Биография. Двадцатый век

 

Вот настала пора подвести итоги.
На средине жизненной ты стоишь дороги.

Ты в плену у тех же противоречий,
Что когда-то подвигли тебя на начало речи.
               
Которая, хочется верить, никогда не прервется.
Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется.

Так помянем свободным стихом то, что было.
То, что время в сердце твоем не убило.

 
Ожиданье чуда в детстве огромно.
Ты в Печерской Лавре стоишь безмолвно.
Здесь святые монахи покоятся с миром.
Пахнет тайной, ладаном и мирром.
Семь лет тебе. Ты боишься священника
                в золоченной ризе. 
Через двадцать лет вокруг алтаря
                проведут тебя трижды.
И ты выйдешь прямиком в христианство,
Шалея от торжественности момента
                и пышности убранства.

Ты живешь в провинции Третьего Рима,
Боль, что гнездится в тебе, как смерть, непобедима.

В роли мельника ты – перемалываешь м`уку двадцатого века
И на склад своей памяти ее относишь,
                но этот груз непосилен для человека.

Так страдай же теперь, надорвавшись, мой юный Гамлет,
Пока сердце твое не ухнуло в пропасть
                счастливым камнем.
 
От Эдипова комплекса избавлен, ты полон фобий.
Советую присматривать за собой в оба.

Ты в девчонку влюблен с сердцем холодным
(Все никак не уймется память-сводня).
То, что дорого тебе, ей чуждо.
Ты в любви проиграл – и расплата тут же:
Из-за девчонки вздорной, девчонки скверной
Ты сходишь с ума – и сойдешь непременно.
Послушай: то, что она женщина, а ты мужчина,
Это еще не причина для любви, не причина.
 
Пять лет, пять лет ты осторожный охранник.
Слишком многое тебя в этом мире ранит.
Что поделать, ведь ты устроен так сложно.
“Осторожно, пожалуйста, осторожно!”

Ты охранял фабрики, учрежденья,
Только сердце свое не сберег от похищенья.

Время дальше…

Ты редактор газеты некрупной.
Машинистка, корректор – вот и вся ваша труппа.
В такую экономическую непогоду
Вы вряд ли продержитесь и полгода.

В двадцать лет ты страдал от любви,
В тридцать страдаешь ты тоже.
Это так драматично и ни на что не похоже. 
У тебя со злодейкой-судьбой свои давние счеты.
Но в итоге тайной войны ты не знаешь, где ты и кто ты.
Ночью ты просыпаешься от взрыва тестостерона,
Ты трогаешь чье-то лицо так нежно, так влюбленно.
И, не в силах понять, чьи тебя касаются руки,
Снова в сон уплываешь – подальше от этой муки.

И выплываешь по ту сторону ночи…
Новый день новую боль тебе пророчит.

Женщина создана для предательств (не думай о смерти) –
Эту мысль я в свое будущее отправляю в конверте,
Чтоб, его распечатав, вспомнить об этом,
Если буду любовью снова согрет  я.

Ты в Берлине на Курфюрстендамм стоишь одиноко.
В твоих карманах мелочь от сделки с роком.
Люди, потоки машин проносятся мимо –
Ты твердо знаешь: все в этом мире мнимо, мнимо.
И даже эта фройлен – всего только призрак.
В сущности, никто так не далек, как тот, кто близок.
Целый день ты бродишь один по европейской столице,
Здесь никто не знаком тебе, и чужие все лица.
Правда, это похоже на счастье – избавиться от муки,
Что любовью зовется (избегай взгляда на руки)
И преследует безжалостней интерпола.
Мне так жаль тебя, о, мой император боли!

                Ты  от жизни устал, от дыхания бездны.
Ты пьешь мезапам, но все – бесполезно.
                Лишь сон, только сон – твой друг и соратник.
                Как прожить этот день – тебе непонятно.

“Постоялец тоски, завсегдатай ада…” –
“Так и надо ему, так и надо…”

В Минске ты. Одиночество в кубе.
Ты страданье целуешь в губы.

Твоя жизнь – раскрытая книга.
Словно Стикс, протекает Немига.

Поднимаясь Орфеем к свету,
Пропусти вступающих в Лету.

Их так много – юных, красивых.
Смерть безжалостна. Неумолима.

Накрывает их всех с головою
Самой мертвой на свете водою.


Девяностые годы. Засилье тирана.
Эмигрировать поздно, Харона звать – рано.
Возвращается время, что уже здесь бывало.
И, похоже, что это начало финала.

Иерарх Филарет, не хвалите беса.
В христианстве вы ас, ну а здесь – не бельмеса.
Разве можно, достигнув чина экзарха,
Раз за разом давать такого маха?

Наш правитель – он спец по части репрессий,
Что давно и для многих – причина депрессий.

Каждый день он кует за указом указ,
В кандалы наряжая любовно всех нас.

Шикльгрубер  для него образчик.
Оппозиции душеприказчик,
Втайне он выдает ей билет –
На тот свет, на тот свет, на тот свет…

(Так история нам повторяет упрямо
Все один и тот же сюжет старой драмы).

Ты свободный художник, ты прозой живешь,
По центу за слово ее продаешь.
Боль, несчастья – тебе родные,
Их никто у тебя не отнимет.

Ты в искусстве проходишь в графе “мазохист”.
Лист бумаги, что лежит пред тобою, девственно чист, –
На три года почти ты забросил поэму,
Чтобы жизнь подсказала развитие темы.

И она подсказала. Свидетельство – здесь.
Вот я весь перед вами. Такой уж, как есть.

Потерявший надежду, убивший мечты…
Ты – преступник, ты – жертва. Судья так же – ты.

И, в плену у тех же противоречий,
Что когда-то подвигли тебя на начало речи,
Ты дорогой шествуешь старинной, –
Как и все, цинизмом лечишься от сплина.

Твоя личная Парка петли на спицы нижет.
Здравствуй, грусть, здравствуй, радость! Прощай, половина жизни!