Под И. Губермана

Я благоприобрёл своё еврейство.
Как с этим быть, не очень мне понятно.
Но благоустранился я от гейства.
И это очень мне благоприятно.

             * * *
В продажном этом мире что я стою,
Когда богатство только в разуме и чести?
А мог, пожалуй, быть богатым и душою,
Когда бы было за душою тысяч двести.

             * * *
Хоть отличает нас от женщин и немного,
В желаньях явно мы скромней. И оттого
Они от одного из нас хотят всего и много,
А мы от них от всех хотим лишь одного.

             * * *
Я земляка в толпе узнаю по фактуре.
По оттиску в знакомом образце.
По просьбе заштампованной в фигуре.
По жалобе застывшей на лице.

              * * *
Как грек один опору всё просил,
Чтоб мир перевернуть ему хватило сил,
Теперь прошу такой опоры я,
Чтоб этот мир не опрокинул, блин, меня.

              * * *
Проснулся я и убедился чётко,
Бесповоротно, в правиле одном:
Люблю я птичек пенье. Но не громко.
Не в 5 утра. Не под моим окном.

              * * *
Тут явный перекос в державе нашей,
Тут смысл здравый явно в тупике,
Когда парням в Ираке гибнуть можно раньше,
Чем выпить кружку пива в кабаке.

              * * *
И я за то, чтоб исключить из речи хамство,
Чтоб из словесности исчезли брань и злоба.
Но, только вспомню про страны своей начальство,
Как тут мне обойтись без слова "жопа".

              * * *
Повисший сливой нос. На выкате два глаза:
В одном испуг, в другом неустрашимость.
- Какое русское лицо, - подумалось мне сразу,
- И взгляду моему на жизнь какая близость.

              * * *
Порой даётся нам чуть больше, чем мы просим:
Головки девичьей желанный поворот -
Мы с нетерпением ждём губки, глазки, носик,
А получаем губы, уши, нос, глаза и рот.

              * * *
Всеобщему закону тяготенья
Покорствуя послушно, неуклонно,
Я с неизбежностью свободного паденья
Впадаю во грехи вполне законно.

             * * *
Живут два языка в башке моей.
Я к их сожительству давно уже привык.
Один – мой враг, язык еврейский, без костей.
Другой – друг верный, русский мой язык.