На балу у Пушкина

Признаюсь вам великодушно, во сне намедни повидал:
Сам Александр Сергеич Пушкин давал своим героям бал.
Кого я только здесь не встретил, кого я только не приметил -
всех с кем со школьных лет знаком, тому кто был учеником.
Не сразу, правда, угадаешь, где Дельвиг, кто тут Чаадаев,
который из царей Додон и кто кому тут бьет поклон.
Там после буйного ночлега дружина вещего Олега,
занявши 32 стола, отважно ела и пила.
Улыбаясь гостям мило, появляется Людмила,
подбоченив гордо стан, сзади шествует Руслан.
Железной силой обладая, побив коварного Рогдая,
он зрит Фарлафа и Ратмира среди гостей большого пира.
Вон, потупивши взор невинно, подальше пятится Наина.
Она уже видна едва... Вдруг захрапела "Голова".
Ее не вдруг разбудишь скоро, но, может, дядьку Черномора
позвать сразиться с "Головой" - да и он сам уж "чуть живой".
Но вмиг все стихло. Встали гости. И тут же грянуло "ура!" -
народ приветствовал Петра. Он входит, лик его прекрасен,
но для врагов вдвойне ужасен.
Грозит Мазепе он - злодею, улыбкой дарит Кочубея.
С ним Брюс и Боур, и Репнин, а рядом друг еще один.
Осушив горилки с перцем, обнимается с "мин херцем".
Я вижу чудное мгновенье, передо мною сон-виденье:
Царевна-Лебедь, князь Гвидон царю Салтану бьют поклон,
а тот к ним руки простирает,  И тут же белочка играет,
орешки ценные грызет, а скорлупу в карман кладет.
От трикотажа здесь - ткачиха, от ресторана - повариха.
Со всех сторон, со всех концов прислал народ сюда гонцов.
В глухом углу сидит, притихла, скучает сватья Бабариха,
С ней рядом об ногу нога грохочет ступою Яга.
Старуха никогда не тужит, ей бурый волк уже не служит.
Избушку курью взял в кредит, на печке с внуками сидит.
Чу! Голос нежный, словно женский, там, у окна, Владимир Ленский
в любви клянется Ольге он, мы верим - на всю жизнь влюблен.
А вот задумчиво Татьяна глазами ищет неустанно
того, кто смял ее покой, да где же он - такой-сякой?
Онегин - малый честных правил, свой меткий пистолет направил,
но вместо Ленского - в Дантеса упрямо целится, повеса.
Цыганы шумною толпою среди гостей поют, танцуют.
Алеко на коне гарцует. Он мнит себя владыкой мира,
за стремя держится Земфира прекрасной нежною рукой.
На бал ворвался "Медный всадник", загнав полдюжины коней,
примчался вовремя на праздник: здесь чувствует себя вольней.
Кавказский пленник, рядом Герман.
Сальери с Моцартом - друзья (факт розни не доказан, опровергать сей факт нельзя).
Гринев и Швабрин в общей пляске толкутся, выпив дружбы тост,
Дубровского в своей коляске, по слухам, Троекуров вез.
А вон Иван Петрович Белкин, докушав из восьмой тарелки,
со вздохом просит валерьянки у милой "барышни-крестьянки"
и, осенив себя крестом, на ушко шепчет ей о том,
что сочинил легко и быстро "Гробовщика", "Метель" и "Выстрел".
С оглядкой цепи пилит "Узник", а общий шум его - союзник.
И песнь унылую, как стон, поют "Анчар" и "Арион".
Сроднившись накрепко, до смерти, сидят в обнимку поп с Балдой,
"Завьем веревочку бедой..." - их не разлучат сами черти.
Судьба Бориса Годунова всегда была к нему сурова,
но тут юродивый с ним рядом глядит влюбленно мутным взглядом.
Да кто там все спешит напиться? Похоже, это скупой рыцарь
гоняет в погреб дворового: "Вина побольше дарового!.."
С ним рядом вижу старика, известнейшего рыбака,
поймавшего златую рыбку, что помогла ему не шибко.
Таков он мой прекрасный сон, а вам, читатели - поклон!