чудило

ПРЕДИСЛОВИЕ. Нашел старую вырезку из газеты "Левый берег" (Рига), в которой опубликовали эту байку. Публикация 2001 года. Но сам текст сочинен в 1996-ом году, в Москве, и не в метро, как положено, а в автобусе.

"Левый берег" была бесплатной районной газетой, которую издавал и редактировал живописец и предприниматель Андрей Бовтович, живущий на левом берегу Даугавы. Он распространял газету только в своем родном Задвинье. Он первым в Латвии понял перспективность такого рода информационных изданий, которые существуют только за счет рекламы (все равно ведь деньги от подписки - это слезы!). Нет, уже, кажется, выходили какие-то бесплатные рекламные газеты, но авторских материалов там не было, только заказные.

Андрей публиковал в своей газете, помимо репортажей, интервью, новостных и исторических материалов, еще и прозу, поэзию, эссеистику рижских авторов, в том числе и живущих на правом берегу, мою в том числе. Жители сонного Задвинья получала утром порцию "культуры-мультуры". И они вроде не жаловались - бесплатно же!

Газета была двуязычной, на латышском и русском, но тексты не переводились, а просто публиковались рядом на одних и тех же полосах. И никого это не удивляло.

Увы, Андрею пришлось прекратить выпуск этого издания из-за невысокой прибыли. Но где-то там, в истории русской диаспоры, останется местечко и для этого скромного органа СМИ.

Итак!


ЧУДИЛО

Один мой знакомый, склонный ко всякого рода сомнительным авантюрам, получил в подарок от дальних родственников заброшенный хутор в псковских лесах.

На человека, единственным ценным имуществом которого была старая полицейская сабля времен царской империи да еще гитара, якобы подаренная ему Борисом Гребенщиковым, внезапное обретение им недвижимости оказало шокирующее воздействие. Он тут же забыл о своем последнем проекте: соорудить дирижабль и совершить на нем паломничество в Индию, и увлекся новейшей идеей-фикс: стать пожизненным хуторянином, охотником и пчеловодом.

В свою первую поездку к новому жилищу он уговорил отправиться и меня, убедив, что мне необходимо отдохнуть от городской суеты, напитавшись энергией и благостью от природы.
Когда мы прибыли в приграничный поселок, оказалось, что идти придется километров тридцать, да еще и лесными тропами, прячась от пограничников, с огромными рюкзаками на плечах.

Сверившись с картой, повозившись с компасом, мой приятель махнул рукой в сторону дремучей чащи: «Туда!»

Едва стемнело, как он тут же вручил мне фонарик и охотничий нож.

- А нож-то зачем? – поинтересовался я.

- От волков отбиваться, - невозмутимо ответил он.

- А что, есть?! – встревожился я, сильно сомневаясь, что этим оружием смогу отбиться от злобных хищников.

- Должны быть…

Его невозмутимость и уверенность в себе немного меня успокоили, но про себя я все же решил, что при появлении диких, голодных разумнее будет залезть на ближайшее дерево.
К рассвету, когда мне стало казаться, что десятикилограммовый рюкзак весит все триста, мы, наконец, увидели из-за листвы провалившуюся крышу какого-то строения. «Кажется, пришли…» - новоиспеченный фазендейро расхаживал по своим владениям, забыв про усталость.

Домик меня, честно говоря, не впечатлил: казалось, что щедрые родственники сделали этот подарок, руководствуясь поговоркой «на тебе боже, что нам не гоже». Новый хозяин радовался как дитя, уверяя, что все это можно починить и обустроить. Мне же казалось, что проще и выгоднее все сломать и отстроить заново.

Вскоре выяснилось, что заманил он меня на хутор: он хотел, чтобы я помог ему в ремонте. Он, верно, забыл, что я служил в советской армии, а значит, был профессором по отлыниванию от физического труда. Делая вид, что работаю, я с интересом наблюдал, как он сначала пытался латать крышу, по неопытности отбивая себе пальцы молотком. Затем полез чистить колодец, откуда мне пришлось его вскорости вытаскивать. Он заметно пал духом и поскучнел: городское дитя, он и не предполагал, что простая жизнь на лоне природы требует таких титанических усилий.

Вдобавок ко всем прочим многочисленным недостаткам мой приятель некоторое время еще и увлекался китайской гимнастикой ушу. Оставив на время мечту о пчеловодстве, он загорелся идеей учредить на хуторе филиал шаолиньского монастыря. Достав из рюкзака какое-то сомнительное пособие по восточным единоборствам, он стал прыгать на одной ноге, расщеперив пальцы и делая при этом такое злобное выражение лица, как будто хлебнул уксусу. Затем нашел где-то две дубины, одну кинул мне и заставил обороняться. Все бы ничего, но он от природы обладал скверной координацией движений, близорукостью и ловкостью бегемота. Поэтому несколько раз, размахнувшись дубиной, выпускал ее из рук, и она со свистом, вращаясь, пролетала надо мной. «Ты, придурок! – орал я ему. – У меня же одна голова, второй не выдадут!» К счастью для меня последствия бурно проведенной молодости несколько ослабили его организм, и вскоре он выдохся.

Следующим аттракционом нашей развлекательной программы была русская баня. Она стояла неподалеку от дома, покосившаяся, скрытая наполовину густо разросшимися лопухами. «Топится по-черному!» - почему-то с годостью сообщил мой приятель. Я не знал, что такое «по-черному», но, когда мы, наконец, растопили ее, наполовину угорев, узнал и рушил, что лучше все-таки, когда «по-белому».

В довершение всех наших злоключений на хутор добралась-таки, как княгиня Трубецкая в Сибирь, дражайшая супруга моего приятеля. Мало того, что она установила жесткую дисциплину на хуторе, заставила нас делать ежедневную уборку и спрятала захваченные нами с собой две бутылки рома  «Капитан Морган» , - так еще я должен был слушать всевозможные звуки, доносившиеся из-за стены по ночам, в том числе культовые хипповые песни 70-х годов, которые исполнялись дуэтом, довольно-таки фальшиво и скверными голосами.
Вернувшись через две недели в Ригу, худой и небритый, я решил, что лесная жизнь не для меня, а лучшая природа – в Межапарке.

Связь со своим приятелем я потерял, слышал только, что он не единожды пытался продать свою недвижимость, но безуспешно.

Не так давно я вновь случайно встретил его в баре рижского Дома печати, где он демонстрировал окружающим свои фотографические портреты на фоне индийских пейзажей. В подлинности снимков не приходилось сомневаться. Добрался ли он до Индии, как мечтал, на дирижабле, или же пришел туда пешком, как на тот злополучный хутор, - не знаю.