Ал. Рипли. Скарлетт. Глава 3

Глава 3
Скарлетт пошатывало. Должно быть, она уставала так и раньше, но не могла припомнить, когда. Она была слишком усталой, чтобы вспоминать.
«Я устала от похорон, устала от смертей, устала от жизни, которая бежит от меня, — каждую секунду — кусочек жизни, — оставляя меня в одиночестве».
Кладбище в Таре было небольшим. «Могила Мамушки кажется огромной, гораздо больше, чем могилка Мелли, но тело Мамушки ссохлось, так что она стала не крупнее  Мелани, — думала Скарлетт. — Ей не нужна такая большая могила».
Ветерок пробирал морозцем, хотя небо было синим, а солнце — ярким, и пожелтевшие листья проносились по кладбищу. «Наступает осень, если уже не наступила. Раньше я любила осень в деревне, поскольку каталась на лошади по лесам.  Тогда земля казалась сделанной из золота, а в воздухе пахло яблочным сидром. Так давно это было. А в Таре, с тех пор, как ушел папа, нет объезженных коней».
Она посмотрела на могильные камни. Джеральд О’Хара, рожденный в графстве Мит в Ирландии. Эллен Робийяр О’Хара, рожденная в Саванне, штат Джорджия. Джеральд О’Хара-младший — три крохотных могилки, похожие одна на другую. Это братья, которых она никогда не знала. По крайней мере, Мамушка будет похоронена здесь, рядом с «мисс Эллен», ее первой любовью, а не на участке, отгороженном для рабов. «Сьюлин подняла вопль до небес, но я победила, тем более что Уилл встал на мою сторону. Когда Уилл стоит на своем, это выполняется. Плохо, конечно, что он столь горд, что не позволяет мне одолжить ему денег. Дом выглядит ужасно.
Так же выглядит и кладбищенский дворик, кстати сказать. Всюду сорняки, очень неряшливо. И вся похоронная служба такая же, Мамушке бы не понравилось. Этот черный молельщик все тянет и тянет, а он, честное слово, даже и не знал ее. Мамушка бы минуты не потратила на него, она была католичкой. Все в доме Робийяров были католиками, кроме дедушки, а он не сказал бы ни слова на этой службе, если верить Мамушке. Мы должны были нанять священника, но ближайший священник — в Атланте, это заняло бы несколько дней. Бедная Мамушка. Бедная Мамушка. Она умерла и похоронена без священника. Папа — тоже, но, скорее всего, для него это не имело такого значения. Он обычно дремал во время вечерних молитв, которые читала мама».
Скарлетт посмотрела на запущенный кладбищенский двор, потом — на неряшливый фасад дома. «Я рада, что мама не видит этого, — подумала она в неожиданном и остром приступе гнева и боли. — Это разбило бы ее сердце». Скарлетт — на одну секунду — представила свою высокую, изящную мать так ясно, как будто Эллен О’Хара была здесь, рядом, среди скорбящих. Она всегда безукоризненно выглядела, а руки ее были вечно заняты шитьем или затянуты в перчатки перед тем, как мама отправлялась на одно из дел милосердия; голос ее был неизменно мягок, но она всегда была в бесконечных трудах, необходимых для поддержания той упорядоченной и совершенной жизни, которой жила Тара под ее управлением. «Как она добивалась этого? — Скарлетт молча заплакала. — Как она создавала тот прекрасный мир в течение всей своей жизни? Мы все были так счастливы тогда. Что бы ни происходило, мама всегда могла разрешить любую проблему. Как  бы я хотела, чтобы она была здесь! Она бы обняла меня, и все беды остались бы позади.
Нет, нет, не хочу я, чтобы она была здесь. Ей было бы так горько смотреть на то, что сталось с Тарой и что сделалось со мной. Она бы разочаровалась во мне, а я бы этого не перенесла. Что угодно, только не это. Я не буду думать об этом, я не должна. Подумаю о чем-нибудь другом — например, о Дели. Надеюсь, эта Делия имеет достаточно разумения, чтобы приготовить всем еду после похорон. Сьюлин об этом и не подумает, она такая подлая. Она не будет тратить деньги даже на закуску».
Но эта мысль не слишком обеспокоила Скарлетт — на кладбище почти никого не было. «Хотя, впрочем, это черномазый псаломщик смотрит волком, как будто ест за шестерых. Если он не прекратить кричать об отдыхе на лоне Авраама и переходе через реку Иордан, я завизжу Эти три сухопарые женщины, которых он называет хором, единственные здесь, кто не помешался от горя. Вот это хор! Тамбурины и спиричуэлы… По Мамушке, конечно, надо было бы читать что-то торжественное на латыни, а не «Взбираясь по лестнице Иакова». Ох, это так вульгарно. Хорошо, однако, что народу мало — только Сьюлин, Уилл и я, а также дети и слуги. По крайней мере, мы все любили Мамушку и горюем, что она умерла. У Большого Сэма глаза красные от слез. Посмотреть на Порка, так он просто выплакал все глаза. Ой, он совершенно седой, а я никогда не воспринимала его как старика. Дилси, конечно же, не выглядит на свой возраст, сколько бы ей ни исполнилось, она нисколько не изменилась с тех пор, как приехала в Тару».
Тут измученный, смятенный разум Скарлетт осенила новая мысль. Что вообще делают здесь Порк и Дилси? Они не работали в Таре уже годы. С тех пор, как Порк стал дворецким Ретта, а Дилси, жена Порка, перешла служить в дом Мелани в качестве мамушки Бо. Как они попали в Тару? Они не могли узнать о смерти Мамушки, кроме как от Ретта.
Скарлетт оглянулась. Не вернулся ли Ретт? Нет, не похоже.
Как только службы закончилась, она направилась прямо к Порку. Пусть Сьюлин и Уилл имеют дело с этим долгополым проповедником.
— Печальный день, мисс Скарлетт. — Глаза Порка были влажны от слез.
— Да, конечно, Порк, — ответила она. Не надо торопить его, или она никогда не узнает то, что хотела узнать.
Скарлетт медленно пошла рядом со стариком-чернокожим, слушая его воспоминания о «мист’ Джеральде», Мамушке и первых днях Тары. Она уже и забыла, что Порк так долго служил ее отцу. Когда-то он приехал вместе с Джеральдом туда, где не было ничего, кроме обугленного старого дома и полей, заросших кустарником. Однако! Порку, должно быть, семьдесят или даже больше.
Она помаленьку извлекала из него информацию. Ретт уехал в Чарльстон, чтобы остаться там. Порк упаковал все вещи Ретта и послал их на станцию для пересылки. Это было последней его обязанностью как камердинера Ретта — теперь он на пенсии и получил на прощание деньги, которых хватит для того, чтобы купить себе дом в любом месте, в каком только пожелает. «Я могу содержать мою семью, всю, —  произнес Порк с гордостью. — Дилси теперь никогда не придется работать, да и Присси может принести кое-какое приданое тому мужчине, который захочет жениться на ней. Присси не красавица, мисс Скарлетт, и ей исполняется двадцать пять лет, но с наследством, которое ее ожидает, она поймает жениха с такой же легкостью, как нищая молоденькая красотка».
Скарлетт улыбалась и соглашалась с Порком, что мист’ Ретт — настоящий джентльмен. Но внутри она кипела. Щедрость «настоящего джентльмена» создавала известные сложности для нее. Кто будет заботиться о Уэйде и Элле, если Присси уйдет? И где найти хорошую няньку для Бо? Бо только что потерял мать, его отец обезумел от горя, и теперь единственный человек в этом доме, кто сохранил разум, тоже покидает его. Она тоже хотела бы так собрать вещи и бросить все. «Матерь Божья! Я приехала в Тару, чтобы передохнуть, исправить свою жизнь, а все, что я приобрела — это дополнительные проблемы. Можно оставить меня в покое?» — мысленно вскричала Скарлетт.
И Уилл дал Скарлетт такую передышку. Говоря тихо, но твердо, он отправил ее спать и распорядился, чтобы ее не беспокоили. Она проспала почти восемнадцать часов и проснулась с ясным планом, с чего начать.

«Я надеюсь, ты спала хорошо», — сказала Сьюлин, когда Скарлетт наконец спустилась к завтраку. Ее голос был неприятно сладким. «Ты, должно быть, ужасно устала от всего пережитого». Перемирие между сестрами закончилось со смертью Мамушки…
В глазах Скарлетт мелькнул опасный огонек. Она знала, что Сьюлин думает о безобразной сцене, которую сделала Скарлетт, когда умоляла Ретта не бросать ее. Но голос Скарлетт был так же сладок. «Только моя голова коснулась подушки, я тут же уснула. Деревенский воздух так успокаивает и освежает». Ты противная штучка, добавила она про себя. Спальня, о которой Скарлетт до сих пор думала как о собственной, теперь принадлежала Сьюзи, старшей дочери Сьюлин, и Скарлетт ощущала себя чужой в своем доме. А Сьюлин знала об этом… Скарлетт была в этом уверена. Но это не имело значения. Ей было нужно оставаться в ладах со Сьюлин, если она собиралась выполнить свой план. Она улыбнулась сестре.
— Что смешного, Скарлетт? У меня что, пятно на носу или еще что-то?
Сьюлин чуть не заставила Скарлетт ответить колкостью, но она сдержалась, сохранив улыбку на лице.
— Извини, Сью. Я просто вспоминаю забавный сон, который приснился мне ночью. Мне снилось, что мы опять стали детьми и Мамушка стегает меня по ногам прутом от персикового деревца. Ты помнишь, как противно жалили эти прутья?
Сьюлин рассмеялась.
— Конечно, помню. Люсия пользует ими моих девочек. И я до сих пор чувствую боль в ногах, когда вижу это.
Скарлетт внимательно вгляделась в лицо сестры.
— Удивительно, что у меня нет сотни шрамов с того времени,— сказала она. — Я была такой ужасной девчонкой. Просто не знаю, как ты и Кэррин могли ладить со мной.
И она намазала маслом бисквит с таким видом, как будто это было главной заботой в ее жизни.
Лицо Сьюлин стало подозрительным.
— Ты действительно мучила нас, Скарлетт. И каким-то образом умудрялась вести себя так, что виновны в драках оказывались мы.
— Я знаю. Я была ужасным ребенком. Даже когда мы подросли. Я заставляла тебя и Кэррин работать как мулов на уборке хлопка, когда янки разграбили все.
— Ты почти убила нас тогда. Мы были полумертвыми после тифа, а ты вытаскивала нас из постели и посылала работать на солнцепеке. Сьюлин заметно оживилась и стала говорить более горячо, рассказывая об обидах, которые взгодовала за многие годы.
Скарлетт кивнула, поощряя ее и изобразив раскаяние. Как Сьюлин любит жаловаться, подумала она. Это просто пища для ее ума. Она подождала, когда Сьюлин остановится, и сказала:
— Я чувствую себя такой подлой и просто не знаю, что я должна сделать вам за все те плохое, что я причинила. Уилл — злюка, раз не позволяет мне дать вам денег. Помимо всего прочего, это для Тары.
— Я говорила ему то же самое сто раз, — произнесла Сьюлин.
Клянусь, что ты так и делала, подумала Скарлетт.
— Мужчины такие упрямые. О, Сьюлин, мне только что пришло в голову кое-что. Пожалуйста, скажи «да», это будет просто подарком для меня. И Уилл, быть может, не будет поднимать шум из-за этого. Что, если я оставлю Уэйда и Эллу здесь и пришлю вам денег на их содержание? Они так устали от городской жизни, а деревенский воздух пойдет им на пользу.
— Я не знаю, Скарлетт. У нас будет тесно, когда родится ребенок. На лице Сьюлин проступила жадность, но она все еще была настороженной.
— Я знаю, пропела Скарлетт сочувственно. И Уэйд, кстати, ест как лошадь. Но это было бы так хорошо для них, бедных маленьких горожан. Обойдется в примерно сто долларов в месяц, чтобы только кормить их и покупать им обувь.
Она сомневалась, что Уилл имел сто долларов в год наличными при всей тяжкой работе в Таре. Сьюлин онемела и только кивала. Но Скарлетт была уверена, что та обретет дар речи, чтобы вовремя согласиться. «Я напишу хороший, жирный банковский чек прямо после завтрака», — подумала Скарлетт.
— Это лучшие бисквиты, которые я когда-либо пробовала. Можно еще один кусочек?
Она начинала чувствовать себя гораздо лучше — сказался крепкий сон прошлой ночью, еда в желудке и, наконец, то, что о ее детях было кому позаботиться. Она знала, что должна вернуться в Атланту — ей еще предстояло присмотреть за Бо. И за Эшли; она обещала Мелани. Но она подумает об этом позже. Она приехала в Тару из-за деревенской тишины и покоя и твердо решила получить от нее хоть что-то до отъезда.
После завтрака Сьюлин вышла на кухню. Наверное, чтобы пожаловаться, подумала немилосердная Скарлетт. Не имеет значения. Это дает ей возможность остаться одной и в покое.
«В доме так тихо. Дети, должно быть, завтракают на кухне, и, конечно, Уилл давно уехал в поля вместе с Уэйдом, который следует за ним по пятам, так же, как когда Уилл только появился в Таре. Уэйд будет гораздо счастливее здесь, чем в Атланте, особенно если учесть, что Ретт ушел — но нет, я не буду думать об этом сейчас, иначе я сойду с ума. Я буду наслаждаться миром и покоем, для этого я и приехала».
 Она налила себе еще кофе. Кофе остыл, но это ее не беспокоило. Солнечный луч, проникший в комнату через окно, внезапно высветил картину на противоположной стене, прямо над поцарапанным буфетом. Уилл провел огромную работу, чиня мебель, которую поломали солдаты-янки, но даже он не смог устранить на ней шрамы-следы от солдатских сабель. Или штыковую рану на портрете бабушки Робийяр.
«Кем бы ни  был солдат, повредивший картину, он был, по-видимому, сильно пьян, — раздумывала Скарлетт, — потому что он промазал, не попав ни по высокомерной, почти презрительной усмешке на горбоносом лице бабушки, ни по глубокому декольте ее платья. Удар штыка испортил только левую серьгу на картине, и теперь бабуля выглядела еще интереснее — с одной серьгойе».
Ее бабка по матери была единственной из старших родственниц, интересовавшей Скарлетт, и ее беспокоило, что никто не никогда не рассказывал о той достаточно много. Она три раза выходила замуж… Скарлетт узнала об этом от Эллин, но обстоятельства трех браков так и остались для нее тайной. И Мамушка всегда обрывала рассказы о жизни в Саванне сразу, как только они приобретали пикантность. За бабушку устраивали дуэли, даже мода ее времени была скандальной — женщины, не колеблясь, промачивали водой свои тонкие муслиновые платья, чтобы они облепляли ноги. Да и все остальное, если судить по портрету….
— Я должна бы покраснеть оттого, что думаю о вещах подобного рода, — пробормотала про себя Скарлетт. Но повернула голову и, выходя из столовой, снова поглядела на портрет. — Интересно, какой бабушка была?
Гостиная являла следы нищеты и была тем местом, где часто собиралась молодая семья. Скарлетт с трудом узнала обтянутое бархатом канапе, где она принимала изысканные позы, когда ее кавалеры делали ей предложения. Все изменилось, все. Она должна была признать, что Сьюлин имела право на переустройство дома по своему вкусу, но это все равно мучило Скарлетт: так перекроенное, поместье уже не было ее Тарой.
Она чувствовала себя угнетенной, переходя из комнаты в комнату. Все изменилось. Каждый раз, когда она приезжала, в нем появлялись все новые изменения, а особняк становился все неприбраннее. Ох, и упрям же Уилл! Мебель нуждалась в перетяжке, вместо штор висели лохмотья, сквозь ковры был виден пол. Если бы Уилл позволил, она купила бы для Тары новую обстановку. Тогда она не падала бы духом, видя вещи, которые она помнила другими, в столь плачевно изношенном состоянии.
Тара должна быть моей! Я бы лучше позаботилась о ней. Папа всегда говорил, что оставит Тару мне. Но он и не подумал о завещании. Что ж, весьма похоже на него — он никогда не думал о завтрашнем дне. Скарлетт нахмурилась, но не могла и вправду рассердиться на отца. На Джеральда О’Хара никто в жизни не сердился; даже когда ему было за шестьдесят, он напоминал непослушного ребенка-любимчика семьи.
А вот на кого я до сих пор злюсь, так это Кэррин. Младшая сестра она мне или нет, она совершила ошибку, и я никогда не прощу ее, никогда. Она стала упрямой, как мул, когда приняла решение уйти в монастырь. Я согласилась ее отпустить. Но она никогда не ставила меня в известность, что собирается использовать свою долю в Таре — одну треть, — как лепту в монастырь.
Она должна была сказать мне! Я бы как-нибудь нашла деньги, тогда у меня было бы две трети. Не полная собственность, как тому бы следовало быть, но, по крайней мере, неоспоримый контроль. Тогда бы я могла распоряжаться. Вместо этого я должна прикусить язык и смотреть, как все катится под гору… позволить Сьюлин жить в Таре как королева! Это несправедливо. Именно я спасла Тару от янки и саквояжников. Она моя, что бы ни говорил закон, и когда-нибудь она будет принадлежать Уэйду. Я позабочусь об этом, чего бы это ни стоило.
Скарлетт прилегла на софу с порванной кожаной обивкой в той маленькой комнатке, из которой Эллин О’Хара так покойно правила плантацией. Казалось, в ней навек задержался запах лимонной вербены — туалетной воды ее матери, задержался, несмотря на то, что миновали годы. Здесь царило умиротворение, ради которого она приехала. Наплевать на перемены, на неряху Сьюлин. Тара остается Тарой, родным гнездом. И сердце Тары здесь — в кабинете Эллин.
Хлопнувшая дверь вдребезги разбила тишину.
Скарлетт услышала, как Элла и Сьюзи  идут через холл, ссорясь и споря о чем-то. Ей надо уйти, она не может сейчас слышать шум и ссоры. И она поспешила на улицу. Ей захотелось увидеть поля. Поля были удобрены, их плодородная красная земля оставалась такой же, какой была всегда.
Она быстро зашагала через заросший сорной травой газон мимо коровника. Скарлетт так и не смогла преодолеть свое отвращение к коровам, как  будто в тех местах, где она жила, их было сто. Противные существа с острыми рогами. Поравнявшись с краем первого по счету поля, она перегнулась через забор и глубоко вдохнула густой аммиачный дух, шедший от только что вспаханной земли и навоза. Забавно — в городах считается, что навоз дурно пахнет и годен только на свалку, а для фермера его запах лучше всяких духов.
Конечно, Уилл — хороший фермер и его появление было лучше всего, что когда-либо происходило в Таре. Не имеет значения, что сделала я сама — мы никогда не смогли бы справиться с этим, не остановись он у нас на пути во Флориду и не реши остаться. Он влюбился в эту землю, как другие мужчины влюбляются в женщину. А он даже не ирландец! Пока мне не попался Уилл, я всегда думала, что только провинциалы-ирландцы могут так урабатываться на земле.
Скарлетт увидела, как на дальнем краю поля Уэйд помогает Уиллу и Большому Сэму починить повалившуюся изгородь. Хорошо, что он учится, подумала она. Это его наследство. Несколько минут она наблюдала за мальчиком и двумя мужчинами, работавшими вместе. «Лучше мне прокрасться назад к дому, — мысленно сказала себе она. — Я забыла выписать эту банковскую бумажку для Сьюлин».
Ее подпись на чеке соответствовала характеру. Четкая и простая, без завитушек и линий, какие бывают у неуверенных в себе людей. Она была деловой и прямой. Скарлетт посмотрела на нее секунду, до того, как промокнуть, а затем снова вчиталась.
«Скарлетт О’Хара Батлер».
При написании личных записок или приглашений Скарлетт следовала моде своего времени, добавляя сложные «петельки» к каждой заглавной букве и заканчивая подпись росчерком пера. Она сделала это и сейчас — взяла и расписалась на кусочке коричневой оберточной бумаги. Потом она снова посмотрела на чек, который только что написала. На чеке стояла дата — ей пришлось спросить Сьюлин, какое число, и она была ошарашена ответом: 11 октября 1873 года. Больше трех недель со дня смерти Мелли. Она провела в Таре двадцать два дня, заботясь о Мамушке.
У даты было и другое значение. Более шести месяцев назад умерла Бонни. Скарлетт может отказаться от строгого, скучного траура, соответствовавшего глубокой скорби. Она может принимать приглашения в обществе и приглашать людей к себе в гости. Она может снова войти в мир.
Я хочу вернуться в Атланту, подумала она. Мне необходимо веселье. Было столько горя, столько смертей. Мне нужна жизнь.
Она сложила чек для Сьюлин. К тому же, я скучаю по магазину. Все бухгалтерские книги, наверное, в страшном беспорядке.
И Ретт будет приезжать в Атланту, «чтобы сдержать сплетников». Я должна быть там.
В доме слышалось только тиканье часов в холле за закрытой дверью. Эта тишина, по которой она тосковала так долго, теперь внезапно начала сводить ее с ума. Она резко встала.
Я отдам Сьюлин чек сразу после обеда, как только Уилл поедет обратно в поле. После этого я возьму повозку и нанесу короткие визиты в «Прекрасные холмы» и «Мимозу». Они никогда не простят мне, если я не заеду их поприветствовать. А затем вечером я упакую мои вещи, и завтра сяду на утренний поезд.
Домой в Атланту. Тара для меня больше не дом, как бы я ее ни любила. Наступило время уезжать.

Дорога в «Прекрасные холмы» была вся изрыта колеями, поросшими сорной травой. Скарлетт припомнила, что раньше ее убирали каждую неделю и поливали водой, чтобы прибить пыль. Было время, думала она грустно, когда здесь было по крайней мере десять плантаций на расстоянии одной ездки на лошади, и люди все время обменивались визитами. Теперь осталась одна Тара, а также бывшие поместья Тарлетонов и Фонтейнов. Все остальные усадьбы сгорели дотла, вместо них стояли обугленные печные трубы или обрушившиеся стены. Мне действительно нужно вернуться в город. В округе у меня грустное настроение. Старая лошадка-тихоход и рессоры повозки были так же плохи, как и дорога. Она подумала о своей превосходной карете и упряжке ладных лошадей, и об Элиасе-кучере. Нет, ей надо ехать домой, в Атланту.
Шумные приветствия в «Прекрасных холмах» подняли ей настроение. Беатриса Тарлетон, как всегда, кипела разговорами о своих лошадях и не интересовалась ничем, кроме этого предмета. Конюшня, обратила внимание Скарлетт, была покрыта новой крышей. На крыше дома была новая черепица. Джим Тарлетон выглядел состарившимся, его голова была седой как лунь, но он вырастил хороший урожай хлопка с помощью его однорукого зятя, мужа Хетти. Три остальные девочки были просто старыми девами. «Конечно, мы день и ночь плачем об этом,» — сказала Миранда, и все они засмеялись. Скарлетт совершенно их не понимала. Эти Тарлетоны могли смеяться по любому поводу. Быть может, это как-то связано с тем, что они рыжие.
Испытанный ей приступ зависти был сам по себе не нов. Она всегда хотела быть частью семьи, члены которой были бы так же нежны и так же поддразнивали бы друг друга, как Тарлетоны, но она подавила зависть. Это было нелояльно по отношению к ее матери. Она слишком надолго задержалась у Тарлетонов — пребывание у них было очень приятным, так что визит к Фонтейнам пришлось отложить назавтра. Почти стемнело, когда она добралась до Тары. И услышала вопли младшенького отпрыска Сьюлин еще до того, как открыла входную дверь. Определенно, время ехать в Атланту.
Но дома ее ждала новость, сразу изменившая ее настрой. Сьюлин нагнулась над визжащим ребенком и начала утешать его, как только Скарлетт вошла. Несмотря на отсутствие прически и расплывшееся тело, Сьюлин выглядела более хорошенькой, чем была в девичестве.
«О, Скарлетт! — воскликнула она. — Какой восторг, ты не догадаешься, из-за чего! Тише, солнышко, сегодня на ужин ты получишь косточку и сможешь выплюнуть этот гадкий зуб, так что он не будет больше болеть».
Если прекрасная новость — это новый зуб, то я не хочу больше ничего разгадывать, хотела было сказать Скарлетт. Но Сьюлин не дала ей такой возможности. «Тони дома! — сказала Сьюлин. — Салли Фонтейн прискакала на лошади сказать нам. Вы с ней только что разминулись. Тони вернулся! Живой и здоровый! Завтра вечером мы едем к Фонтейнам ужинать, как только Уилл закончит дела в коровнике. О, не прелестно ли это, Скарлетт?» Сьюлин так и лучилась улыбкой. «Округ опять оживает».
Скарлетт чуть было не бросилась на шею сестре, хотя раньше не испытывала такого желания. Сьюлин была права. Чудесно, что Тони вернулся. Она боялась, что никто и никогда не увидит его снова. Теперь страшное воспоминание о последней встрече с ним можно навсегда выкинуть из головы. Он был таким усталым и обеспокоенным — весь взмок от напряжения и ужаса. Кто бы не замерз и не был напуган на его месте? Янки гнались за ним по пятам и он бежал, спасая свою жизнь, после того, как убил черного, ударившего Салли, и белого подлипалу, который подстрекал черного идиота напасть на белую женщину.
Тони вернулся! Скарлетт едва могла дождаться завтрашнего дня. Округ возвращался к жизни.