Другу

                Сергею Паничу

На коленях стою
и судьбу я корю:
- ничего ты, старуха,
не знаешь.
Что тебе человек,
ну
    что тебе человек,
если ты и века-то
с трудом замечаешь,
если в миг для тебя
узнаём мы себя
и, «страдая за мир»,
и, «любя как дитя»,
о божественной неге
мечтаем.
И судьбу узнаём
мы случайно
                мельком
и другое, с тех пор,
мы не хаем.
Ты слепа и горда,
холодна как стена.
Волны времени
               стену ласкают,
а нас, грешных людей,
под звериный мотив,
на гребне,
          в эту стену
                кидают!

В представленьях своих
преуспел человек,
успокоился,
           может быть,
                значит,
но ударом судьбы
опрокинут совсем,
опрокинут
          сердешный
                навзничь.
И, коль хватит силов,
и, коль хватит силов,
представления
              пере-
                иначит.
И, коль хватит силов,
на осколках души
затаит он желанье
о счастье,
и прибавит седин
укоризна того,
что живой сохранился
                один.

На коленях стою,
на гранит я смотрю
с твоей подписью
не золочёной.
Ты мне силы придал,
ты мне рыло поднял,
и хоть в буре качусь
на волне кипячёной,
постоянно лечусь
от своих
легкомысленных снов,
постоянно мечусь
с тяжким грузом оков
представлений чужих,
изначаль обретённых,
ты, Серёга, прости.
Ты, Серёга, прости,
обращаюсь к тебе,
хоть нас было не двое.
Я хоть тем успокоен,
а, может быть, рад,
что стоит у тебя
                надгробьем
город – памятник,
                Ленинград.
15.