Братья поэма

В феврале 1238 года к стольному граду Владимиру
подступило монголо-татарское войско. Великий князь
Юрий Всеволодович к этому времени ушел на Волгу
собирать рати для отпора. Во Владимире оставались
его сыновья: Мстислав, горячий необузданный
жизнью юноша, и Всеволод, потерпевший накануне
поражение под Коломной, где Батый разбил русские
войска.  О судьбе младшего брата, княжича
Владимира, жившего в маленькой крепости Москве,
никто в городе ничего не знал.  Оборону Владимира
возглавлял воевода Пётр Ослядюкович.



Ночь на дворе.
Но только за окном
Светло, как  днем, от факелов шипящих.
Не спится городу спокойным сном,
Тревогу ото всех никто не прячет.

По стенам крепостным туда-сюда
Проходят стражники, гремя мечами.
Висит над городом, как непогодь, беда,
Как туча грозовая за плечами.

A со стены видны окрест огни,
Как будто светляки вдали мигают.
И горек дым от тех костров. Они,
Они неумолимо окружают.

Не спит Владимир-град.
Настороже.
Стучат по кузням молоты и ночью,
Как множество сердец. И вот уже
Готовые мечи и сабли точат.

А воевода носится в возке
От Золотых к Серебряным воротам,
От Медных к Волжским,
словно бы в броске...
Ох, как же мало в крепости народа!

Прилечь не удается третью ночь.
Тревожно Ослядюковичу, что же...
Кому-то делом может он помочь,
В кого-то силу словом вложит.

И лица у людей напряжены.
А храбрости, ее-то всем достанет -
Она надежней крепостной стены,
Пускай не защитит, но не обманет.

А там внизу, стучали топоры,
Огромный тын монголы возводили,
Чтобы пленить  весь город до поры,
Чтоб сдался он чужой поганой силе.

По городу ходили шепотки,
(Сердца сжимались и бледнели лица)
Что могут, мол, по воздуху враги
На город налететь, подобно, птицам.

И тут от стаи галочьей порой
Бежали врассыпную горожане.
И поднимался всюду бабий вой,
И воинам быстрей хотелось брани


2

Мстислав зовет ударом из ворот
Врагов отбросить и пленить Батыя.
В нем молодая кровь бурлит-гудёт
И от предчувствия беды не стынет.

А Всеволод давно ушел в себя,
Живет в душе с коломенским позором.
И на Советах, споры не любя,
Сидит всегда с потухшим взором.

Уж сколько раз пыталась подступить
Ко Всеволоду мать его княгиня:
- От неудачи, мол, пора остыть,
Беда страшнее на пороге ныне.

Мстислав однажды постучал в ночи
Ко Всеволоду в дверь его светлицы.
Хотелось с глазу на глаз говорить.
Подумал, может что и прояснится.

- Входи Мстиславе! Ожидал, что ты
Придешь, захочешь получить ответа...
Горит свеча - лицо из темноты
Выхватывает. В нем смятенья мета.

- Я под Коломною рубил татар,
И щекотал мне ноздри запах крови.
Но час победы все не наставал
И рока гром гремел суровей.

Как будто гад, чьи головы растут
Упрямо, сколько их не рубишь,
Монголы лезли там и тут,
Бесчисленные злые, яко прузи.

И только под Владимиром, в избе
Какой-то, вдруг внезапно я очнулся.
Помыслил о своей я, брат, судьбе,
И будто бы, поверишь ли, проснулся.

Ведь все-то мы Владыкой созданы
И наши помыслы во его руцех -
Монголы, значит, нам не зря даны!
Должны пройти мы через эти муки.

Я подстригусь в монахи. Пусть же мир
На меч мой не надеется. Мир грешен.
Все превратится здесь в вороний пир.
Ничто меня уж больше не утешит...

Вздохнув глубоко, Всеволод притих,
А у Мстислава сердце часто билось:
- А как же матушка? А люд простой? Про них
Не думал ты? Ведь им не защититься!

- Изыдь, Мстислав! - прерывисто дыша,
Воскликнул Всеволод. - И не смущай мой разум!
Я не хочу, чтоб в ссоре с ним душа
Была. Коли решаю я, решаю разом.

Присел Мстислав в сенях, а голова
От мыслей разных больше тяжелела.
О, как же горьки братнины слова,
Что складывает с плеч своих он дело!

Ему бы, воину, сейчас
Дерзать, готовить город к обороне,
Ведь дорог каждый день и час -
Земля родная от насилья стонет.

Неужто брат не слышит этот стон?
Засел в келейку, будто бы в берлогу.
Лишь о своей душе печется он
И за себя лишь молится он Богу.

На батюшку теперь лишь уповать?..
И каждый день с высоких стен в печали,
С надеждою и со слезами мать
Глядит, глядит в заклязьменские дали.

И от Владимира, от брата, нет вестей.
Москва давным-давно уж пала.
То ль жив он? То ли сгиб от злых мечей?
И, может, тело воронью досталось?

Вскочил Мстислав. По лестнице лишь дробь
Порывиста и так нетерпелива!
Пора прогнать уныние и скорбь,
Кто смел, того судьба счастлива.

Где воевода? Надо убедить
Его, послать отряд за стены, в поле.
Ведь лишь то тогда мы сможем победить,
Когда с врагом померяемся в споре.

И к Ослядюковичу княжич приступил
В который раз со страстными речами.
А тот в ответ угрюмо:
- Нету сил!
И не рассеять тьму мечами.

Тут надо ждать подмоги и сидеть
Во крепости, так Князь сказал великий.
Лишь он возможет скинуть эту сеть,
Что нам сплело монгольско злое лихо.

Мстислав стоял, уверенный в себе,
Упрямый, затаивший в мыслях что-то,
Уверовав охотничьей гульбе.
И были у него свои заботы.

И нетерпения глаза его полны,
И весь-то он в движения порывах.
По-детски, ждущий славы от войны
И думающий, что она красива.

3

Что ж, юность на решения быстра.
А, может быть, уже и медлить поздно?
Подумал воевода, а в дверях
Мелькнуло красное Мстислава корзно.

Сейчас бы князя Юрия во град,
Уж, верно, больше было бы порядка.
А за княжатами ему ль держать пригляд?
И так от дел иных не сладко.

Бояре позакрылись  в теремах,
И ждать от них совета не придется.
Решай, как будто шарь рукой впотьмах,
Авось, какой ответ найдется.

Присел устало на боярские скамьи,
С одышкой справился и, бороду огладив,
Вздохнул глубоко. Времена трудны.
Ну как со всеми горестями сладить?

Вдруг встрепенулся - слышен шум. Зовут
Его, как будто... Что за стоны, плачи?..
Еще какую там Господь грозу
Послал? Беда случилась, не иначе.

Куда одышка делась? И года,
Как будто с плеч стряхнул. В душе тревога...
По винтовой по лестнице туда,
На стену он поднялся. Дрогнул.

У бруствера в оцепененьи люд.
Пробился воевода быстро к краю.
И сердце замерло, заныло тут.
А как не вскрикнул он, не знает.

А в напряженной этой тишине
Княгини голос. Крикнуть она хочет.
Но только шепот, будто в полусне:
- Володюшка... Володенька... Сыночек...

И верно, у подножия стены
Владимир Юрьевич, московский княжич,
Босой, в лохмотьях, руки сведены
Назад. Один в неволе вражьей.


4

Веревками, как будто дикий зверь
Опутан княжич, но горда осанка.
Ну что ему мучители теперь?
Свободна мысль, душа свободой пьяна.

И чувствует он матушки глаза,
И помнит ее ласковые руки.
Ох, много бы сейчас он ей сказал,
Иссохло сердце от тоски-разлуки.

Ну, как же глуп монгольский хан Бату,
Ведь это ж наивысшая награда
Увидеть родины и мощь и лепоту,
Ведь перед смертью большего не надо.

Вдохнул глубоко воздух ледяной,
Собрал все силы напоследок. Что там
Судьба подарит? Знать уж мудрено...
И поклонился Золотым воротам.

В его поклоне том была тоска
По близким людям и прощанье,
Благословенье на века,
Потомкам дальним завещанье.

Все в тот поклон слилось и собралось
И чувства все и все признанья,
Которые, быть может, не пришлось,
Когда-то высказать при расставанье.

И поняли его и те, кто на стене
Стояли, сжав до боли рукояти
Своих мечей и те, кто злых коней
Привел, чтоб землю русскую топтать им.

Взлетел аркан со свистом и обвил
И тяжело сдавил он шею князю.
Как будто ураган в сто тысяч сил
Его с земли столкнул. Навеки разом.

Из-под коней взметнулся снег, и вот
Ни всадников, ни княжича... Как будто
Виденьем это было. Лишь метет
Поземка. Занялось кроваво утро.

Взметнулся к небу женский крик и плач,
И лишь княгиня точно помертвела.
Глядит - куда умчались кони вскачь,
Где след прошел от дорогого тела.

Взывают материнские глаза
К бездонному бесчувственному небу.
Уста не в силах горе рассказать,
А сердце к остальному миру слепо.

Занялся у  Мстислава буйный дух,
Не мог он больше ждать, что будет доле,
Не выдержало сердце горьких мук,
И выскочил он с отроками в поле.

Мечи взметнулись. В ярых криках рты
Перекосило. Корзно, словно знамя,
Затрепетало. Очи залиты
Слезами ненависти, горести слезами.

Не видя будто, что пред ними тьма
Непобедимая. Отряд врубился
В ряды врагов, и  будто бы в волнах
Речных, навеки скрылся.

Владимира оплакать  не успев,
Княгиня и Мстислава потеряла.
Но песни страшной прозвучал запев.
И сердце вновь от горя сжалось...

Вот проскрипели петельки ворот.
Как будто бы в отчаянье последнем,
Князь Всеволод с крестом в руках идет
Навстречу гибели, навстречу тленью...

Полезла по сугробам татарва.
К воротам, к стенам жадно лапы тянет.
Повырастала черная трава,
Заполонила все окрест. Не вянет.

Что ей мечи, горящая смола?
Что - тучи стрел? Она, как ночь безбрежна.
Взбирается по мертвым по телам.
Чем выше тел гора, победа неизбежней.


5

Перед Батыем блюдо и на нем
Три головы зарубленных коназов.
У хана хищным светятся огнем
Зрачки. Добыча так приятна!

Их бороды в крови, на лицах ран не счесть,
Насупленные лбы, глаза открыты.
Там ненависть застыла, горечь, месть.
Величье княжеское не убито.

Дивится хан их мертвой красоте
И боязно  их мести несвершенной.
А вдруг упрямы так же все и те,
Кто крепостью могучей защищены.

Хан приказал нукерам привести
Старуху русскую. О ней ему сказали,
Мол, знает все она, что ни спроси,
Что исцеляет боли и печали.

Слуга зажег у входа два костра,
Чтоб провести колдунью между ними,
Тогда не совершит та хану зла
Ни силы, ни здоровья не отнимет.

И вот вошла, растрепанна, грязна.
Споткнувшись у костров,  назад шатнулась
Но вскрикнула  испуганно она -
Копье колюче в спину ткнулось.

- Как звать тебя, колдунья, мне ответь?
И средство против русского упрямства
Открой. Ну, а иначе тебе смерть,
Уйдешь  к мангусам черным в царство.

- Овдотьей меня кличут. Колдовать
Я не умею. Лекарка всего лишь.
А силы нашей, что же не понять?   
Сильнее мы, чем горше наша доля.

Пока наш дом стоит, и живы мы,
Никто его не смеет взять, не тронет.
Я не боюсь холодной смертной тьмы,
Она навечно душу успокоит.

Поймешь и ты, коль где-то у тебя
Есть мать, с которой тяжело прощанье,
И дитятки, которых ты любя,
Не отдал бы врагу на поруганье.

О, как мудры Овдотьины слова!
И понял их монгол свирепый.
А лекарки скатилась голова -
Глаза застывшие навеки слепы.


ЭПИЛОГ

Бежит неспешно времени река,
То затопляя, то питая травы.
То, поднимая чьи-то берега,
То островки кому-то намывая.

За это время столько городов
Возникло, расцвело, врагами срыто.
И сколько срублено отчаянных голов!
А сколько женских слез пролито!..

Но Клязьма в том же русле и сейчас
Владимир-град красив, как сказка-небыль.
У Золотых ворот на каменных плечах
Покоится безоблачное небо.

Стоят ворота - молчаливый страж,
Со взглядом из-под шлема не угрюмым.
Привычный, по сегодняшнему наш,
Таящий неразгаданные думы.