Часть 4. Ушкуйнические захоронения

ПОГРЕБЕНИЕ № 7 ПЛОТНИКОВСКОГО МОГИЛЬНИКА (О РАННЕМ ФАКТЕ ПРИМЕНЕНИЯ ОГНЕСТРЕЛЬНОГО ОРУЖИЯ В ПЕРМСКОМ КРАЕ)

@ 2009 г. Н.Б. Крыласова, Н.Г. Брюхова

Пермский филиал Института истории и археологии УрО РАН, Пермь А.М. Белавин Пермский государственный педагогический университет, Пермь

Уважаемый читатель! Выкладываю текст в полном объеме, но хочу прокомментировать, что имею все основания сомневаться в том, что все описанное каким-либо боком связано с Новгородом. Скорее всего, правильнее было бы заменить все встречающиеся здесь упоминания о Новгороде на Усть-Вымь или Галидж. Мне, кажется, что события тогда  выглядели бы объективней, но поскольку это огромная творческая работа других людей, то оставлю все без изменений.

"В период полевого сезона 2007 г. отрядом Камской археолого-этнографической экспедиции Пермского государственного педагогического университета под руководством д.и.н. Крыласовой Н.Б. производились раскопки позднесредневекового Плотниковского могильника. Плотниковский могильник расположен на левом берегу р. Серва, левого притока р. Иньва, в 2 км к западу от г. Кудымкар у северо-восточной окраины д. Плотниково. Могильник находится на склоне крутого частично залесенного, частично распахиваемого холма. Местность, где расположен могильник, носит у местных жителей название "Вишене", что объясняется произрастанием в прошлом на данном холме дикой вишни, отсюда второе название памятника, упоминающееся в литературе: "могильник Вишене". Могильник известен с XIX в., впервые упомянут И.Я. Кривощековым (Кривощеков, 1897), в 1938 г. на нем побывал М.В. Талицкий, который датировал памятник X-XIII вв. (Талицкий, 1951), в 1968 г. одно погребение на могильнике вскрыл В.Ю. Лещенко, датировавший могильник IX-XIII веками. После раскопок Лещенко местные жители начали регулярно раскапывать могилы, очертания которых прослеживаются в виде отчетливых западин. В 1982 г. при обследовании памятника В.П. Мокрушиным на его поверхности насчитывалось около 100 грабительских вкопов. В 1989 г. могильник исследовался Н.Б. Крыласовой. К этому времени количество грабительских ям значительно возросло. При беседах с населением д. Плотниково выяснилось, что могилы раскапывались с целью извлечения черепов, которые затем использовались для варварских игр и разрушались. На вещевой материал внимание не обращалось, таким образом, раскопки носили не грабительский, а хулиганский характер. В 1989 г. на памятнике было заложено два раскопа общей площадью 96 кв.м., вскрыто 6 погребений с относительно хорошей сохранностью костяков, с вещевым инвентарем (украшения, детали поясной гарнитуры, бытовые предметы, орудия труда, керамика).

Поскольку разрушение памятника продолжается, в 2007 г. он был включен в программу по изучению разрушающихся объектов культурного наследия Пермского края. В период полевого сезона 2007 г. на Плотниковском могильнике был заложен один раскоп (раскоп III), площадью 64 кв.м., на котором исследованы останки девяти индивидов, происходящих из семи могильных ям. Т.о., общая исследованная площадь памятника составила 160 кв.м., количество изученных погребений – 13. Подавляющее большинство изученнных погребений нарушено грабительскими вкопами. Исключение составляет погребение № 7, которое вызывает особый интерес, как благодаря выразительному комплексу погребального инвентаря, так и в связи с наличием на черепе следов ранения, нанесенного, на наш взгляд, огнестрельным оружием. Описание погребения № 7

Погребение (рис.1) зафиксировано на глубине –0,57 м от поверхности. Могильная яма имела овальную форму размерами 1,11 х 0,68 м, ориентирована по линии С-СЗ – Ю-ЮВ. Заполнение однородное – светлый серо-коричневый суглинок с вкраплениями мелких угольков. Глубина дна -0,72 м от поверхности, дно ровное, стенки вертикальные. Дно погребения было врезано в предматериковый слой с большим содержанием розоватого известняка и песчаника. В могильной яме обнаружены кости ребёнка. Кости скелета находились в анатомическом порядке, кроме костей черепа и костей правой руки. Кости черепа и нижняя челюсть смещены к западу вправо от верхней части скелета. В ту же сторону загибался шейный отдел позвоночника. Кости правой руки располагались выше костяка по уровню (на 0,05 м) вне анатомического порядка, и обнаружены еще на уровне фиксации могильной ямы. Одна фаланга пальца правой руки обнаружена в заполнении сосуда, помещенного к западу от скелета. Кости левой руки слегка отведены в локте. Таз распался, подвздошные кости лежат на наружных поверхностях. Отсутствуют кости стоп и левой кисти. Останки принадлежат ребёнку, умершему в возрасте 18 мес. ± 6 мес. Погребённый был уложен на спину, головой на ССЗ. Судя по положению костей таза и левой руки, вокруг погребённого оставалось свободное пространство (оборачивание плотным материалом, перекрытие). Неанатомическое положение черепа и правой руки, возможно, связано с ростом корней деревьев и наличием свободного пространства. Череп откатился к ЮЗ вниз по склону, кости его распались по швам и лежали компактным скоплением, вытянутым с севера на юг. Лицевой отдел и лобная кость располагались в южной части скопления, лобная кость лежала на наружной поверхности, орбитами обращена на юг. Обе теменные кости располагались рядом с лобной (чуть севернее), наружными поверхностями вверх, правая кость лежала на левой. Далее по оси находилась затылочная кость наружной поверхностью вверх. Замыкала скопление нижняя челюсть, перевернутая основанием вверх. Справа от костей нижних конечностей на глубине -0,56 м от поверхности обнаружен лепной керамический сосуд с петельчатой ручкой (рис.1, 1), который был установлен вертикально, ручкой на юг. На шее погребенного на глубине -0,62 м от поверхности находился медальон из свинцово-оловянистого сплава (рис.1, 3), уложенный лицевой стороной вниз. В области пояса слева на глубине -0,63 м от поверхности обнаружено два амулета в виде просверленных таранных костей бобра (рис.1, 2), а среди костей черепа на глубине -0,63 м от поверхности – раковина речной улитки (рис.1, 4).

Характеристика погребального инвентаря

Сосуд, обнаруженный в погребении № 7 (рис.2, 1), сохранился целиком, он представлял собой приземистую неорнаментированную кружку с уплощенным дном, без выраженной шейки, с наибольшим расширением в нижней части. Диаметр по срезу венчика 9,5 см, максимальный диаметр 12,5 см, высота 7,5 см, толщина стенок 0,3-0,5 см. Кружка снабжена петельчатой ручкой с площадкой в верхней части. Цвет – коричневый, снаружи и изнутри имеются следы нагара, в тесте – примесь толченой  раковины. Поверхность сосуда небрежно заглажена рукой или куском кожи. Сосуды с ручками и уплощенным дном получили широкое распространение с конца XI-XII веков. Они типичны для родановской культуры, выделяемой на территории Пермского края, но хорошо известны также по материалам чепецкой культуры на территории Удмуртии (Иванов, 1998. С.123-124, рис.70; Иванова, 1998. С.197, рис.93, 10-11) и вымской культуры на территории республики Коми (Археология республики Коми, 1997. С.648, рис.28, 9). Т.о., можно считать, что подобная посуда характерна для материальной культуры пермских финнов (предков удмуртов, коми-зырян и коми-пермяков) XII-XV веков. Наиболее яркой находкой из погребения является медальон (рис.2, 2; рис.3, 4). Он изготовлен из свинцово-оловянистого сплава, диаметр – 4,7 см. На лицевой стороне изображена птица, повернутая вправо. У птицы длинный клюв, поднятые вверх крылья, раздвоенный хвост, мощные когтистые лапы. Изображение выполнено выпуклыми точками в подражание зерни. По контуру медальона – кайма, образованная двумя линиями из продолговатых выпуклин, между которыми помещены расходящиеся радиально семь парных лучей из выпуклин, имитирующих зернь. С оборотной стороны к медальону припаяна круглая пластина из аналогичного сплава. Изделие снабжено литой петлей, имитирующей бусину. Подобные медальоны относятся к категории довольно редких предметов. Два из них (рис.3, 1-2), выполненные из низкокачественного серебра, обнаружены в Новгороде в слое XIV в. (Седова, 1981. С.45). Еще один предмет (рис.3, 3), найденный на территории Пермской губернии, содержится в дореволюционной коллекции М.Н. Зеликмана. Все  медальоны индивидуальны, но их объединяет ряд общих черт: единая техника исполнения способом литья с имитацией орнамента из зерни; изображение птицы с поднятыми вверх крыльями, раздвоенным хвостом, когтистыми лапами; наличие бордюра из двух линий, между которыми помещаются выпуклые полушария (медальоны из Новгорода и коллекции Зеликмана) или парные радиально расходящиеся лучи (медальоны из Новгорода и Плотниковского могильника); наличие петли в виде литой бусины. Поскольку на территории Древней Руси и Прикамья теперь представлено одинаковое количество таких находок, вопрос о месте их производства остается открытым. С одной стороны, изделия из свинцово-оловянистого сплава, встречающиеся в Пермском Предуралье, традиционно интерпретируются исследователями как новгородский импорт. Но с другой стороны, здесь хорошо известны литейные формы для отливки распространенных в Прикамье изделий из свинцово-оловянистого сплава (накладок, привесок, монетовидных подвесок) (напр., Белавин, Крыласова, 2008. Рис.141, 3, 4, 6-9). Поэтому вполне можно предположить, что и рассматриваемый медальон может являться местным изделием, хотя мы все же склоняемся в пользу его новгородского происхождения.

В комплекс погребального инвентаря входили также амулеты. Как уже отмечалось, в области пояса найдено две просверленные кости бобра (рис.2, 3). Подобные амулеты достаточно широко представлены в материалах родановской культуры. Наиболее любопытным является присутствие в области черепа раковины местной улитки (рис.2, 4). Такая же раковина была найдена у черепа и в детском погребении № 10 Плотниковского могильника. Эти факты дают основание предполагать, что при захоронении детей выполнялся какой-то особый местный ритуал. Аналогичные раковины присутствовали и в составе ожерелья из женского погребения № 8а, наряду с раковинами каури. В отличие от детских погребений, где найдены неповрежденные раковины, здесь в раковинах были просверлены отверстия для продевания нити. В данном случае можно предполагать, что при недостатке дорогих привозных раковин каури, которые широко использовались в костюме финнно-угорских народов вплоть до этнографического времени, их заменяли местными   раковинами, которые могли наделяться аналогичной символикой или иметь самостоятельное значение. К примеру, по мнению Н.Д. Конакова, реконструировавшего распространенный у народов коми культ богини Войпель ("всеслышащей", "всевездесущей"), раковины со всех рек и речушек можно семантизировать как символы ее ушей, находящихся повсюду, что и позволяло Войпель быть всеведающей (Конаков, 1999. С.112). Характеристика специфических повреждений костных останков из погребения № 7 Плотниковского могильника

На черепе ребенка обнаружены следы механических повреждений: три - на лобной кости, одно - на правой теменной, четыре - на затылочной, и множественные смежные отверстия и разломы вокруг венечного шва (слева). На лобной чешуе имеются три отверстия округлой формы диаметром 0,65 см. На наружной поверхности кости по краям повреждений наблюдаются ограниченные участки вдавления краевой компакты внутрь (рис.4).

В области венечного шва и венечной части стреловидного шва имеются костные дефекты сложных геометрических форм, в конфигурации которых прослеживаются полукруглые повреждения диаметром от 0,65-0,8 см. Края повреждений, открывающихся в черепные швы, неровные, зубчатые. Полукруглые края дефектов довольно ровные, по краям имеются вдавления компакты. На правой теменной кости имеется вдавленный ограниченный перелом неправильной овальной формы площадью 0,8 ? 0,55 см. На внутренней поверхности черепа перелом представлен   смещёнными внутрь костными фрагментами (рис. 5). На затылочной кости находятся четыре отверстия неровной формы ?0,8 см, компакта по краям выбита наружу, наблюдаются радиально расходящиеся трещины (рис. 6). Исследование и изучение переломов базировалось на основных положениях механики разрушения. Установление особенностей действующих предметов/орудий проводилось по характеру повреждений с определением топографического соотношения следовых элементов, а также с учётом взаимообусловленных признаков механо- и морфогенеза разрушения.

Переломы, установленные на своде черепа, имеют следующие дифференциально – диагностические признаки:

- ограниченный характер (дырчатые и вдавленные переломы),

- "скученность" части повреждений на ограниченной площади травматизации,

- ровные края, одинаковый диаметр, наличие циркулярного вдавления по краям, конусовидное расширение краёв в сторону мозговой поверхности черепа – у повреждений передней части черепного свода,

- больший диаметр, конусовидное расширение краёв в сторону наружной поверхности черепа, наличие радиальных трещин от краёв повреждений – у дефектов на затылочной кости.

На основании анализа описанных повреждений сделан вывод о том, что ребенку было нанесено ранение огнестрельным оружием. Для подтверждения данного предположения были проведены консультации с рядом специалистов (антропологи, криминалисты, судмедэксперты), данная тема обсуждалась на ряде конференций и на специализированном консилиуме антропологов (2007 г., Екатеринбург). В процессе обсуждений высказывались разнообразные альтернативные точки зрения на причины появления повреждений на рассматриваемом  черепе:

- ранение нанесено каким-то холодным оружием;

- повреждения черепа возникли в результате прорастания через кость корней;

- повреждение произведено в результате зондирования могильника металлическим щупом и т.п. Что касается первого предположения, то, во-первых, сложно представить, каким видом оружия можно было пробить череп насквозь сразу в нескольких точках. Если предполагать повторные удары, то они вряд ли могли быть произведены многократно абсолютно в одинаковом направлении. Во-вторых, череп ребенка очень хрупкий, и при ударе холодным оружием, повреждения, вероятно, имели бы совершенно иной характер, к тому же, поскольку остатков оружия в черепе не сохранилось, оно должно было выниматься, в процессе чего возникли бы гораздо более существенные повреждения.

Последующие два предположения отвергаются на основании того, что когда череп насколько откатился вниз по склону, его кости сложились таким образом, что отверстия на них располагались в разных местах и не соотносились друг с другом. К тому же весьма сомнительно, что при подобном расположении костей случайное повреждение их корнями или щупом могло привести к наблюдаемой картине, где входным отверстиям на лобной части черепа соответствуют выходные отверстия на затылочной его части. На наш взгляд, повреждения, установленные на своде черепа, имеют несомненное сходство со сквозными огнестрельными повреждениями, причинёнными дробовым (картечным) снарядом. Дефекты, расположенные на передней части черепа: на лобной, теменной кости и венечном шве – соответствуют входным отверстиям огнестрельного ранения. Ранения затылочной кости – это выходные отверстия. Направление выстрела можно проследить по предположительным осям "входа-выхода" снаряда. Угол осей к  Ситуация, приведшая к данным повреждениям, может быть реконструирована таким образом: выстрел был направлен спереди и сверху на стоящего или сидящего ребёнка. Расстояние было небольшим, поскольку сквозное ранение может возникнуть только при достаточной силе выстрела, но и не близкое, т.к. картечь успела несколько разойтись, чего не бывает при выстрелах в упор. Диаметр картечи соответствует диаметру входных отверстий – 0,65 см (Попов, Шигеев, Кузнецов, 2002. С.212-213).

Анализ, проведенный в Пермской краевой лаборатории судебно-медицинской экспертизы, показал, что на черепе у отверстий имеются следы меди. Таким образом, смерть погребенного наступила в результате попадания в голову с небольшого расстояния медесодержащей картечи.

Датировка погребения

Датирующим предметом в погребении является медальон. Как уже отмечалось, подобные медальоны в Новгороде обнаружены в слоях XIV в., причем один из них имеет более точную датировку – 1299-1313 гг. (Седова, 1981. С.45). Однако факт столь раннего применения огнестрельного оружия на территории Пермского края представляется далеко не ординарным, и мы посчитали необходимым получить абсолютную датировку погребения. Достаточного количества угля для проведения радиоуглеродного анализа в могильной яме не содержалось, поэтому анализ проводился по костям, для чего пришлось пожертвовать всем костяком за исключением черепа. Анализ проводился в лаборатории радиокарбонного датирования ИИМК РАН (Санкт-Петербург). Калиброванная дата погребения № 7 (№ анализа??) с высокой долей вероятности относится к периоду 1340-1440 гг. Исторический аспект  Факт наличия огнестрельного ранения у ребенка из погребения Плотниковского могильника является в определенной степени уникальным. Наиболее близкий по времени и пространству факт использования огнестрельного оружия изложен у Г.В. Вернадского: "…Русские впервые познакомились с огнестрельным оружием восточного типа при осаде Булгара в 1376 г." (Вернадский, 2000). Действительно, летописцы, сообщив, что войска московского великого князя Дмитрия Ивановича 16 марта 1376 г. "приидоша к Болгаром", тут же отметили: "погании же изыдоша противу их сташа на бой, и начаша стреляти, а инии з города гром пущаху" (ПСРЛ, т.VIII, 1859. С.24; т.X, 1885. С.25; т.XXV, 1949, С.192). Время появления огнестрельного оружия на Руси точно неиз¬вестно. Первый раз о применении русскими пушек летописи упоминают под 1382 г. в рассказе об обороне Москвы от орд хана Тохтамыша, когда осажденные москвичи стреляли из самострелов, порохов, тюфяков и пушек (тюфяк по-турецки — ружье) (ПСРЛ, т.XI, 1897. С.74-75). Для ручного огнестрельного оружия существовало общее название - пищаль. Ручные пищали или ручницы носились за спиной ратника, и назывались «завесными» в отличие от "затинных", принадлежавших артиллерии. В.Б. Вилинбахов и А.Н. Кирпичников совершенно справедливо отмечают, что вто¬рая половина XIV в. была периодом "триумфального распространения нового оружия" по всей европейской территории (Вилинбахов, Кирпичников, 1958, С. 248), при этом необходимо подчеркнуть, что в Волго-Камье, судя про приведенному замечанию летописи, огнестрельное оружие появилось даже раньше, чем на Руси. В то же время, по мнению знатока истории вооружения А.Н. Кипричникова, распространение огнестрельного оружия шло не с востока, а с запада (Вилинбахов, Кирпичников, 1958, С. 243-250). Наиболее вероятным местом раннего распространения огнестрельного, в том числе и ручного, оружия были Новгород и Псков, получавшие его "от немец". Как утверждает В.В. Косточкин, сюда его в обилии ввозили западноевропейские купцы, не взирая на запрет такой торговли Тевтонским орденом и Ганзой. Запрет Ганзы на торговлю оружием касался только Новгорода, но не Пскова, Смоленска, Витебска, Полоцка, Нарвы и Москвы (Косточкин, 1962. С.126). Новгород, по мнению многих авторов, отличало быстрое освоение технических новинок Европы. Таким образом, можно предполагать, что употребление огнестрельного оружия в русских землях Северо-Запада и Верхне-Волжья началось не позднее середины XIV в., а к концу столетия стало достаточно привычным для ратных людей. Стрельба из огнестрельных приспособлений XIV-XVI вв. да и более позднего времени велась разными снарядами, употребление которых зависело от калибра и типа оружия: каменными и чугунными ядрами, свинцовыми пулями, картечью-"дробом". Судя по наименованию Кремлевской Царь-пушки "Дробовик российский", она также предназначалась для стрельбы "дробом". Последний, однако, чаше употреблялся в небольших пищалях и самопалах, для его приготовления использовался мелко нарубленный железный и бронзовый лом и заготовлялся он, видимо, самими стрелками из подручных и доступных материалов.

С какими событиями можно связывать неоспоримый факт употребления огнестрельного оружия в случае с погребением №7 Плотниковского могильника? Анфал Никитин, новгородский боярин, изменивший в 1401 г. Великому Новгороду и поселившийся с братьями в Двинской земле, сделался приверженцем московского великого князя Василия Дмитриевича. Разбитый несколько позже новгородцами, он спасся бегством и построил на Каме первый русский укрепленный пункт в Прикамье, названный позже "городок Анфаловский", упоминаемый вплоть до XVI столетия. Затем Анфал разбойничал по Каме и Волге, не беспокоя более владений новгородских. В 1409 г. он пошел с вятчанами Камою и Волгою на город Болгары (по другой версии на город Джукетау – Жукотин русских летописей), но был разбит татарами, и отведен в Орду. Избавившись от плена, он в 1418 г. с отрядом явился опять в Вятку, но был здесь убит Розсохиным, таким же, как и он, новгородским беглецом, ушкуйцем-повольником (Соловьев, 1989. Т.4, гл.1). Источниками пополнения камских "ушкуйников" были, возможно, Двинская волость, Вятская земля и местное прикамское население. Все выше изложенное позволяет интерпретировать погребение №7 как захоронение ребенка-пермяка, павшего жертвой либо нападения ушкуйников Никитина, либо случайного выстрела при испытании нового и непривычного оружия пермским ратником, завербованным в отряд. На наш взгляд, как это и не кажется фантастичным, более справедлива вторая трактовка. На достаточно высокое положение семьи убитого ребёнка указывает богатый для детского погребения погребальный инвентарь. На возможную связь с новгородцами и дивнянами указывает относительно редкий медальон, выполненный в типично новгородской ювелирной технике этого времени. Дата погребения № 7 хорошо соотносится с периодом расцвета Камского ушкуйничества Анфала Никитина."