39. В крови Татьяна. В шоке мать. Фраг. романа

              *          *          *
...Сам полумёртвый от напасти,
Он щупал пульс ей на запястье.
Затем ритм сердца в тишине
Поэт (но это между нами)
Считать осмелился губами,
А так же, словно в полусне,
Прощупал  стАн  по всей длине,
Желая жизнь вдохнуть извне
И разбудить сознанье силясь…
В тревоге мысли проносились,
Быстрей, чем молнии в окне...

Жизнь – шаткая трясина. К ней,
Едва та зримо завозилась,
Прокладывай мосты, как гать…

С груди Татьяны  плАтье  сбилось –
Гость стал дорожку пролагать
Для взора там, где  сЕрдце  билось.
Но неуместно полагать,
Что Ленский думает о  НЮ лишь…

Вдруг веки Тани разомкнулись –
Их ей уж больше не сомкнуть –
Нагую собственную грудь
Узрела под  рукОй  скользящей,
Рукой, не  Ей  принадлежащей
И не    Онегину    отнюдь.
Себя же – на  полУ  лежащей
Узрела… (Уж не обессудь,
Ма chere, что случай надлежащий
Тебя вогнал в такую жуть!)

Очнулась Таня, чуть не пискнув:
Её во тьме  мужчИна  тискал!
И, может быть, уже не раз
По ней  прошЁлся  верхолаз!
А нет ли для неё в том риска?
Вот он склонился близко-близко,
Сверкнув белками наглых глаз.
Свой вклад вносить, пусть без изыска,
В немую сцену, как артистка,
Татьяна  зрЯ  остереглась.
Её облапили – вот стыд-то!
Кажись, ну как не угостить-то
Его  пощЁчиной  сейчас?!
Своей рукой никак  завяз
Тать средь грудей, пошляк маститый?!
Так ищут признаки мастита!
Он доктор или озорник?
Как  вообщЕ  сюда проник?!
Раба стыдливого инстинкта
Руками грудь закрыла вмиг.
На почве случек половых,
Каких, однако,  прАв  легальных
Достиг неведомый охальник,
Чтоб Таню  пО полу валять,
Без спросу тиская, как ****ь?!

«Охальник», вздрогнув, не отпрянул,
Ведь он искал на теле рану.
Когда бедняжка наконец
Пришла  в сознанье, он – «наглец» –
С неузнаваемо пурпурной
Смущённой рожей начал бурно
Татьяну с радости лобзать –
Готов был  крОвь  с груди лизать…

Пик  ситуАции  сумбурной
(Готов вперёд я рассказать)
Создаст своим приходом мать.
Ей не положено дремать…

Хозяйку встретив на подворье,
Настасья трёпом поневоле
Вдову от дома отвлекла,
Чтоб Ольгу мать из-за угла
Врасплох  с кем-либо не застала…
Настасья – крепкая  застава
У генеральши на пути:
Болтунью ей не обойти.

Хозяйка, мягкой став, как глина,
Была настроена игриво,
Аж захотелось похотливо
С рабой  посплЕтничать  вдруг ей.
Себя сочтя  уж не дурней,
Чем Настя, в  шАрме  особливо,
Хозяйка сделалась добрей.
– Признайся, Настя, ты блудлива?
  Ишь, как  нас!пилась,  на диво!
  Мол, не скажу, мол, хоть убей!
  Кто ж больше  нрАвится  тебе:
  Владимир Ленский иль Онегин?
– Мне обольщаться сильно некем,
  Но на безлюдной-то тропе
  Отдаться было б ни глупей,
  Чем не отдаться…
                – И кому же?
– О нём мечтаю, как о муже.
  Онегин  всех во  всЁм  крупней.
– Ужели?! Ну, тебе видней…
                *          *          *
Вдова, ты, тая перед Ленским,
И    Же'ньке    вновь отдашься с блеском.
Но Ленский юн… Не удержать.
Тем паче парню не рожать…

Пусть ты когда-то знала рать
В тебя влюблённых генералов,
Блестящих глаз и губ-кораллов
Всё ж маловато тебе, мать,
Чтоб молодца не ревновать…
О даме, не снискавшей лавров
В любви, едва ли кто споёт…
Ну, генеральша, шаг вперёд!
В любви не станешь бакалавром,
Жизнь в  одинОчестве  влача.
Всегда жизнь бьёт  ключОм превратным,
Чтоб всяк с  мечтОй  её сличал.
                *        *        *               
Илья-пророк уж осерчал:
Гроза шла  мрАком  безотрадным…

Как  сОлнце,  каждая свеча;
Альков представился театром –
Вдова явилась с канделябром,
Чтоб всё  опОшлить  сгоряча.
В мозги ударила моча!
Со всем своим нехитрым скарбом
ЗастЫла  мать. Как не застыть?!
В своём любовнике не храбром
И зяте будущем  открыть
Вдруг непростительную прыть –
Нелепо,  как абракадабра.
Такое зреть вдове невмочь!
Но не уйдут виденья прочь:
Валялась на полу, как  швабра,
Её воспитанная дочь!

Такой вздуть кто же не охоч?!
Вот молодёжь пошла какая:
Слюбились тут, не прибегая
Ничуть к  удОбствам  бытовым!
Вдова с обзором видовым
Шестом застыла столбовым:
Чего, мол, ждать ей, как не е…и
От этих, что сплелись, как стебли!
Льнут молодые к молодым.
Мечты развеяны, как дым.
Одно из двух: иль ждать до фрикций,
Иль, не сдержав своих амбиций,
Собрать весь мат по кладовым
Всеядной памяти – сгодится!
Сейчас  узнают  гнев вдовы!
Не отступая от традиций,
Так  надлежит ей возмутиться,
Что не сносить им головы!
Как смел на  Таню  взгромоздиться
Избранник Оли и вдовицы?!
Но бранный клич «иду на вы»
Остался в  гОрле  у вдовы.

Терпенье дамы на исходе,
Но  рЕвность  выказать Володе
Всё ж унизительней вдвойне:
Гость дерзок по  еЁ  вине,
А не по  сОбственной  природе…

Тут Ленский подскочил аж, вроде
Застигнутого в огороде
Воришки («Сторож  на коне»!).
При этом мать чуть не упала
И дико взвыла запоздало:
Татьяна, лёжа на спине,
Пред ней, ни много и ни мало,
В крови,  растЕрзанной  предстала.

Мамаша, стой и цепеней:
Раскрыта грудь и кровь на ней
По  плАтью,  кажется, струится…
Гость поспешил посторониться
И пистолет вложил в ладонь
Вдове. (Кошмаров вереница,
В её мозгах сверкнув зарницей,
Вплелась в пороховую вонь.)
Кто дочка: жертва иль срамница?
Меж двух огней мать на границе:
Чуть не туда сойдёшь и – смерть!
УмОлкла  мать. Нет сил браниться.
Бледна, как  смЕрть,  коль рассмотреть.
Одна рука висит, как плеть,
И прострелило болью брюхо…

Пол спальни был пожёстче пуха –
Подняться Тане невтерпёж.
Она, преодолевши дрожь,
В недоумении ль, с испуга,
Сама на  нОги  встала всё ж.
             *        *        *
Страсть с Постоянством? – это ложь!
Им, познающим быстро бренность,
Не приписать седую древность:
На их пути – всегда разрыв…

Татьяна с Ленским, растравив
В душе влюблённой мамы ревность,
Способны ль выказать смиренность?
– У вас лицо и грудь в крови!
       В чём  дЕло, милые мои?! –
Поочерёдно озирая
В упор смущённых горемык,
Вдова спросила напрямик. –
      Ужель от  крОви  ткань сырая?
      Но это  не твоЯ  ведь кровь,
      Танюш,  пролИта на одежде?
      Ну,  подтвердИ  мои надежды,
      Душа моя, не прекослОвь!
ЯзЫк  отсох,  как будто, Танин…

Мамаша изогнула бровь:
– Ваш вид, Володя,  тОже  странен…
      Пора  признАться,  кто тут ранен!
   Что вас терзало? Что спасло?
   Тут врачеванья ремесло
   Излишне… Может, повезло?
   Без врачеванья, чуть старанья –
   Я только стёрла  кровь  с лица.
   Лишь бы на вас мне опереться, –
Вдова сказала не без перца.
Пред ней играть роль подлеца –
Большой  позОр  для молодца.
– Я ранен в сердце, только в сердце!
   На что я мог ещё осмелиться?!
   Оно болит, оно в плену, –
Многозначительно взглянул
В глаза хозяйки он, как только
Ему без времени для торга,
Был дан намёк на чувство долга.
Демонстративно к ней он льнул,
Но в речи, как  хвостОм  вильнул:
– Все знают, как я болен Ольгой.
  Так почему же вы полны
  Ко мне  сомнЕний  быть должны?
– За Олю мне весьма обидно…
– Вы мне поставили на  вИд, но
За мною вовсе нет вины…
Я тут ни к  мЕсту,  очевидно?
Коль я любовью занемог,
То не хотел бы и не смог
Скомпрометировать постыдно
Себя в глазах чьих-либо. Бог
Тому свидетель… Со всех ног
Рад к  О'льге  броситься отсюда,
Но вас не брошу я, покуда
Не перейду через порог…

Гость оправдался. Хоть и строг
Был взор хозяйки, та при этом
Была опять  мягкА  с поэтом
И  благосклОнно  потому
Кивком  отвЕтила  ему.

Со всем своим авторитетом,
Слегка хозяйкою задетым,
Гость пережил её наезд.

Тогда как Вова (скор на лесть)
Лил речи, словно благовест,
Вплетая  комплимЕнты  кучно,
Дочь, как  водЫ  в рот набрала.
Ей оправдаться несподручно:
Сгорела б от стыда дотла.
Лежать ничком ей стало б скучно,
Но, крутанувшись, как метла,
По полу, Таня полнозвучно
И бодро  гОлос  подала:
 – Вот  он, платок тот злополучный!
Ой,  стрАху  в сердце набралось!
Из-за  негО  всё, ведь не брось
Платок сей кто-то, как-то, где-то,
Не приключился бы курьёз. 
Я на него  свалилась  слепо
И  грудь  испачкала нелепо.
Платок-то в шутку иль всерьёз
Пропитан  крОвью  был насквозь.
– Да кто ж тут загодя в платочек
  Мог  крОвь  налить? Других-то дочек,
  Помимо вас, тут  нЕт,  небось.
  Где, кстати, Оля? Разве врозь
   Вернулись вы домой с прогулки? –
Мамаша задала вопрос. –
  Что вообще тут за разброс?!
  Кровь! Пистолет! И  вЫ – свистульки!
  И не хватает только пульки…
  Дым, впрочем, чую – порох в нос…
  У гостя-то  глазА  в раскос!
  Ты, Таня, подбери-ка булки!
  Давно б прикрылась, хоть платком!
  Чего стоишь-то голяком!
  Уже секретов  нЕт  от гостя?
  Ну,  отвечАй  мне прямиком!
  Вы эти мне секреты бросьте!
  Что мне ответишь на  вопрОс ты?
  Зачем тут с ним ты голяком…
  От Оли, от меня тайком?
  Чем ты прельстилась в нашем госте?
  Да  стОй  ты! Не верти хвостом!
  Переоденешься потом!
  Вот девки! Хапай их, хоть горстью,
  Коль ты красавчик и поэт!
   И никакой  оглЯдки  нет!
– Как можно, маменька, при госте
   И так  честить  меня! Куда
   Теперь деваться от стыда?
 – На кожу глЯнь  мою!  МорОз там
  Оставил  явные  следы.
  То  стрАха  жуткого плоды.
  Сама уж тянется рука-то
  Перекрестить в тревоге лбы.
  От громовых дрожу раскатов,
  Как  от зловещих суррогатов
   Не пистолетной ли пальбы?

Татьяна  вЕдьмой  из трубы
Не прочь убраться бы оттуда.
(Но колдовская где микстура?)
«Свалилась на пол в  крОвь  я – дура»! –
О собственной персоне вдруг
Отозвалась она не вслух…

Вдова на  пистолЕт  подула.
– Нет, пахнет ствол не пирогом…
  Пороховая  вОнь  от дула!
  Ой,  закружИлось  всё кругом!
  Ой, не добраться мне до стула!
  А я решила – в небе гром…
  Тут выстрел был на самом деле?!
  Владимир,  вы  куда глядели?! –
Вопрос поставила ребром
Пред ним вдова и, как в борделе,
Коснулась выпуклым бедром
Предмета, что хорош в постели…

Хотели б или не хотели –
Мы от  инстИнкта  всё берём.
Вблизи увечий, похорон
От дум про пулю, пыж, патрон
Невольно тянет, в самом деле,
На мысли о желанном  теле,
Коль  смЕртью  дух не покорён.

Юнец бодрил и  сАм  взбодрён…
С мечтой о нём и о постели
Вдова держалась еле-еле…
И кто бы не нажал курок,
Повис бы в  вОздухе  упрёк.

На четвереньках иль на заде,
Читатель, быстренько вползайте
Вслед под шумок через порог,
Коль манит вас людской порок…

О! Как ей Ленский импозантен!
Ну, разве даст вдова зарок
В любви не брать с него оброк?!
Ведомая под ручку «зятем»
(Мосье, вдову облобызайте!),
Та рада с ним достичь кровати…

Лишь к стулу им подведена,
Путь к отступлению она
Всё ж преградила, как стена,
Со вседозволенностью знати
Сев выжидающе пред «зятем».

Пусть ходом времени дана
Ей сеть морщин и седина,
Глаза горят, как ордена –
Любовной  страсти  показатель.
Вновь искушает сатана.
Так есть ли в том её вина
Что плод запретный слишком сладок?

В любовных правилах, обрядах,
Будь третий лишний ко двору,
Его б сослали в конуру.
«А ну-ка, дочка, вместо ****ок
Иди отсюда подобру
И приведи себя в порядок! –
Красноречивый женский взгляд
Подобен жесту – нем и краток. –
Устрою я за всем догляд,
Не то пойдёт в семье разлад»!

Напутствие чуть подлиннее:
– …Не падай больше никуда
  И, если сыщется сестра,
  Обратно возвращайся с нею.
  А с платья  смОешь  ли водой
  Ты бутафорский свой настой?
– Ужель  ослУшаться  посмею?
  Уйду вмиг, коль не скажешь: стой!

Вверяя лик стыдливой краске,
И долговечной и густой,
Дочь, после маминой острастки
Едва ль вернет душе покой.
С пунцовой милуясь щекой,
Слеза смочила ей ресницы
И возжелала стать рекой…

Ужель во тьме плоть не разнится?
Как мог на Таню взгромоздиться
Тот, кто лишь с  Олей  должен спать?!
Татьяна, помня о сестрице,
Не зная где её искать,
Разделась в собственной светлице,
Спеша отмыться, отбелиться,
В то время как с поэтом мать
Осталась тет-а-тет опять.
Уж тут не следует телиться
И от  безделья  изнывать.
Уж посторонние-то лица
В  любой  миг, в духе небылицы,
Смогли б бессовестную мать
На  недозвОленном  поймать.
Ведь надо ж так ей распалиться,
Что даже в Олиной светлице,
Чтоб в Ленском  Оторопь  сломать,
Вдова дерзнула заголиться.
(Вот Вам  пикАнтности  граница…)
                *          *          *