37. Пальба и кровь под кровом Лариных. Фраг. ром

              .          .          .
Мать – скряга, даже не чуток.
Быть бережливой – уж такая
В ней меркантильность с юных лет…
Её  рачИтельности  след
Искала  Оленька  нагая
В каморке Насти, полагая,
Что барских платьев давних лет
НимАло  дарит мать прислуге,
Чтоб их донашивали слуги.
И вот находка – лучше нет!
(Прям хоть садись в кабриолет
И отправляйся на досуге
Искать насмешек в высший свет.)
Хотя предстанет не в дерюге
Она пред Вовой тет-а-тет,
Но вещь не вещь уж двадцать лет –
ЗрЯ  бережёт её служанка.

Такую дрянь марать не жалко.
И  целомУдренно,  вполне,
Она предстанет, как весталка,
Пред ним, и  крОвь  «проступит» ярко,
«Пролита» по его вине.
Пусть Ленский  слЁзы  льёт по ней,
Коль любит Олю, хоть отчасти…

Девица, не дождавшись Насти
И раскрасневшись, как бурак,
СамА  оделась кое-как,
Измазав платье, как ей надо,
В кровь, не задев спины и зада.
Жаль,  пистолЕта  нет в руках:
Остался в спальне – вот досада!

А сколько по пути раз  кряду
На платье бросится, как бык
На красный цвет,  люд  встречный рьяно?!
Да,  завелА  её в тупик
Поспешность с этой мнимой раной.
Привычно ль барышню мирянам
Вдруг  окровАвленной  узреть?

Внезапно в доме  вЫстрел  грянул,
Заставив Ольгу обмереть.
Намереньем – стреляться впредь –
Уж не  забИть  ей мозг свой втуне –
Со страху можно помереть!
Так что ж случилось накануне?

Век славой  рОд  мужской  гремел –
Теперь и  жЕнский  род стал смел,
Хотя и распускает нюни…

Кто, как ни Оленька, посмел
Так блефовать?!  РезОн  шалунье
Влезть меж живых и мёртвых тел…

Добраться до алькова лгуньи
Едва хватило  сИл  бегунье –
Татьяне, бледной, словно мел.

Язык со страху онемел,
А в голове не мозг – подкова!
С запасом силы пустяковым
Гоняет сердце кровь с трудом,
Но нужно обежать весь дом
И отыскать  сестрИцу  в нём.
ПобЕгай  с горлом пересохшим!
Но видеть Ольгу невтерпёж.
И жутко оказаться, всё ж,
Пред существом, уже усопшим!

Когда кричим, зря только ропщем –
Проймёт ли Бога наш скулёж?!

Увидев залитую сплошь
Холодным потом Таню, в общем,
В  стыдЕ  сгорела б ни за грош
Настасья –  черти  её носят! –
Как говорил дворецкий Осип.
                .          .          .
С разбитым носом сам гундосит –
Зарезал Петька без ножа!
Об   Ольге   стонет госпожа:
Смерть, может, только лишь  заносит
Над нею длань, косой кружа?

Скорей же в спальню! Дверь круша,
В альков к  сестрЕ  Татьяна рвётся:
А вдруг жива и отзовётся?!
Но двери, сколько не круши –
Те открываются наружу,
О чём, семнадцать лет прожив,
Легко забыть. (В горячке, друже,
Бывают промахи и хуже.)

Альков открыт – там ни души.
Дом, пребывая вновь в тиши,
Внял стуку сердца госпожи
И  подольстИлся  неуклюже:
В любые двери, мол, впущу
И что угодно разыщу.
Вон, видишь ли? – в кровавой луже,
Загадкой для  умОв  досужих,
Остался Оленькин платок.
Но до сих пор взведён курок,
Притом, что речь-то не о ружьях –
О  пистолЕте  у окна…

Ничем не  пАхнет  ни хрена!
Не пахнет порохом снаружи,
Не пахнет порохом внутри…
Но  глУбже,  барышня, смотри!
(Интригу б явно обнаружил
Тот, кто по службе сам в  адУ  жил.
Своей затеей  Сатана
Увлёк сестру!) Тебе дана
Возможность скрыться с пистолетом,
Разоружив  сестрУ  при этом…

Что  тОлку  в сумраке блудить?!
Что  свЕтом, сквозь стекло продетым,
При тучах можно осветить,
Чтоб в доме к  цЕли  приходить?
Что  спрЯтал  дом во мраке этом?
А сколько  дЕв  вобьёт дублетом
В гроб одноствольный пистолет?
Иль в душах лишь оставит след?

Девичья спальня с пистолетом,
Платок, сроднившийся с паркетом,
Кровь делят на одних правах…
Татьяна напряглась в дверях,
Боясь застать Смерть за обедом…
Что ж ей  открОется  при этом?

Страх темноты – наш древний враг
Среди заклятых и извечных.
Но стоило поднять подсвечник,
Как укрыватель серый мрак
К окну попятился, как рак…
              .          .          .
Дух Тани в поисках неистов.
Коль вникнуть в Петькино витийство,
То правда  Есть  в его словах.
Что у неё сейчас в руках?
Орудие самоубийства?!
Но запах пороха… не быстро ль
Исчез из спальни? Только как?
А в самом деле, был ли выстрел?

Татьяна смотрит на пол… Ах! –
А это что за мельтешение?!
К чему тут самоутешение,
Когда до боли уж в висках,
До раздвоения в глазах
Пол – в окровавленных платках?!

Татьяна в столбняке надолго:
Да что ж тут  сотворИла  Ольга?!

Не лили кровь, в честь передряг,
Ни разу нА  пол  тут, поскольку
Нет среди Лариных нерях.
Но не ко времени упрёки!
Похолодели даже щёки
У Тани, зябнущей в дверях.

Ей в полуобморочном шоке
Легко ли в слабнущих руках
Держать, когда уж дело швах,
Знакомый с детства  ствОл  зловещий
И окровавленный платок?!

Воды испить бы, хоть глоток!
Мертвят  Татьяну эти вещи.
Она взяла их, но, как клещи,
ЗагАдки  в пальцы ей впились,
И смотрят в щель из-за кулис
Немые тайны, хуже крыс.

Себе внушить, что всё в порядке:
Мол, с ней играет Оля в прятки?
Быть может, юркнула в подклеть?
А мысли, словно в лихорадке,
Скакать настроены и  впредь…
Не думать  о плохОм! Не сметь!
Досрочно с жизнью смерть не путай!
Ведь нет же  тЕла – атрибута
Такой трагедии, как смерть.

Чу! Голос Ленского, как будто
Ушла  безмОлвия  запруда…
А в нём – тревога, в нём – надрыв…

Разжались пальцы на мгновенье,
И пистолет пошёл в отрыв…
Бах! Выстрел – следствие паденья –
Был оглушителен, как взрыв!..