся снов,
ничего для себя,
ничего для души…
Сигареты в кармане штанов
перемялись, увяли – не стоит курить,
прилипает табак к языку.
Я хотел бы о будущем поговорить,
заплетая надежды в строку,
только вот в чем беда,
только вот в чем вопрос,
этой жизни абсурдный сюжет:
я себя – превзошел,
я себя – перерос,
но дороги из прошлого – нет…
2001

 ***

Я боюсь за тебя.
Я боюсь очень.
В нашей жизни
слишком много обочин:
так легко оступиться,
нетрудно упасть,
на полдня разминуться
и на годы – пропасть…
Я боюсь за тебя.
Я боюсь очень.
Светом лампы настольной
обозначены ночи,
ну, а дни – оплеухами скверной погоды,
неразумными болями
смутной природы.
Я боюсь за тебя.
Я боюсь очень.
Зарифмованной нежностью
в несколько строчек
попытаюсь к тебе
просочиться, пробиться,
и в двенадцатый раз –
как впервые – влюбиться.
Чтобы в сорок четыре –
леденеть от разлуки,
чтобы не замечать
пересуды и слухи,
чтобы рядом с тобой
и грустить, и смеяться,
чтобы вместо тебя
и болеть, и бояться…
2001


 ***

И посреди зимы бывает оттепель,
как вместо барабана – нежный альт.
Как будто небо прошептало: “Вот тебе…”
и превратило в зеркало асфальт.
И шлепая по лужам в новых ботиках,
обманешь ты январских дней конвой
и принесешь с собою эту оттепель,
когда мы снова встретимся с тобой.
2001




 ***

Почему так случается
в этом времени несправедливом:
люди встречаются –
и приближаются дАли,
люди встречаются,
понимая, что не совпадали,
как не совпадают
минуты прилива с отливом.
Почему так случается:
самые лучшие годы,
сила и молодость,
бурные брызги амбиций –
проходят, как боль
накануне скверной погоды,
и ты понимаешь,
что уже невозможно влюбиться.
И ты открываешь,
что две стороны у медали,
какую ты выбрал, –
за ту до конца и держись.
Ведь люди встречаются,
понимая, что опоздали –
просто встретиться опоздали
на целую жизнь…
2002


 ***

Июль.
Жара.
И мне сквозь сон
как будто померещилось,
что в этот зной,
что в этот дом,
где всё уже плывет,
пришла ко мне,
сидит со мной
загадочная женщина,
пришла на несколько часов –
а будто век живет.
Я ей скажу,
как жизнь моя
порой давала трещины,
не утаю,
не припасу
беды на черный день.
И душу вычистит мою
загадочная женщина,
и вместо высохшей травы
в ней зацветет сирень.
Она рукою заслонит
пророчества зловещие,
она придаст моим ночам
восторг и волшебство,
и я пойму,
как я люблю
загадочную женщину,
и с тем усну,
и с тем проснусь…
…А рядом – никого…
2002


 ***

Уходит ночь расплывчатою тенью,
и на столе – опять привычный хлам.
Зима – над неразобранной постелью
с тревогой и надеждой пополам.
И наш очаг химеры окружили,
что было тайной – сбудется больней.
А мы сегодня город одолжили
на пару дней,
всего на пару дней.
Немой укор и поворот событий
в твоих глазах остались, как туман,
мятежный дух непонятых открытий,
где в каждом слове прячется обман.
И нашу веру ложью обложили,
укрытую за пафосом огней.
Но мы сегодня Землю одолжили
на пару дней,
всего на пару дней.
Все будет – разобьются недомолвки
о стройный хор весенних облаков,
и после изнурительной зимовки
родится сонм отчаянных стихов.
И пусть нам только беды ворожили –
любовь опять окажется сильней.
Ведь мы сегодня Солнце одолжили –
на пару дней,
всего на пару дней…
2004


 ***

На стыках беснуется поезд,
судьбу разрезая легко,
а в небе колеблется пояс,
вскипающий, как молоко.
Соседи уснули от качки,
зажав под подушки часы,
и денег пудовые пачки
зашив накануне в трусы.
А мне вот в дороге не спится –
никак эту ночь не прожить,
и я выхожу освежиться
и в тысячный раз покурить.
И в тамбурной гари и вони,
себя ощутив храбрецом,
к стеклу прижимаю ладони,
припав между ними лицом.
Но там – ни просвета, ни света,
ни звездочки, ни огонька –
как будто погасла планета,
оставшись без Проводника.
И все же, упорно надеясь,
что как-нибудь все отболит,
моя одинокая ересь
по сонному миру летит.
2004


 ***

Завидев свет, мелькнувший в темноте,
я вдруг поверю собственной мечте,
но посреди вскипающего сада
твои опять почудятся глаза…
Разлука – виноградная лоза,
а месяцы – как гроздья винограда.
И все.
И больше ничего затем.
И не было у нас запретных тем,
и лунные постанывали тени,
но ты однажды поняла сама,
что сладкий сон испортила зима,
а вместе с ним –
судеб переплетенье.
И все.
И в круге света – пустота.
Я начинаю с чистого листа,
в который раз ищу слова босые,
чтоб вместе с ними по лугу бежать,
встречать свою любовь
и снова ждать,
когда закончатся дожди косые.
Тогда и свет, разбивший темноту,
предъявит мне на самом деле ту,
которая опаздывала всюду,
не успевала на последний шаг,
невидима, как взмах карандаша,
и ту, с которой я навеки буду…
Она придет с журчанием ручья –
загадочная женщина.
Ничья.
Ни лунная она и не земная.
И зазвучит космический хорал,
и рта ее изменчивый овал
мне скажет:
“Боже, как же ты устал!..”
И я ее по голосу узнаю…
2004


 ***

Я думал: время станет мне бинтом
на раны памяти…
Но как я ошибался,
когда опять в подробности въедался,
ненужные и странные при том!
От искренности маленьких стихов –
до вычурной нелепости романов –
все улеглось во мне до потрохов,
до боли в сердце,
до пустых карманов.
Все соткалось в отрезок полотна –
сплошной поток душевных упражнений,
но даже греки в поисках руна
не испытали столько унижений.
И я устал,
устал от немоты,
с которою так много лет батрачил.
Ах, как смешно – лишиться высоты,
той, что однажды сам себе назначил!..
2004


 ***

Все хорошо, что в меру.
И порой
мне рассудительности капли не хватает,
и все мечты, как снег последний – тают,
когда любовь становится игрой.
Когда меня под лупою в сто крат
седое время разберет на части, –
я вдруг увижу собственное счастье,
обманчивое, как денатурат.
Увижу все: от трав до облаков,
моря разлук, пустыни глухоты,
причал надежды, где осталась ты,
туннели встреч,
созвездия стихов.
И это будет мой последний сон,
а вслед за ним – стальные клещи быта,
где всем ветрам душа моя открыта,
но где Любовью буду я спасен…
2004