Юра и пчёлы

В ночь одного января
Розы ветров роняли лепестки между хрущевками
Снег в златоглавой шел у людей в головах
На большой садовой тихо щелкали в домах мышеловки
На чистых прудах собрались менеджеры евросети с косами
И смотрели пристально сквозь серую вьюгу
На рельсы, где должна была появиться вот-вот кровь берлиоза 
Чтобы стать центром маркетингового ритуального круга
Над домом пашкова котел неба перебродил воронами
Кремль румян сжимал в вене капельницу фонарей
В темной зале дышал сын маргариты и воланда
Грустно глядя, как деревья плевались тенями в парке
И под луной размокал клей

Коровьев обнял его – пора, и пуповину темноты обрезали свечи    
Бегемот сгонял по углам призраки прошлых времен
Дух офицера вступился за даму, которой был обессердечен 
И в бессердечности потом обвинен
Мол, когда-то в поисках особых рецепторов
Эндорфины текли по его телу как поляки вслед за сусаниным
Дух потребовал от демон-пажа боя немедленного
Пылил своей шпагой, темпераментом и усами
На это ручной шрёдингер бесовского кота, пугливый житель
Из карманов его пиджаков заявил хамски 
Что сердца всех закрытых людей мертвоживые 
И никакой честной дуэли не выйдет
С таким ненаучным пафосом

Нельзя же верить, что человек чувствует в животе бабочек
Если вы не у него внутри, кот шикнул на физика и лапой
Вырвал из духа остатки сердца, сжал как тряпочку   
Закончив эволюцию дуэльного механизма гравитационным коллапсом 
Сын маргариты и воланда снял кепку, снял рубашку 
Его жена уже обнажена, их тела на красоту оказались скупы
Влюбленные, голые, им было за девяносто и дальше
Коровьев ставил голубые ульи в зале и дул в медовую пыль 
В их душах Щелкунчик никогда не побеждал мышиного короля
А малевич ничего не нашел кроме черной гуаши и собственных рук
В них как в двух старых мобильниках – западающие кнопки от 1 до 0 
Темная ночь Утесова на входящие, смс-угрозы от Адама и глючащий звук
Аззазело развёл синие костры повсюду согреть дом 
Инфантильные пчёлы медленно окружали первую пару москвы
Сын маргариты и воланда взял в свои руки руки жены
Они поднялись над блестящим паркетом в мелодии менуэта
И обрели свой истинный вид

Он, грустный худой музыкант похожий на гегеля
Абсолютный дух раскрылся во времени, и мэр стал просто историей вечного города
Она, рыжеволосая супермодель сожженная во франции в 15 веке
Диетологически тонким туманом ее окружал дорогой бизнес-холод
Сын маргариты и воланда, убирая с лица пчёл
Шептал жене, люблю тебя Детка, ты моё спасенье, моя верига    
Знаю, уходить тяжело из лучшего города на земле, и я предпочел
Самодуром остаться в памяти в их головах, чем милашкой в велесовых книгах 
Пусть волшебство выдают за одиозность
И верят, что на уничтожение туч идет бюджет
Пусть думают, что дипломы моих демон-архитекторов несерьезны
Я был всевластным царем, я строил кольца и сносил кубы неккера, а они нет
Пчёлы били рекорды скорости, перебирали набор возможных частот
Влюбленные в центре роя целовались с языком как грешники   
И как только вместе с пчёлами исчезли в синих кострах, задумчивый фагот
Движением интеллигентных средних пальцев
Оставил вбежавшей охране зал несказанно прежним